Ярость

– Я уверен, что мне представляется возможность использовать мои таланты и финансовый дар на благо этой страны и ее народа, – говорил Шаса.

Тара вертела в пальцах ножку бокала и смотрела в светлую золотистую жидкость, не осмеливаясь поднять глаза и посмотреть на него из страха, что по ее взгляду муж поймет ее мысли.

– Я рассмотрел это предложение со всех сторон и обсудил с матушкой. Полагаю, у меня есть долг перед страной, перед семьей и перед самим собой. Я уверен, что должен это сделать, Тара.

Ужасно было чувствовать, как последние чахлые плоды ее любви к нему высыхают и опадают, а потом внезапно Тара ощутила себя свободной и легкой, бремя исчезло, и на его месте взорвалось противоположное чувство. Оно нахлынуло на нее с такой силой, что Тара не сразу нашла для него название, но потом поняла, что это ненависть.

Тара удивлялась, что когда-либо чувствовала себя виноватой по отношению к нему, удивлялась, как вообще могла когда-то его полюбить. Его голос продолжал гудеть, Шаса объяснял, пытался оправдать непростительное, а Тара понимала, что все еще не может посмотреть на него, чтобы он не прочел все в ее глазах. Она испытывала почти неодолимое желание закричать: «Ты такой же бессердечный, эгоистичный, злобный, как все они!» – и буквально наброситься на него, выцарапать ногтями его единственный глаз, и ей понадобилась вся сила воли, чтобы сидеть спокойно и молча. Она помнила, что говорил ей Мозес, и ухватилась за его слова. Они казались единственным разумным элементом во всем этом безумии.

Шаса закончил объяснения, которые так старательно подготовил для нее, и теперь ждал ответа. Тара сидела на коврике, подобрав под себя ноги, глядя на бокал в своих руках, а Шаса смотрел на нее так, как не смотрел уже годы, и видел, что она все еще прекрасна. Ее гладкое тело покрылось легким загаром, волосы сверкали на солнце рубиновыми отсветами, а большая грудь, всегда очаровывавшая его, как будто снова переполнилась жизнью. Шаса ощутил влечение и возбудился, чего не случалось уже очень давно, и, протянув руку, легонько коснулся щеки Тары.

– Поговори со мной, – попросил он. – Скажи, что ты об этом думаешь.

Она подняла голову и посмотрела на него. На мгновение Шаса похолодел от ее взгляда, потому что он был таким же непроницаемым и безжалостным, как взгляд львицы, но потом Тара сдержанно улыбнулась и пожала плечами, и Шаса подумал, что ошибся, в ее глазах вовсе не было ненависти.

– Ты ведь уже принял решение, Шаса. Зачем тебе мое одобрение? Я никогда прежде не могла помешать тебе делать то, чего тебе хотелось. Так зачем мне пытаться сейчас?

Он был изумлен и испытал облегчение, ведь он ожидал ожесточенной битвы.

– Мне хотелось, чтобы ты знала почему, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты понимала, что мы оба желаем одного и того же: процветания и уважения для всех в этой стране. Что мы просто стараемся достичь этого разными способами, но я уверен, что мой путь более эффективен.

– Повторяю, зачем тебе мое одобрение?

– Мне нужно твое сотрудничество, – поправил ее Шаса. – Потому что в некотором роде эта возможность зависит от тебя.

– Каким образом? – спросила Тара и отвернулась от него, чтобы посмотреть на плескавшихся в воде детей.

Но Гаррика в воде не было. Шон несколько раз окунул его с головой, и теперь он сидел, дрожа, на краю бассейна. Его худенькое тело посинело от холода. Он дышал с трудом, ребра выпирали под кожей, когда он кашлял и чихал.

– Гарри! – резко окликнула его Тара. – С тебя довольно! Вытрись и оденься!

– О ма! – протестующее выдохнул он, но она одарила его яростным взглядом:

– Сию же минуту!

И когда он неохотно направился к летнему домику, Тара снова повернулась к Шасе:

– Тебе нужно мое сотрудничество? – Она уже полностью овладела собой. Она не позволит ему понять, что она чувствует по отношению к нему и его чудовищному намерению. – Так скажи, чего ты от меня хочешь?

– Тебя ведь не удивит, если я скажу, что отдел государственной безопасности имеет весьма обширное досье на тебя.

– Учитывая тот факт, что они трижды меня арестовывали, – Тара опять улыбнулась, но это была натянутая безрадостная гримаса, – ты прав, я не удивлена.

– Ну так вот, дорогая, все сводится к тому, что я не смогу попасть в кабинет министров, пока ты продолжаешь пробуждать недовольство и сеять беспорядки вместе с твоими сестрицами из «Черных шарфов».

– Ты хочешь, чтобы я отказалась от политической деятельности? А как насчет моего, так сказать, послужного списка? Я имею в виду, я ведь закоренелая преступница, ты же знаешь.

– К счастью, полиция безопасности относится к тебе с некоторой насмешливой снисходительностью. Я видел копию твоего досье. Тебя оценивают как дилетантку, наивную и впечатлительную, легко поддающуюся влиянию своих более опасных подружек.

Такое оскорбление трудно было вынести. Тара вскочила и ушла к краю бассейна, а там схватила Изабеллу за руку и потащила прочь от воды.

– Тебе тоже довольно, юная леди.

Она не обращала внимания на протестующие вопли Изабеллы и силой стянула с нее купальный костюм.

– Мне больно! – скулила девочка, когда Тара вытирала ее мокрые волосы грубым полотенцем, а потом закутывала ее в него.

Изабелла побежала к отцу, продолжая хныкать и спотыкаясь о края полотенца.

– Мамуля не разрешает мне плавать! – Она забралась на колени отца.

– Жизнь полна несправедливости.

Шаса обнял ее, и она в последний раз судорожно всхлипнула, прижавшись влажными кудрями к его плечу.

– Отлично, я никчемный дилетант. – Тара снова плюхнулась на коврик. Она уже совладала с собой и села напротив мужа, скрестив ноги. – Но что, если я откажусь сдаться? Что, если я продолжу следовать велению моей совести?

– Тара, не старайся вызвать меня на конфронтацию, – мягко откликнулся Шаса.

– Ты всегда получаешь то, чего хочешь, не так ли, Шаса? – Она подначивала его, но он покачал головой, отказываясь принять вызов.

– Я хочу обсудить все логично и спокойно, – сказал он.

Но Тара не собиралась подчиняться, оскорбление слишком задело ее.

– Я могу забрать детей, ты должен это понимать, твои мудрые адвокаты должны были тебя предупредить.

– Черт побери, Тара, ты же знаешь, что я не об этом говорю, – холодно произнес Шаса, но крепче прижал к себе ребенка, и Изабелла протянула ручку и погладила его по подбородку.

– Ты такой колючий, – радостно пробормотала она, не замечая напряжения. – Но я все равно тебя люблю, папочка.

– Да, мой ангел, и я тоже тебя люблю, – ответил он, а затем снова обратился к Таре: – Я не угрожал тебе.

– Пока нет, – уточнила она. – Но это впереди, если я знаю тебя… а я должна знать.

– Не можем ли мы поговорить рассудительно?

– Нет необходимости, – внезапно сдалась Тара. – Я уже все решила. Я уже убедилась в бесплодности наших маленьких протестов. Некоторое время назад я поняла, что напрасно трачу жизнь. Я знаю, что пренебрегала детьми, и во время той поездки в Йоханнесбург решила, что мне следует снова заняться учебой и оставить политику профессионалам. Я уже решила уйти из «Черных шарфов» и закрыть клинику или передать ее кому-нибудь.

Шаса изумленно уставился на нее. Он не верил в такую легкую победу.

– А чего ты хочешь взамен? – спросил он.

– Я хочу вернуться в университет и получить степень по археологии, – решительно заявила Тара. – И я хочу полной свободы, чтобы путешествовать ради учебы.

– Договорились, – с готовностью согласился Шаса, даже не пытаясь скрыть облегчение. – Ты не суешь нос в политику и можешь ехать куда угодно и когда угодно.

Тут вопреки его воле глаза Шасы снова устремились к ее груди. Он был прав, грудь жены наполнилась красотой, она буквально выпирала из шелковых чашечек ее бикини. И в Шасе вспыхнуло жаркое желание.

Она поняла это по его лицу. Она так хорошо все это знала и внутренне взбунтовалась. После того, что он только что ей сказал, после его небрежных оскорблений, после его предательства всего того, что она считала дорогим и священным, она понимала, что никогда больше не сможет снова принять его.

Она сбросила верхнюю часть бикини и потянулась к халату.

Шаса был в восторге от их сделки, и, хотя он редко пил больше одного бокала вина, в этот день он прикончил остатки рислинга, пока они с мальчиками готовили обед над ямой для барбекю.

Шон очень серьезно отнесся к обязанностям помощника шеф-повара. Всего один или два куска мяса упали в золу, но Шон тут же заявил братьям:

– Это ваши; и если вы проглотите их не жуя, вы и не почувствуете ничего.

За столом в летнем домике Изабелла помогала Таре готовить салат, попутно обильно поливая и себя заправкой из уксуса и растительного масла, а когда все сели за стол, Шаса смешил детей до слез, рассказывая разные истории. Лишь Тара сидела равнодушно, не участвуя в общем веселье.

Когда детям разрешили выйти из-за стола со строгим приказом не лезть в воду в течение часа после еды, Тара тихо спросила мужа:

– Ты во сколько завтра уезжаешь?

– Рано, – ответил он. – Я должен быть в Йоханнесбурге еще до обеда. Лорд Литлтон прилетает из Лондона на «Комете». Я хочу встретиться с ним.

– Надолго ты в этот раз?

– После запуска проекта мы с Дэвидом отправимся в поездку.

Шаса еще недавно хотел, чтобы Тара присутствовала на приеме в честь открытия подписных листов на акции нового рудника на Серебряной реке. Она нашла повод отказаться, но обратила внимание, что теперь Шаса не повторил приглашения.

– Значит, примерно десять дней?

Каждый квартал Шаса и Дэвид совершали поездку по всем разработкам компании: от новой химической фабрики у Чака-Бей и целлюлозно-бумажных фабрик в Восточном Трансваале до алмазного рудника Ха’ани в пустыне Калахари, главного предприятия компании.

– Может, и немного дольше, – ответил Шаса. – В Йоханнесбурге я задержусь не меньше чем на четыре дня…

И он с удовольствием подумал о Мэрили из компьютерной компании и о ее IBM-701.

Дэвид Абрахамс убедил Шасу доверить рекламу открытия новых разработок на Серебряной реке одной из компаний по общественным связям, возникших недавно, но на которые Шаса смотрел с подозрением. Однако вопреки первоначальным сомнениям теперь он с неохотой готов был признать, что идея оказалась не такой уж плохой, как он предполагал, пусть даже это обошлось больше чем в пять тысяч фунтов.

Они привезли редакторов лондонских «Файнэншел таймс» и «Уолл-стрит джорнал» с женами, а потом предполагали пригласить их в национальный парк Крюгера, оплачивая все расходы. Были приглашены и представители всей местной прессы и радиожурналисты, а в качестве неожиданного бонуса прибыла телевизионная команда из Нью-Йорка, чтобы сделать серию репортажей под названием «Внимание, Африка!» для Североамериканской вещательной компании, и они тоже приняли приглашение на прием с ужином.

В вестибюле здания компании Кортни установили действующую модель буровой вышки высотой двадцать пять футов – такая должна была подняться над разработками на Серебряной реке – и окружили модель кустами дикой протеи; эту дендрокомпозицию выполнила та самая команда, которая выиграла золотую медаль на цветочной выставке в Челси в Лондоне годом ранее. Учитывая, что журналисты во время работы всегда испытывают жажду, Дэвид выставил сотню стальных бочонков «Моэт и Шандон», но Шаса категорически отверг идею винтажных вин.

– Не винтажные тоже чертовски хороши для них! – Шаса был не слишком высокого мнения о профессии журналиста.

Дэвид также нанял группу девушек из «Ройял Свази Спа» для выступления среди публики. Обещание зрелища обнаженных грудей должно было стать почти такой же приманкой, как шампанское; для южноафриканских блюстителей нравов женская грудь выглядела такой же опасной, как «Манифест Коммунистической партии» Карла Маркса.

Каждому гостю по прибытии вручали подарочный набор, состоявший из глянцевой цветной брошюры, сертификата на получение именной акции новой компании стоимостью один фунт и миниатюрный брусок южноафриканского золота в двадцать два карата с логотипом компании. Дэвид добился разрешения Резервного банка изготовить эти бруски на монетном дворе, обошлись они почти в тридцать долларов каждый и стали главной частью расходов на рекламу, но радостное волнение, созданное ими, и последующая слава вполне оправдывали их стоимость.

Шаса выступил с официальной речью до того, как «Моэт и Шандон» успело замутнить разум гостей или пока их не отвлекло шоу на танцполе. Публичные выступления всегда доставляли Шасе удовольствие. Ни канонада вспышек фотокамер, ни знойное сияние дуговых ламп, которые установили телевизионщики, не мешали ему наслаждаться этим вечером.

Серебряная река была на сегодняшний день главным достижением в его карьере. Ведь только он увидел вероятность того, что золотая жила могла дать ответвление от основной в Оранжевом Свободном государстве, и он лично договорился о дополнительном бурении. Только когда алмазные сверла на глубине почти в полторы мили под засушливой равниной натолкнулись на узкую черную полосу золотоносной породы, решение Шасы получило подтверждение. Результат даже превзошел все его ожидания: на тонну породы приходилось более двадцати шести пеннивейтов чистого золота.

Сегодня был вечер Шасы. Его особый дар помогал ему извлекать максимум из всего, что он делал, и теперь он стоял в свете дуговых ламп, высокий и жизнерадостный, в идеально сшитом вечернем костюме, повязка на глазу придавала ему вид щегольской и опасный, и он с такой очевидной легкостью владел собой и управлял своей компанией, что ему не стоило усилий увлекать всех за собой.

Гости смеялись и аплодировали в нужных местах и с зачарованным вниманием слушали, когда он говорил о размерах необходимых инвестиций и объяснял, как это поможет укрепить узы дружбы, что связывали Южную Африку с Англией и британское Содружество наций, и установит новые дружеские связи с инвесторами Соединенных Штатов Америки, откуда он надеялся получить почти тридцать процентов необходимого для проекта капитала.

Когда он закончил под продолжительные аплодисменты, лорд Литлтон, как глава банка-гаранта, встал, чтобы ответить на речь Шасы. Лорд был худощав и седовлас, в костюме с легким налетом старомодности, с широкими манжетами на брюках, словно подчеркивающими его аристократическое презрение к моде. Он объяснил гостям, что его банк давно имеет тесные связи с компанией Кортни и что в лондонском Сити возник серьезный интерес к этой новой компании.

– С самого начала мы в банке «Литлтон» были чертовски уверены, что с легкостью получим прибыль от наших вложений. Мы знали, что едва ли останется хоть какое-то количество невыкупленных акций. И мне доставляет большое удовольствие стоять здесь перед вами сегодня вечером и говорить: «Я же вам говорил».

Раздался гул комментариев и предположений, и банкир поднял руку, призывая к тишине.

– Я намерен сообщить вам кое-что, – продолжал он, – чего не знает еще даже мистер Шаса Кортни и о чем я сам узнал всего час назад.

Он достал из кармана листок сообщения по телексу и помахал им:

– Как вам известно, подписной лист на акции разработок на Серебряной реке открылся сегодня утром в десять часов по лондонскому времени, на два часа позже южноафриканского времени. Когда мой банк закрылся несколько часов назад, они прислали мне этот телекс. – Он водрузил на нос очки в золотой оправе. – Цитирую: «Просим передать поздравления мистеру Кортни и „Компании Кортни по разработкам месторождений и финансированию“ как промоутерам „Разработки Серебряной реки Ко.“. Точка. К четырем часам дня по лондонскому времени сегодня подписка превысила начальную в четыре раза. Конец. Банк Литлтон».

Дэвид Абрахамс сжал руку Шасы, первым поздравив его. Под гром аплодисментов они радостно усмехнулись друг другу, потом Шаса спрыгнул с возвышения.

Сантэн Кортни-Малкомс, сидящая в первом ряду, восторженно вскочила ему навстречу. Она надела облегающее платье из золотой парчи и полный комплект бриллиантов, каждый из которых был тщательно отобран из продукции рудника Ха’ани в течение тридцати лет. Стройная, сверкающая и очаровательная, она шагнула к сыну.

– Теперь мы получили все, матушка, – шепнул он, обнимая ее.

– Нет, chéri, всего мы никогда не получим, – прошептала она в ответ. – Это было бы скучно. Всегда есть к чему стремиться.

Блэйн Малкомс ждал своей очереди, чтобы поздравить Шасу, и тот повернулся к нему, все еще обнимая Сантэн за талию.

– Важный вечер, Шаса. – Блэйн пожал ему руку. – Ты заслуживаешь этого.

– Спасибо, сэр.

– Как жаль, что Тара не смогла приехать, – продолжил Блэйн.

– Я очень хотел, чтобы она была здесь. – Шаса тут же перешел в оборону. – Но, как вы знаете, она решила, что не может снова оставить детей так скоро.

Их уже окружила толпа, они смеялись и отвечали на поздравления, но Шаса заметил, что позади всех стоит директор компании по связям с общественностью, и протиснулся к ней сквозь толпу.

– Что ж, миссис Энсти, вашей работой следует гордиться.

Шаса улыбнулся ей со всем своим обаянием. Женщина была высокой и довольно худой, но с шелковистыми светлыми волосами, падавшими густой завесой на ее обнаженные плечи.

– Я всегда стараюсь полностью удовлетворить клиента.

Джилл Энсти чуть прикрыла глаза и надула губки, придавая своим словам двусмысленный оттенок. Они поддразнивали друг друга с момента знакомства накануне днем.

– Но, боюсь, у меня есть для вас еще кое-какая работа, мистер Кортни. Можете еще разок меня вытерпеть?

– Столько раз, сколько вам захочется, миссис Энсти, – поддержал игру Шаса.

Положив ладонь на его локоть, она повела его в сторону, сжимая его руку чуть сильнее необходимого.

– Телевизионщики из Национальной компании хотят взять у вас пятиминутное интервью, чтобы включить в программу «Внимание, Африка!». Это может стать прекрасным шансом обратиться напрямую к пятидесяти миллионам африканцев.

Команда ТВ расположила свое оборудование в зале заседаний директоров; лампы и камеры установили в дальнем конце длинной комнаты, где на обшитой деревянными панелями стене висел портрет Сантэн кисти Аннигони. У камер стояли трое мужчин, все молодые и небрежно одетые, но явно отличные профессионалы; с ними была какая-то девочка.

– Кто проведет интервью? – спросил Шаса, с любопытством оглядываясь по сторонам.

– Режиссер, – пояснила Джилл Энсти. – Она и поговорит с вами.

Шаса не сразу понял, что Джилл говорит о девочке, потом заметил, что та почти незаметно руководит группой, словом или жестом указывая на требуемый ракурс камеры или изменение освещения.

– Да это же просто ребенок! – запротестовал Шаса.

– Ей двадцать пять, и она сообразительнее целой стаи обезьян, – предостерегла его Джилл Энсти. – Не позволяйте ее детской внешности одурачить вас. Она профессионал, очень решительна и имеет большое число зрителей в Штатах. Она сняла целые серии невероятных интервью с Джомо Кеньяттой и террористом Мау-Мау, не говоря уже об истории перевала Разбитых сердец в Корее. Говорят, она получит за нее премию «Эмми».

В Южной Африке еще не было телевидения, но Шаса видел «Перевал Разбитых сердец» по каналу Би-би-си во время своей последней поездки в Лондон. Это был суровый, полностью захватывающий рассказ о корейской войне, и Шасе трудно было поверить, что снял его вот этот ребенок. А девушка между тем повернулась и направилась прямо к нему, протягивая руку, открыто и дружески, и выглядела она как милая инженю.

– Приветствую, мистер Кортни, я Китти Годольфин.

Она говорила с чарующим южным акцентом, ее щеки и маленький дерзкий нос усыпали золотистые веснушки, но теперь Шаса заметил, что у нее очень красиво очерчены голова и скулы, что заставляло предположить хорошую фотогеничность.

– Мистер Кортни, – продолжила она, – вы так хорошо говорили, что я не смогла устоять, и мне захотелось увидеть вас и в фильме. Надеюсь, я не причинила вам больших неудобств.

Она улыбнулась нежной, обаятельной улыбкой, но Шаса увидел за этим глаза такие же твердые, как любой из алмазов с рудника Ха’ани, глаза, светившиеся острым циничным умом и безжалостными амбициями. Это оказалось неожиданным и интригующим.

«Вот представление, за которое стоит заплатить», – подумал он и посмотрел вниз.

Груди девушки были маленькими, меньше, чем он обычно выбирал, но бюстгальтера на ней не оказалось, и Шаса мог видеть их очертания под блузкой. Они выглядели восхитительно.

Режиссер подвела Шасу к кожаным креслам, поставленным лицом друг к другу под прожекторами.

– Если вы сядете с этой стороны, мы сразу приступим к делу. Вступление я сниму позже. Я не хочу задерживать вас дольше необходимого.

– Насколько вам захочется.

– О, я знаю, у вас там полный зал важных гостей.

Она оглянулась на свою команду, и один из парней показал ей поднятый большой палец. Она снова посмотрела на Шасу.

– Американская общественность мало знает о Южной Африке, – пояснила она. – Я пытаюсь сделать поперечный разрез вашего общества и разобраться, как здесь все устроено. Я представлю вас как политика, промышленного магната и финансиста и расскажу зрителям об этом вашем сказочном новом золотом руднике. Потом мы все смонтируем. Хорошо?

– Хорошо. – Он непринужденно улыбнулся. – Давайте.

Перед лицом Шасы щелкнула хлопушка, кто-то спросил: «Звук?», кто-то ответил: «Включен», а потом: «Мотор!»

– Мистер Шаса Кортни, вы только что рассказали собранию ваших акционеров о новом золотом руднике, который, возможно, войдет в пятерку самых богатых в Южной Африке, что делает его одним из богатейших в мире. Можете ли вы сообщить нашим зрителям, какая часть этого сказочного богатства вернется к людям, у которых оно было изначально украдено? – спросила Китти с ошеломляющей прямотой. – И я, конечно, подразумеваю те чернокожие племена, которые прежде владели этой землей.

Шаса лишь на мгновение был выведен из равновесия, но тут же сообразил, что его втягивают в схватку. И ответил без запинки:

– Чернокожие племена, некогда владевшие землями, на которых теперь расположен рудник Серебряной реки, были вырезаны вплоть до последних мужчины, женщины и ребенка еще в тысяча восемьсот двадцатых годах воинами-импи королей Чаки и Мзиликази, тех двух великодушных зулусских монархов, которые вместе сумели сократить население Южной Африки вдвое, на пять миллионов человек. Когда белые поселенцы двинулись на север, они нашли эти земли полностью лишенными жизни, человеческой жизни. Земля, которую они застолбили, оставалась открытой, они ни у кого ее не отбирали и не крали. Я купил права на разработки земных недр у людей, имевших на нее неоспоримое право.

Он заметил, как в глазах Китти мелькнуло уважение, но она была так же стремительна, как и он. Да, она потеряла точку опоры, но была готова перейти к следующей.

– Конечно, исторические факты интересны, но давайте вернемся к настоящему. Скажите, если бы вы были цветным, мистер Кортни, скажем, чернокожим или азиатским бизнесменом, вам было бы позволено приобрести концессию на Серебряной реке?

– Это гипотетический вопрос, мисс Годольфин.

– Я так не думаю… – Она отрезала ему путь к бегству. – Ошибаюсь ли я, полагая, что закон о групповых территориях, недавно принятый парламентом, членом которого вы являетесь, запрещает небелым частным лицам и компаниям, принадлежащим чернокожим, приобретать земли или права на разработки где-либо на их собственной земле?

– Я голосовал против этого законопроекта, – хмуро произнес Шаса. – Но да, закон о групповых территориях воспрепятствовал бы цветному человеку приобрести права на рудники Серебряной реки, – признал он.

Слишком умная для того, чтобы задерживаться на уже отработанном, девушка быстро двинулась дальше.

– Сколько чернокожих работает на всех предприятиях «Компании Кортни по разработкам месторождений и финансированию» в целом? – спросила она с той же милой открытой улыбкой.

– В целом через восемнадцать дочерних компаний мы обеспечиваем работой примерно две тысячи белых и тридцать тысяч чернокожих.

– Прекрасное достижение, и, должно быть, вы этим гордитесь, мистер Кортни. – Девушка выглядела на изумление по-детски. – А сколько чернокожих заседает в советах директоров этих восемнадцати компаний?

Снова Шаса попался, поэтому ушел от вопроса:

– Мы считаем своим долгом платить за работу больше среднего и предоставляем нашим рабочим дополнительные льготы…

Китти радостно кивнула, позволяя ему закончить, вполне довольная тем, что сможет просто вырезать все эти отступления, но в тот момент, когда Шаса сделал паузу, она вернулась к теме:

– Значит, в компаниях Кортни черных директоров нет. А можете ли вы сказать, сколько у вас чернокожих управляющих?

Однажды, давным-давно, охотясь на буйволов в лесах вдоль реки Замбези, Шаса подвергся нападению обезумевших от жары больших черных африканских пчел. От них не было никакой защиты, и в конце концов ему удалось спастись, только нырнув в кишащую крокодилами реку Замбези. Сейчас он чувствовал такую же гневную беспомощность, как будто девушка гудела вокруг его головы, не обращая внимания на попытки отмахнуться от нее и бросаясь вперед, чтобы болезненно ужалить его, когда ей вздумается.