Страна, которую придумал я. Или которая придумала меня

Словно услышав мои мысли, Ольга резко меняет тон. Теперь она с увлечением рассказывает о знаменитых вятчанах – художниках Васнецовых, о старинных храмах и купеческих домах, о ремёслах и промыслах, которыми испокон веку славилась Вятская земля.

Мы гуляем по тихим зелёным улочкам, любуемся деревянным кружевом наличников, вдыхаем свежий воздух с реки. И постепенно я начинаю чувствовать душу этого города – неторопливую, мудрую, устремлённую в вечность. Да, в истории Вятки-Кирова были и страшные страницы. Но было и много хорошего, достойного. Было то, чем город может по праву гордиться.

На прощание Ольга приглашает меня на набережную Грина – ещё одно знаковое место, связанное с именем знаменитого писателя-романтика. Мы сидим на берегу, смотрим, как солнце садится за реку. И моя спутница, улыбаясь, говорит:

– Знаешь, легенды легендами, а главное в нашем городе – это люди. Добрые, душевные, гостеприимные. У нас тут половина друг другу родня, все друг за друга горой стоят. Может, потому и страшилки всякие сочиняют – чтоб чужаков пугать, а самим теснее держаться. Такой вот у нас менталитет, вятский.

Я киваю, соглашаясь. И невольно вспоминаю разговоры, которые слышал сегодня на улицах, в кафе, в магазинах. Неторопливые, обстоятельные, с особым распевным говорком. Разговоры, в которых сквозит искренняя забота друг о друге, готовность помочь, поддержать.

Припоминаю, как в одной из лавок продавщица долго и подробно объясняла бабушке, какие травы лучше заварить от простуды. Как в автобусе парень уступил место женщине с тяжёлыми сумками. Как в парке дедушка учил внука запускать кораблик…

И через эти бытовые, вроде бы незначительные сценки вдруг проступает главное. То самое, о чем говорила Ольга – душа города, его подлинная суть. Суть, которая не в мрачных легендах и страшных сказках. А в людях – простых, добрых, отзывчивых. В их отношении друг к другу, к жизни, к миру.

Может, поэтому здесь, в Кирове, на меня снизошло какое-то удивительное умиротворение. Словно я прикоснулся к чему-то очень правильному, очень настоящему. К извечным, неподвластным времени ценностям – любви, состраданию, взаимовыручке.

И подумалось вдруг: а ведь это и есть главное лекарство от любой боли, от любых потерь. Не замыкаться в себе, не уходить в горечь и уныние. А снова и снова обращаться к людям, к жизни. Находить точки соприкосновения, учиться понимать и принимать. И через эту связь с другими – исцелять свою израненную душу.

Наверное, именно за этой мудростью я и приехал в Киров. Сам того не осознавая, искал встречи с чем-то подлинным, глубинным. С чем-то, что поможет вынырнуть из омута скорби, вдохнуть полной грудью.

И город откликнулся. Протянул мне руку – незримо, неощутимо. Через своих жителей, через их самобытный уклад, через сам свой дух – неторопливый, добрый, сострадающий.

Теперь я понимаю, что нигде эта рука не отпустит меня насовсем. Что где-то в глубине души я навсегда сохраню частичку Вятки – как оберег, как напоминание о главном. О том, что жизнь – она всегда сильнее смерти. Что люди – они всегда важнее всех страхов и предрассудков. И что наше спасение, наше исцеление – в единении, а не в одиночестве.

Глава 38. Город-шкатулка, город-матрешка.

И вот я в Самаре. Городе, который, казалось бы, знаю вдоль и поперёк. Сколько раз бывал здесь по делам, столько же проносился мимо, не удостаивая особым вниманием. Ну что может быть интересного в этом типичном миллионнике? Но, видно, пришло время взглянуть на него свежим взглядом, глазами не занятого делами человека, а просто путника, ищущего сокровенную суть.

А началось всё со звонка моего старого коллеги Максима, коренного самарца.

– Здорово, бродяга! Опять в наши палестины? Слушай, а давай-ка ты в этот раз город с другого ракурса охватишь? Не как бизнесмен, а как первооткрыватель. Замутим тебе экскурсию по самарским фишкам, культурный код по полной раскроем. Как тебе такой замут?

Идея показалась сперва дикой, но и заманчивой. А почему бы и нет? Почему не посмотреть на Самару иначе, сквозь призму легенд, историй, того неуловимого духа, что превращает город из точки на карте в нечто большее? Эх, была не была! И вот я уже на месте.

Макс встречает на вокзале, обнимает по-братски:

– Ну здорово, покоритель городов и весей! Готов к культурному десанту?

– Погнали уже, показывай свои самарские диковины! – смеюсь в ответ.

И понеслось! Максим ведет меня на главную самарскую жемчужину – набережную. Самую длинную речную набережную России, на минуточку!

– Глянь, какая красотища! – разводит он руками. – А знаешь, кто ее проектировал? Шошин, ученик самого Щусева! Московский архитектор, между прочим. Вот так к нам, провинциалам, столичные гении на поклон приезжали.

Гуляем не спеша, любуемся волжскими просторами. Максим увлеченно делится самарскими рекордами:

– Ты в курсе, что у нас самое массовое в мире восхождение Дедов Морозов было? Больше тысячи бородачей собралось! А бункер Сталина – он вообще самый глубокий. А еще у нас единственный в мире памятник бурлаку стоит. Тому самому, которого Репин рисовал.

– Да ладно! Репин тоже у вас бывал?

– А то! Он с Васильевым нашим дружил, пейзажистом. Частенько к нему в гости наведывался, Волгой вдохновлялся. Самара ж город художников испокон веку. Богема!

Слушаю приятеля и начинаю иначе улавливать особый ритм этого города. Свободный и лихой, как удалая волжская песня. С размахом купеческих гуляний и дерзостью рок-н-ролльного драйва.

Гуляем по старым самарским кварталам, и Максим продолжает погружать меня в самарские секреты:

– Видал, какие дома стоят? Чистый модерн! Тут тебе и Шехтель, и Зеленко наследили – светила!

– А вон, знаменитый дом Курлиной. Сто лет назад тут миллионерша жила, мукомольный комбинат держала. Шикарные балы закатывала, весь высший свет у неё собирался. А рядом – обычные избы покосившиеся. Контрасты, как они есть.

– А вон, гляди, типичный самарский дворик. Все как положено: палисадник, турник и бабульки на лавочке. Прям общежитие под открытым небом. Самарцы ж душевный народ, компанейский.

– Слушай, а ты часом не историк? Столько всего знаешь!

– Не, историки – это которые пыльные фолианты изучают. А я любитель-энтузиаст. Мне сам процесс докапывания до истины в кайф. О, кстати, ты в курсе, что первый космонавт Земли отсюда стартовал?

–Чего?! Гагарин что ли?

–Ну, почти. Ракету-то для него в Самаре собирали, на заводе «Прогресс». И во время войны, знаешь, какая движуха тут была? Все Ил-2, штурмовики которые фрицев месили, на куйбышевских заводах клепали. Недаром второй столицей были. Принимали эвакуированных – театры, заводы, всю культурную и техническую элиту. Шостакович, например, свою знаменитую 7-ю симфонию, Ленинградскую, первый раз именно в нашем оперном театре играл. Во как!

– А какие здесь легенды ходят – закачаешься! Про подземный тоннель под Волгой, который аж два берега соединяет. То ли пленные немцы его строили, то ли ещё при Екатерине заложили. Сокровища Степана Разина в нём спрятаны, говорят. Или склады секретные. А может, и вовсе – проход в параллельный мир.

– И про таинственных подземных старцев легенды есть. Будто жили они в пещерах под Жигулёвскими горами, мудростью обладали недюжинной. То одинокому путнику дорогу укажут, то зверя дикого отведут. А то и вовсе – от разбойников защитят. Колдовской силой владели.

Бредёшь по Самаре, слушаешь эти россказни, и понимаешь – вот она, душа города. Многогранная, неоднозначная, как палимпсест – следы разных эпох в себе хранящая. Тут тебе и купеческий размах, и советский энтузиазм, и древние легенды волжские.

И во всём этом – самарцы. Люди с характером, с огоньком в глазах. Умеющие работать и веселиться, красиво жить и за правду стоять. Может, поэтому их город таким разным выходит, таким живым и настоящим.

Из россыпи историй и фактов передо мной постепенно проступает новый объемный образ Самары. Неоднозначной, яркой, цепляющей за живое. Город-шкатулка с секретом, город-матрешка. Где за парадным фасадом скрывается сокровенная глубина и самобытность.

Мы колесим по городу до сумерек, не в силах расстаться с его чарами. Вслушиваемся в говор прохожих – мягкий, распевный, с волжской протяжностью. Всматриваемся в лица – открытые, добродушные, светящиеся особым внутренним светом.

-Знаешь, Макс, не ожидал от Самары такого! Столько еще всего нового, любопытного и самобытного. Как будто город с другой стороны открылся.

Друг лишь лукаво посмеивается в ответ:

–Дык, в том-то и фокус! У каждого своя Самара. Кому-то изысканная дама, кому-то лихая купчиха. А кому и вовсе хранительница древних тайн. Главное – научиться слышать ее, впускать в сердце. Тогда она тебе ого-го какие секреты приоткроет!

Может, так действует особая самарская магия? Ведь недаром считается, что на волжских берегах легко загадывать желания. Мол, Волга-матушка всё сбывает, всех привечает.

Неужели так бывает? Неужели город, знакомый до последнего переулка, способен вот так разбудить сердце? Стряхнуть пыль привычки и рутины?

А ведь и правда – в Самаре всё не так, как я думал. И старинные купеческие особняки хранят вовсе не скуку и чопорность, а мечту о дальних странствиях, о приключениях за волжским поворотом. И сталинская архитектура дышит не казённым официозом, а романтикой первых пятилеток, бесшабашной удалью комсомольских строек.

Макс, конечно, прав. С Самарой нужно уметь общаться, вступать в особый задушевный диалог. Тогда и город тебе больше откроется, и ты сам. Потому что места, как и люди – в общении познаются.

Глава 39. О дружбе и друзьях

Друзья… Как много в этом слове – для сердца русского слилось!

Как много в нём – отозвалось…

Да простят меня классики за вольное обращение с бессмертными строками. Но уж больно тема животрепещущая, наболевшая. О дружбе, о друзьях – разве ж это не вечный сюжет, не из тех, что заслуживают высокого слога?

Вот и я, как всякий мыслящий человек, не могу пройти мимо. Тем более – на таком переломе жизненном, в странствии дальнем. Ведь что греха таить – были годы, когда я о друзьях… не то чтоб не думал – но как-то не замечал, что ли. Всё дела, заботы, круговорот событий. А друзья – они ж всегда рядом, они никуда не денутся, правда?

Ох, наивный… Это теперь-то я понимаю – ничто в жизни не дается раз и навсегда. Ни здоровье, ни любовь, ни, уж конечно, дружба. Всё хрупко, всё – подвержено ветрам времени, ударам судьбы.

Сколько раз уже бывало – вроде крепка дружба мужская, вроде спаяны накрепко. А годы летят – и всё меньше общего, всё реже встречи. То семьи, то карьеры – поди урви время на душевный разговор, на то, чтоб плечом к плечу постоять, глаза в глаза посмотреть.

А ведь как нужно это! Может, даже – необходимо. Чтоб не зачерстветь душой, не потерять себя в этой гонке жизненной. Друзья – они ведь как маяки в океане бытия. Напомнят, окликнут, от ошибок уберегут.

Да что там – они сама жизнь и есть! Не будь друзей – разве ж мыслимо счастье человеческое? Разве возможно – хоть на миг ощутить полноту бытия, жар сердца?

Ведь семья – она, конечно, свята. Но… как бы это сказать… Предначертана, что ли. А друзей-то мы сами выбираем! По зову души, по созвучию сердец. И в этом – особая ценность, неповторимый смысл.

Недаром же говорят – друг познаётся в беде. В радости-то каждый рад гульнуть, разделить веселье. А вот в час невзгод, в минуту горькую – тут-то и проверяется крепость уз дружеских.

Сколько раз и на моем веку бывало – казалось, всё, край, тупик. Ни сил нет, ни веры, ни надежды. А друг возьмёт и протянет руку. Слово скажет – простое, а такое нужное! Взглядом обласкает – и всё, отступает тьма, распрямляются плечи.

Вот она, дружба истинная – не фальшь, не лицемерие. Не расчёт – мол, ты мне, я тебе. А бескорыстие полное, самоотдача. Разве ж такое забудешь? Разве ж не пронесёшь через года – как величайшую драгоценность, как благословение судьбы?

И ведь что удивительно – познав однажды вкус дружбы настоящей, уже не можешь довольствоваться малым. Душа-то прозрела, сердце зрячим стало! Теперь подавай ей – общения искреннего, доверия безусловного. Не каждый выдержит такую планку, не всякий рискнёт так – нараспашку, без оглядки…

Но те, кто рискнут – о, это воистину братья по духу! Соратники, сподвижники – на всю жизнь, до последнего вздоха. С ними – хоть в разведку, хоть в космос. С ними – и беда не горе, и радость – вдесятеро слаще.

Вот и сейчас – сколько уже вёрст отмахал, сколько впечатлений новых! А всё равно – тянет поделиться, обсудить. Не с кем попало – с близкими, родными. Чтобы вместе – удивляться, грустить, смеяться. На одной волне – чувствовать, мыслить…

Да и как иначе? Ведь путешествие – это ж всегда открытие. Внешнего мира – и своего, потаённого. А открытие – штука пугающая, будоражащая. Тут без поддержки – никак, тут одному – страшно. То ли дело – когда знаешь, что есть те, кто поймёт. Кто в любой миг – обогреет участием, мудростью поделится.

И благодаря им, этим якорям нерушимым – плывёшь себе по волнам бытия. То нежишься под солнцем удачи, то укрываешься от невзгод под зонтом дружеского тепла. Но всегда – полной грудью дышишь, во весь голос слова любви и признательности говоришь.

Ах, друзья мои, други верные! Да будет наша дружба – вечной, нерасторжимой. Чтоб ни года, ни расстояния не властны были над ней. Чтоб всегда – глаза в глаза, рука в руке. На одной частоте – ум и сердце.

Может, наивно это, может, старомодно. Но как есть – так и говорю, от души. Потому что знаю – нет в жизни ценности большей, чем узы дружбы. Любовь – воспламеняет, работа – возносит. Но только дружба – даёт почву под ногами, опору несгибаемую.

И даже если порой – трещит по швам мироздание, рушатся надежды – друзья помогут устоять. Плечом к плечу, спина к спине – одолеем и это. А после, перемотав раны – снова в путь, снова к неизведанному.

Теперь-то я твёрдо знаю – какая бы даль ни манила, какие бы миражи ни звали – всё преодолимо, покуда есть друзья. Удивительная это сила – дружба. Незаметная в будни, проявляется в миг роковой. И вдруг оказывается – не так уж ты одинок в этом мире, не так беспомощен, как казалось.

Ведь где найти спасительный круг в бушующем житейском море? Где черпать силы – плыть и не сдаваться? Только в дружбе, только в тех бесценных сердцах, которые бьются в унисон твоему.

С ними – не страшны ни бури, ни штормы. С ними – по плечу и невозможное. Потому что вместе – вы сила, вместе – стихия несокрушимая.

Не потому ли с давних пор красной нитью тема дружбы в искусстве, в литературе? Сколько великих умов пыталось разгадать этот феномен, докопаться до самой сути! И у каждого – свои открытия, свой взгляд пронзительный.

Вот Экзюпери говорит: «Единственная настоящая роскошь – это роскошь человеческого общения». Как же он прав, этот мудрый летчик! Разве сравнить богатства мира – с богатством дружеского участия, понимания?

А Сент-Экзюпери вторит Хемингуэй: «Самый большой грех – предательство друга». И снова – в самую точку, снова – истина непреложная. Ведь предать друга – всё равно что себя предать, от лучшего в себе отречься.

О дружбе писали и философы, и поэты. Каждый по-своему пытался ухватить её суть, передать магию этой связи душевной. Но сходились в одном – нет ничего важнее, нет ничего светлее.

И я, право, с ними согласен всей душой. Ведь мало того, что друзья спасают, поддерживают. Они ещё и делают нас – лучше, чище, благороднее. Рядом с ними – стыдно быть мелким, стыдно поддаваться слабостям.

Они – как компас нравственный, как мерило совести. Даже если порой их суждения – суровы, даже если правда – горька. Зато с ними не заблудишься, не собьёшься с верного пути.

А ещё друзья – они как зеркало души. Смотришь на них – и видишь своё отражение. Всё самое сокровенное, всё то, что и себе боишься порой признать. Но в их глазах – нет осуждения, только поддержка, только вера.

И веришь в себя – заново, по-новому. И чувствуешь – крылья за спиной, и силы прибывают. И весь мир – он теперь как на ладони, он весь – твой, покуда рядом друзья.

Так давайте же – ценить этот дар бесценный, оберегать его как зеницу ока. Не предавать – ни словом, ни делом, ни помыслом. Всегда быть достойными – той высоты доверия, на которую нас возносит дружба.

Чтобы потом, оглядываясь назад – ни о чём не жалеть. Чтобы знать – ты жил не зря, ты прошёл этот путь – с честью, с открытым сердцем. И главное – не в одиночку, а рука об руку с теми, кто всегда будет частью тебя.

Глава 40. Встреча со свидетелем эпохи

Город будто дышит историей. Каждый камень мостовых, каждый уютный дворик, каждая старинная улочка – все это немые свидетели судеб людей, дел давно минувших дней. Но как же мало мы, в суете повседневной, об этом задумываемся! Спешим по своим делам, не видя, не чувствуя этого величия прошлого…

И вдруг – словно озарение. Случайная встреча, которая переворачивает все. Заставляет остановиться, вглядеться, задуматься. Встреча с живой легендой, с человеком, который не просто видел историю – он ее творил. Своими руками, своим трудом, своим непреклонным духом.

Его зовут Иван Сергеевич. Ему 95. Но разве дашь их этому подтянутому, живому, с лукавым огоньком в глазах старику? А когда он начинает говорить – годы и вовсе будто испаряются. И ты уже не здесь, не в этом парке на скамейке – ты там, в суровом, легендарном сорок первом…

"Тогда все по-другому было, – не спеша начинает Иван Сергеевич. Голос его звучит негромко, но в нем столько силы, столько достоинства! – Жили тяжело, но дружно. А как война грянула – так вообще все будто одной семьей стали. Куйбышев-то в те годы, почитай, второй столицей был. Сюда и правительство, и заводы эвакуировали. Представляешь, как город преобразился? В два раза считай население выросло!"

Я слушаю, затаив дыхание. Передо мной будто наяву встают картины тех огненных лет. Бесконечные эшелоны, везущие на восток станки, оборудование. Люди, сутками не выходящие из цехов. Плакаты "Все для фронта, все для Победы!"И над всем этим – железная, несгибаемая воля: выстоять, ковать оружие, бить врага!

"А уж работы сколько прибавилось – страсть! – с жаром продолжает Иван Сергеевич. В глазах его вспыхивают озорные молодые искорки. – Принимали эшелоны с оборудованием, с людьми. Размещать всех надо, заводы строить, производство налаживать. И ведь все понимали – фронту нужно, для победы стараемся. По 12 часов, а то и боле у станков стояли. На износ пахали, сил своих не щадя…"

Голос старика крепнет, набирает силу. Он говорит – а перед моим мысленным взором проносятся люди, лица, события. Вот они, куйбышевцы – в промасленных спецовках, с усталыми, но непреклонными глазами. Их руки покрыты мозолями, но сжимают инструмент твердо, уверенно. От них веет могучей силой – силой трудового тыла, что ковал Победу не меньше, чем бойцы на передовой!

"А еще ж и бомбоубежища строили, и противотанковые рвы копали, – не умолкает Иван Сергеевич. – Это ж на случай, если немец прорвется. Даром что ль город запасной столицей был? Тут и ставка, и генштаб, и все посольства. Так что на нас, куйбышевцах, двойная ответственность лежала. И за тыл, и за фронт!"

Я киваю, не смея перебивать. Да уж, не позавидуешь ноше, что легла тогда на плечи горожан! Это ж какую силу духа надо было иметь, чтоб и производство тянуть, и столичные функции выполнять, и в любой миг к обороне быть готовыми!

Старик ненадолго умолкает, будто погружаясь в воспоминания. А я сижу рядом, боясь лишним словом, жестом этот момент истины нарушить. Это ж надо – живой свидетель тех грозных лет! Человек, который вот так просто, без пафоса и громких слов, приоткрывает мне дверь в то героическое прошлое…

"Ты вот про парад спрашивал, – вдруг подхватывает Иван Сергеевич. Лицо его освещается мягкой, светлой улыбкой. – Как не помнить! Такое разве забудешь? Это ж гордость была, символ несгибаемости нашей! 7 ноября, в самый разгар боев под Москвой. Мороз лютый, а на площади войска! Мощь, сила несокрушимая! И всем врагам как знак – не сломить нас, не поставить на колени!"

Он говорит – а я прямо вижу эту площадь, залитую ярким морозным солнцем. Вижу шеренги бойцов – суровые, мужественные лица. Вижу танки, кавалерию, грозные легендарные "Катюши"… И понимаю вдруг со всей ясностью – вот оно, торжество русского духа! Вот она, та самая непобедимая сила, что сломала хребет фашистскому зверю!

"Я тогда пацаном совсем был, а как сейчас помню – штурмовики над головой, Ил-2 наши любимые, – продолжает меж тем Иван Сергеевич. – «Черной смертью» их фрицы прозвали. И танки на параде были, и кавалерия. И все потом – прямо на фронт. У нас, в Куйбышеве, только перед боем и передохнули…"

Столько горечи и столько любви в этих словах! Горечи – от осознания цены, заплаченной нашим народом за Победу. Любви – к тем героям, что грудью встали на защиту Родины. Не щадя живота, не думая о наградах. Просто потому, что не могли иначе…

"А какой подъем после был, какая гордость – нет, не описать! – в глазах старика блестят слезы. Но он улыбается – светло, вдохновенно. – Тут ведь и Шостакович симфонию свою написал, прямо про это время, про стойкость нашу. Как немец ни наседал, ни бомбил – а мы все одно устояли, отбились! И этот парад – он ведь тоже наш вклад был. Весточка фронту – держитесь, мы с вами! Победа будет за нами!"

Иван Сергеевич замолкает. И я молчу, переполненный эмоциями. Как это все живо, ярко – будто и не было меж нами целой пропасти лет! Будто сам, вот сейчас, побывал там, в том огненном и грозном времени…

Мы сидим рядом, рука об руку. Старик и юноша. Поколение победителей и поколение наследников. Связанные незримой, но прочной нитью – памятью, бесконечным уважением, единой любовью к Отчизне.

Я знаю – мне выпало огромное счастье, бесценный дар. Встретить такого человека, услышать такую исповедь. Теперь этот огонь зажжен и в моем сердце. Огонь гордости, огонь непреклонной веры в свою страну, свой народ.

Спасибо тебе, Иван Сергеевич! Спасибо за то, что поделился со мной самым сокровенным. За то, что и через года сумел передать это чувство сопричастности великой истории, великой Победе.

Мы прощаемся тепло, по-родственному. Расходимся – каждый в свой век, в свою жизнь. Но я знаю – частичка той эпохи, того несгибаемого духа теперь всегда со мной.

Буду ли и я так же стоек перед лицом испытаний? Смогу ли так же, до последнего вздоха быть верным своей Родине? Время покажет…

Глава 41. Третья столица

Дорога до Казани всегда была для меня больше, чем просто путешествие. Это своего рода ритуал, священнодействие – так глубоко погружаешься в историю этого удивительного края, в самую суть его мифов и преданий.

Вот и сейчас, глядя в окно автобуса, невольно вспоминаю легенду о возникновении этого города. Говорят, давным-давно хан Алтынбек повелел своим племянникам Казану и Кашану отыскать место для новой столицы. Выбор Казана пал на высокий холм у слияния Волги и Казанки. Но пока разведчики спали, на этом месте проползла огромная змея, оставив за собой глубокий след. Поутру Кашан в страхе бежал, а Казан увидел в этом добрый знак. И основал здесь город, названный его именем…

Змея, проложившая путь для целой цивилизации – разве не в этом весь дух татарской истории? Мудрой, прозорливой, не боящейся неизведанного. И ведь как в воду глядел мифический Казан – на протяжении веков этот город и правда был сердцем могучего ханства, средоточием богатства и власти.

А взять легенду о Зилантовой горе! Якобы жил там некогда ужасный дракон Зилант, требовавший человеческих жертв. Но однажды смелый воин сразился с чудовищем и победил его, освободив местных жителей от страшной дани. В память об этом подвиге и назвали гору Зилантовой…

Сколько в этом сказании исконно татарского! И бесстрашие, и жажда свободы, и готовность биться со злом до последнего вздоха. Может, потому и стал Зилант символом Казани – грозным стражем, оберегающим покой города?

Да, велик и славен татарский народ! Недаром его история – это бесконечная череда побед, свершений, дерзновенных прорывов. Взять хотя бы ханство Волжской Булгарии – могучее, процветающее. Не каждому по силам было противостоять его воинам, закованным в железные доспехи!

Но пала и Булгария – под натиском беспощадных монгольских орд. Казалось бы, конец истории, безвременье… Однако Казань и тут устояла, обрела второе дыхание. Уже в XV веке при хане Улу-Мухаммеде она вновь расцвела – как столица независимого ханства, средоточие ремесел и торговли.