Тени Королевской впадины

Наступила тишина. История, рассказанная Миллером, не могла не наводить на размышления.

Глава пятая

Ворочаясь на узкой подвесной койке кубрика, Миллер с тревогой вспоминал дневной разговор с французами. Ему показалось, что шкипер слишком подробно расспрашивал его. Нервы, нервы… Неужели Леру что-то подозревает?

И эти проклятые ботинки!.. Всегда в большом деле может найтись какая-нибудь мелочь, пустяк, который все погубит.

В кубрике душно. Ночь кажется бесконечной.

Кто-то из матросов «Пенелопы» бредит, зовет во сне Марианну. Люди с «Кондора» спят тихо. Педро, словно ангелочек, сложил руки на груди. «Разве что нимба вокруг головы ему не хватает», – подумал Миллер.

Выйти на палубу, подышать?

Он пробирался по кубрику осторожно, крадучись. Рассохшиеся половицы поскрипывали под ногами. С грохотом отлетела в сторону какая-то пустая жестянка, и Миллер замер. Он и сам не знал, чего боялся. Безотчетный ужас вдруг овладел всем его существом. Он загадал: выйдет сейчас из кубрика, никого не разбудив, – значит, все будет в порядке.

Храп прекратился.

«Бог с тобой, Марианна», – сонно произнес матрос, и храп, словно по команде, возобновился.

Убедившись, что никто не проснулся, Миллер снова двинулся к выходу. Без всяких приключений он отворил дверь и, зевая, вышел на палубу.

Вечером, прощаясь, капитан «Пенелопы» сказал, что на рассвете они бросят якорь в каком-то датском порту. Однако сам Миллер бросать здесь якорь не собирается: слишком близко от Германии. Нужно все-таки пробиваться подальше. Лучше всего, конечно, в Южную Америку. Туда, по словам коменданта Нейенгамме, собираются многие бежать. Только там, пожалуй, можно будет чувствовать себя в относительной безопасности, получить передышку, чтобы оглядеться, консолидировать силы. А главное, там у него есть нужный человек, обладающий определенной властью.

Но как туда доберешься? С гибелью «Кондора» все осложнилось.

Поеживаясь от холода, на палубу вышел усатый француз. В этот момент выглянула из-за тучи луна, и все вокруг просветлело.

– Не спится? – дружески подмигнул он Миллеру.

Усатый чувствовал некоторую неловкость перед этим человеком, которого обидел вчера подозрением. Человек – шутка сказать – прошел немецкий концлагерь, был обречен на смерть, бежал с горящего корабля, на котором погибли почти все такие же, как он, заключенные, – на «Кап Аркона» их было около пяти тысяч…

Непонятно, почему этот человек показался ему вчера таким здоровяком? А сейчас, при ясном свете луны, нетрудно убедиться, что вид у него довольно жалкий. Весь он какой-то пришибленный, перепуганный насмерть… Надо приободрить его. Человек еще в себя не пришел после всех ужасов, которые выпали на его долю.

– Не спится, – признался Миллер.

– О, я понимаю, – сочувственно подхватил француз. – Но теперь эти ужасы для вас позади. Повесят Гитлера, вернетесь к себе в Германию…

– Только не в Германию, – вырвалось у Миллера.

– А куда?

– Куда угодно, только подальше от Германии. Вы не представляете, сколько смертей я повидал, – вполне искренно сказал Миллер.

– Но ведь вы немец?

– Мне стыдно за то, что я немец. Над всей моей нацией, мне кажется, тяготеет ответственность за злодеяния Гитлера…

В продолжение разговора штурмбаннфюрер немного пришел в себя.

– Хорошо идет «Пенелопа», – перевел он разговор на другую тему.

– На рассвете прибудем в Нильсен, – сказал усатый.

Миллер потрогал пальцем горло:

– Пойду в кубрик.

– Простудились?

– Немудрено, – усмехнулся Миллер.

Через некоторое время вдали показалась пристань.

В кубрике матросов уже не было – они высыпали на палубу. Кондорцы помогали своим коллегам. Лишь один Педро по-прежнему спал сном младенца, чему-то улыбаясь.

Миллер схватил его за плечо.

Педро мгновенно проснулся и выхватил из-под плоской подушки нож.

– Спрячьте игрушку, – хрипло прошептал штурмбаннфюрер. – Дорога каждая секунда.

Спокойствие не покинуло Педро:

– А что, собственно, случилось? Почему вы хрипите?

– Нас могут разоблачить… Кое-кто подозрительно на нас косится.

– Но при чем здесь я? Людей убивали вы. Зверствовали вы. Преступник вы, а не я.

Миллер яростно прохрипел:

– Так просто вы от меня не отделаетесь, Педро! Мы теперь накрепко повязаны…

Капитан что-то прикинул:

– Что же вы предлагаете?

– Бежать.

– Кругом вода. Разве вы располагаете способом ходить по морю аки по суху?

– Скоро пришвартуемся в Нильсене.

– В Нильсене мне приходилось бросать якорь с «Кондором», трущоб там хватает, есть где спрятаться… Но все-таки Нильсен – это не стог сена, а мы – не иголка. А кроме того, мы даже не знаем, в чьих руках город… – Педро перехватил вопросительный взгляд Миллера и пояснил: – Вчера мне один матросик шепнул, пока вы всем заливали баки о своих лагерных похождениях, что они получили по рации интересные сведения: кое-где на берегу произошли волнения, немцы сброшены в море.

– У нас нет выбора. На «Пенелопе», если узнают правду, нас живьем сожрут.

Капитан рывком поднялся:

– Вся ваша Европа – котел кипящий. Довольно с меня этого мира приключений. Буду пробиваться домой.

Миллер умоляюще прижал руки к груди:

– Послушайте, Педро, и я с вами, ладно?

– Вы слишком заметный сувенир, чтобы брать вас с собой, – бросил капитан.

– Вы же знаете, меня там ждут… А ваш риск будет хорошо оплачен.

– Ладно, черт с вами! Я привык рисковать. Всю жизнь этим занимаюсь.

Дверь кубрика распахнулась. На пороге стоял капитан «Пенелопы» – свежий, подтянутый, улыбающийся.

– А, вы уже не спите? – сказал он. – «Пенелопа» сейчас бросит якорь в Нильсене. Мы дадим вам одежду поприличней, – обратился он к Миллеру, – а потом, если не возражаете, позавтракаем на берегу всей командой. Я получил радиограмму, Нильсен свободен. Заодно отпразднуем и это событие. Хотя, возможно, сведения не точны. Я знаю близ порта чудесный кабачок…

– «Якоб»? – спросил Педро.

– Он самый. Вижу, вы бывали в Нильсене?

– Приходилось.

– Ну как, договорились? – спросил капитан «Пенелопы».

– Сколько дней вы намерены пробыть в Нильсене? – спросил Миллер.

– Дня три-четыре, пока примем груз пива.

– Мы не хотели бы стеснять вас в течение этого времени, – произнес штурмбаннфюрер.

– Да о каком стеснении идет речь, черт побери?! – воскликнул француз. – Можете располагать «Пенелопой», как своим собственным домом.

– Нет, мы хотим на эти дни перебраться на берег.

– Лишние люди на борту во время погрузки всегда мешают, знаю по себе, – поддержал его Педро.

– Делайте как знаете. – Француз махнул рукой, сдаваясь.

Они вышли на палубу.

«Пенелопа» по дуге входила в бухту. Нильсенский порт еще спал. Застыли портальные краны, врезанные в бледное небо, массивное здание таможни, служебные постройки. Вдали виднелся шпиль ратуши, наполовину скрытый утренним туманом.

Миллер с надеждой вглядывался в берег, ища флаг со свастикой, но его не было.

Судно, застопорив ход, приближалось к причалу.

– Пожитки здесь оставите? – спросил француз.

– Пожалуй, с собой заберем, – с деланной небрежностью ответил Миллер, придвигая поближе свою поклажу.

На борту царили обычные для судна, прибывающего в порт назначения, оживление и суета. Матросы «Пенелопы» в предвкушении удовольствий, хотя и скудных по причине военного времени, наводили лоск и пересчитывали деньги.

Матросы с «Кондора» держались отдельной кучкой. Педро и Миллер к ним присоединились. Капитан что-то сказал матросам на своем языке.

Уже совсем рассвело.

Миллер продолжал рассматривать приближающийся порт. Он увидел, как из-за угла серого здания показался грузовой трамвайчик, ползший по неправдоподобно узкой колее. Кажется, даже сюда доносилось его дребезжание.

Матросы с «Кондора» споро разобрали свои сундучки, повесив их на лямках за плечами на манер рюкзаков.

«Пенелопа» толкнулась о причал.

Капитан то поднимал, то опускал подзорную трубу.

– Странно, – пробормотал он, хмурясь. – Вымер Нильсен, что ли? Или все попрятались?

– Что будем делать? – спросил усатый помощник.

– Раз уж мы здесь, разберемся на месте, – решил капитан. – Пиво люди пьют при всех режимах…

Однако люди с «Кондора» не стали дожидаться, пока перекинут трап. Педро коротко скомандовал, и матросы перескочили на мол. Следом прыгнул Миллер.

– Живо, к трамваю! – бросил сквозь зубы Педро.

Ни одной целой машины в порту не было – те, что встречались, были покорежены, побиты, сожжены. Поэтому подвернувшийся трамвай оказался как нельзя более кстати.

Миллер, обогнав матросов и Педро, первым вскочил на низкую платформу, груженную коксом. Педро залез последним.

Через минуту Педро, прошагав по коксу, ворвался в кабину вагоновожатого. Тот, не отпуская рукоятки, испуганно наблюдал за незнакомцами.

– Быстро! Быстро ехать! – велел ему Педро, с силой схватив за плечо.

Вагоновожатый, однако, вроде не понимал, чего от него хотят. Он лишь смотрел не отрываясь на смуглолицего незнакомца и вдруг произнес словно заклинание:

– Гитлер капут!

Педро столкнул вагоновожатого с сиденья, тот упал на пол и в испуге забился в угол тесной кабины. Педро сел на его место, схватил рукоять и наугад, но решительно повернул ее до отказа. Вагон понесся, звеня и постукивая на рельсовых стыках. Мотор взвыл, звук поднялся до высокой ноты.

Мимо проносились пакгаузы, складские помещения, какие-то бесконечной длины сараи.

Впереди показался высокий завал, который с каждой секундой приближался. Вскоре уже можно было разобрать, что он состоит из обтесанных булыжников, выдернутых, по-видимому, прямо из уличной мостовой. «Словно кордон на реке», – подумал Миллер и крикнул:

– Баррикада!

Реплика потонула в трамвайном грохоте.

Среди булыжников оказался узкий проезд, проделанный для транспорта.

Теперь трамвай с разбойным шумом карабкался вверх по узкой крутой улочке, будто возникшей из сказок Андерсена: слева и справа бежали домики с островерхими кровлями, фигурные палисаднички, аккуратные крылечки… Только вот многие стекла в окнах были вышиблены, а уцелевшие крест-накрест заклеены узкими полосками бумаги.

Скорость трамвая не падала, одна улица сменялась другой, но ни один человек не встретился им: тротуары были пугающе пустынны. Слишком ранний час? Или жители Нильсена опасались карательной немецкой экспедиции?..

Педро повернул рукоятку в противоположную сторону, и трамвай круто замедлил ход.

Миллер приоткрыл дверь в кабину:

– Что случилось?

– Довольно с нас этой кареты, – сказал Педро.

– А что?

Педро сплюнул:

– Слишком много шума. Не нравятся мне что-то эти безлюдные улочки…

Улочки не нравились и штурмбаннфюреру. Он вошел в кабину, аккуратно притворив за собой дверь.

Трамвай еле полз, готовый каждую минуту остановиться.

Миллер спросил:

– Высаживаемся?

Педро кивнул.

Немец посмотрел на скорчившегося в углу вагоновожатого:

– Этого убрать?

Миллер и сам не заметил, как в разговоре с Педро перешел на подчиненный тон.

Педро пожал плечами:

– Зачем? Пусть живет.

Миллер понимал, что связан с Педро и его людьми одной ниточкой, потому что без них он был беспомощен как младенец. В то же время он сознавал, что ниточка достаточно тонка и в любой момент может оборваться.

Трамвай остановился.

Они соскочили и углубились в пустынные, беспорядочно петляющие переулки, которые привели их в пустой сквер.

Посреди, рядом с памятником из позеленевшей бронзы, возвышался бездействующий фонтан, вокруг которого аккуратно расставлены облупившиеся скамейки.

– Наверно, с самого начала войны не красили, – заметил Педро, потрогав пальцем отслоившуюся краску. – Все в вашей Европе вверх дном. Не правда ли, «бывший узник»?

Миллер промолчал. Впрочем, Педро, кажется, и не ожидал от него ответа.

Он озабоченно обвел взглядом своих людей. Усталые, запыхавшиеся, в измятой одежде, они производили неважное впечатление.

Необходимо было найти местечко, где все они могли бы перекусить и привести себя в порядок, не опасаясь нарваться на неприятность.

Капитан раздумчиво пожевал губами. Он понимал, что от малейшей неосторожности сейчас зависит многое, и в первую голову – жизнь и безопасность команды, да и его собственная. Мало ли в какую ситуацию попадешь в этом заряженном грозовой тишиной Нильсене?..

Наконец он принял решение.

– Вот что, Карло, – обратился он к Миллеру. – Ты должен пойти и разыскать для всех нас кафе с надежным хозяином. Запомни этот сквер, мы ждем тебя здесь. Только не попади в «Якоб», там, помнится, всегда много народу толклось.

По знаку Педро команда заняла скамьи. Педро с явным облегчением откинулся на спинку скамьи. Кажется, он нашел правильное решение!..

– Может, возьмешь в помощь кого-нибудь из ребят? – бросил он вслед Миллеру.

– Не нужно. Один человек, пожалуй, менее подозрителен. А кроме того, говорю я без всякого акцента.

– Но говоришь-то по-немецки! – усмехнулся Педро.

– И что? К немцам и немецкому местное население, думаю, достаточно привыкло.

– Резонно, – согласился капитан. – Эй, а багаж-то свой куда тащишь? Ты уж его оставь, налегке идти сподручнее.

Вскоре Миллер убедился, что жизнь в городе, как это ни удивительно, теплилась, хотя и не била ключом. Открывались мелочные лавки, кое-где выстраивались очереди.

Он чувствовал всей кожей, что вскорости здесь начнется такая заваруха, в которой он, без денег и без документов, едва ли уцелеет. К тому же не исключено и то, что кто-то просто сможет опознать его, и тогда… Даже подумать страшно. Нет уж, планов своих ломать не стоит. Как знать, быть может, судьба в лице капитана Педро предоставляет ему неплохой шанс. К тому же багаж, который оставил у себя этот проходимец, удерживал Миллера, словно некий мощный магнит.

Однако прежде чем приступить к выполнению поручения капитана, необходимо было сделать еще одну важную вещь. Миллер разыскал почту, которая, к его приятному удивлению, была открыта. Он попросил бланк, присел к столику и долго ломал голову над тем, как составить текст, который выглядел бы достаточно невинно. С адресом проблем не было, хотя он и не знал его. Дело в том, что человек, которому предназначалась телеграмма, был достаточно важной персоной в далекой стране.

У окошка долго копошилась старушка, Миллер терпеливо ждал. Наконец она отошла, что-то бормоча под нос, и Карл протянул телеграмму.

– Как фамилия адресата? Не могу разобрать, – строгим голосом произнесла девица с обесцвеченными перекисью буклями, близоруко разглядывая телеграфный бланк.

– Генерал Четопиндо, с вашего разрешения, – четко, по складам произнес Миллер.

В этот день удача решительно сопутствовала ему. Интуиция завела его в подвальчик с грязной вывеской, глядевший на мир несколькими подслеповатыми, хотя и тщательно вымытыми окнами, до половины утопленными в землю.

В кафе было пусто, если не считать пожилой женщины, лениво протиравшей стаканы у стойки. Стулья были аккуратно перевернуты, пахло прокисшим пивом и чем-то горелым.

– Доброе утро.

– Да уж куда добрее, – пробурчала женщина, не прерывая своего занятия.

– Могу я видеть хозяйку?

– Зачем вам хозяйка? – насторожилась женщина. Бросив быстрый взгляд на посетителя, она отложила в сторону влажную тряпку. – Господин из военной полиции? Все распоряжения властей мы выполняем, а что касается затемнения, то…

Миллер улыбнулся.

– Упаси бог, какая там полиция, – добродушно произнес он. – Нужно просто перекусить.

– Ну, я хозяйка. А карточки у вас есть?

– В том-то и дело… – замялся Миллер.

– Все ясно, – деловито перебила хозяйка. – Чем рассчитываться будете?

– Есть рейхсмарки.

Хозяйка покачала головой:

– Оставьте их себе.

– Найдется и еще кое-что, – добавил Миллер многозначительно. – Колечко…

– Поставьте стул и садитесь, – решила хозяйка.

– Но я не один. Нас несколько человек, и все голодны как волки.

– Ладно. Ведите сюда своих волков.

Миллер застал Педро и его команду на прежнем месте. Кое-кто разлегся на скамьях. Карл подумал, что его попутчики довольно удачно вписались в городской пейзаж, гармонируя с невзрачным памятником и облупленными скамейками.

– Чем порадуешь, Карло? – лаконично спросил капитан.

Штурмбаннфюрер кратко проинформировал его о результатах своей экспедиции.

– Хозяйка не предаст?

– Она сама боится полиции. Видимо, есть к тому основания, – пояснил Карл.

– Ладно, рискнем, – решил Педро после короткого раздумья. – Веди нас. Да бери, бери свое имущество. – И добавил снисходительно: – Я же вижу, как ты переживаешь.

Выбрав момент, когда здоровенный боцман, сидевший рядом с Педро, куда-то отлучился, Миллер сел за его стол.

– Что скажешь, «узник»? – подмигнул ему капитан, ковыряясь в зубах.

– Пора в порт, – произнес Миллер, делая вид, что не замечает ехидного тона Педро.

– А французов встретить там не боишься?

– Чего их бояться, – пожал Карл плечами, – мы им ничего плохого не сделали.

– «Мы»! – повторил Педро и хохотнул. – Шутник ты, Карло.

Миллер не ответил.

– Что же прикажешь нам делать в порту? – снова спросил Педро.

– Посудину искать и готовить к отплытию.

Подошла хозяйка. Оба умолкли, ожидая, пока она уберет со стола грязную посуду.

– Хочу тебе, Карло, дать добрый совет, – заговорил Педро, когда женщина отошла. – Почему бы тебе не остаться здесь?

– Где это – «здесь»?

– Здесь, в Нильсене. Тихий городок, приятный во всех отношениях. Видишь, даже поесть дают без карточек. Не бойся, что-нибудь из твоего багажа я тебе, так и быть, оставлю. Купишь документы, лавочку откроешь и живи себе как порядочный бюргер. А еще того лучше – женись на хозяйке, чем не невеста? Молчишь? Да, для невесты она, пожалуй, старовата. Но в таком случае, почему бы ей не усыновить тебя?

– Все?

– Нет, серьезно. А то ведь путешествие через океан полно опасностей, говорю тебе как человек опытный. Глядишь, или волна за борт смоет, или еще что-нибудь случится…

– Зря стараешься, Педро, меня не напугаешь, – усмехнулся Миллер. – А вот тебе не мешает напомнить, что за океаном меня ждут.

– Вот как? Интересно, кто же это ждет тебя на причалах Королевской впадины? Может быть, прекрасная дама, которая влюбилась в тебя заочно, по фотографии, и проплакала все очи, ожидая своего ненаглядного Карло?

Закончив длинную тираду, капитан откинулся на спинку стула, испытующе глядя на Миллера.

– Прекрасную даму можешь оставить себе, – сказал Карл.

– Так кто же ждет тебя?

– Генерал Четопиндо.

– Генерал… Четопиндо? – недоверчиво переспросил Педро.

– Собственной персоной, – подтвердил Миллер.

– Ладно, – миролюбиво произнес Педро, – забудем прошлое. По рукам, «узник»?

– Кстати, чтобы этого гнусного словечка я больше от тебя не слышал, – повысил голос Миллер.

– Не услышишь, Карло, – пообещал капитан, спеси которого явно поубавилось.

Добравшись до пакгауза, расположенного у входа в порт, они остановились, и капитан послал боцмана на рекогносцировку местности.

Ожидая его, грелись на неярком весеннем солнышке.

– Какое это солнце? Видимость одна, – пренебрежительно махнул рукой Педро. – Вот у нас дома… Даст бог, сам убедишься, Карло. Оно столь же горячо и страстно, как наши женщины.

Боцмана не было довольно долго, так что Миллер даже начал волноваться, не случилось ли чего. Однако опасения его были напрасны.

Возвратившись, боцман доложил, что в порту ни души – он словно вымер. И причал пуст, близ него ошвартована только одна «Пенелопа».

– Кто на борту? – спросил Педро.

– Никого, кроме вахтенного, – ответил боцман.

– Добрый знак, – потер руки капитан. – А ты уверен в этом? Твоя ошибка может нам дорого обойтись.

– Я долго наблюдал за судном. Никого на нем нет, кроме вахтенного, – твердо повторил боцман.

– Видно, все сошли на берег, рассеяться после морского путешествия. Что ж, пусть рассеиваются, – решил Педро. – Это им дорого обойдется.

Он подозвал самого молодого из своей команды, почти мальчишку и, отведя в сторонку, несколько минут что-то горячо втолковывал ему. Матрос понимающе покивал, затем разделся, взял нож в зубы, прыгнул в воду и бесшумно поплыл к «Пенелопе» со стороны кормы, где небрежно болтался трап, оставленный кем-то из команды. Он плыл ловко, бесшумно, без брызг.

Подчиненные Педро внимательно наблюдали тем временем за портом, но он по-прежнему был пустынен.

Между тем ни о чем не подозревающий вахтенный, докурив сигарету, бросил ее за борт, проследив за траекторией. Затем принялся лениво расхаживать по палубе.

Посланец Педро быстро, по-обезьяньи вскарабкался на «Пенелопу» и затаился за рубкой, наблюдая за вахтенным. Нож он сжал в руке, немного отведя ее назад. Выждав момент, он сзади накинулся на беспечного француза, никак не ожидавшего нападения, и вонзил ему нож под левую лопатку. Вахтенный упал, не успев даже вскрикнуть.

– Точный удар, – удовлетворенно заметил боцман.

– Моя школа, – добавил капитан.

Через несколько секунд глухой всплеск от тела, переброшенного через борт, возвестил, что все кончено.

– Остается переименовать посудину в «Кондор». Или, если угодно, в «Викторию», в честь нашего уважаемого пассажира, – галантно улыбнулся капитан Миллеру. – Между прочим, я случайно узнал: «Пенелопа» пришла сюда за оружием. А пиво – лишь прикрытие…

Глава шестая

Всегда, приближаясь к Москве, ехал ли на машине, поездом, летел ли самолетом, Талызин чувствовал особое волнение.

Вот и сейчас, глядя в окно вагона на подмосковные березки, уплывающие за горизонт, он ощутил, как привычно перехватило горло.

Еще видны были следы минувших боев: разбитые танки и автомашины, воронки, зигзаги окопов с насыпанным бруствером – словно раны, которые уже начали затягиваться.

Талызин долго не отходил от окна, с каким-то невыразимым чувством вглядываясь в пыльные железнодорожные березки, обгоревшие остовы изб, сиротливо торчащие русские печи, уцелевшие посреди пепелища, покореженные срубы колодцев, не часто попадающиеся фигуры людей. Кое-где можно было увидеть противотанковые надолбы, проволочные заграждения.

Незаметно подкрались сумерки, и только когда замелькали знакомые очертания привокзальных строений, он оторвался от окна.

Белорусский вокзал выглядел по-военному строгим: много теплушек, груженных военной техникой товарных составов. Хриплый женский голос из динамика буднично оповещал о прибытии и отправлении поездов.

Талызин вышел на площадь и направился к небольшой очереди на такси.

Перед ним стояла женщина с тремя малолетними детьми и целой кучей разнокалиберных узлов.

– Куда собрались? – улыбнулся ей Талызин.

– Из эвакуации вот вернулись. Эшелон только что прибыл.

– Домой, значит?

– Домой!

Таксист в лихо заломленной кепке переспросил у Ивана адрес и резко тронул машину с места.

После узких и кривых улочек Гамбурга улица Горького показалась Талызину необычайно широкой. Он жадно глядел на прохожих, на хорошо знакомые дома.

Таксист попался на редкость словоохотливый. Он подробно отвечал на расспросы, часто улыбался, будто чувствуя необычное состояние пассажира.

В столице властвовала весна. На газонах пробивалась первая зелень, трепетала юная листва деревьев. На улицах полно народу. Многие одеты совсем по-летнему.

Перед входом в старинный особняк Талызин невольно замедлил шаг, поправил галстук, пригладил непокорные вихры, застегнул пиджак.

Кажется, сто лет прошло с тех пор, как он приходил сюда. Сколько событий сумело уместиться на сравнительно коротком отрезке времени, после памятного ночного разговора с начальником Управления: «внедрение» в немецкий плен, кошмар лагеря, лазарет… Смертельно избитый фашистами француз, который поверил Талызину и назвал исходное сырье и формулы отравляющих веществ, такие длинные, что от сложности их запоминания, кажется, мозги переворачивались… А дальше – побег из лагеря, полный опасностей путь в Гамбург. Город и порт, превращенный в груды развалин. Явка антифашистов, чудом уцелевшая после гестаповских прочесываний… Наконец, долгий, полный приключений путь домой.

Зато возвращался он со спокойной душой и чистой совестью, считая, что теперь и погибнуть не обидно: Талызин знал, что сведения, раздобытые им, передала в Москву в зашифрованном виде гамбургская подпольная радиостанция.

…Пропуск ему был уже заказан.

Массивная дверь закрылась за Талызиным беззвучно. Он про себя отметил, что дорожка в коридоре та же – упругая, плотная, ворсистая, идешь по ней – словно по воздуху плывешь. Отметил знакомую лепнину на высоком потолке. Ведь тогда, в предыдущее свое посещение, все чувства его были обострены волнением, и потому малейшие детали прочно запали в память.