Букет незабудок

Позади Дениса загорелся яркий свет, и он сбился на полуслове. Мне пришлось выставить ладонь перед собой, чтобы защитить глаза, которые в полутьме салона не ожидали ничего подобного.

– Вот и они, – равнодушно сказал Дроздов.

– Кто «они», Денис?

– Те, кто отказался от силы.

* * *

– Вы перевозите людей? В этом?

Тысяча и одна теория обрывочно успела пронестись в моей голове после слов Дениса. Неужели тех, кто старается сдержать в себе волка, стая просто запирает и прячет подальше от чужих глаз? Но почему? Неужели их борьба так сложна, что они проводят всю жизнь, концентрируюсь только на том, чтобы оставаться человеком? Глупость какая-то. Так быть не может, просто не может. Но что, если эти люди сходят с ума в попытках противостоять природе, которая давно решила за них судьбу?

Мы выбрались из машины отца и смотрели на большой фургон, место которому давно обещано на свалке: даже в скупом свете я видела по краям капота обильные следы ржавчины. Стекла фар помутились от времени, и из-за этого свет казался желтее привычного, будто кто-то наложил на картинку фильтр в графическом редакторе. Мотор машины гудел, периодически прерываясь, заставляя себя через силу продолжать работать.

– Они давно уже не люди. И не оборотни тоже, – успел сказать Денис, прежде чем из постройки вышел отец.

Костя подошел к кабине водителя и обменялся парой фраз с доставщиком, после чего через открытое окно мужчина протянул отцу связку ключей. Приняв ее, Костя пошел разгружать фургон, подав знак рукой двум незнакомцам, которые тут же последовали за ним, толкая перед собой по утрамбованной папиной машиной колее тележки на массивных колесах. Я намеревалась пойти за ними и посмотреть на упомянутых зверей, но Денис придержал меня за локоть:

– Близко лучше не подходить. Тебе, во всяком случае.

– Почему это именно мне не стоит?

– Твой запах, – Денис кончиком указательного пальца мягко постучал по кончику своего носа. – Он слишком человеческий. Псы в любом случае тебя учуют и будут беспокойными после долгого пути, так что лучше не создавать опасных ситуаций.

Костя потянул дверь грузового отсека, и она с лязгом отворилась. Мужчины засуетились, переговариваясь между собой. Они действовали слаженно, насколько я могла видеть. Двое здоровяков вытащили наружу плотную металлическую пластину и закрепили ее вплотную к основанию грузового отсека фургона. Вскоре по ним стали спускать массивные клетки. Позади было слишком темно, чтобы рассмотреть, кто находится внутри, но по доносящемуся предупредительному рыку я подозревала, что привезли точно не чихуа-хуа.

Мужчины попарно сгружали клетки на платформы тележек – больше просто не помещалось. Когда мимо нас провезли первую, мне удалось увидеть зверей, что находились внутри. Этих чудовищ едва ли можно было назвать собаками. Один только размер лап чего стоил! Встреть я такую махину вживую на улице, инстинктивно бы обошла по краю дороги. Псы напоминали размером волков, вот только окрас казался неестественным, будто животных долго выводили для одомашнивания, скрещивая со зверями более сговорчивого характера. Но не так страшны были их размеры, как то, какими выглядели глаза: почти человеческие, они будто пытались заглянуть тебе в душу, чтобы докричаться с мольбой о помощи, когда разум давно позабыл, как произносить слова. Коричневый пес посмотрел на меня в упор своими серыми, почти стеклянными, точно от слез, глазами и тихо взвыл. Сама не знаю, зачем я сделала шаг навстречу существу, как оно тут же переменилось. В мгновение ока зверь бросился к краю клетки, сокращая расстояние между нами, и обнажил длинные хищные зубы, которые показались мне в разы больше тех, что я замечала у домашних собак. Из пасти раздавалось утробное рычание и стекала слюна.

– А ну тихо, я сказал! – властно скомандовал Костя, и зверь прижал к голове уши. Он тихо заскулил и отступил, стараясь держаться как можно ближе к земле.

– Она моя дочь, – мягче сообщил отец, и пес мельком глянул в мою сторону, будто понял сказанное, и мне стало не по себе.

Что, если собака и правда понимала отца? Дурацкая, невозможная мысль, и в то же время она так походила на правду.

Я считала, когда уговаривала маму завести в квартире кота, что людям свойственно додумывать за животных их повадки, примеряя к братьям меньшим человеческие черты, но что это лишь иллюзия. Сладкая, приятная иллюзия, которая дарила хозяевам новые эмоции. Куда легче выместить злость на собаке, что сгрызла дорогие новые туфли, думая, что это ее коварный план мести за недостаточно вкусный завтрак, чем разобраться, почему питомец испытывает стресс. Мы не только говорили на разных языках, но и мерили поступки друг друга по привычным и установленным нами же правилам, ни разу не спросив, а известно ли псу об этих правилах.

Даже когда я призвала нужные воспоминания и знания, у меня все равно сохранялось ложное чувство диалога между Костей и тем псом. Чтобы недоразумение не повторилось вновь, я отошла подальше, к самой стене здания, и продолжила наблюдать, как мужчины выгружают одну клетку за другой. Одинаковые клетки проезжали мимо меня и скрывались за распахнутой дверью псарни.

Костя придерживал, идя сбоку, последнюю клетку, а войдя в постройку, закрыл за собой дверь, строго-настрого велев нам с Денисом не заходить, пока он сам не позовет.

– Красивые, да? – спросил Денис осторожным тоном, когда мы вновь остались одни.

– Красивые, – машинально повторила за ним. – И одновременно жуткие. У каждой взгляд такой смышленый, будто человеческий.

Дроздов кивнул и снова притих, скрыв покрасневший от холода нос в вороте куртки. Он громко выдохнул ртом, стараясь поскорее согреть теплым воздухом лицо.

– Денис, – я позвала его, чувствуя, какой густой становилась тишина недосказанности. – Зачем оборотням собаки?

Он помолчал, уставившись в одну точку. Ответ не мог быть простым, иначе мой друг давно и легко все объяснил бы. Во всяком случае, хотя бы попытался. Но Денис молчал, не то надеясь, что вот-вот из-за стены донесется голос Кости, не то подбирая нужные слова. А может, и объяснять здесь было нечего, и просто я оказалась недостаточно умна, чтобы сопоставить два и два?

– С чего ты взяла, что перед тобой были собаки?

– Денис, ты же сам говорил, что это псарня, – я кивнула в сторону дома.

– Говорил.

– Если это называется псарней – а передо мной, без всяких сомнений, только что провезли около пятнадцати клеток не то с бродяжками, не то с очень плохо вычесанными маламутами – и дом здесь появился по некой договоренности с семьей Каримовых, то мой вопрос кажется вполне логичным. Разве нет?

Денис прислонился спиной к стене и широко расставил ноги, давая себе опору понадежнее. Он выглядел уставшим, и мои вопросы ему явно не нравились, вот только деться от них Дроздову было некуда.

– Ты увидела то, что хотела увидеть, а не то, чем это являлось на самом деле.

– И чем же это являлось на самом деле?

Денис посмотрел на меня измученным взглядом. Каждый вопрос надламывал сильнее его решимость.

– Тем, что заставит тебя задуматься.

Еще один уклончивый ответ.

– Над чем?

– Над всем, – Денис ухмыльнулся, и последние крохи моего терпения растворились вместе с паром от теплого дыхания.

– Странно, что ты не заметила, как похожи ваши глаза.

Челюсть больно свело от злости, и мне захотелось найти, куда ее направить, поэтому я не придумала ничего лучше, кроме как вернуть дарителю его подарок: то есть повернулась к Денису и хорошенько шлепнула раскрытой ладонью по плечу.

– Да чего из тебя приходится сегодня все вытягивать клещами?

– Да потому что не мне тебе все рассказывать! – крикнул Дроздов на меня в ответ и потер ударенное место.

Ладонь приятно гудела, но сильного облегчения это не принесло. Скорее наоборот, я разозлилась еще сильнее, а его молчание заставило меня захотеть ударить вновь.

В куртке стало жарко. Шарф неприятно прижимался к горлу. Я почувствовала это только сейчас, и мне начало казаться, что дышать стало тяжелее. Ткань, что еще недавно казалась приятной, ощущалась как неприятная и грубая. Желая освободиться, я принялась разматывать шарф, но когда и это не помогло, потянула за молнию и расстегнула до груди куртку.

– Эй, ты в порядке?

Я лишь кивнула и постаралась сосредоточиться на дыхании. Меня тянуло вниз, к холодному спасительному снегу, но я чувствовала, что здесь что-то не так.

– Не похоже, – Денис отпрянул от стены, подошел ко мне и положил руки на плечи. Они тяжелым грузом удерживали меня, и от этого стало только хуже.

– У-у-у, а с руками-то чего? – Денис присвистнул. – А говорила, что лечение доктора помогает.

– Что? – на последнем издыхании выдавила я.

– Да ты вот-вот обратишься.

– Что?

Из-за стены донесся многоголосый вой стройного хора. Голоса псов со звоном отдавались в моей голове.

По телу волнами накатывала дрожь, становясь все сильнее. Мои ноги затряслись, и я почувствовала, как сложно стало стоять, и прислонилась к стене, но и это не помогло: меня продолжало тянуть к земле.

– Константин! – громко позвал Денис, но ответа не последовало.

Я смотрела на него широко распахнутыми глазами, боясь, что, если моргну, Денис исчезнет и я останусь один на один с неизвестностью. Я злилась на него. Сильно злилась и ничего не могла с этим поделать. Казалось, меня должен был захлестывать страх, но куда более явно я ощущала горечь обиды оттого, что Денису было известно больше меня, но он избегал прямых ответов на вопросы, а они так были мне нужны.

– Константин! – Денис повторил попытку, но его голос тонул в пронзительном вое псов. Звери будто чувствовали, что происходит по ту сторону стены.

– Будет больно? – только и нашлась я спросить, не надеясь, что Денис действительно ответит. Он смотрел прямо мне в глаза новым, сочувствующим взглядом.

Денис понимал, через что я прохожу, но не пытался помочь. Он просто ничего не делал. Будь я на его месте, придумала бы хоть что-то. Я бы говорила и говорила, пока не устанет рот, лишь бы найти пару ободряющих слов. Показала бы на своем примере, что все не так страшно. Ответила, в конце концов, прямо на беспокоящие вопросы. Но нет, вместо этого он стоял и смотрел на меня, и из-за дрожи казалось, что передо мной стоит безвольный болванчик, мотающий головой, как автомобильная игрушка на каждой кочке.

Хотелось закричать. Высказать ему все, что я думаю о нем как о человеке, но именно в это мгновение Денис с силой ухватил меня за плечи и притянул к себе, что разожгло во мне еще больше возмущения.

– Пусти, – я попыталась вырваться из непрошеных объятий, но тело будто пронзило. Движения сковало, но вовсе не сильными руками, которые удерживали меня ниже плеч, а чем-то другим, расположенным внутри меня.

– Тише, Ася, – Денис медленно стал водить ладонью по моим волосам, прогоняя дрожь. – Тише.

Это разозлило меня так, что я до боли стиснула челюсть. Кожа его руки грубо цеплялась за каждый волос, и я готова была разорваться на тысячу мелких частей, лишь бы это прекратилось, но Денис продолжал.

Я хотела наговорить ему гадостей. Хотела причинить боль, лишь бы он оставил меня. Глупый, несмышленый мальчишка, играющий то во владельца тайного знания, то в героя.

– Я знаю, что ты сейчас злишься. Очень злишься. Но тебе нужно успокоиться, – сказал он мягко, будто я говорила вслух.

– Да ни черта ты не знаешь, – парировала я, но он продолжал медленно водить рукой, и эти прикосновения будто стали мягче, размереннее.

– Это говоришь не ты, – Денис прислонился своей головой к моей, даря мне еще больше нежности, и тогда я уловила, чем пахло от его кожи. Ноты бергамота со сладкой, как в свежезаваренном чае, мятой напомнили мне счастливые дни из детства, когда Костя оставлял меня в доме Дроздовых под чутким присмотром дяди Димы. Во время послеобеденного тихого часа только нам с Денисом разрешали оставаться на кухне и тихо играть в шахматы, пока другие дети спят. Дядя устраивался рядом и принимался читать газету, обязательно заварив предварительно термос с бергамотовым чаем и угощая нас. На дно стакана он всегда выкладывал несколько листиков сладкой мяты, которую, как я теперь понимаю, наверняка выращивала жена Дмитрия на заднем дворе семейного магазина.

Я смотрела во тьму леса, но видела перед собой лишь фрагменты воспоминаний о безмятежном счастливом времени, когда единственной моей проблемой было обыграть Дениса в шахматы. А ведь когда я вернулась в город, то едва его узнала. Память – ненадежный рассказчик, который любит со временем стирать даже те моменты, что способны отогреть душу посреди холодной зимы. Денис всегда выигрывал, когда мы играли. Он вдумчиво рассматривал фигуры на доске, прежде чем сделать ход, а я старалась сбить его с мысли, расспрашивая о ком-нибудь из ребят или без умолку рассказывая истории о маме с папой. Порой выдуманные.

В детстве я была той еще болтушкой и пользовалась подвернувшимся моментом как могла. Все изменилось лишь в школе, когда одноклассники начали меня сторониться, воспринимая желание поболтать назойливым и скучным. Большинство меня избегало, а местные задиры, как хищники, только и ждали, когда от стада отстанет самая слабая особь, чтобы наконец нанести удар. Именно поэтому я и научилась не говорить лишний раз о простых вещах с малознакомыми людьми. Хорошо, что в Ксертони все складывалось иначе. Здесь меня любили. Здесь мне помогали.

При мысли о ребятах мне стало внутри теплее и спокойнее. Я не была одна. Объятия Дениса перестали давить, а его близость раздражать. Он друг, который, несмотря на пройденные годы, вновь был рядом, а я продолжала его отталкивать за то, что он не давал ответов, которые были мне нужны.

– Почему ты не мог просто мне все рассказать? – наконец произнесла я спокойнее, снимая груз со своего сердца.

– Разве я имею право? Ася, я не часть твоей семьи. – Мне захотелось обвить руками Дениса за талию и раствориться в успокаивающей мягкости его куртки. – Я всего лишь чужак, который наблюдает за всем со стороны. Отец должен сам объяснить, ради чего тебя сюда привез.

– Было бы легче поговорить обо всем со своим сверстником, чем с папой.

Вой псов затих.

Рука Дениса в очередной раз скользнула по моей голове, а затем пошла ниже и остановилась на плече. Он обнимал меня и медленно покачивал из стороны в сторону, будто убаюкивая. Двигаясь в такт с ним, я поняла, что дрожь отступила, и закрыла глаза, наслаждаясь наступившим спокойствием.

– Ответь мне хотя бы на что-то. Для меня это важно. Правда.

Денис медленно вдохнул и звучно выдохнул, и мне показалось, что он вот-вот уступит. Не хватало только еще немного подтолкнуть.

– Пожалуйста, – добавила я и понадеялась, что этого хватит.

– Ладно, – все же сказал он, и я приободрилась. – Но я отвечу только на один вопрос.

Один вопрос лучше, чем ничего. Выбирать нужно было с умом, и я не знала, что беспокоит меня больше.

– Зачем оборотням понадобилась псарня?

Денис помолчал, и внутри меня успело зародиться сомнение, что я дождусь ответа, когда вдруг Дроздов все же заговорил:

– Псарня нужна оборотням затем, чтобы заботиться о тех, кому больше не стать человеком.

Я тут же открыла вновь глаза, не веря в услышанное, и отстранилась. В этот раз Денис не стал меня удерживать.

– Большинство из них, как и ты, – продолжил он, – решили никогда не давать волю зверю внутри. В отличие от вампиров, оборотни не черпают свою силу из естественной, природной силы земли, как это изначально задумывали ведьмы[1]. Наша связь к наследию предков устанавливается через духов первых оборотней. Те, кто обрел связь с одним из них, навсегда становятся связаны. Рано или поздно вы притираетесь друг к другу. Учитесь жить сообща, как я и моя волчица. Но не все готовы даже попытаться. Многие, как ты, пытаются заглушить зверя внутри и расплачиваются за это.

Денис сделал паузу, давая мне возможность переварить услышанное, но я не находила слов. Узнать, что все мои надежды были не устойчивее карточного домика, было настоящим испытанием. Мерзкое чувство об иллюзии выбора больно ударило по настроению, призывая опустить руки и перестать пытаться все изменить: об обычной жизни и уж тем более о поступлении в институт не могло быть и речи, пока я такая.

Но в то же время я поймала себя на мысли, что Косте как-то удавалось жить обычной жизнью. Отучиться на профессию, устроиться на работу и даже завести семью. Я была прямым доказательством того, что у отца получалось совмещать две разные стороны своей жизни. Однако проблема была такой же явной, как и мое существование: Костя справлялся не безупречно.

От семьи у него осталась только дочь, а работа множила проблемы, заставляя отца удерживать хрупкую дистанцию между обычными горожанами и оборотной стороной Ксертони.

Был ли отец на самом деле счастлив, выбрав путь наименьшего сопротивления зверю, я не знала, но причины думать об обратном у меня были.

Стоило вспомнить отца, как дверь псарни со скрипом отворилась, и Костя, критически осмотрев мое перепуганное лицо, бросил на Дениса взгляд, полный гнева.

– Что ты ей сказал?

– Что должен был, – стыдливо ответил он и отвел взгляд к снегу под ногами. – Вы и сами знаете Асю. От нее так просто не отделаешься, а вы там так долго копошились.

– Хотел бы побыстрее отделаться, мог зайти и помочь.

– Ну да, – насмешливо протянул Денис. – А Ася, разумеется, без проблем бы осталась сидеть в машине и не пошла за нами.

– Справедливо, – отец тяжело вздохнул и толкнул дверь от себя, раскрывая пошире. – Давайте проходите.

Денис шустро прошел мимо отца и скрылся в темноте комнаты. Я же побоялась переступить порог и замерла в дверях. Отец заметил мое смятение и постарался приободрить в свойственной ему манере: то есть слегка улыбнулся и молча кивнул. Я продвигалась вглубь помещения, мягко ступая с пятки на носок. Основной источник света оказался в самом конце комнаты. Лампа нависала над зоной, очерченной достающим Денису до пояса забором из толстых досок. Я подозревала, что именно в эту зону и выпустили новых подопечных.

Внутри было тепло и пахло влажным сеном, кубы которого громоздились вдоль стены по правую руку от меня. Здесь не было мебели и почти не было вещей, из-за чего пространство казалось обманчиво-пустым. Костя шел позади меня, давая осмотреться, но, говоря откровенно, я понимала, что самое главное ожидает меня в конце. С каждым шагом я неумолимо к этому приближалась, совсем не готовая столкнуться с новой действительностью. Одно дело – смотреть на животных в клетках, другое – знать, что они когда-то ничем не отличались от меня.

Мне оставалось сделать пару шагов, чтобы поравняться с Денисом, но я остановилась в нерешительности. Уже с этого расстояния я могла полностью увидеть пару псов, которых из-за расцветки легко приняла бы за типичных хаски, если бы встретила на улице. Один из них свернулся калачиком у самой стены, а второй лежал рядом. Стоило мне обратить на них внимание, как одна из собак, с шерстью коричневого оттенка, подняла голову и посмотрела в нашу сторону. Взгляд ее был настолько пронзительным, что мне стало не по себе. Какое-то немое узнавание читалось в серых глазах, и я поняла, что это тот же пес, который ранее бросился на меня.

Денис протянул мне раскрытую ладонь в ожидании, но я боялась подойти вновь слишком близко и спровоцировать зверей.

– Уже бояться нечего, ступай. Они не смогут до тебя дотянуться, – приободрил Костя, но забор не вызывал во мне доверия.

– Между брусьев будет несложно просунуть голову.

– Впереди еще металлическая сетка, – сказал Денис, и тогда я присмотрелась. Сеть с крупными ячейками действительно тянулась по всему периметру забора, усложняя псам задачу не то сбежать, не то приблизиться в случае, если внутри окажется кто-то чужой.

Только тогда я вложила свою ладонь в руку Дениса, и он подбадривающе пожал ее, прибавляя мне решимости.

– Они такие огромные, – я рассматривала псов, стараясь ни с кем больше не пересекаться взглядом на всякий случай. – Вы уверены, что они никогда больше не смогут стать людьми?

Костя облокотился сверху о забор, и я в ужасе посмотрела него, переживая, что этот жест может оказаться очень опасным, но отец даже бровью не повел. От позы веяло силой и уверенностью в себе, точно папа давно смирился с нависшей над его головой опасностью и встречал ее буднично, почти цинично.

– Видишь вон того, у стены, который на улице бросился на тебя? Знакомься, это твой дед – Светозар.

– Но ведь бабушка говорила, что…

– Что он умер, да, – закончил отец за меня. – В наших семьях всегда так говорят непосвященным. Это проще. Для всех.

– Если мне почти восемнадцать, а дед условно «умер» еще до моего рождения, то, получается, он живет в этой форме уже столько? Лет двадцать?

Костя кивнул:

– Около того, да. Скорее даже чуть больше. Твоя мать оканчивала первый курс, когда это произошло. Наш роман только начинался, несмотря на все запреты. Мы были осторожны, насколько могли, и старались не попадаться лишний раз никому на глаза, крадя друг у друга поцелуи в тени деревьев и на квартирниках друзей. Обо всем знали разве только приближенные, вроде подруг твоей мамы в ту пору, но новость все же дошла и до родни. Тут-то и начались проблемы.

Денис сильнее сжал мою руку, будто прекрасно зная, чем закончится эта история, и призывая найти в себе силу дослушать до конца.

– Понимаешь, времена были неспокойные. Оборотней приравнивали тогда к паразитам наравне со слабокровными вампирами. Только своим существованием подобные нам вытягивали силу из земли, постепенно иссушая запасы магии, и ничего не возвращали взамен. Но мы и сделать с этим ничего не могли, потому что никогда не были колдунами. Элементарно не знали, как подчинить себе окружающее пространство и заставить его меняться под нашей волей. Другое же дело – ведьмы. Твой дед как-то узнал обо мне и твоей матери, но ничего говорить не стал. Даже разлучить не попробовал или устроить серьезный разговор, хотя, признаюсь честно, от отца это было бы ожидаемо – слишком тяжелым характером он обладал. Только бабка твоя его и выносила, а со мной он то и дело сцеплялся, но речь не о том.

Я прекрасно понимала, чем закончились отношения мамы и папы. Ожидать счастливого конца от Костиного рассказа было глупо, но в то же время смутно уловимая надежда, что хотя бы тогда, давным-давно, родители успели прикоснуться к счастью, ободряла.

– Твой дед рискнул всем, включая свою жизнь, лишь бы у нас с твоей матерью появился шанс, – Костя вымученно улыбнулся. – Лишь бы у тебя появился шанс. Ему удалось невозможное: заручившись поддержкой местного ковена, он провел ритуал, чтобы отвязать весь род от главного источника магии, тем самым остановив охоту ведьм за стаей. Он думал, что вместе с магией уйдет и сама сущность волка, но ошибался. Твой дед был альфой, был сильнейшим. Он израсходовал не только всю накопленную силу, но и обманом привел на ритуал других, замаскировав событие под шабаш в честь начала лета. Изменения наступили не сразу: магия постепенно возвращалась в мир, делая нас смертными, более хрупкими. Мы по-прежнему медленнее стареем, а многие болезни обходят нас стороной, но это уже не те вершины, которые были доступны для оборотней ранее. Твой дед думал, что никому из нас больше не придется обращаться и мы заживем обычной, нормальной, по его мнению, жизнью.

Коричневый пес сел и внимательно принялся наблюдать за отцом.

– Он перестал обращаться. Предал самого себя и убеждал других, что со временем сила канет в Лету. Другие по привычке слушали его, как своего вожака, брали пример. – Костя вытянул вперед руку и размашистым жестом указал на весь вольер. – И вот к чему это их привело. Они отвернулись от своей природы. Предали ее, пытались подавить, но оказалось, что чем сильнее зверя внутри мы душим, тем яростнее он бьется, пытаясь выбраться на свободу. Почти все псы из тех, что ты сейчас видишь, живут в этом облике уже около двадцати лет и напоминают другим, почему отказываться от судьбы бесполезно.

– Нельзя подчинить зверя, которой рожден укротить самого тебя, – эхом отозвался Денис, когда отец закончил объяснение.

Я молча смотрела на животных, которых не знала, как теперь правильно называть: собаками, оборотнями или бывшими людьми, – и думала, сколько человеческого в них осталось за прошедшие двадцать лет. Был ли мой дедушка до сих пор моим дедушкой? У Кости был к этим существам свой, непонятный мне подход, со стороны походивший больше на отношения хозяина и собаки. Я хотела вспомнить, изменился ли взгляд Светозара, когда отец сказал, что я его внучка, но в страхе даже не обратила внимания. Ответ теперь было не узнать, а значит, никаких зацепок, чтобы понять, насколько Светозар оставался в своем уме, у меня нет.

Денис принялся поглаживать мою руку большим пальцем, отвлекая от тяжелых дум.