bannerbanner
Жизнеописание Льва
Жизнеописание Льва

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 3

И тут в конце улицы Светлана.

– Ой, пап, это мама! – говорит Вова.

– Да, вижу, – говорит Анатолий.

– Я догоню. Я догоню, ладно? – это уже почти на бегу, бросив корзины, не спрашивая, а утверждая.

– Ма-а-ам!

Светлана его не слышит, а Катя просыпается.

– Мама? – сонно говорит она.

Вова догоняет мать уже у колодца. Ведро несется в глубину, деревянный валик постепенно отпускает цепь, бешено крутится железная колодезная ручка (Вова, отойди, даст по голове!). Светлана смотрит на Анатолия. Скрипит валик, обрастая цепью, всплывает из темной глубины новенькое сверкающее ведро с новенькой сверкающей водой. Анатолий косо несет корзины и сползающую Катю. Лева идет следом, подбирает выпавшие грибы и кладет их обратно. Они сворачивают на дачу Левы.


Поход по грибы не порадовал Леву. Вернее, не сам поход, а все, что было вокруг. Он иногда чувствует себя антенной, которая ловит чужие состояния. Как будто лучи исходят от остальных и проходят через Леву. Если лучи нормальные, создается такая добрая сетка, в которой существовать приятно. Сегодня всё не так: недовольный дядя Толя, хнычущая Катя, какой-то не такой Вова, неприятные люди в лесу, которые заставляли его здороваться и прощаться. С ними пришло особенно много нервного и тревожного. Люди ушли, а состояние осталось.

И мама, и баба Клава, и Василь Василич обрадовались грибам и хвалили его. Но тут еще не всё. Грибы поставили в соленую воду, чтобы вылезли все черви. И червей надо спасти. Однажды он попытался сделать это прилюдно, но был не понят. С тех пор приходится тайком пробираться на кухню, вылавливать их ложкой и выкидывать за дом. Нескольких несчастных придется оставить плавать, чтобы не вызвать подозрений. Он мучительно долго выбирает обреченных, стараясь найти немолодых или, может быть, уже умерших. Настроение от этого портится еще больше.

Исправить все это можно только одним способом.

Еще в прошлом году мама дала ему почитать «Кондуит и Швамбранию». Книга потрясла его. Всё, что бродило в нем разрозненными частями, по разным уголкам его сознания, здесь облеклось в идеальную форму. Свое государство. Конечно же, надо просто создать свое государство. Нарисовать его, придумать, оживить. Не допустить туда смерть, плохие лучи и ямы на дорогах. Странно, что он сам до этого не додумался. Он завел специальную тетрадь – очень старый бабы-Клавин блокнот с желтыми страницами (она разрешила), начертил там свое государство. Именно начертил, по линейке, потому что так было ровно и хорошо. Столица была круглой формы, улицы расходились из центра такими правильными радиусами, что Петра творенью не снилось. Деревья круглились аккуратными шапками, дома были ровнее и проще хрущевок. Когда он листал страницы со своим государством, ему становилось спокойно. Небольшая проблема была в том, что он не мог придумать названия ни стране, ни столице. Долго мучился – всё казалось ему неестественно звучащим, – а потом решил, что это необязательно, потому что все равно он никого в свою историю посвящать не собирается. А ему и без названия было нормально. Он же не зовет сам себя «Лева». Он для себя сам собой разумеется. Пусть так же будет и здесь.

Он садится в своей комнате с блокнотом и между вылазками на кухню пишет закон, запрещающий убивать червей, которые живут в грибах. Но это значит, что червей будут жарить вместе с грибами. Может, тогда велеть червям не жить в грибах? Но чем же червям питаться? Может, тогда людям не есть грибы? Но это так вкусно. Он чувствует, что совсем выбился из сил.


Нет покоя и Сахрановым. Упрямая Катя стала добиваться правды с маминым зонтом. Она очень ждала маму, потому что та-то должна была подтвердить, что это ее зонт, и тогда все бы поняли. Но мама не подтвердила, и очень сердито. Обедать садятся раздраженные, и только Вова, как обычно, пытается как-то сгладить.

– Вов, ты чего так плохо ешь? – спрашивает Светлана. – У тебя после похода должен быть зверский аппетит.

Вова вспоминает, что он будущий герой. Со всего размаха, как человек, привыкший поедать телячьи ноги, кусает помидор; из треснувшего бока вырываются красные сочные брызги с желтыми зернышками, врезаются в стекло террасы и медленно стекают вниз.

– Здорово! – восхищенно говорит Катя.

– Не то слово! – говорит Анатолий.

Катя, зажав в кулаке вилку, втыкает ее в котлету и поднимает вверх, примериваясь, с какого бока укусить.

– Прекрасные манеры! – язвительно говорит бабка. – Дети воспитаны безукоризненно.

– Кушай, кушай, дочуш! – в присутствии жены Анатолий сразу переходит на шутливо-ироничную манеру. – Еще намучаешься с этим политесом.

– Ш чем? – спрашивает Катя с полным ртом.

– Да ну, действительно, Толь, – говорит Светлана. – Что вы как маленькие? Катя! Сядь нормально!

Катя, глядя на мать, откусывает от котлеты большой кусок.

Ранен.

– И положи котлету в тарелку!

Катя смотрит в окно, сосредоточенно жуя, потом кусает еще.

Ранен.

– Катя! Ты слышишь, что я тебе говорю?!

Катя молча жует. Вова смотрит на мать.

– Девочки, не ссорьтесь, – это Анатолий.

– Никто и не ссорится, я просто прошу Катю есть по-человечески.

Катя безучастно смотрит в окно.

– Катя!!

Ранен. Четырехпалубный?

Катя смотрит в тарелку, потом поднимает голову на мать.

Молча смотрит, потом опять принимается за еду. Светлана растерянно взглядывает на Анатолия.

Убит.

– Спасибо, – тихо и никому говорит Вова.

Вылезает из-за стола и скрывается в глубине дома.

Светлана вскакивает и, не придумав, как грамотно отступить, быстро уходит с террасы во двор.

Через окна видно, что она хватает ведра, которые стоят рядом с крыльцом на деревянной лавке, выливает из них воду в железную бочку и идет с ведрами за калитку.

Вот теперь из-за стола выходит и Катя. Она тоже идет к калитке. На улице, с мрачным торжеством обернувшись на мать, отправляется в противоположную сторону.

Она идет туда, куда ей нельзя одной и даже вдвоем с Вовой. Но теперь только там она может добиться справедливости. А дорогу она знает, здесь ничего особенного: по бетонке до конца, потом через поле – дорожка не очень мокрая, пшеница еще не созрела, а в июле будет скрывать ее с головой. Через плотину, направо, направо – и вот она, длинная дорога между высокими заборами. Главное – не разговаривать ни с кем посторонним.

– Дядя Костя! – кричит она почти от калитки.

– Дядя Костя! – зовет она, подходя к дому. Дверь не закрыта.

В глубине дома радио поет «Это наша с тобою судьба, это наша с тобой биография…». Жужжит оса, стукаясь об оконное стекло.

Она поднимается на второй этаж.

– Дядя Костя!

Дядя Костя спит на диване, сильно и тяжело дыша, рядом на полу валяется газета «Советский спорт». На столе, застеленном скатертью, поет транзисторный приемник с длинной антенной, в стакане с серебряным подстаканником недопитый чай. В вазочке с медом возится оса. Особенная тишина всегда стоит в комнате со спящим человеком и особое настроение: ты один, но как бы не один. Можно рассмотреть спящего так хорошо, как никогда не рассмотришь бодрствующего. Катя подходит к дяде Косте и внимательно смотрит на него. Ну, в общем, ничего нового. Еще можно исследовать дом и вещи. Застекленную полку – медицинские справочники и немного детективов. Платяной шкаф – дверца скрипит, не открыть. Этажерку: наверху – зеркало, пониже – много пузырьков. Катя берет один, самый красивый, и пытается его открыть. Пузырек выскальзывает и падает на пол. Он не разбивается, но шумное дыхание дяди Кости прерывается. Он поворачивается на бок. Очки соскальзывают с лица, проезжают по подушке, останавливаются. Радио допело, пикают позывные. Катя нагибается за пузырьком, и там, на нижней полке, как раз на уровне ее глаз, – красивый альбом. Батюшки мои, это марки. Самолеты, животные, картины! А дальше – и вовсе чудеса. Школьные дневники! Старые, посеревшие. На ладонях остаются пыльные следы. Дальше грамоты, вместе с ними вытискивается фотография: на фоне развернутого знамени – бритый налысо мальчик в школьной курточке.

– Катя? – слышит она голос дяди Кости.

День генерального сражения

Когда Лева был маленький, он часто спрашивал у Татьяны, где его папа. Она отвечала: «Он с нами не живет». Это было плохим ответом (потому и спрашивал, что с нами не жил), но сбивало Леву с толку и на какое-то время нейтрализовало – пока он не научился обходить мамину казуистику вопросом «Почему папа с нами не живет?». Но она справилась и здесь – отвечала: «Он не живет с нами давно». Лева спрашивал не об этом, но вроде бы получал ответ, хоть и не на свой вопрос. Он отставал. Со временем ему надоело сражаться с маминой изворотливостью, и он перестал задавать вопросы.

Левиным папой был совсем молодой человек. Когда Лева появился на свет, папе едва исполнилось девятнадцать. А маме тридцать два.

Об этой истории надо было строго-настрого молчать. Левин папа был учеником Гнесинской школы, а мама – его концертмейстером. Он играл на скрипке, она аккомпанировала.

Конечно, он начал первый, а в восемнадцать лет не думают дальше сегодняшнего вечера. Татьяна была добрая и понимающая, он жил в Гнесинском интернате и скучал по маме, оставшейся в Екатеринбурге. По папе, живущем во Фрунзе («он не живет с нами давно»), он не скучал.

Но Татьяна-то о чем думала, принимая его ухаживания. Возможно, о том, что ей тридцать один и у нее никого до сих пор не было. Они оба были невинны и мечтали о любви. Конечно, не сексуальный, а простой жизненный опыт мог бы ей подсказать, куда ведут подобные истории. Но любви хотелось сильнее. Мальчик был красивый, с большими глазами и вьющимися волосами, высокий, худой, талантливый, и было даже непонятно, почему он не нашел себе какую-нибудь девочку. Ну, не нашел – и слава богу.

Мама жила на даче, Татьяна с мальчиком готовились к выпускным и вступительным экзаменам, много занимались. Влюбленная и вдохновленная, она помогала не только ему, но и его друзьям, тоже выпускающимся-поступающим струнникам. Тем летом с ними образовалась удивительная дружба. Они были полны надежд, и она тоже, хоть и на свое. И так, на волне надежды, почти все успешно поступили, и мальчик тоже. Уехал домой, а потом не выдержал и вернулся. В общежитие еще не заселяли, он нашел Татьяну, которая бестолково слонялась по пыльной Москве, не в силах уехать на дачу и вообще не понимая, что ей теперь делать. Она оставила его у себя в квартире («а я – на дачу»). Но ни на какую дачу не уехала. Две ночи они гуляли по Москве, взявшись за руки, потом – и вот тут уже ее откровенная вина – она как-то так умудрилась сделать, что они поцеловались, и целовались еще сутки. В восторженной панике она позвонила своей хорошей подруге – секретарю в учебной части. Той было восемьдесят два, но она мыслила и поступала разумнее многих. Подруга сказала: «Мальчик молодой, полный сил, что ты ему нервы мотаешь». К сожалению, сугубый реализм подруги перевесил собственное Татьянино ощущение, что с интимом надо повременить. Она решительно уложила его в постель в ту же ночь. Всё получилось, и он даже не понял, что для Татьяны это было так же ново, как и для него. Но вот позже, когда они расставались, он предъявил ей счет за свою поспешно оскорбленную невинность. Впрочем, он тогда все хорошее редактировал до противоположности.

Роман продолжался два с половиной месяца. Конечно, мама обо всем узнала. «Ты понимаешь, что это ненадолго?» – спросила она Татьяну. «Конечно! – ответила Татьяна, не исключая, что вдруг навсегда. – Сколько ни будет – всё мое». «Ну-ну», – сказала мама. Но она истосковалась по любви для дочери не меньше самой дочери, поэтому лишь молилась о том, чтоб не узнали. Хотя формально он уже не был школьником, и восемнадцать исполнилось, но тем не менее.

Август был прекрасен. Потом стали съезжаться поступившие одноклассники и новые ребята. В сентябре он разрывался между ней и увлекательными хлопотами, которыми всегда полна сентябрьская жизнь первокурсника. Она очень ревновала его ко всем девочкам, все время старалась куда-то увезти, один раз даже в Загорск. Впечатление от поездки осталось смутное. Обоим казалось, что в электричке все на них смотрят и всё понимают, потом ему неожиданно почудились мамины московские знакомые, он убежал в соседний вагон и сидел там до самого Загорска. В лавре они и вовсе растерялись, потому что только здесь Татьяна сообразила, что, строго говоря, их связь не совсем моральна. Она не была уверена, что верит в Бога вот прямо так буквально, но «что-то там такое есть» никто не отменял.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
3 из 3