Реинкарнатор

Петмансон оказался профессором, известным специалистом в области кармографостроения, издал несколько научных книг, ездил по миру с лекциями, по его учебнику учились студенты. Колесов вспомнил, что сам читал его труды, они даже есть в его домашней библиотеке, в той половине шкафа, где стоят книги по исследованию кармы.

Информации о Петмансоне оказалось много, в основном энциклопедического характера. Конкретику по делу придется добывать самому. При всей своей усталости и нелюбви к общению Костя сейчас рвался вперед. И дело не только в том, что он хотел доказать, что достоин вступить в Орден, хотя он хотел это доказать. Костя считал, что смерть Петмансона – это его ответственность, его вина. Колесов помнил каждого, кого не смог спасти, всех, кому не успел записать карму. И это будто раны на его душе – со временем они рубцевались, но продолжали ныть. И вот сейчас еще одна. Формально он сделал все, что мог, но реинкарнаторы знали, что их работа не в том, чтобы нажать кнопку на приборе, а в том, чтобы обогнать смерть. Они чувствовали ее, ежедневно бегали с ней наперегонки, и в этот раз Костя не справился: старуха с косой каким-то образом обхитрила его, повредив прибор или пластину. И он обязан узнать, что произошло, чтобы такого больше никогда не повторилось.

Колесов долго колебался, куда пойти вначале: тестировать прибор в квартире или расспрашивать соседей? Первое казалось проще и привычнее, поэтому он оставил это напоследок.

В файле кратко сообщалось о трех соседях Леонхарда Яновича по этажу. Семья из четырех человек, где мать – учительница в школе, отец – менеджер транспортной компании и двое детей – погодки, школьники. Холостяк сорока трех лет, безработный, перебивается случайными заработками. И одинокая старушка.

Костя прикинул, кто мог чаще всего общаться со стариком ученым. Семье явно не до него. Там работа, дети, школа, стирка, готовка. Такие обычно общаются с соседями, если у них дети подружились, тогда и взрослые приятелями становятся. Или же если сосед – немощный пенсионер, которому нужна помощь. Тогда учительница могла бы проведывать его, покупать лекарства, продукты. Но Петмансон был бодр практически до последних часов жизни. Сорокалетнему безработному вроде бы тоже без надобности общаться с пенсионером, пусть даже светилом науки. Будь он сам ученый или инженер – его могли заинтересовать разговоры с крупным ученым, но сосед подрабатывал то водителем такси, то грузчиком, то курьером. Вряд ли такой человек увлекался кармографостроением.

Оставалась пенсионерка. Примерно одного возраста с Леонхардом Яновичем, детей нет, сидит дома. Скучно, наверное. Шанс, что она периодически заходила на чашку чая к соседу, был высок.

Подъезжая к знакомой кирпичной башне, Костя уже знал, что делать…

– Фохао. Оперуполномоченный Колесов. – Он раскрыл удостоверение и поднес к щели между дверью и дверным косяком так, чтобы читалась фамилия. – Вы Василиса Степановна Мишкина? У меня к вам разговор… Я войду?

Испуганный взгляд был ему ответом.

– Да, конечно, проходите… – наконец словно очнулась седая сухонькая пенсионерка, с лязгом сняла цепочку и распахнула дверь. Черно-белая кошка высунула нос из комнаты, увидела чужака и юркнула обратно.

Костя только сейчас сообразил, что с последнего дежурства так и не помыл сапоги. И хотя грязь давно засохла, разгуливать в них по квартире, где пахло лекарствами, показалось невежливым. Он начал разуваться, но Василиса Степановна всполошилась:

– Что вы, что вы! Не надо! Идите так!

– Наслежу ведь.

– Ничего страшного!

Костя кивнул. По его опыту, споры со стариками занимали массу времени, а в итоге все равно приходилось делать, как им хочется, даже если это нелогично, неправильно, а то и вовсе вредно. Он лишь скинул в коридоре пальто и прошел вслед за хозяйкой на кухню.

– Хотите чаю? С печеньем. А еще у меня варенье есть, абрикосовое, без косточек, сама варила.

– Обожаю абрикосовое варенье! – соврал он. – Сто лет его не ел. Увы, его почти никто сейчас не делает, а в магазине не то, совсем не то.

– Кушайте-кушайте, у меня целая банка! – засуетилась старушка.

Костя придвинул большую чашку с бледно-желтым чаем и вазочку с вареньем. Ничего. Если надо, он готов съесть даже пачку лакричных конфет и не поморщиться.

– Василиса Степановна, вы же общались с Леонхардом Яновичем?

– Мы соседи, как не общаться? То лампочка перегорит, а мне нельзя на табуретку залезать, голова кружится, то деньги надо собрать на ремонт двери в подъезде, то еще чего. Неужто его убили?..

В ее глазах плескался страх, разбавленный любопытством, и Костя понадеялся, что разговор пойдет легко.

– Вы понимаете, я не могу этого рассказать. Тайна следствия… – многозначительно посмотрел Колесов и отхлебнул чаю. Тот, конечно, оказался отвратным. Пенсионерка экономила на заварке. – Расскажите, пожалуйста, что он был за человек.

– Да что рассказывать… Хороший человек! Добрый. Хоть и профессор, а никогда не отказывал, ежели помощь нужна. Приветливый такой… и дверь подержит, и вперед себя пропустит, и сумки мне как-то доносил до квартиры.

– Странностей за ним не замечали?

– Каких странностей?

– Может, пропадал куда-нибудь надолго. Или приходил к нему кто необычный. Или, может, он говорил вам что-то странное. Что-нибудь про следующую жизнь или про прошлую…

Мишкина в растерянности теребила кухонное полотенце.

– Ничего такого не замечала. Ну пропадал, но он, говорят, часто на сиптозиумы ездил…

– Симпозиумы?

– Да-да. На них. Гости бывали, конечно, тоже, но я же не следила. Это вам лучше у Юлии Дмитриевны спросить! Она постоянно отслеживает, кто пришел, кто ушел. Ноги у нее болят, почти не ходят, вот и сидит сутками напролет у окна, пялится, все ей интересно, кто к кому ходит, кто о чем говорит, сплетни по всему подъезду собирает.

– Спасибо, спрошу. В какой она квартире?

– Да в первой. Как раз окна рядом с входной дверью.

Костя сунул в рот ложку с вареньем, покивал, мол, вкусно и продолжил:

– А Леонхард Янович был верующим? Ходил ли в дацан?

– Да я что-то не замечала. С праздниками поздравлял, но ни Будды, ни благих символов я у него в квартире не видела.

– Ни с кем не ругался в последнее время?

Мишкина пожала плечами:

– Не слышала. Он вообще ни на кого голос не повышал. Хороший человек был, как жаль, что вот так быстро, в один день, сгорел.

– В день смерти тоже ничего необычного не видели и не слышали?

– Я телевизор весь вечер смотрела, потом спать легла. Все как обычно.

Черно-белая кошка вбежала в кухню и прыгнула Косте на колени, включив урчалку.

– Маруся, да что с тобой?! Ты будто в детство впала, – Василиса Степановна смахнула ее полотенцем. Тогда Маруся начала тереться о Костин сапог.

– Иди, иди отсюда! – прогнала ее старушка и закрыла дверь на кухню. – Вот и в ночь, когда Леонхард Янович умер, эта егоза прыгнула на меня и давай башкой тереться. Не знаю, может, она так на новый корм реагирует? Или правда в детство впадает. Сто лет ее такой возбужденной не видела.

Костя вздрогнул, но не показал виду. Это могло быть все что угодно. Начиная с того, что кошка просто почуяла смерть и реинкарнатора, заканчивая… реакцией на новый корм.

Колесов еще раз похвалил варенье, отказался от баночки с собой и распрощался с пенсионеркой.

– Оперуполномоченный, говорите? Дайте-ка ваше удостоверение.

Костя просунул его в щель. Эта старушка оказалась не слишком-то приветливой. Впрочем, после изучения «корочки» дверь все же открыла, хотя и смотрела настороженно.

– Сапоги снимайте, нечего мне грязь разносить. – Голос у Юлии Дмитриевны оказался командный, громкий, он напомнил бас Данзара.

Чаю ему не предложили, хоть и провели на кухню. Впрочем, Костя лишь порадовался этому. Второй вазочки варенья он бы не пережил. Из окна действительно открывался прекрасный вид на входящих в подъезд.

– Говорят, вы знаете, кто к кому приходит, всех видите… – начал Костя, но Юлия Дмитриевна его перебила:

– Это вам Василиска напела? Да она больше меня сплетни собирает! Все про всех вынюхивает, а на меня ядом исходит. Конечно. Я-то могу увидеть, как все на самом деле, а ей остается лишь придумывать небылицы!

– Юлия Дмитриевна, меня интересует только Леонхард Янович. Как часто у него бывали гости? Что за люди приходили? С кем он общался? Был ли кто необычный?

– Да люди как люди. Он ученый, кто к нему только не приходил! И студенты, и аспиранты, и другие ученые, да кто угодно. Конечно, необычные тоже были. Особенно молодежь! Те вообще все странные. Мода, что ли, сейчас такая? Джинсы какие-то, волосы разных цветов, сами в безумных перьях, то ли мальчик, то ли девочка, не отличишь!

– Может, Петмансон ссорился с кем-то накануне?

– Может, и ссорился, я-то откуда знаю? С лестницы никто кубарем не скатывался, а остальное я не вижу. Это вон у Василисы спрашивайте. У нее одна стенка с его квартирой.

Пенсионерка явно не горела желанием помогать и хотела побыстрее избавиться от незваного гостя. Он сделал еще одну попытку и добавил в голос мольбы:

– Юлия Дмитриевна, очень вас прошу! Это крайне важно! Произошло довольно странное событие, связанное со смертью Леонхарда Яновича, и нам просто необходимо разобраться в этом. Если мы не поймем, что происходит, это может привести к большим проблемам для всех живых. Только вы можете нам помочь! Вы наша последняя надежда! Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, что происходило в день перед смертью Петмансона. Кто-то его навещал? Кошки странно себя вели? Сам Петмансон, может, был не в себе?

– Решили меня лестью подкупить? – нахмурилась пенсионерка, но Костя понял, что ее проняло. Она чуть расслабилась, поменяла позу на более открытую. – Накануне ничего такого не припомню. Ночью я спала. Но вот утром… кое-кто приходил. Часов в семь. У меня опять бессонница началась: сплю часа три-четыре, просыпаюсь и не могу уснуть. Так полночи маялась, под утро заснула, а разбудил рев. Гляжу: свет от фар пляшет по потолку. Ну, я к окну – глянуть, кто подъехал, а там машина реинкарнации. Выскочил мужчина такой, на вас похожий, высокий, и шасть в подъезд. Я все гадала, к кому он…

Костя напрягся. Еще не хватало, чтобы она его узнала! Но пенсионерка лишь скользнула по нему взглядом и продолжила:

– Он уехал, прошло минут двадцать, наверное. Я уже встала, чаю себе сделала – опять ревет мотор. Приехало такси, желтое, с шашечками. Из него вышел друг Леонхарда Яновича, уж не знаю, как его зовут, седой, с опущенными плечами. Удивилась еще, чего это он прямо с утра? Я только к обеду узнала, что профессор умер, тогда и поняла, чего друг-то его торопился. Не успел, бедняга.

Костя ухватился за новую информацию:

– Откуда вы знаете, что это был его друг?

– Константин Юрьевич, я пятьдесят лет живу в одном доме с Леонхардом Яновичем! И у него не так много друзей, чтобы я их не запомнила.

– Сможете составить его словесный портрет?

– Словесный – не знаю, а нарисовать, наверное, смогу, если еще не все забыла. Карандашом работала последний раз лет десять назад…

Вскоре Костя держал в руках вполне неплохой портрет пожилого мужчины с усталым осунувшимся лицом и грустными глазами. Ему можно было бы дать меньше шестидесяти, если бы не множество мелких морщин, паутиной покрывавших лицо и шею.

– Во что он был одет?

– В длинное серое пальто. И еще он нес чемодан, вот такой, как ваш, только коричневый, – кивнула Юлия Дмитриевна на кармограф, с которым Костя не расставался.

– Э-э… вы уверены, что коричневый? Не черный? – Костя знал, что коричневых чемоданов для приборов не бывает, и если друг Петмансона нес именно кармограф, что странно и маловероятно, то он мог быть только черного цвета.

– Молодой человек, – пенсионерка посмотрела с таким возмущением, что захотелось вжать голову в плечи, – я сорок лет проработала гримером на «Мосфильме»! Уж черный от коричневого я отличу даже на смертном одре!

– Но вы уверены, что чемодан такой же? Может, просто обычный дипломат? Они похожи размерами…

– Толще дипломата. Может, и не такой, как у вас, но очень похож.

– Он с ним приехал и уехал?

Юлия Дмитриевна наморщила лоб, вспоминая. Потом покачала головой:

– Выходил он точно с ним, держал в правой руке, а приехал ли – не помню. У меня ведь окна слева от подъезда, так что могла просто не видеть. Думаете, он украл чемодан у своего покойного друга?!

Тут Костя задумался о том, как вообще этот друг мог попасть в квартиру умершего. У него были запасные ключи? Или он успел еще до того, как дверь заперли?

– А не припомните, медицинская «скорая» и полиция подъехали до него или после?

– Помню. После.

«Значит, в квартиру он заходил, – понял Костя. – Дверь-то я не запирал, это должна была сделать полиция после того, как „скорая“ забрала труп».

Колесов поблагодарил пенсионерку, распрощался с большим облегчением и вновь вернулся на девятый этаж. Пора было зайти в квартиру профессора.

Ключ легко открыл дверь. При свете дня, без запаха смерти все казалось другим, незнакомым, будто Костя тут и не был никогда. На шум из комнаты вышла девушка и удивленно посмотрела на гостя.

– Вы кто?! – хором воскликнули оба, и девушка фыркнула, сдерживая смешок. – Вы первый!

– Я… ре… – начал было Костя, но осекся. – Оперуполномоченный Колесов. А вот кто вы?

– А сами-то как думаете? Кто бы мог находиться у старика Леона после его смерти?

– Вы его внучка?

– А вы сообразительный, оперуполномоченный, – съязвила она и тут же улыбнулась доброй, открытой улыбкой и протянула руку: – Меня Аня Ступина зовут.

– Константин Юрьевич. Можно просто Костя.

Рукопожатие оказалось твердым, мужским. Да и сама Аня не производила впечатления нежной фиалки, скорее уж классической русской бабы: крутые бедра, большая грудь, выдающиеся скулы, на первый взгляд казавшиеся пухлыми щечками. Но если чуть присмотреться, лишнего веса нигде не найдешь, просто особенности женской фигуры и крепкие мышцы. Вдобавок к шикарному телу – роскошные волосы до лопаток песочного цвета и ярко-синие, будто океан, глаза.

– И вы только сейчас доехали до умирающего дедушки?

– Раньше не успела. Только удалось вырваться с работы.

– Что ж это за работа такая, что даже к умирающему не отпускают? – проворчал Костя, ощутив укол ревности. У этой девушки был тот, кто ее ждал, кто хотел ее видеть перед смертью. Впрочем, хотел ли?

– Ну мы с вами в некотором смысле коллеги, только вы оберегаете жизнь, а я спасаю ее.

– «Скорая» медицинская помощь?

Аня улыбнулась:

– Почти. Но с теми, кто поступает по «скорой», тоже приходится работать.

– Реанимация.

– Как догадались?

– По рукопожатию.

– Жму руку, как мужик? – хмыкнула она. – Да, мне это неоднократно говорили. Ну а теперь, когда про меня все выяснили, расскажите же, что в этой квартире делаете вы.

– Ну я… – Костя замялся, не зная, как объяснить кармограф в руках. Полицейские же не снимают карму. Аня заминку восприняла по-своему:

– Так. Давайте честно. Я не буду вас сдавать в полицию.

– Полицию? Вы думаете, я вор? – Костя аж поперхнулся от такого предположения. – Ёккарганай! Вот мое удостоверение.

Он достал «корочку» и протянул ей.

– Полиция, значит, – задумалась Аня. – И чем вас заинтересовал Леон?

– Я не уверен, что могу говорить об этом.

Они встретились глазами, и Колесов будто нырнул с головой в глубину. После развода его еще ни к кому не тянуло, казалось, он вообще разучился любить. Но когда он заглянул в эти синие глаза, его сердце застучало, как у спринтера.

– Ладно, если вы не вор, то пойдемте, угощу вас чаем. Или лучше кофе? – предложила Аня.

– Чай лучше, – внезапно охрипшим голосом ответил он.

– Да, я вот тоже кофе не люблю.

Пока она возилась с водой и рылась в шкафчиках, Костя взял себя в руки. От нее веяло спокойствием и умиротворенностью – такая особенность, видимо, вырабатывается у тех врачей, которые на самом деле любят людей. Рядом с ними тревоги уходят, и ты, как ребенок, веришь, что пришли родители и теперь уже ничего не страшно. Доброе отношение к себе Костя ощутил даже под маской ехидства, и это казалось удивительным.

А ведь она младше него. Сколько ей? Двадцать шесть? Двадцать семь? Точно еще нет тридцати. И это скорее он должен ощущать себя ее покровителем. Возможно, дело в том, что она действительно спасает жизни, а он просто их записывает…

Шерстяные брюки с шелковым поясом, завязанным бантом, хоть и скрывали округлые бедра, но не сильно, а однотонная серая водолазка и вовсе подчеркивала размер груди и казалась самой сексуальной одеждой. За пышными формами угадывались тугие мышцы; в движениях виделась не грациозность кошечки, а скорее сила тигра: энергичная, взрывная, но плавная. И еще: Аня его совершенно не боялась. Не восторгалась, не лебезила и не презирала. Впрочем, она не знала, что он реинкарнатор.

– У Леона только зеленый чай. Вы же пьете такой? – уточнила она, на секунду замерев с чайником.

Костя кивнул. Сейчас он выпил бы даже ацетон. Но странная юношеская робость быстро отступила, и Колесов вернулся к своей обычной манере общения. Без реверансов.

– А вы совсем не переживаете из-за смерти дедушки?

– Если скажу, что нет, это сильно вас шокирует?

Костя пожал плечами. Он видел столько разных реакций на смерть, что шокировать его уже ничего не могло.

– Во-первых, мы не сильно-то общались, не до меня ему было. Ну я и не настаивала. А во-вторых, я совершенно точно знаю, что после смерти жизнь продолжается. Так чего расстраиваться?

– Большинство с вами не согласились бы. Люди боятся умирать.

– Большинство боятся в другой город переехать! Это ж не значит, что за Москвой жизни нет и нужно оплакивать тех, кто уехал в Питер.

Костя улыбнулся:

– А многие и оплакивают.

Чай оказался правильным, вкусным. Золотые запонки, кожаный кошелек, хороший чай… Леонхард Янович был мало того что не бедным человеком, но и разбирался в дорогих вещах.

– Так что вам тут надо? Я могу пообещать, что никому не скажу, но, согласитесь, я имею право знать, зачем вы пришли. – На Костю смотрели синие глаза, и он спрятался от них, разглядывая чаинки в чашке. Молчал, крутил тонкий фарфор в руках и обдумывал ответ. Наконец поднял голову:

– Мне нужна кое-какая информация, и я надеюсь ее тут найти.

– Может, для начала расскажете?

Помощь не помешает. Аня может знать о своем дедушке то, о чем инспектор никогда не догадается. Костя вдруг понял, что ищет рациональные причины предложить ей работать вместе, хотя самая главная заключалась в том, что его тянуло к ней. Вместо того чтобы позвать на свидание, как это делают нормальные мужчины, он тащит ее в свою работу, потому что не умеет иначе показывать свои чувства. «Ёккарганай! Ну и ладно. В конце концов, командор сказал вести дело так, как я считаю нужным, а я считаю, что Аня мне нужна», – подумал Костя и расслабился. А затем рассказал историю с пластиной.

– Это очень плохо, – нахмурилась Аня. – Получается, что дедушка умер? Я правильно поняла, что из-за проблем с пластиной его карма не записалась?

– Мы пока не знаем. Карма-то записалась, но она пустая. И пока мы не разберемся, что это значит, пластину не загрузят в Купол.

– А до тех пор, пока ее не загрузят в Купол, Леон не сможет переродиться, – нахмурилась Аня.

Костя кивнул.

– И этим занимается полиция?!

– Да. Особый отдел, который работает с Орденом реинкарнации.

– Я могу вам помочь в расследовании? – Океан в глазах потемнел, будто готовясь к шторму. Наверное, с таким выражением лица Аня сражалась за жизнь тех, кто поступает в реанимацию.

– Я был бы этому рад.

– Хорошо. Можете на меня рассчитывать.

Костя почувствовал, как в груди что-то екнуло. Оказывается, он боялся, что она не предложит свою помощь.

Как объяснить, почему у сотрудника полиции в руках кармограф и что он с ним собирается делать, Колесов так и не придумал, поэтому просто попросил не мешать проводить осмотр и не входить в комнату. Если она и узнала черный чемоданчик с характерным кругом на крышке, то вопросов не задавала, лишь молча кивнула.

В спальне все сохранилось так, как он помнил: у окна широкая кровать, а вдоль всех стен – стеллажи с деталями. Чем именно занимался Петмансон? Что изобретал? Надо бы поинтересоваться на кафедре.

Первым делом Костя выглянул в окно – не проходят ли там провода, нет ли рядом трансформаторной будки или чего-то, что может создавать помехи. Но нет. Ничего. Лишь соседние дома вдали. Деревья доходили лишь до третьего этажа и с высоты девятого казались втрое меньшими. Что может создавать помехи? Если только работающий в квартире прибор… Колесов обшарил все полки, заглянул даже под кровать, но увидел там лишь пыль да след, словно от лежащего недавно ящика.

Придется самому побыть подопытным кроликом, но к этому не привыкать. Пластин с его кармой у «скорой» уже, наверное, целый ящик наберется, как и с кармой других реинкарнаторов. То попадешь случайно «в кадр», то ежегодная резервная запись, да и тестирование работоспособности приборов на ком проводить, как не на себе?

Черный чемоданчик он положил на то же место, что и позавчера, нажал кнопку и лег на кровать. Через минуту прибор пискнул.

– Это все, что вы тут хотели? – спросила Аня, когда он вышел из комнаты.

Косте почудилось сожаление в ее голосе, но, возможно, он сам его придумал.

– Нет, мне еще нужно осмотреть квартиру. Поможете?

– Помогу! Но если бы я знала, что вы ищете, я бы могла помочь еще лучше!

– Если бы я сам знал, что ищу…

Они обошли еще раз спальню, гостиную и коридор, заглянули во все шкафы, выдвинули все ящички и внимательно осмотрели детали, наваленные на полках стеллажей. Через час Колесов сдался. Он не представлял, что ищет, так что все это казалось бессмысленным. Нужны были какие-то зацепки.

Ежедневник в черном кожаном переплете нашла Аня, когда отправилась заваривать чай. Тот лежал на кухне, на полочке среди специй. Видимо, Леон накануне что-то в нем записывал, потом отвлекся, да так и оставил там. Со смешанным чувством радости и волнения Костя вглядывался в первые страницы, но чем дальше листал, тем больше разочаровывался. Выудить оттуда какую-то полезную информацию оказалось невозможным. Банальные бытовые записи: заплатить за квартиру, купить хлеба, не забыть позвонить Петру И. и Наталье Андреевне. Попадались записи и о встречах с разными людьми, но кто они – знал лишь автор этих записок.

И так до последней страницы. За пару недель до смерти планировалось подъехать к какому-то Макееву, через день торопливым почерком было вписано «позвонить Вите», а затем шло напоминание о лекции в институте. И все это вперемежку с записями о походе к кардиологу, покупке таблеток и зубной пасты. Видимо, у Леона сердце начало сдавать давно. Костя не знал официальной причины смерти – он никогда не читал медицинские отчеты о своих пациентах, но инфаркт опознал и сам, пока делал слепок. Приступы боли в груди, кашель, холодный пот… все как в учебнике.

Дальше находиться в квартире не имело смысла, но Костя медлил. И хотя они с Аней обменялись номерами телефонов, он искал хоть какую-то причину задержаться еще чуть-чуть. Уходить не хотелось. Казалось, за окном зима, метель, темно и холодно, а он дома, под одеялом, ему тепло и хорошо. И это ощущение создала девушка, в чьих глазах плескался океан. Но разумных причин оставаться больше не нашлось. Костя собрал размазанную в манную кашу волю и попрощался.

Холодный воздух взбодрил, порыв ветра бросил в лицо мелкую морось и прочистил мозги. Колесов уходил от дома и с каждым шагом все больше стряхивал с себя притягательность тигриных движений и синих ехидных глаз. За тридцать пять лет он совершенно точно понял, что в этой жизни ему предназначено одиночество. Да, безусловно, девушка яркая и интересная, и его сердце, оказывается, еще способно на такое отзываться. Стоит просто молча этому порадоваться и продолжить идти своей дорогой.

Сейчас дорога явно вела к Амгалану, по эскалатору в метро и далее на «Лхасскую». Организм робко напомнил, что с утра почти ничего не ел, но его, как обычно, проигнорировали.

С волнением, похожим на любовное томление, Костя приложил к турникету свой собственный, пусть и временный, пропуск. Стеклянные дверцы горкома Ордена открылись, пропуская в другой мир, мир исполнившейся мечты, доступный ему, по крайней мере, еще три месяца.

– Поздравляю с почином. Хорошая работа, – улыбнулся Амгалан, выслушав рассказ о посещении дома Петмансона. – Вы уж извините, что вместо праздника заставляю заниматься делами.

– Ничего, я все равно не праздную.

– Почему?

– Ну… Я не религиозен.

– Не верите, значит.

Косте показалось, что командор даже расстроился.

– Я верю в то, что могу увидеть, пощупать. Верю в реинкарнацию, в Купола и кармографы. Верю в то, что наши поступки определяют нашу дальнейшую жизнь, то есть формируют карму. Допускаю, что существуют иные миры, в которых люди могут переродиться, если умрут без записи кармы. Но вот в богов, гору Сумеру, повелителя мира Индру и прочее… нет, не верю.