Золотые земли. Вампирский роман Клары Остерман

Но Шелли будто бы не на шутку заинтригован Великолесскими сказками о леших и водяных.

– Я верить, это существа одна природа, – заявил он.

Я уточнил, не имеет ли он в виду жителей Драконьих островов.

– Да-да, их самих, – сказал он на ломаном ратиславском. Как я уже упоминал выше, говорит он на жуткой смеси из нескольких языков, поэтому передать его манеру речи на письме – настоящая головоломка. Лучше буду записывать основную суть. Я не писатель какой-нибудь, хотя, пожалуй, мог бы написать однажды целую книгу о своей деятельности как сыскаря. А, может, и вправду в отставке на старости и напишу. Буду сидеть, потягивать уйджи, греть под пледом старые кости и ностальгировать по былым временам.

Если Шелли и вправду доктор и родом из Думнорга, он, так или иначе, должен хоть отдалённо разбираться в данийцах. Этого могло хватить, чтобы Афанасьев попросил того заняться мутантами Остермана.

Если верить дневникам и записям, у себя в лаборатории Остерман создавал таких же уродцев, что и наши мастера в Музее редкостей, за тем исключением, что порождения его больного воображения всё же не застывали замертво в формалине, а дышали и ходили, а некоторые даже говорили.

А пропавший Белорецкий и вовсе утверждал, что сам доктор Остерман приобрёл подобные чудовищные свойства. Кажется, он описывал, что глаза доктора стали красными и звериными. Впрочем, Клара ни о чём таком не упоминала. Она будто вовсе не заметила никаких перемен в отце. Значит, один из них врёт. Вопрос, о чём? Есть ли хоть толика правды в их словах, и кому можно верить?

Или же Белорецкий не зря сомневался в своём здравом разуме, и он просто лишился ума и всё придумал.

Методом же исключения можно сказать, что в словах Белорецкого чуть больше правды. Это он пропал без вести, это его пытались убить граф с доктором. А вот у лицемерной Клары Остерман вполне есть основания лгать. Она отчаянно защищает любимого папеньку и собственную крысиную шкурку.

Крысы. Твою ж мать. Грёбаные крысы.

Ладно, рассказываю дальше по порядку.

Итак, пытаясь выведать больше подробностей о занятии доктора Шелли (узнал я немного, он называет себя просто корабельным доктором), я проболтал всю оставшуюся дорогу с нашими новыми спутниками.

– А для кого вы искали доктора? – уточнил Афанасьев. – Вы же из Курганово?

Он явно сразу нас заподозрил.

– Оттуда. Юной воспитаннице графа стало нехорошо. Чем-то приболела.

– Разве её отец не доктор?

Афанасьев осторожный. Ничего напрямую сразу не выдаёт. А на вид кажется таким простодушным старичком.

– Доктор Остерман в отъезде.

– Надолго он уехал?

Ответил, что не знаю. И ни словом не соврал.

– Но с графом у нас получится встретиться?

– Он тоже в отъезде, – сказал я.

И Афанасьев едва смог сдержать радость. Зачем ему в Курганово? Несмотря на то что профессор не в списке подозреваемых, всё же раскрывать перед ним все подробности я не спешил. Хотелось понаблюдать со стороны, пользуясь своим инкогнито.

– Как хорошо, что доктору Шелли по пути, – будто бы невзначай сказал Афанасьев. – Уверен, он сможет помочь бедняжке Кларе.

– Вы с ней знакомы?

– Постольку-поскольку.

– Потолку-потолку? – переспросил Шелли, чем вызвал наш общий смех и сменил тему разговора.

В общем, всё шло весьма неплохо до момента возвращения в Курганово.

И Афанасьев сразу подметил, что в усадьбе пугающе тихо.

– Даже конюха нет, – заметил он удивлённо.

До недавнего времени Курганово славилось как одно из самых богатых поместий Империи. И вот, часть зданий сгорела в чудовищном пожаре, хозяева исчезли, а крепостные…

Хм, мне начинает нравиться вести дневник. Строчу и строчу, а тем временем свеча уже наполовину прогорела.

Итак. Мы вернулись в Курганово. И даже учитывая все обстоятельства, изложенные в протоколе осмотра места преступления номер № 14 [2], выглядело место слишком безлюдно. Даже мы со Смирновым, зная все обстоятельства, почуяли неладное.

Дверь едва получилось открыть. Пришлось толкать – что-то навалилось с другой стороны.

И как только мы едва протиснулись внутрь, в холле на первом этаже раздался оглушительный писк.

Крысы были повсюду!

В сумраке холла мы и не сразу сообразили, что это такое. Весь пол выглядел тёмно-серым, как вдруг ожил, зашевелился и хлынул в разные стороны. Это были самые настоящие, чтоб их, крысы, и было их столько, что я за всю свою жизнь раньше не видел. Не десятки даже, а сотни, точно их собрали со всей округи. Они запищали и кинулись прочь, исчезая в коридоре и проталкиваясь под мебель, в незаметные прежде щели, за шторы и под столы. В одно мгновение их почти не осталось, и если бы я один это видел, то всерьёз усомнился бы в собственной вменяемости. К счастью, у меня есть свидетели.

Мы – четверо взрослых мужчин – ринулись в стороны, опасаясь попасться по пути этим тварям. Смирнов вскрикнул, указывая рукой, но я и сам заметил раньше него.

Стоило крысам броситься врассыпную, как из-под их тел показалось уже другое тело. То самое, что подпирало дверь.

Усладина мы узнали только по сохранившимся именным золотым часам. Их твари сожрать не успели. Сомневаюсь, что не смогли. Удивляюсь, что они весь дом не обглодали.

Всё остальное – в протоколе доктора Шелли. Он любезно согласился засвидетельствовать смерть Усладина и всех остальных.

Все в Курганово мертвы. Все. Только тело Клары Остерман не обнаружено. Её нигде нет ни живой, ни мёртвой.

Пусть доказательств нет, да и всё это может показаться бредом, но готов поклясться, что за всем этим стоит девчонка.

5 лютня

Уже поздняя ночь. Отправил Смирнова в Орехово на почту. Сами ждём подкрепления. К счастью, гобеленная гостиная, в которой мы проводили все предыдущие ночи, осталась почти нетронутой, не считая крысиного помёта. Но тут хотя бы никого не загрызли.

Мы плотно закрыли двери и заткнули все щели, свет гасить не стали и решили дежурить по очереди. Сейчас и до трёх часов как раз моя смена. Вот пишу, чтобы не заснуть. Раньше не понимал людей, которые ведут дневники, а теперь пожалуйста, сам строчу, и будто в голове проясняется.

Итак, по возвращении в Курганово, уже не было смысла скрывать от Афанасьева и Шелли, что мы со Смирновым из Первого отделения. Тем более, они согласились с нами сотрудничать.

Половину оставшегося дня осматривали мёртвых, наводили порядок и искали Клару. Её нигде нет. И, кстати, только в её спальне не нашлось следов крыс. Только помёт, но мебель и одежда целы, все вещи в порядке. Пропал один лишь саквояж (я подмечал, что он стоял на одном месте все эти дни).

Остерман сбежала, и в этом нет никаких сомнений.

Какого лешего произошло в этом доме, пока нас со Смирновым не было?

Всю ночь воют волки. Не то чтобы я считал себя суеверным или пугливым, но сегодня даже мне не по себе после увиденного.

Хотелось бы поскорее (если вообще получится) забыть обгрызенное лицо Усладина. Эх, вредный старик. Вот вроде бы ужасно раздражал всегда своими придирками, а теперь, когда его нет, я готов хоть каждый день писать объяснительные записки, лишь бы он оставался доволен, сидел сейчас рядом со мной у камина и отчитывал за ругань и нарушение устава.

Настроение в усадьбе удручающее. Доктор Шелли и вовсе пребывает в состоянии пугающем. Очень чувствительной натурой оказался этот иноземец, а вроде доктор, должен быть привычен ко всяким зрелищам.

Не отрицаю, я тоже впечатлился. За свои годы многое видел, но такого – нет.

Доктор с удивлением отметил, что у всех погибших сильная кровопотеря. Это ввело его в замешательство. Смирнов составил протокол под его диктовку (Афанасьев помогал переводить). Протокол я распорядился сразу же отправить Волкову вместе с другими документами. Опасаюсь об их сохранности.

Вечером собрали остатки пищи, уцелевшей после крысиного нашествия, засели в гобеленной гостиной, но аппетита ни у кого особо не было.

Афанасьев долго писал. Он уже знает, кто такие мы со Смирновым, поэтому не скрывает больше своей личной заинтересованности в деле. Он признался, что вернулся не столько ради поисков Белорецкого, сколько ради Клары. Профессор беспокоится за её безопасность, ведь девчонка осталась с опасными преступниками совсем одна.

Вот уже не знаю, кого стоит больше опасаться.

– Получается, это вам мы с моими студентами отправляли письма? – спросил Афанасьев меня во время ужина.

– Не напрямую мне, но в итоге да, мне поручили заняться этим делом, – признал я.

– То есть вы в курсе всех ужасных подробностей случившегося в Курганово?

Надо сказать, несмотря на то что я обычно не придаю событиям и словам никакого мистического значения, на этот раз даже меня проняла инфернальная атмосфера усадьбы. Мы – чужаки, вторгшиеся в чужой дом, – сидели в пустой усадьбе, где столь жестоко убили моих коллег, а за стенами то и дело скрежетали мыши. В камине горел огонь (граф Ферзен, насколько известно, большой поклонник лойтурской моды, да и сам по происхождению выходец из древнего лойтурского рода, поэтому Курганово его полно портретов аристократов, старинных украшений и книг. Вот и в гостиной камин вместо печки). За окном в эту ночь выли волки, а им подпевала метель. Надеюсь, Смирнов успел добраться до какой-нибудь деревни, прежде чем попасть в самое ненастье.

Так вот. Всё в усадьбе способствовало нагнетанию мрачного настроения. Профессор сидел спиной к камину, и лицо его было тяжело разглядеть в свете нескольких свечей, поэтому даже добродушный Афанасьев со своими соломенными усами вдруг приобрёл вид подозрительный и даже немного пугающий.

Теперь, не скрываясь, мы смогли честно и прямо обсудить всё, что случилось в Курганово: исчезновение Михаила Белорецкого, множественные смерти крепостных, пожар в лаборатории и, конечно, же гибель всех моих коллег.

Афанасьев, впрочем, знал немногим больше меня.

– Я, как и вы, Демид Иванович, узнал обо всём из письма Клары. Она прислала дневник Михаила мне, его учителю, и я, прочитав его, немедленно приехал сюда, в Курганово, надеясь найти своего студента.

– У вас были хоть какие-то зацепки?

Афанасьев помотал головой, но вдруг как-то засомневался, открыл рот несколько раз, не решаясь сказать:

– Вы верите в чудовищ, господин Давыдов?

Вопрос его, надо признать, заставил меня усмехнуться.

– Вы про небылицы, которые записывал Белорецкий? Он же фольклорист, это его работа.

– Это и моя работа, Демид Иванович, – очень серьёзно произнёс профессор. – Именно я научный руководитель Белорецкого. Мы с Михаилом знакомы со дня, когда он поступил в Университет, я сам принимал у него вступительные экзамены. Михаил – чудесный юноша, но очень ранимый и чувствительный. Он и вправду всегда воспринимал мир очень… тонко. И всё же… это была не первая его фольклорная практика.

– Что вы имеете в виду?

– Михаил уже не раз ездил по деревням, собирал сказки и былички, записывал их. Мы обсуждали его экспедиции, он охотно делился всеми подробностями. И да, он обладает очень богатым воображением, но точно не душевнобольной и умеет отличать выдумку от реальности.

– Вы же читали его дневник? – уже с некоторым сомнением, которое из-за усталости не получилось скрыть, уточнил я.

– Конечно.

– А в его дневнике сплошные волки-оборотни, ведьмы, вештицы, опыты над людьми…

– Именно, – подтвердил совершенно невозмутимо Афанасьев, и я ощутил толику разочарования.

– Послушайте, Фёдор Николаевич, вы же учёный…

Настолько, насколько фольклористику можно назвать наукой, конечно.

– …Человек образованный. Вы не можете верить, что всё это происходило по-настоящему.

– А вы можете поверить, что сотни крыс загрызли насмерть несколько сотрудников Первого отделения?

Шелли усмехнулся с покрякиванием, и я впервые за долгое время вспомнил про него. Мне казалось, иноземец давно выпал из беседы из-за своего скудного знания ратиславского языка, но, оказывается, он внимательно нас слушал всё это время.

– Признаю, – сказал я, – случай с крысами даже меня поразил. Никогда не слышал о таком. Может, в Века Тени что-то подобное и было возможно…

– Всё возможно, – произнёс доктор Шелли.

Это прозвучало настолько неожиданно и загадочно, что я замешкался.

– Что возможно?

– Всё, – улыбнулся доктор Шелли, сверкая в полумраке стёклышками очков.

Если профессор – крепкий, коренастый, весьма мужественный, пусть и добродушный на вид человек, то доктор – его полная противоположность. Щуплый, темноволосый, с длинными тонкими, точно паучьи лапки, пальцами и широкой белозубой улыбкой рептилии. И глаза за стёклышками очков-полумесяцев, даже когда он в хорошем настроении, остаются холодными, совершенно равнодушными.

Наверное, этим двум нравилось забавляться надо мной, потому что я от их загадочности начал раздражаться и потребовал выражаться конкретнее.

– Вы видеть их? – спросил Шелли.

– Кого?

– Мутант доктор Остерман?

Мы прибыли в Курганово спустя несколько седмиц после описываемых в дневниках событий. У Ферзена была уйма времени, чтобы скрыть все улики. Даже вход в лабораторию оказался завален настолько плотно, что мы не смогли пробраться внутрь. Пытались найти рабочих, но Стрельцовы (это хозяева соседнего поместья) отказались отправлять своих людей в «это Создателем проклятое место», а все крепостные Ферзена разбежались или мертвы. Мы ждём со дня на день подкрепления из Златоборска.

Кратко описал сложившуюся ситуацию своим новым знакомым.

– Конечно, – понимающе закивал Афанасьев. – Вряд ли доктор Остерман настолько глуп, чтобы оставлять после себя улики. Если что-то и осталось после пожара, он увёз это подальше от Курганово, в надёжное место.

– И оставить Клара? – усомнился Шелли.

– А при чём тут Клара?

– Клара, – вздохнул с неподдельной печалью Афанасьев. – Чудесная милая девушка. Насколько хорошо вы успели узнать её?

Успел, но вот не нахожу её ни милой, ни чудесной. Лицемерная лживая манипуляторша. Как она ловко юлила, уходя от вопросов. Говорить об этом очарованному девицей профессору я не стал, потому что ожидал, что тот встанет на её защиту, но он меня удивил:

– Клара опасна, – неожиданно произнёс Афанасьев. – И для себя самой, и для окружающих.

– В каком плане?

– Вы же читали дневники Белорецкого?

– Конечно. Сколько раз можно повторять?

– Значит, вы знаете, что Клара – вештица?

Белорецкий и о таком писал.

– Хотите сказать, что Клара на самом деле ведьма?

– Не ведма, – вставил Шелли, наклоняясь вперёд. Он уткнулся локтями в колени и переплёл между собой длиннющие жутковатые пальцы. – Мутант.

Честно, я пытался сдержать смех. Но после всех событий минувшего дня, это было уже едва ли возможно. И в этом безумном диком доме, полном крыс-людоедов, трупов и загадок, я расхохотался посреди ночи так громко, что даже воя волков на короткое время не стало слышно в нашей забаррикадированной гостиной.

– Мутант? – повторил я. – Доктор, вы это серьёзно?.. Профессор?

Но они, оказывается, совершенно не шутили.

– Раз вы читали дневник Мишеля, – сказал Афанасьев, – то должны помнить, что он рассказывал о вештицах. Это люди, которые приобрели колдовской дар в силу инородного вмешательства.

– Инвазивное… ве… вед… тык, – Шелли ткнул себе пальцем в руку, изображая иглу шприца, введённую в вену, – Золотой сила. – И он взмахнул рукой, точно фокусник из уличного балагана, сотворивший заклинание.

– Что?

– Про Золотую силу вы слышать?

– Её изучал граф Ферзен. Якобы источник находится в Великом лесу. Это какое-то… явление природы?

– Ископаемое! – воскликнул Афанасьев так громко и восторженно, точно ждал этого весь вечер. – Понимаете, Демид Иванович, магия – это не вспышка – взрыв – и кролик появляется из шляпы. Магия существует на самом деле. Она живая, настоящая, её можно потрогать руками.

– И это называться Золотая сила, – добавил Шелли. – Aurea potentia на языке мёртвых. А на языке Исток… о… я бы желать это произносить правильно, но даже бояться, – он наклонился ещё ближе, почти впритык к моему лицу, – кто знать, что случиться, если ошибаться? Кто знать, как сильно оскорбить это боги?

– Язык Истока? Боги? Доктор, вы о чём?

На самом деле хотелось спросить, в своём ли он уме.

– Мы здесь, в Великолесье, почти так же близки к боги, как дома, – и он расплылся в широкой полоумной улыбке. – Вы напугаться, детектив?

– Чего я должен напугаться?

– Боги.

– Я не верю в богов.

– Даже в Создателя?

– Даже в Аберу-Окиа.

– Зря, – прошептал с наслаждением серийного убийцы, что четвертует свою жертву, Шелли. – Вы поверить во всё, детектив, если послушать нас.

Он откинулся на спинку кресла, созерцая меня с каким-то триумфальным превосходством.

– Господин Давыдов, – произнёс Шелли неожиданно чётко и даже чисто, – если вы хотите найти доктор Остерман, то должны найти Клара. А чтобы найти Клара, вы должны поверить в чудовищ-щ-щ. В мутант!

– И для этого, Демид Иванович, – добавил Афанасьев, – предлагаю вам отправиться вместе с нами в Новый Белград. Вы должны увидеть всё своими глазами, чтобы поверить.

– Но вы же хотели найти Клару, – напомнил я. – И помочь ей.

– Думаю, теперь Клару стоит искать там, где будет её отец.

– А где же он будет?

Афанасьев нахмурился ещё сильнее.

– Если я правильно всё понимаю, то где-то в Новом Белграде в местах, куда не так легко попасть.

– Это где же?

– В императорском дворце, например. Точно в высшем обществе, куда вхож граф Ферзен.

Они знают куда больше, чем говорят, и мне придётся довериться им. На время. Выезжаю в столицу.

Ничего не понимаю пока что, но догадок много.

Пришло письмо на имя К. Остерман. Если она куда и отправится, так это к своему другу в Новый Белград, что подтверждает теорию Афанасьева. Я оставляю Курганово на местного сыскаря, передал ему дела и велел Смирнову связаться с Волковым.

Медлить больше нельзя. У Остерман почти два дня форы.

Что ж… раз цель у нас с Афанасьевым одна – найти Густава Остермана и его дочь – значит, есть смысл объединить усилия.

Всё слишком удачно совпало. Подозрительно удачно.

Выезжаем в Златоборск.

Кому: Клара Остерман

Куда: Великолесье, деревня Заречье или округа

От кого: Алексей Оленев

Откуда: Новый Белград, ул. Снежная, д. 15

Клара,

дорогой мой ни разу не виданный друг, мы все, включая Александра и Фёдора Николаевича, ужасно за вас переживаем. От вас давно нет вестей. Мы отправляли письма, но так и не получили ни одного ответа.

Фёдор Николаевич нашёл доктора Шелли, который может вам помочь. Они отправляются завтра в дорогу. Думаю, письмо дойдёт до вас чуть раньше. Клара, если вы сейчас в отчаянии или в беде, не теряйте надежду. Вы не одна.

К сожалению, не могу поехать с профессором, но мысленно с вами. Если вдруг понадобится друг в Новом Белграде, мой адрес вам известен, а двери дома всегда для вас открыты.

С поддержкой,Алексей Оленев

Кому: Алексей Оленев

Куда: Новый Белград, ул. Снежная, д. 15

От кого: Николай Стрельцов

Откуда: Великолесье, Златоборская губерния, усадьба Камушек

Алексей,

Вам пишет Николай Стрельцов, друг Клары Остерман, которая ведёт с вами переписку по поводу исчезновения Михаила Белорецкого.

На днях в усадьбу, очевидно, для расследования случившегося (о чём вам хорошо известно) прибыли сыскари из Нового Белграда, и с тех пор я не видел Клару. У меня даже нет уверенности, что она до сих пор находится в Курганово и вообще в целости и сохранности.

Сыскари, оккупировавшие Курганово, не отвечают на мои вопросы и отказывают во встрече. Голова округа вовсе не желает со мной говорить. Он до дрожи боится столичных властей.

К сожалению, у моей семьи мало влияния. Не знаю, к кому обратиться за помощью. В отчаянии я вспомнил о Вас. Насколько мне известно, именно Вы помогли возбудить расследование против графа Ферзена. Если существует какая-то возможность связаться с Кларой или хотя бы просто узнать о её благополучии, прошу, помогите!

P. S. Уже собрался отправить письмо, когда у самого здания почты увидел листовку с именем Клары. Она объявлена в розыск! Как какая-то преступница. С одной стороны, готов броситься на поиски, чтобы скорее найти её, с другой – не хочу способствовать её поимке властями. Что бы ни побудило Клару сбежать, знаю точно, она ни в чём не виновна. Клара – честная благородная девушка, лучший человек из всех, кто мне знаком, и я не сомневаюсь, что это просто одно огромное недоразумение.

В любом случае очень переживаю за безопасность Клары. Жду ответа, хотя, честно, сам не понимаю, какой помощи могу ждать.

Не знаю, что буду делать.

Н. Р. СтрельцовИЗ ДНЕВНИКА КЛАРЫ ОСТЕРМАН

Несколько дней спустя

Я свободна!

Этот страшный затянувшийся сон, наконец, прерван.

Он появился во мраке, развеял кошмар. Я даже совсем не испугалась, когда в собственной спальне услышала чужой голос. Да и голос вовсе не был для меня чужим. Не раз он разговаривал со мной во сне, когда мы танцевали под звон хрустальных люстр и пение зимних звёзд.

– Клара, – позвал он.

И пусть я сразу узнала его – из своих снов, – а всё равно точно увидела впервые, хотя мы же уже встречались.

– Вы, – оробев, только и смогла произнести я.

– Я, – улыбнулся он.

У него чарующая улыбка. Очень… ох, неловко писать такое, это отдаёт пошлостью любовных романов, но нет слов, что лучше подойдут. Чувственные. Его губы и его улыбка очень чувственные.

Как бы описать, чтобы не обмануть бумагу, ведь образ его столь… и вправду литературный. Наверное, Николя пожурил бы меня за романтизацию, сказал бы, я придаю ему слишком много мрачного чарующего флёра, но ведь мой принц, точнее, барон, и вправду словно сошёл со страниц приключенческих книг о замках эпохи Теней, погонях, перестрелках, сражениях на мечах, о балах, тайных письмах, страстных признаниях и встречах утайкой… я не придумываю и не приукрашиваю! Правда-правда! Мне и самой не верится, что такой человек существует, что он из крови и плоти и что он рядом со мной.

Даже внешность его словно нарочно придумана Создателем, чтобы писать портреты, которые покажут в лучших галереях мира!

Что внешность?! Имя – само имя моего дорогого друга – с рождения наделено особой силой.

Итак, моего нового-старого, точно в прошлой жизни встреченного друга зовут барон Теодор Генрих Карнштейн. Он, кстати, так и сказал, что встреча наша предопределена самой судьбой, и, наверное, мы встречались в прошлых воплощениях, потому что он, пусть и видит меня впервые, но тоже чувствует своей душой, точно мы всегда были вместе.

Сердце оглушительно громко бьётся в груди, и в голове жуткий кавардак. Нужно умыться, привести себя и мысли в порядок.

Итак, начну с самого начала, там, где оборвала своё повествование. В моей одинокой, пропитанной печалью и отчаянием спальне, где я теряла разум и надежду.

Честное слово, я почти поверила, что сошла с ума. Возможно, так оно бы и случилось, если бы не мой дорогой Тео. Он разрешил называть его просто Тео, так зовут его родные и близкие друзья. А мы с ним стали друзьями с самой первой встречи или ещё до неё, с прошлых воплощений. Ведь это судьба, как он и сказал, а я не могу не верить тому, что он говорит, хотя это совершенно безрассудно и глупо, а я никогда не слыла ни безрассудной, ни глупой, но если вы услышите всю историю, то поймёте, что иначе и быть не могло.

Итак, наша встреча произошла в моей спальне. Я пришла в себя, точно вынырнула из жуткого кошмарного сна. Там, в клокочущей тьме комнаты будто ожили стены. Тени, словно волны ледяного океана в бурю, перекатывались, шурша. Дом раскачивался и скрежетал, как если бы готовился вот-вот обрушиться, обвалив крышу прямо нам на головы.

В голове гудело, и голод, жуткий оглушающий голод схватил меня за горло и не позволял сделать ни вдоха…

Я сидела, оцепенев, умоляя (кого я могла умолять, кого просить? Создателя? Папу? Мишеля?) о помощи. Никто не услышал меня. Никто не мог услышать, а может, и не желал. И вдруг жуткое, поглощающее целиком осознание настигло меня: я никогда никому и не была нужна. Ни папе, целиком отдавшему себя работе, ни матери, сдавшейся перед ликом смерти и оставившей дочь, ни Мишелю, влюбившемуся в безродную недостойную женщину старше себя, что бессовестно играла с его чувствами, ни Николя, который легко оставил меня наедине с чужаками и даже не попытался спасти.

Я никому никогда не была по-настоящему нужна. За что всегда хвалил меня папенька? Конечно же за послушание. Клара тихая вежливая девочка. Клара сидит целыми днями в библиотеке и учится, а если закончила учиться, то опять же или спряталась у себя в спальне или, если погода хорошая, гуляет где-нибудь в парке, или читает свои книжки. Клара никому не мешает. Клара прилежная и покорная. Я слышала это всю свою жизнь и искренне верила, что это есть добродетель, за которую меня ценят. Но нет! Нет, нет и ещё раз нет! Только теперь я прозрела.