Кулинарная битва

– Я думала, вы захотите поговорить с нами один на один, чтобы мы вам по секрету что-нибудь интересное друг о друге рассказали, – вылезла с вопросом Мари-Лаура.

– Всему свое время, – с притворной серьезностью ответил оператор и потянулся за печеньем. Сабрина, оставшаяся в центре внимания, весело ему закивала:

– Даже если зрителям кажется, что мы людей разделяем, на самом деле мы хотим, чтобы все были вместе, я имею в виду, что прежде всего нам интересен групповой разговор. Никто не спорит: внутреннее соперничество, маленькие междоусобные конфликты бывают очень занимательными, но наша главная задача – соревнование между ресторанами. Индивидуальные интервью с вами мы, конечно же, снимать будем, но по большей части вокруг будет много народу, и наших собеседников все будут слышать. В угол мы никого не загоняем, ни у кого никаких секретов не выпытываем. Когда по телевизору смотришь, складывается впечатление, что мы выдаем чужие тайны, а на самом деле все происходит в открытую, и друзья остаются друзьями.

– Вот именно, – дожевывая печенье, подтвердил оператор, которого Сабрина представила как Гордо. – а ну признавайтесь, кто здесь друг с другом на ножах?

В комнате раздались смешки, а Нэнси проговорила натянутым голосом:

– У всех нас во «Франни» очень хорошие отношения. – К своему печенью она не притронулась. – Мы все работаем вместе, и каждый занят своим делом.

– Аманда в своем мейле именно так нам и написала, – перебила ее Сабрина.

Аманда посмотрела на нее с удивлением: ничего похожего она, кажется, не писала.

А Сабрина продолжала:

– Аманда написала, что вы – одна большая семья. Она ваша невестка? Я не ошибаюсь? А какие еще члены вашей семьи здесь работают?

– Мой внук. Он моет посуду. – Нэнси улыбнулась Гасу и положила руку на плечо Фрэнки. Для мая день выдался необычно жарким, и Аманда заметила блестевшие у Нэнси на лбу и под носом капельки пота. – Его полное имя Фрэнклин Август. А это его сестра, Фрэнсис, или просто Фрэнки. Ей тоже не терпится внести свой вклад в семейный бизнес, но Аманда считает, что ей пока лучше подрасти.

На самом деле Фрэнки уже несколько раз презрительно фыркала в ответ на настойчивые предложения Аманды присоединиться к брату и поработать смену-другую, но Нэнси Аманда представила все это в несколько ином свете. а сейчас и сама Фрэнки предпочла свой отказ не афишировать и торопливо вставила:

– Я в эти выходные буду со столов убирать.

– Вот и прекрасно, – одобрила Сабрина. – А вы, Нэнси и Аманда, как давно вы вместе работаете?

– Да с тех пор как Аманда вышла замуж за моего сына Фрэнка.

Аманда заметила, что оператор поднял камеру на плечо и незаметно перешел к окну. «Вот оно, начинается», – подумала она, и по спине у нее побежали мурашки. Это было и страшно, и радостно. Надо предупредить Нэнси и Фрэнки: внимание, они снимают! Придумать, как это сделать незаметно, она не смогла, – догадалась только толкнуть Гаса и кивнула ему на оператора.

К ее досаде, Гас ничего не понял и успокоительно сжал ей руку.

– Не волнуйся, мама, все будет хорошо, – шепнул он. – Они сюда не разговаривать, а снимать приехали.

Нэнси тем временем продолжала свою историю:

– Трудно представить, с тех пор уже семнадцать лет прошло.

– А вы, я вижу, мирно живете, – откликнулась Сабрина. – Редкий случай, чтоб невестка со свекровью ладили. Чаще бывает, приедем снимать, а между ними искрит от напряжения.

– Да что вы, – рассмеялась Нэнси. – У нас тишь да гладь.

Аманда пожалела, что не села рядом с Нэнси. Была бы поближе, так бы ее и расцеловала. Между ними и вправду нет никаких трений. Они с Нэнси живут душа в душу.

– А ваш муж и ваш сын оба умерли?

– Вот уже шесть лет назад, – вздохнула Нэнси. – В аварии погибли. Оба сразу. На соревнования поваров ехали. Мы с Амандой всегда были близки, а горе нас еще больше сблизило.

Аманда прислонилась к сыну. ей вдруг стало совершенно необходимо дотронуться до кого-то родного. Гас обнял ее за плечо. Конечно, ей повезло. Нэнси замечательная, всегда такой была и всегда такой будет. И Сабрина очень симпатичная. И все у них будет прекрасно.

Сабрина повернулась к Аманде и тепло ей улыбнулась:

– Аманда, ты вроде бы писала, что твоя мама – хозяйка в «Цыплятах Мими»? – Она задала свой вопрос без всякого намека, как будто просто знакомила зрителей с фактами. Надо же зрителям знать, кто есть кто.

Аманда собралась с духом, стараясь придумать, как получше объяснить ситуацию.

– Да, это ее ресторанчик. Я там тоже работала. А потом мы с Фрэнком поженились, – сказала она. Наверное, этого достаточно. Разве нет? Но Сабрина не спускала с нее выжидающего взгляда. – Мы полюбили друг друга. Еще в школе, в старших классах. А потом… – Господи, до чего же неловко. Она замолчла, но тут выскочила Мари-Лаура:

– Да всем известно было, Фрэнк в Аманду по уши втюрился. Они вообще как Ромео и Джульетта были, только с жареными цыплятами.

Мари-Лаура заработала взрыв хохота, а с Аманды слетело все напряжение. Но Мари-Лаура никогда не умела вовремя остановиться:

– Роман у них какой-то странный был, – с энтузиазмом продолжала она. – Мы думали они, типа того, родственники, но, видно, их предки, те, что в родстве состояли, сто лет назад жили, так что сами они друг дружке – седьмая вода на киселе.

– Фрэнк и Аманда очень друг другу подходили, – перебила ее Нэнси и строго посмотрела на свою барменшу. – Я была очень рада, когда они стали встречаться. Аманда была чудесная девушка… она и сейчас тоже…

О боже! Аманда уставилась на свое печенье, мысленно заклиная их всех закрыть эту тему. Нэнси, может, тогда и была довольна или хотя бы с легкостью притворялась, но ее собственная мать и Мэй счастливы вовсе не были. Мэй пыталась утащить Аманду за собой в колледж, а на учебу зарабатывать любой работой – пусть и самой грязной, лишь бы хорошо платили. Сама Мэй и кровь после убийств для полиции отмывала, и «экзотические» танцы отплясывала. Узнав о том, что Аманда встречается с Фрэнком, Мэй расхохоталась: ты, сестричка, стыдливо как-то против матери протестуешь. Но, когда они с Фрэнком решили пожениться, снисходительности Мэй пришел конец – она была в ужасе: «Ради своего Фрэнка и ради жареных цыплят ты себе жизнь поломать решила!» Высказывалась она на эту тему настойчиво и громко, даже говорила, что оплатит аборт, который, как Мэй прекрасно знала, Аманда никогда не собиралась делать. При этом сестра столь же громогласно требовала объяснения, каким образом Аманда, которой она, Мэй, тысячу раз рассказывала про все возможные и невозможные противозачаточные средства и меры, ухитрилась так глупо вляпаться.

Реакция матери была спокойнее, но много страшнее. О свадьбе она ничего не сказала, ничего не сказала даже о Фрэнке. Но мать вообще говорила мало. В семье Мор предполагалось, что все важное должно быть понятно и без слов. С замужеством и Фрэнком был как раз тот случай, когда о правилах, которые Мэй, видимо, всосала с молоком матери, Аманда даже не подозревала. Когда после короткого медового месяца в Сент-Луисе они уже подъезжали к дому, Аманде страшно захотелось писать. На главной улице тогда еще не было ни бара, ни кофейни, ни магазина для рукоделья, так что зайти было некуда. Вот она и попросила Фрэнка притормозить возле «Мими».

– Ты уверена?

Почему он спрашивает, Аманда не понимала. Что за вопрос? С чего бы им туда не заехать?

Машина остановилась перед «Мими», и Барбара вышла на порог. Аманда ринулась в дверь – поцелуи подождут, но сначала надо срочно пописать. Но, шагнув вперед, мать загородила ей вход.

– Нет.

– Что ты имеешь в виду? Почему нет? – Аманда до сих пор помнит свое наивное удивление.

– Нет значит нет. Ты, Аманда, теперь с «Фрэнни». а фамилия твоя теперь Погочиелло. И значит, отныне дальше крыльца ты здесь не ступишь.

Оторопев, Аманда замерла:

– Не может быть! Ты шутишь?!

– Это не мои правила, Аманда. Так издавна заведено. И ты об этом должна бы знать. Или ты думала, что будешь как дома и в «Мими», и во «Фрэнни»? – По лицу дочери Барбара не могла не увидеть, что именно так Аманда и думала. – Ты или с «Мими», или с «Фрэнни», и если ты с ними, то сюда тебе входа нет.

Плечом она теснила дочь от двери, но Аманда все же попробовала проскочить мимо.

– Мама, перестань, мне же только в туалет. Это какая-то ерунда!

Барбара не двинулась с места. Постояв секунду в остолбенении, Аманда повернула назад. Не шевельнувшись, Барбара смотрела, как она садится в машину.

– Можем попробовать заехать в хозяйственный магазин, – пробормотал Фрэнк.

Аманда рухнула на сиденье и, так и не убрав ноги в салон, не отрывала взгляд от «Мими»:

– Она меня туда не пустила.

– Конечно, не пустила. С чего бы ей тебя туда пускать? – Он посмотрел на нее, и Аманда почувствовала, что чем-то его разочаровала. Фрэнк понуро уставился на руль: – А ты думала, она тебя пустит?

Не проронив больше ни слова, Фрэнк поехал к своим родителям. Там Аманда бросилась в туалет, а он вошел только после того, как минут десять просидел в машине один. Фрэнк в ней засомневался – ей тогда это было непонятно и дошло только много позднее. Он-то воображал, она за него с открытыми глазами замуж пошла, а тут вдруг обнаружил, что она о последствиях и не подозревала. Он придумал себе жену, которая всем ради него пожертвовала, а она у него идеал отобрала и взамен подсунула просто безмозглую дурочку.

Аманда так никогда ему и не сказала, что все равно вышла бы за него замуж, даже если бы все знала. Ей было девятнадцать лет, и Фрэнк дал ей все, чего она хотела: любовь, заботу, надежность, уверенность в будущем. Но разве в девятнадцать лет кто-нибудь знает, что нужно на самом деле? По крайней мере, ей повезло. Вслепую или нет, но благодаря мужу она нашла только все лучшее. Аманда посмотрела вокруг: рядом друзья, дети, Нэнси, которая теперь успокоилась и улыбается ей через стол. Мать с сестрой – ее прошлое. А это – ее настоящее.

– Ромео и Джульетта, – просияла Сабрина. – Боже, как романтично! И теперь это твоя жизнь.

Она обвела рукой сидящих вокруг стола. Аманда кивнула.

– Да, это моя семья, – подтвердила она, думая о Фрэнке, но обращаясь к свекрови. – Я их ни на что не променяю.

У всех вырвался дружный вздох восхищения, и под их умиленными взглядами Аманда смутилась. Однако Сабрина быстро положила конец сантиментам. По ее изменившемуся голосу и жестам стало понятно – семейную идиллию она разыграла перед камерой.

– Нам нужно какое-то помещение, чтобы брать интервью, – деловито сказала она. Аманда, есть у вас какой-нибудь офис? Для звукозаписи лучше всего подойдет маленькая комната. Мы даже можем сами разобрать кладовку.

* * *

– Отлично! – Сабрина одобрительно закивала, войдя в крошечный офис, где не было даже окна и где Аманда и Нэнси вели бухгалтерию «Фрэнни». Болтая ногами, она уселась на стол, за которым Аманда обычно рассчитывала зарплату, а иногда, оставшись допоздна, рисовала.

– Аманда, милая, бери стул, садись, поболтаем. – Она повернулась к оператору: – Гордо, не пора ли тебе установить аппаратуру? Попробуй на Аманде, как тут работает твое освещение и все остальное.

Гордо показал Аманде, куда пододвинуть из угла старое кресло. Она села, глядя, как он суетится вокруг, устанавливает штатив и камеру, как достает из объемистой сумки светильники, как переставляет их в разные места, то и дело сверяясь с маленьким экраном на камере. Она старалась расслабиться. Это еще не интервью, это всего-навсего проба. И волноваться тут нечего. Она откинулась на спинку кресла, положила ногу на ногу и принялась думать, о чем бы ей говорить и как бы не сморозить какой-нибудь глупости.

Но в голову ей ничего не пришло.

– Не могу поверить, что вы нас выбрали. – Она и вправду все еще не могла поверить в то, что сидит в своем собственном офисе с самой Сабриной Скелли. – От таких, как мы, вы, наверное, тысячи писем получаете? Мы безумно рады. Я имею в виду, так здорово, что вы приехали!

– Хотите верьте – хотите нет, но писем к нам приходит совсем немного, – ответила Сабрина. – Люди, может, и хотят написать, но храбрости мало кому хватает. Планы строят, мечтают, но чаще всего мечты так и остаются мечтами.

Аманда провела рукой по волосам. Она была довольна. ей не слишком часто говорили, пусть даже и не напрямую, что у нее на что-то хватает храбрости.

– А тот юноша, который рядом с тобой сидел, разве это твой сын? Ты, должно быть, совсем ребенком была, когда его родила? Тебе ведь сейчас не больше тридцати? – спросила Сабрина как бы между делом. Вопрос показался Аманде слишком неожиданным.

Гордо, по-прежнему не обращая на них никакого внимания, возился со своими светильниками и проводами. Сабрина, видно, привыкла задавать интимные вопросы. Но рано или поздно все в конце концов ее об этом спрашивали. Так что чем раньше они с Амандиным возрастом разберутся, тем лучше.

– Да ведь мне уже тридцать пять.

Да уж, до тридцти пяти лет дожила, а физиономия как у младенца. По крайней мере, пару лет назад у нее хоть удостоверение личности перестали спрашивать при покупке спиртного.

– Мне девятнадцать было, когда Гас родился.

Сабрина задумчиво ее оглядела:

– Залетела?

Аманда засмеялась:

– Вовсе нет.

До чего же ее раздражает, когда люди думают, что с Гасом она залетела. Ребенка она не планировала: что правда, то правда. Но ничего лучшего у нее в планах не было, а Фрэнку хотелось, чтобы дети у них пошли, пока они еще молодые. Не всем надо все и всегда держать под контролем. Мэй этого тоже никогда не могла понять. Иногда лучше просто плыть по течению: что тебе судьба пошлет, то и хорошо. Но оказаться в глазах Сабрины деревенской простушкой Аманде совсем не хотелось: ни сейчас, ни даже задним числом в восемнадцать лет.

– Раньше сядешь – раньше выйдешь, – отшутилась она. – Мои двое уже сами о себе позаботиться могут, а я еще молодая.

– Вот именно! Перед тобой все дороги сейчас открыты. А какие у тебя планы? По-прежнему «Фрэнни» и еще раз «Фрэнни»? Свекровь у тебя, похоже, отличная.

– Нэнси замечательная, – подтвердила Аманда и остановилась. «По-прежнему «Фрэнни» – это как раз и был ее план. Но как-то это звучит… Мэй сказала бы «тягомотно». Разве может она признаться этой гламурной ведущей, что хочется ей только одного: чтобы все шло по-прежнему и ничего не менялось. Нет, лучше уж о Нэнси разговаривать. Про Нэнси она готова говорить без конца:

– Она нас любит, всех-всех, я имею в виду, всех, кто здесь работает. Ей всегда хотелось большую семью, а вышло, что у нее только один Фрэнк родился. Так что все мы для нее вроде бы как семья.

Аманда помнит, как радовалась Нэнси, когда Фрэнки была на подходе, как надеялась, что у них с Фрэнком еще много детишек будет, как рассказала ей тогда по секрету, что после Фрэнка, сколько они ни старались, у нее больше ни разу не получилось. Но это уже слишком личное. От личного надо держаться подальше.

– А у вас? У вас есть дети?

Википедия ее, конечно, просветила, и ответ на свой вопрос она и сама знала. Но как-то нелепо признаться, что она рылась в личной жизни Сабрины.

– Что ты! Упаси господи! Дети в мой стиль жизни не вписываются. Я не создана для того, чтобы о ком-нибудь заботиться. За исключением, конечно, моей команды, так ведь, Гордо?

Гордо что-то промычал, поправляя в углу треножник. Из всех своих приспособлений он сооружал какую-то сложную систему: под большой камерой штатив, на нем телефон, вокруг множество светильников, и он их то включает, то выключает. Сабрина опять повернулась к Аманде:

– а если вы победите, так с места и не сдвинешься? Так и будешь работать во славу «Фрэнни»? Всю жизнь здесь проведешь? Дети тоже здесь, в семейном бизнесе, будут работать?

По тону Сабрины Аманда поняла, что подобные планы ее не впечатляли.

– Ну…

– Ну? Твое «ну» звучит, будто тебя одолели сомнения. А может, жизнь Аманды Погочиелло – это не только жареные цыплята и бескрайние просторы канзасских прерий? Мои родители машинами всю жизнь торговали, и я тоже машины люблю, но…

Аманда опять рассмеялась:

– Конечно, не только их. Я люблю «Фрэнни», то, что я здесь делаю, мне нравится. Так что «Фрэнни» – это мой план и есть. Но я и другими вещами занимаюсь. – Сказать Сабрине или не сказать? Ведущая пододвинулась поближе, в глазах у нее сверкнуло любопытство. И вообще, почему не сказать? Ведь это всего навсего хобби, и «Фрэнни» оно никогда не помешает. – Я люблю рисовать.

Отважилась, сказала. Но вышло так, словно рисовать – это что-то совсем для нее неважное. Аманда почувствовала, что она предала то, чему отдает почти все свое свободное время, для чего урывает даже и несвободное время. Предала огромные холсты, которые записывает по нескольку раз, одну работу поверх другой, потому что на новые холсты нет денег. Предала альбомы с набросками, которые для нее все равно что дневник. Предала даже нарисованных ею цыплят, которые в этом году вдруг ожили и принялись жить собственной жизнью. Вот про них-то рассказать легче всего:

– Я рисую такие… типа комиксов… да, больше всего похоже на комиксы. Но они не смешные. Книжки про цыплят.

– Не может быть! – Похоже, Сабрине стало действительно интересно, и Аманда снова ей улыбнулась, довольная, что у них начинает получаться настоящий контакт. – Класс! Так ты рисованию в колледже училась?

Аманда засмеялась:

– Нет, что вы. Мне нужна была практическая профессия. Например бухгалтер.

И вообще, «учиться в колледже» – это слишком громко сказано. В местный колледж она как бы даже и не сама пошла. Это как-то само собой получилось, как, собственно, все у нее в жизни. Только позже, когда дети уже чуточку подросли, после их школы, после ее рабочего дня, после обеда, после того как она их искупает и прочтет им на ночь книжку, пока Фрэнк проверял в гостиной тетради своих учеников, она сама начала немножко серьезнее заниматься живописью и рисунком и всегда, как он выражался, «разводила грязь» на кухонном столе.

Из-за этого у них начались ночные ссоры: переезжать им в Канзас-Сити или не переезжать. Всего на год или на два. Она бы могла там учиться, может быть, и диплом в художественном колледже получила бы. Стала бы учительницей рисования. Она даже подала документы в колледж прикладного искусства Канзас-Сити с просьбой зачислить те немногие курсы, которые уже прошла у себя в городе. Или она могла бы туда ездить. Фрэнк бы в конце концов сдался, понял бы, что она сумеет справиться и с детьми, и с работой.

Они бы вместе со всем разобрались. Обязательно бы разобрались. А может, и нет… Ну конечно же, все бы у них устроилось. Но когда он погиб, она так и не ответила на письмо из колледжа, в котором говорилось, что ее поставили в лист ожидания, просили прислать новые работы и предлагали на будущий год снова подать документы. Нет, тогда колледж стал ей уже не по силам. Она вздохнула:

– Мне не хватает таланта. Я только для себя немного рисую.

Сабрина сочувственно улыбнулась:

– Когда от цыплят устаешь? Ты вообще когда-нибудь от них устаешь?

Не удержавшись, Аманда расхохоталась. «Устаешь?» Это не то слово. Правильнее сказать, когда форму «Фрэнни» хочется зашвырнуть подальше. Когда никакими силами не избавиться от запаха и жира жареной курицы, когда резиновые рабочие сандалии скользят при каждом движении.

– Бывает. Иногда работа кажется немного… однообразной. У вас, наверное, так не бывает. У вас каждый день, наверное, случается что-то новое.

Сабрина посмотрела на нее молча. А потом и сама рассмеялась:

– Да, скорее всего, не бывает. Но ведь как интересно, что ты цыплят рисуешь! А посмотреть можно? А для меню это ты цыплят рисовала? – Она вопросительно смотрела на Аманду. – Может, у тебя какие-то альбомы здесь найдутся?

Собственно, она не спрашивала. Сабрина, скорее, настаивала. К тому же она права. Последний альбом Аманда всегда носит с собой, и в нынешнем цыплят на каждой странице хоть отбавляй. Взгляд Аманды сам собой упал на вешалку, где висела ее сумка. Сабрина спрыгнула со стола:

– Давай-давай, показывай. Умираю от любопытства. Не вставай – я сама, только скажи где? Здесь?

Постой-ка… Разве ей так хочется показать Сабрине своих цыплят? Сабрина будет смеяться. Вообще-то они и вправду смешные, по крайней мере некоторые. Но смех смеху рознь. Что-то уж слишком быстро Сабрина схватилась за амандину объемистую сумку и протянула ее хозяйке:

– Здесь?

– Нет. У меня с собой ничего нет. – Стараясь не выдернуть сумку из рук ведущей, Аманда взяла ее, положила на колени и сверху покрепче прижала рукой.

Сабрина сдалась и снова уселась на стол:

– Ладно, может, потом покажешь.

– Если найду что-нибудь, – уклончиво ответила Аманда. – У меня в сумке сам черт ногу сломит. И в доме тоже.

Вообще-то, если она с чем справлялась, так это с хаосом в красках, карандашах, холстах и альбомах. Но желание поделиться своими творениями с Сабриной у нее резко пропало.

Сабрина жизнерадостно просияла:

– У меня тоже – и еще какой! Я страшная неряха – это мой главный грех. Дома меня вечно шпыняют: тут убери, там вытри.

Аманда обрадовалась, что тема разговора сменилась, хотя вопрос чистоты в разряд ее излюбленных тем тоже отнюдь не входил. Но в этом по крайней мере она не слишком от других отличается. Разве только, конечно, от Мэй.

– Представляете, меня тоже. Нэнси мне всегда говорит: «Сделала что-то – сразу наведи порядок, проще убирать понемножку». Но у меня никогда не выходит. Прихожу с работы – от усталости с ног падаю. Тут уж не до уборки.

– А мне мама постоянно грозит прийти и вымыть мою квартиру, – подхватила Сабрина. – Я ей говорю: «Мам, отстань. Мне и так хорошо».

Аманде бы такие проблемы! Но в ее семействе сунуть нос в ее уборку готов кое-кто пострашнее Сабрининой мамы.

– Моя сестра уже сто лет сюда не приезжала. Но, если бы она у меня появилась, мне б от нее никакого спасения не было. Она вроде должна приехать помочь матери с «Мими». Правда, не думаю, что она появится. Увидела бы она сейчас мою кухню – тут же бы в обморок упала.

Сабрина подмигнула:

– Ничего, если она приедет, мы ей дело найдем и к тебе на кухню не пустим. Так у тебя, значит, сестра есть? А я и не знала. Это же просто отлично! Сестры основали «Фрэнни» и «Мими», а теперь во «Фрэнни» и в «Мими» тоже сестры хозяйничают.

– Я бы не сказала, что она в «Мими» хозяйничает, – Аманда закатила глаза. – Ее здесь шесть лет не было.

– Немножко и присочинить можно, – сказала Сабрина. – Уж больно хорошая история получается. Мы хорошие истории очень любим. Так ты говоришь, сестра приедет после долгого отсутствия? Интересно, что из этого получится? А что она делает?

– Не думаю, что из всего этого получится «хорошая история», – возразила Аманда, готовая поделиться своими заботами. – Мама в «Мими» всегда сама управлялась, а теперь нового повара наняла и сестру домой старается заманить. Не понимаю, что за планы у нее на уме. Когда Мэй приезжает, они вечно ссорятся, а когда Мэй нет, у матери все разговоры только о ней. Они вообще очень похожи, хотя Мэй – патологическая чистюля, а мама…

Тут Аманда сразу прикусила язык.

О матери разговаривать она совершенно не собиралась.

Сабрина заинтересовалась:

– Постой-постой. А твою сестру случайно не Мэй Мор зовут? «Лучше меньше, да лучше» – это ее книжка? – Она минуту помолчала, а потом развеселилась: – Вот это да! Вот это поворот!

Вот черт! Получается, она про Мэй знает. Все они, что ли, про Мэй знают? По крайней мере, объяснять будет проще:

– Вот именно, она самая. С ней полная ерунда получается. Книжку-то она написала про то, как вознестись на вершины совершенства, а самой ей до совершенства – как до звезды небесной. Я имею в виду все, про что она пишет, она по-настоящему делает: выбрасывает все, по местам расставляет, пылинки сдувает. Но как-то… веселого в этом мало. Она все это делает вроде бы как от… злости.

Сабрина снова спрыгнула со своего насеста и будто между делом заметила:

– Я с Мэй знакома. Рада буду опять с ней встретиться.

Она ЗНАЕТ Мэй? Лично? И Мэй может вот-вот приехать и помогать с «Мими»? А соревнование? Разве такое соревнование будет справедливым?

Сабрина, похоже, заметила, что Аманду эта новость поразила; миниатюрная ведущая наклонилась и приобняла ее одной рукой.

– Да не волнуйся ты! Мы давным-давно познакомились. Теперь, бывает, случайно сталкиваемся. Мир тесен, а телевизионный мир и подавно. Так что наше знакомство не имеет совершенно никакого значения. – Она уселась прямо на пол рядом с амандиным креслом. – Мы же не подружки. С ней, похоже, вообще нелегко подружиться. У меня у самой есть старшая сестра, и мы с ней страшно не ладим.

Вытянув ноги, Аманда еще глубже ушла в кресло. Все-таки, может быть, если у нее с этой ведущей столько общего, не так уж и плохо, что Сабрина знакома с Мэй.