Просто люби жизнь

После небольшой заминки я начинаю читать вслух.

– Ты моя жена, – прорычал Честер. – И я заявляю о своих правах на тебя.

– Это устаревшая практика, – отрезала Клара, в ее глазах горел огонь феминизма. – Я предвижу, что в будущих поколениях женщины будут равны.

На лбу Честера выступил пот стыда.

– Ты права, – сказал он. – Я присоединюсь к борьбе, Клара. В последующие годы я буду мужчиной-суфражистом.

Но затем Честер больше не мог сдерживать свое пульсирующее желание.

Он сорвал с Клары корсаж и застонал, как… – я запинаюсь – …Heleioporus eyrei[27].

– Что? – сразу же говорит Метафора, вскидывая руку.

– Это лягушка, – защищаюсь я. – Стонущая.

– Продолжайте, Ария, – тихо говорит Фарида. – Давайте пока оставим все вопросы и комментарии.

Он снял бриджи, и она познала его мужественность.

Я внутренне морщусь, потому что не в восторге от «мужественности», но что еще я могла написать? Я переворачиваю страницу и чувствую, что попадаю в свою стихию.

Он был изобретателен. Он был вдумчив. Они занимались сексом всю ночь. Когда светила луна, они сидели на широком каменном подоконнике, пили вино и грызли гриссини[28], чувствуя, как их голод друг к другу снова нарастает; зная, что он будет утолен. Они были практически незнакомы. Так мало знали друг о друге. Но их связь была такой реальной. Позже, когда он спал, она смотрела на его открытое, честное лицо. Густые темные волосы. Мощное, мускулистое тело. Она была очарована. Мучима как тем, что она знала о нем, так и тем, чего не знала. Он казался ей чудесной новой страной, ожидающей, чтобы ее открыли.

Я останавливаюсь, и раздаются аплодисменты.

– Молодец, – говорит Фарида, ободряюще улыбаясь мне. – Писать о таких интимных моментах нелегко… Да, Метафора? У вас есть еще вопросы?

– Всего несколько. – Метафора бросает на меня ехидный взгляд. – Гриссини? В викторианской Англии?

О. Упс. Я представляла Голландца и себя прошлой ночью. Надо было написать «леденцы».

– Просто небольшая оплошность, – легко говорю я. – Если это все…

– Нет, еще не все, – говорит Метафора. – Я думала, Клара и Честер выросли вместе в деревне. Как они вдруг оказались незнакомы?

– Я тоже задавалась этим вопросом, – вмешивается Писец.

– У меня тоже есть вопрос, – мягко вставляет Остин. – Я думала, Честер – светловолосый и стройный? Но теперь он вдруг стал смуглым и мускулистым?

Метафора многозначительно смотрит на Голландца, затем поднимает брови, глядя на Остин. Она догадалась? Я откидываю волосы, испытывая некоторую тревогу. Как я могла забыть, что Честер – блондин?

– Это… работа в процессе, – говорю я, избегая смотреть всем в глаза. – В любом случае давайте послушаем кого-нибудь еще.

Я складываю свои распечатки, прежде чем кто-нибудь еще сможет меня поймать.

– Очень хорошо, Ария, – быстро добавляет Остин. – Очень… ну, вы понимаете. Реалистично.

– Спасибо, – улыбаюсь я ей, а Фарида говорит:

– Кто еще хочет прочитать нам свою работу?

Голландец сразу же поднимает руку, и все смотрят на него.

– Голландец! – Фарида, похоже, тоже удивлена.

– Я знаю. – Он смущенно усмехается. – Последний человек, которого вы ожидали услышать. Но сегодня на меня снизошло вдохновение. – Он поднимает исписанную от руки страницу, и Писец, которая сидит рядом с ним, восклицает: «Вау!»

– У меня раньше никогда не было вдохновения писать. Но… – Он пожимает плечами, и его лицо расплывается в заразительной улыбке. – Сегодня слова почему-то потекли рекой.

– Тогда это особый момент, – мягко сверкая глазами, замечает Фарида.

– Молодец, старина! – восклицает Будущий Автор, хлопая Голландца по спине.

– Видите? Каждый может стать писателем при правильном вдохновении, – улыбается нам Фарида. – Это очень волнующе. Голландец, нам не терпится услышать, что вы написали.

Голландец бросает взгляд на свою страницу, затем добавляет:

– У меня еще нет сюжета или чего-то в этом роде. Наверное, я пытался обрести свой голос. Как вы нам вчера говорили? – Он смотрит на Фариду. – Вы сказали, надо быть смелыми и честными. Вот к чему я стремился. К смелости и честности.

– Браво! – восклицает Фарида. – Действительно, я так и говорила. Давайте же послушаем этот смелый, благородный голос.

На мгновение воцаряется тишина, затем Голландец переводит дыхание и начинает:

Они трахались.

Его голос звенит в комнате, и в нем слышится легкое удивление.

– Дерзко, – бормочет рядом со мной Книголюб, а Голландец продолжает.

Это было невероятно. Она была горячей. И она была громкой. Громче, чем он ожидал. Это впечатляло. После этого они пили вино и ели гриссини. Тогда…

Он делает паузу, хмуро глядя на собственный почерк. По комнате пробегают искры интереса, и я чувствую, как несколько взглядов устремляются в мою сторону.

– Гриссини, – бормочет Метафора. – Кто бы мог подумать?

Я чувствую себя слегка не в своей тарелке. Мне почему-то хочется подать Голландцу знак, но он набирает в грудь воздуха и читает дальше.

Ее кожа была красивой, как…

Мужчина снова замолкает и говорит:

– Извините, не могу разобрать собственный почерк… Это «шелковый»? Или?.. – Он поворачивает голову и внимательно изучает мою ногу, как будто ждет подсказки, и его лоб внезапно разглаживается. – Ах да, помню, «молоко».

– Извините, что прерываю, Голландец, – говорит Метафора, вежливо поднимая руку, – но поскольку мы на паузе… это художественный вымысел?

Голландец кажется застигнутым врасплох.

– Конечно, – говорит он через мгновение. – Вымысел. Верно.

– Как зовут ваших персонажей? – с милой улыбкой спрашивает Метафора.

– Как их зовут? – Мужчина выглядит сбитым с толку. Он смотрит на меня и снова отводит взгляд. – До этого я еще не дошел.

О боже. Неужели он не понимает, насколько это очевидно? Я ерзаю на стуле, но Голландец переворачивает страницу и уверенно продолжает.

У нее был очень долгий оргазм, похожий на крик отчаяния в вечернем воздухе.

Нет. Он не просто так это написал. У меня пылают щеки. Кто-то считает, что это – я? Оглядывая комнату, я понимаю: они все считают, что это – я. Я изо всех сил пытаюсь встретиться с Голландцем взглядом и передать ему слово «Стоп!», но он уже снова читает.

И она оказалась предприимчивой. Больше, чем он мог предположить. Например…

– Написано сильно, Голландец, – поспешно перебивает его Фарида. – Дальше все… в таком же духе?

– Большей частью. – Мужчина поднимает глаза, его лицо сияет. – Как я уже сказал, на меня снизошло вдохновение. Теперь я понимаю, почему вы, ребята, любите писать. Это такой кайф, правда? Когда я это писал, мне это дало…

Он замолкает, как будто не в состоянии описать, что это ему дало.

Хотя у меня есть одна идея.

– Ну, я предлагаю пока оставить это, – умоляюще говорит Фарида. – Большое вам спасибо за то, что поделились своей… работой.

– Подождите, я дошел до хорошего куска, – говорит Голландец и возвращается к своему тексту.

Они делали это на стуле с высокой спинкой. Это было умопомрачительно. Она обхватила его ногами…

– Хватит! – почти отчаянно прерывает Фарида и для верности кладет руку на его страницу. – Хватит. Давайте двигаться дальше. Мои поздравления Голландцу за то, что он… обрел новый смелый голос. Кто следующий?

Она приглашающе разводит руками, но никто не вызывается. Все смотрят – кто на меня, кто на Голландца, кто на стул с высокой спинкой, на котором я сижу.

– Не знаю, как другие, – наконец хриплым голосом произносит Кирк, – но я бы с радостью еще послушал Голландца.

Шесть

Когда группа наконец расходится на обед, я не в состоянии смотреть им в глаза. Никому. Я жду, пока остальные выйдут, затем хватаю Голландца и тащу в нишу.

– Что это было? – требую я. – Все поняли, что это были мы!

– Что? – Мужчина выглядит озадаченным.

– Твой фрагмент! Секс! Было очевидно, что ты писал о… ну, ты меня понял. Мы… прошлой ночью. Гриссини? – многозначительно добавляю я.

– Это был художественный вымысел, – немного обиженно говорит Голландец. – Все решили, что это художественный вымысел.

– Нет, они так не решили! Нельзя просто изменить имена и сказать, что это – художественный вымысел. А ты вообще даже не потрудился придумать имена, – внезапно вспоминаю я. – Ты совсем не скрывал этого! Все смотрели на нас и представляли, как мы делаем это на стуле.

– Что? Нет, ничего они не представляли! – Голландец делает паузу, и я вижу, как он запоздало обдумывает эту мысль. – Ну ладно. Может быть, пара человек подумала, что это были мы.

– Все подумали, что это были мы, – твердо возражаю я ему. – Все.

– Ну, значит… они завидуют. – Мужчина озорно сверкает глазами, и я невольно улыбаюсь. Затем он притягивает меня ближе и добавляет: – Я хотел бы заняться с тобой этим на стуле. Я скучал по тебе этим утром.

– Я тоже скучала по тебе, – бормочу я. Мое негодование, кажется, растаяло. Он меня словно заколдовал. – «Умопомрачительно», да? – насмешливо добавляю я. – Это твой пятизвездочный отзыв?

Голландец издает низкий смешок.

– Давай быстренько пообедаем, – предлагает он. – И устроим себе сиесту.

– Хорошая идея.

Он так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже. Когда мы смотрим друг на друга, я по глазам вижу, о чем он думает, и дрожу от предвкушения.

– Идем? – говорит он, и тут я вижу, как через двор идут Писец с Новичком и Книголюбом.

– Да… Нет… Еще кое-что. – Я жду, пока все окажутся вне пределов слышимости, а затем немного неуверенно говорю: – Я собиралась спросить, как тебя зовут. В качестве моего сегодняшнего личного вопроса.

– Правильно. – Я вижу легкую настороженность в его взгляде. – Хорошо.

– Я собиралась. – Я поднимаю руку, чтобы он не выпалил ответ. – Я знаю, что это против правил ретрита, но я подумала, что если мы были… ну, ты понимаешь… вместе, то… – Я делаю вдох. – Но потом я передумала.

– О, правда? – Он смотрит на меня так, как будто не в состоянии успеть за моими мыслями, и вероятно, он действительно не в состоянии. Никто не может уследить за моими мыслями. Нелл называет меня Алисой в Стране чудес, потому что я часто блуждаю по нескольким мысленным дорогам одновременно.

Что, строго говоря, не совсем то, что делает Алиса в Стране чудес, но…

Ох, СТОП. Я снова блуждаю. Сосредоточься, Ава.

– Мы здесь в пузыре. – Я пристально смотрю ему в глаза, пытаясь передать важность того, что я говорю. – И это своего рода волшебство. По крайней мере, я так считаю.

Это намек для Голландца, чтобы он сказал: «Я тоже», но он просто продолжает смотреть на меня, как будто ждет продолжения.

Ну, по крайней мере, он не сказал: «Я так не считаю».

– Это знакомство без имен, почтовых индексов, семейного происхождения и всего этого дерьма… – Я выдыхаю. – Это роскошь. Мы должны наслаждаться этим. Смаковать.

– Да, – наконец оживает он. – Я согласен. Полностью.

– Это действительно так. То, что между нами, кажется… – Я колеблюсь, вдруг это слишком много, слишком рано? Но я не могу остановиться. – Ты можешь подумать, что это просто отпускная интрижка, – мой голос немного дрожит. – Но я думаю… я уже чувствую, что это… нечто большее.

Между нами повисла невыносимая тишина. Я слышу отдаленный взрыв смеха со стороны обеденного стола, но я слишком захвачена происходящим.

– Я тоже думаю, что это нечто большее, – наконец тихо говорит Голландец и крепко сжимает мои руки.

– Ну… хорошо. – Глупая улыбка расплывается на моем лице. – Я… Я… Я действительно чувствую…

– Я тоже.

Он улыбается в ответ, и на мгновение мы замолкаем. И я не совсем верю в ауры, но сейчас мы находимся в какой-то ауре. Я чувствую это. Оно вокруг нас.

– В общем, – говорю я, приходя в себя, – я хочу сказать, давай не будем больше задавать друг другу личные вопросы? Не будем пытаться выяснить… Давай не будем спрашивать друг друга, какие у нас фамилии и где мы живем? Во всяком случае, пока не уедем отсюда. Давай останемся в пузыре.

– Звучит неплохо, – кивает Голландец. – Мне нравится быть в пузыре. В самом деле, нравится.

– Мне тоже нравится быть в пузыре. – Я чувствую, как мое лицо смягчается, когда он наклоняется ко мне, чтобы поцеловать. – Хотя погоди. Есть одна вещь, которую, я думаю, нам нужно знать. У тебя… есть дети?

Эта мысль пришла мне в голову во время занятия, и теперь она не оставит меня в покое. Не то чтобы это было проблемой, конечно, нет, просто…

– Дети? – На лице Голландца появляется удивление. – Нет. А у тебя?

– Нет. – Я решительно мотаю головой. – Я… Хотя у меня есть собака.

Произнося эти слова, я чувствую, как все мои нервы напрягаются. Потому что Гарольд – мой ребенок. Если у Голландца есть какие-то, я не знаю, возражения… или проблемы…

Я жду его ответа, и мне так страшно, что я едва могу дышать. Потому что все это может закончиться прямо сейчас. И тогда я умру. Я на самом деле умру.

«У него не может быть проблем, – говорит оптимистичный голос в моем сознании (Алиса). – Он любит собак»!

«Откуда ты знаешь, – отвечает Красная Королева, которая вечно создает проблемы и зарабатывает очки. – Может быть, ему нравятся только белые овчарки».

– Я люблю собак, – легко говорит Голландец, и я чуть не падаю в обморок.

– Отлично! – говорю я, мое облегчение буквально вырывается наружу. – Его… Его зовут Гарольд. Он…

Может, показать ему фотографию? Нет. Слишком рано. В любом случае я уже и так много рассказала.

– Держу пари, он замечательный пес, – говорит мужчина.

– О, так и есть, – нетерпеливо подтверждаю я. – Так и есть.

Одна только мысль о том, что Голландец встретится с Гарольдом, наполняет меня эмоциями. Два моих центра любви – вместе!

Стоп. Я имею в виду «любовь»? Мы едва знакомы. И я использую слово «любовь» даже в своих мыслях?

– Идем? – Голландец тянет меня за руку. – Хочу гриссини, – подмигивает он. – И давай больше не будем прятаться? Потому что если ты права, то ни для кого не секрет, что мы переспали. И мне приятно быть с самой красивой здесь девушкой. – Он крепко берет меня под руку. – Знаешь, ты тоже упомянула в своем тексте гриссини, – добавляет он, когда мы пересекаем галерею. – Так что не нужно так уж задирать нос.

Он снова подмигивает мне, и я чувствую прилив… чего? Ну же. Будь честной. Есть только одно слово для того, что я сейчас чувствую.

Я люблю его. Я ничего не знаю об этом парне. Ни возраста, ни его работы, ни даже его имени. Но я люблю его.

К пятнице мы уже пара. Мы – пара. Мы ходим, держась за руки, и сидим рядом друг с другом на занятиях. Остальные, как само собой разумеющееся, оставляют для нас за ужином два соседних стула. Они говорят «Ария и Голландец», когда обсуждают планы на вечер.

Я никогда в жизни не чувствовала себя так пьяняще, такой счастливой и восторженной. Лицо Голландца, когда я просыпаюсь. Его смех. Его сильная рука в моей.

В пятницу днем Джузеппе вывозит всю группу из монастыря в оливковую рощу на склоне холма на пикник. Все письменные занятия закончены, и Фарида объяснила, что теперь мы можем расслабиться, снять маски, представиться и попрощаться.

Когда я выхожу из микроавтобуса, я испытываю огромное огорчение, потому что мне здесь понравилось. Солнце, еда, литература, люди… Я даже буду скучать по Метафоре. Неподалеку Остин, Писец и Будущий Автор уже говорят о бронировании на следующий год, и я их не осуждаю.

Джузеппе выгружает из мини-автобуса огромную корзину, некоторые несут пледы. Я уже собираюсь пойти и помочь, но тут подходит Будущий Автор, размахивая передо мной листком бумаги.

– Ария! Вы участвовали в конкурсе?

– В конкурсе? – моргаю я.

– «Угадай имя». Двое написали, что ты – Кловер.

«Кловер?» Я беру у него бумагу, смотрю и начинаю смеяться. Насчет моего имени сделано семь предположений, и все они ошибочны.

Немного подумав, я записываю собственные догадки. Это так банально и глупо, но я действительно чувствую, что Будущий Автор может быть Дереком, а Кирк может быть Шоном.

– Отлично! – Будущий автор забирает листок. – А теперь давайте немного выпьем и сможем сделать большое открытие!

– Вообще-то… – Я кладу руку ему на плечо. – Мы с Голландцем пока не раскрываем своих имен. Не хотим раскрывать до тех пор, пока это не станет совсем уж необходимо.

Это была моя идея. Мы уедем только завтра утром. А сейчас мы в раю. Как только мы раскроем наши имена, весь поток информации хлынет наружу… и толку? Зачем делать так, чтобы наш драгоценный пузырь лопнул раньше, чем необходимо?

– Вполне справедливо, – подмигивает Будущий Автор. – Я и сам не прочь немного поиграть в ролевые игры.

Я смотрю на него с негодованием. Ролевая игра? Это не ролевая игра, это настоящая, взаимная любовь! Я собираюсь сказать ему об этом, но он уже направляется к группе, рассевшейся на удивительных вышитых пледах (которые продаются в сувенирном магазине). Я мгновение смотрю в эту сцену, желая, чтобы она длилась вечно.

Там подают просекко[29] и тарелки с вяленым мясом, над чем-то смеется Фарида, солнечный свет пробивается сквозь оливы, и это – просто идиллия.

Голландец болтает с Джузеппе, они вместе несут из фургона последнюю упаковку ветчины. Он подмигивает мне, затем подходит, чтобы присоединиться, и мы вместе находим местечко на одном из пледов. Я потягиваю свое просекко, а Новичок предлагает тост за Фариду, после чего та произносит приятную речь о том, какая мы особенно очаровательная и талантливая группа. (Уверена, она говорит это каждую неделю.)

Затем Будущий Автор постукивает вилкой о стакан.

– Внимание! Время большого раскрытия личностей! Сейчас я зачитаю все имена, которыми, по вашему мнению, я могу зваться. Дерек. Кит. Джеймс. Саймон. Десмонд. Рэймонд. Джон. Роберт. На самом деле… – Он делает эффектную паузу. – Я – Ричард! И я – учитель географии из Нориджа[30].

Все разражаются аплодисментами и возгласами, Ричард сияет, а затем говорит:

– Следующий… Писец! – Он передает ей бумагу, и тут Кирк кричит:

– Подождите! Писец, можно мне передумать? По-моему, вас зовут Марго.

Писца зовут не Марго, а Фелисити, и она – домохозяйка. Метафору зовут Анной, она работает в Лондоне в отделе кадров. Кирка зовут Аарон, он защитил докторскую диссертацию по информатике. Новичка зовут Эйтни, и у него одиннадцать внуков! На самом деле это действительно забавно – слышать, как каждый раскрывает свою истинную сущность, и на мгновение я задаюсь вопросом, не стоит ли нам присоединиться… Но разве терпеливые не получают лучшее?

И в любом случае, по правде говоря, у меня уже есть четкое представление о Голландце. У меня сильно развита интуиция. Я не экстрасенс, но… кое-что улавливаю. У меня чувствительный радар. Он хорошо умеет делать что-то руками и загорелся, когда я на пляже упомянула о мебели. Любит дизайн и однажды проговорился о «мастерской». Итак, сложив все это вместе, я думаю, что он – плотник. Он, наверное, делает красивые инкрустации или что-то в этом роде, и я думаю, что он работает вместе с отцом.

У него также есть имя иностранного происхождения. Он выпалил это по ошибке два дня назад. Конечно, оно может быть каким угодно… но у меня мгновенно всплывает в голове имя «Жан-Люк».

У меня просто есть предчувствие по этому поводу. Жан-Люк. Он похож на Жан-Люка.

Привет, это Жан-Люк. Он плотник.

Да. Это кажется реальным. Похоже на Голландца.

Я не знаю, где он живет, и это немного пугает. Но это город, и это не Австралия и не Новая Зеландия. (Я бы не выжила, не спросив его об этом.) Так что у нас все получится. Будь то Манчестер, Париж или Сиэтл. Получится.

– Итак, Голландец и Ария, – наконец поворачивается в нашу сторону Ричард. – Вы пока не раскрываете свои личности.

– Их имена их слишком смущают, – говорит Кирк, и раздается взрыв смеха.

– Я знаю, это кажется странным, – говорю я со смущенной улыбкой. – Но мы просто хотим продлить волшебство. Это было так необычно…

– Отпускные интрижки всегда такие, – говорит Анна в своей милой стервозной манере, и я вздрагиваю. Ну зачем она это сказала? Это не просто отпускная интрижка.

Я вижу, как Голландец переводит взгляд с нее на меня и понимает, что мне больно. И прежде чем я успеваю перевести дыхание, он встает. Он делает мне знак присоединиться к нему, и, чувствуя себя сбитой с толку, я тоже встаю. Все поворачиваются, чтобы посмотреть на нас, и Ричард снова звякает своим стаканом.

– Слово предоставляется жениху и невесте! – объявляет он шутливым тоном, и я знаю, что он просто дурачится, но все равно меня охватывает дрожь. Я нерешительно смотрю на Голландца – потому что это была его идея, – и он переводит дыхание.

– Хорошо, ребята, вы победили, – непринужденно говорит он, оглядывая выжидающие лица. – Вы до меня добрались. Я никогда не думал о романтике, пока не попал на этот курс. Я никогда не думал о «любви». Но сейчас это все, о чем я могу думать… Потому что я люблю эту женщину. – Он поворачивается ко мне. – Не на неделю. Это не отпускная интрижка. Это – навсегда.

Я смотрю на него, потеряв дар речи, мои глаза мгновенно наполняются слезами. Я такого не ожидала. Никак не ожидала, что он выступит с публичной речью, будет так настойчив и посмотрит на меня вот так. Его глаза – теплые и любящие.

Навсегда.

– Голландец… – начинаю я, затем с трудом сглатываю, пытаясь собраться с мыслями. Я едва замечаю Писца, или, вернее, Фелисити, подкрадывающуюся ко мне с плетеным зеленым венком.

Она с озорной улыбкой водружает его мне на макушку и отступает. И теперь я действительно чувствую себя невестой, стоящей в оливковой роще в белом легком платье с венком на голове. О боже. Я боюсь, что могу не справиться.

– Голландец, – снова начинаю я, стараясь не обращать внимания на скатившуюся по щеке слезу. – Я пришла на этот курс, чтобы научиться писать о вымышленной любви. Фантастической любви. Но нашла настоящую. – Я крепко сжимаю его руки. – Прямо здесь. Настоящую. – Мой голос начинает дрожать, но я заставляю себя продолжать. – И я хочу поклясться тебе, Голландец, что независимо от твоего настоящего имени… независимо от того, чем ты занимаешься… независимо от того, где ты живешь… у нас все получится.

Мгновение Голландец молча смотрит на меня, затем притягивает для поцелуя, и все разражаются возгласами, приветствиями и аплодисментами. Ричард поет свадебный марш, потому что он из тех, кто любит пошутить, и я уверена, что Анна усмехается, но я даже не собираюсь смотреть в ее сторону. Я на вершине блаженства. Я пребываю в восхитительном, туманном, романтическом блаженстве, и…

– Scusi[31]. – Джузеппе появился из ниоткуда, держа в руках стопку бумажных листков, и я неохотно перевожу на него взгляд. – Талоны на такси, – объявляет он мне и Голландцу. Проверяет бланки, затем протягивает по одному каждому из нас. – Рейс British Airways в Хитроу. Да? Такси отправляется в восемь утра. – Он оживленно кивает, затем переходит к раздаче ваучеров другим гостям, в то время как Голландец и я смотрим друг на друга, осмысливая свалившуюся на нас информацию. Хитроу. Хитроу! Я потрясена. (На самом деле я почти разочарована, потому что представляла, как романтически борюсь с трудностями отношений на расстоянии.)

– Хитроу, – говорит Голландец. – Что ж, это все упрощает. Ты живешь в Лондоне?

– Ш-ш-ш! – я замахиваюсь на него руками. – Еще… еще не время.

Звезды сошлись, думаю я с головокружительной радостью. Вот что это такое. Из всех мест во всем мире Голландец оказался из… Лондона!

– Я всегда предполагал, что ты оттуда, – добавляет он, и я вздрагиваю от удивления.

– Как, черт возьми, ты мог это предполагать? Я могла бы жить где угодно! Могла бы жить в… Сиэтле! Монреале! Джайпуре! – Я задумываюсь в поисках других случайных мест. – Гонолулу!

Мужчина мгновение недоуменно смотрит на меня.

– Ты говоришь как жительница Лондона, – говорит он, пожимая плечами. – Плюс я болтал с Надей, и она сказала, что более шестидесяти процентов класса приехали из Лондона.

– О.

– У них рынок ориентирован на Лондон, – добавляет он. – Мы говорили о том, как они могут расширить свои цели на региональном уровне. Это интересно.

Хорошо, я чувствую, что мы немного отклоняемся от темы. Чтобы вернуть себе настроение, я протягиваю руку, чтобы снова поцеловать его, затем прижимаюсь щекой к волевой, заросшей щетиной челюсти.