Ропот бездны

Рука Сатеши невольно сжалась в кулак. Когда она уходила, отец вышел ее проводить, взяв с собой рабыню – высокую темноволосую женщину с потухшим взглядом. Какое оскорбление! Он словно заявлял Сатеше, что начнет резвиться с этой девкой и качать на руках ее выродка, как только дочь уйдет.

Сатеша подняла со столика заколку и принялась крутить в руках. Какая-то часть ее хотела сорваться с места и побежать на главную площадь. Присоединиться к празднику, увидеться с семьей и… Сколько она не видела своего отца – властителя Шадора? Так долго, что уже забывала его лицо.

Она больше не злилась на отца, нет. Гнев давно прошел, но план – составленный расчетливо, без каких-либо эмоций, – лишь усовершенствовался и утвердился в ее разуме за годы, проведенные вдали от семейного дворца.

Останься она подле отца, то непременно осуществила бы его – избавилась от Шархи… и тем самым сошла с Пути.

«Я там, где должна быть», – повторяла Сатеша и верила в это. Служба в Малом дворце уже давно перестала быть обязанностью. Разве могла она даже помыслить об уходе и оставить Энки? Кто еще мог позаботиться о нем, кроме Сатеши? Семья? Нет… Они отвернулись от собственного ребенка, но почему – на этот вопрос у Сатеши не было ответа. По обители крутились сплетни, и многие сходились в одном: с Энки что-то не так. И незнание, что именно, послужило причиной фактического изгнания из лона семьи, вселяло в людей сначала подозрение, а потом неприязнь. Весь спектр этих эмоций Сатеша видела в глазах сменявшихся жрецов-наставников. Они тоже искали причину, а когда не обнаруживали, спешили уйти подальше.

Или они все же что-то узнавали?..

Сатеша могла только предполагать – ей ничего не говорили. Тайны жрецов не полагалось знать даже высокородным.

«Сегодня он увидится с семьей, – думала Сатеша, вновь беря в руки гребень. – Они должны признать его. Он молод и талантлив. Как семья может отказаться от опоры?»

Что может заставить их отказаться?

Сатеша признавалась себе, что поначалу и сама искала в Энки странности. И что же она видела? Одинокого ребенка, отчаянно искавшего защиту, за которой можно было бы укрыться от окружающего мира. В меру своих сил и возможностей Сатеша постаралась дать ее мальчику. Но этого было мало. Слишком мало. Мысль об этом комом вставала в ее горле и ложилась на плечи невыносимой тяжестью. Если бы с Энки был кто-то из равных ему… Но ни одна жрица не протянула ему руку. Кому нужен ребенок, которому суждено жить во славу другой семьи? Кому нужно дитя, чей таинственный изъян отделил его от собственной родни?

Сложно растить ребенка-жреца и при этом не пересекать линию, предписанную Путем, но Сатеша старалась. Видят Великие, она делала все, что могла. Не раз и не два посреди ночи обыскивала дворец в поисках мальчика, ходившего во сне. А потом отчитывала слуг, если те начинали распускать слухи. Когда Энки болел, Сатеша не покидала его покоев и пристально наблюдала за каждым движением лекаря, обещая ему мучительную смерть, если тот ошибется с дозировкой снадобья. Она пересказывала Энки истории, которые слышала от своей матушки, заказывала у лучших ремесленников диковинные игрушки и поручала поварам готовить блюда, чей изысканный вкус мог бы потрясти самих Ашу.

Она дела все, что могла. И порой даже то, чего не должна была.

В пятнадцать лет Энки увлекся молодой высокородной. Как ее звали? Ах да – Анту. Первая любовь, первое увлечение, не имевшее ничего общего с доводами рассудка. Юная прелестница околдовала Энки. Была ли она столь же влюблена? Сатеша подозревала, что да, иначе как девушка решилась на подобную глупость? Жрецы не могли спуститься в яму позора и через брак перейти в более низкую касту. Союз был попросту невозможен. Анту не могла этого не знать – и все же осмелилась сначала на поцелуй, а потом и на ночь в покоях Энки.

Сатеша могла бы их остановить, но вместо этого позволила своему воспитаннику познать сладость женских объятий.

А потом сделала что должно – перерезала девушке горло. Все было сделано быстро и тихо. Для всех Анту нашла выгодную партию и уехала из провинции. Семья девушки была счастлива, что их позор остался не оглашенным, а сундуки пополнились золотом.

Негромкий стук в дверь заставил Сатешу дернуться. Она нахмурилась, гадая, кто потревожил ее в столь поздний час. Наверняка одна из девчонок. Что ж, Сатеша ожидала от них какой-нибудь выходки. Три служанки отдали свой долг и были готовы вернуться в родительские дворцы. Они вполне могли пропустить празднование Ниспослания, лишь бы напоследок показать зубы, напомнить себе и окружающим о своем высоком происхождении.

– Войдите, – велела Сатеша, мысленно представляя наказание для дерзкой девчонки.

Но вместо служанки в ее покои вошел молодой мужчина.

Она узнала его, хотя не видела последние семь лет. Он был похож на их отца Шадора: те же черты лица, та же манера вскидывать подбородок, та же улыбка, говорившая, что ее обладатель знает куда больше, чем ты можешь надеяться когда-либо узнать.

– Доброй ночи, достопочтенная старшая сестра. – Он поклонился, и в его черных глазах вспыхнули огоньки веселья.

– Шархи. – Сатеша подавила желание сплюнуть. – Как ты посмел заявиться сюда?!

Она не хотела повышать голос и показывать свой гнев, но один вид Шархи заставлял ее трястись от злости. Он был выродком рабыни-иноземки, и все же отец признал его. Но Сатеша не назвала его братом. Шархи был ошибкой, осквернением, пятном. О, с каким удовольствием она бы стерла его! Но отец решил оставить паршивца. Не подчиниться решению родителя – значило пойти против воли семьи, – а значит, сойти с Пути. Сатеша покинула дом, зная, что противостоять искушению не в силах. Слишком силен соблазн добавить каплю яда в кубок Шархи и покончить с его жалким существованием.

– Отец задавался вопросом, почему ты не пришла на праздник. Он хотел справиться о твоем здоровье.

– Мое здоровье! – Сатеша глубоко вздохнула. – Можешь передать, что я в добром здравии.

– Он был бы рад тебя увидеть. Как, впрочем, все наши братья и сестры. – Шархи обвел взглядом ее покои. – Тебе не скучно жить в обители? Если тебе невыносима жизнь в доме отца, ты могла бы путешествовать…

– Прикуси язык, мерзкий выродок! – Она все-таки перешла на крик. – Может, отец и благоволит твоей дерзости, но я ее терпеть не намерена!

Шархи примирительно поднял руки.

– Как знаешь, достопочтенная старшая сестра.

– Ты понимаешь, сколько неприятностей доставляешь семье? Среди высокородных ходят слухи, будто отец хочет сделать тебя новым властителем. Ты знаешь, чем это может закончиться?! Другие семьи отвернутся от нас!

– Достопочтенная старшая сестра, – усмехнулся Шархи, – впервые ты согласилась побеседовать со мной. Обычно захлопывала дверь, как только видела мое лицо. Кто знает, быть может, скоро мы вместе будем пить чай и говорить о будущем Аккоро…

– Безродная собака!

Сатеша замахнулась, собираясь отвесить наглецу заслуженную пощечину, но ее внимание отвлек крик.

– Госпожа! Госпожа! – Молоденький раскрасневшийся слуга влетел в ее покои, не задумываясь о приличиях. – Госпожа! Там! Там!

Интерес, приправленный волнением, немного остудил гнев Сатеши.

Мальчишка какое-то время махал руками и что-то невнятно бормотал.

– Успокойся и скажи, что случилось! – рявкнула Сатеша.

– Достопочтенный господин! Он… он пришел в крыло для слуг!

Сатеша нахмурилась.

– Зачем?

– Он… он… – запинался слуга, – искал хранителя благочестия. Я… Я… мы… мы показали путь, как и просил господин… И… я… я же не знал, госпожа! Я понятия не имел! Молодой господин просто выхватил хлыст и… и… и я к вам прибежал. Сразу к вам!

Больше Сатеша его не слушала. Не заботясь, что облачена в ночное платье, она оттолкнула с дороги Шархи и понеслась по галерее. Сердце вырывалось из груди, когда она думала о том, что могло произойти и какие последствия грядут.

Комната хранителя располагалась на первом этаже дворца в крыле, отведенном для слуг. Сам хранитель благочестия Малого дворца был мужчиной средних лет, происходившим из касты мудрых. Всегда хмурый и неулыбчивый человек, он неуловимой тенью скользил по дворцу и подмечал все, что противоречило заветам Пути. В его власти было наказывать за проступки, но Сатеша ни разу не замечала, чтобы он переходил рамки дозволенного или злоупотреблял своим правом. До некоторой степени хранитель ей нравился – беседы с ним нередко увлекали.

Картина, открывшаяся Сатеше, лишила ее дара речи. Энки стоял в комнате хранителя и, сжимая в руке хлыст для наказаний, осыпал ударами скрючившегося на полу мужчину.

– Достопочтенный господин… – пересохшими губами прошептала Сатеша. – Что вы творите?

– Не мешай, Сатеша. – Энки вздернул голову. Он злился, да, но гнев не помутил его разум. Он знал, что делает. – Лучше спроси его! Спроси, что он натворил!

На спину хранителя обрушился еще один удар. Одежда разорвалась – кусочки атласа понуро свисали, касаясь каменного пола. Хранитель нравственности и благочестия что-то промычал через плотно сжатые губы.

– Достопочтенный господин…

– И он не признает свою вину!

Еще один удар.

– Он лишил девочку зрения!

Удар.

– И думает, что может уйти безнаказанным…

Хранитель приподнял голову – на щеке его алел след от хлыста. Должно быть, он выдержал несколько болезненных ударов, прежде чем склонился и сжался на полу.

– Я… следовал Пути… – прохрипел хранитель. – Правда на моей стороне. Великие Ашу на моей стороне.

– Ах вот как?

Новый удар вырвал из хранителя крик.

– Выходит, это Великие Спящие благословили тебя на ослепление ребенка?!

– Она… она видела поклон жреца… я… я… делал все как…

Свист хлыста – и продолжения фразы не последовало.

Сатеша кусала губы, не зная, что предпринять. Она не имела права вмешиваться и останавливать руку Энки. Но если это не прекратить… Краем глаза Сатеша заметила Шархи – выродок последовал за ней и теперь с интересом наблюдал за представлением. И… Неужели она увидела в его взгляде одобрение?

– Достопочтенный господин! – Сатеша встала между Энки и хранителем. – Прошу вас, остановитесь!

– Он виновен, Сатеша! Прикрывается Путем, как щитом!

– Но вам ли это решать, достопочтенный господин? Прошу вас! То, что вы делаете… недопустимо. Будут последствия…

– Последствия?! Скажи это девочке, которая больше никогда не сможет увидеть лицо матери!

Сатешу не беспокоила ни безымянная девочка, ни ее будущее, а вот то, что мог навлечь на себя Энки, заставляло ее сжаться от страха.

Наконец хранитель пронзительно закричал – и рука Энки дрогнула.

– Не думай, что я забуду о случившемся, – сказал он, отбрасывая хлыст.

Сатеша вздохнула.

– Достопочтенный господин…

– Что будет с девочкой? Где ее родители?

– Она… Мы ее пристроим куда-нибудь. Если о наказании узнают, на семью девочки ляжет позор. Родителям проще… расстаться с ней.

Энки выругался сквозь зубы и вышел из комнаты хранителя. Шархи, к большому беспокойству Сатеши, последовал за ним. Высокородная недовольно поджала губы. Пока выродок рабыни находится во дворце, за ним нужно присматривать. Но оставалось еще одно важное дело, требовавшее ее внимания.

– С вами все в порядке, хранитель?

Она снизошла до того, чтобы помочь мужчине подняться. Тот, пошатываясь, растерянно пытался поправить пришедшую в негодность одежду. Он не злился. По правде говоря, Сатеша ни разу не замечала, чтобы хранитель гневался. И даже сейчас, после порки, он выглядел потрясенным и расстроенным, но ярость не затуманивала его взор.

– Кровь… Он пролил кровь…

Хранитель провел пальцами по порезу, оставшемуся после кнута.

Сатеша поморщилась и перевела взгляд на стены, украшенные белоснежной узорной резьбой. Комната хранителя была простенькой, почти аскетичной, но не лишенной вкуса. Взгляд притягивал роскошный черный гобелен, с которого на присутствующих смотрели Великие Спящие, вышитые золотыми нитями.

– Я не в обиде, госпожа, вы же знаете, – качал головой хранитель, – но достопочтенный господин преступил закон Пути.

– Верно. Доложить о произошедшем вершителю – ваш долг.

– Вы понимаете, – прошептал мужчина, шмыгнув носом. На его глазах выступили слезы благодарности. – Вы благочестивая женщина, моя госпожа. Я знал, что вы поймете.

Улыбка Сатеши была искренней – высокородная и правда понимала хранителя. Пути вели их разными дорогами, но оба шли по своей тропе без капли сомнений. Она полагала, что хранитель замрет от потрясения, когда она успокаивающе дотронется до его руки. Все так и произошло: мужчина просто окаменел от шока – впервые к нему прикоснулась высокородная! – и не заметил крошечную иголку, проколовшую кожу.

Хранитель не дойдет до вершителя. Яд остановит его сердце через пару минут – и никто не засвидетельствует преступление. Разве что молоденький слуга… Нужно закрыть рот и ему. А Шархи… Она найдет способ призвать его к молчанию.

– Приятного вам вечера, хранитель.

– Да ниспошлют Великие вам приятные сны, моя госпожа.

Энки не мог забыть ее глаза – ослепшие, пустые. За что такие мучения? Просто потому, что девочка увидела, как он кланяется статуям. Да, Путь гласил, что лишь Великим и родителям позволено видеть полный поклон жреца, и девочка случайно нарушила закон. Но сопоставимо ли было наказание с ее провинностью?..

Энки влетел в комнату хранителя полным решимости покарать преступника, но нападать на беззащитного человека казалось низостью. Лучше бы хранитель сопротивлялся.

Энки пнул стопку книг – и листы желтоватого пергамента разлетелись по каменному полу.

Он почти не заметил боли, тут же вспыхнувшей в ушибленном пальце, – буря, бушующая в нем, поглотила ее.

Наказывая хранителя, Энки и не хотел останавливаться. Его разум будто погрузился в полыхающее облако, которое разбудило в нем нечто, вырвавшееся на свободу. Каждый удар был заслужен – в тот момент Энки нисколько не сомневался в своем праве вершить суд.

Но облако развеялось, и пришла растерянность.

Несколько раз Энки подумывал вернуться в комнату хранителя, правда, не знал зачем: то ли продолжить наказание, то ли принести заживляющую мазь.

В смятении Энки оглядел собственные покои. Знакомые стены, расписанные витиеватыми узорами, давили, не позволяли сделать вдох. На полу валялось то, что осталось от хрустальных статуэток. Каждая из них стоила гору золота – слуги шептались об этом, но сам Энки едва ли задумывался о цене. Не задумался он и о суровом наказании, которое может постигнуть девочку.

Энки чувствовал себя дураком. Если бы он сразу пошел к хранителю и заступился… Если бы вовремя остановил… А смог бы? И что сказала бы семья, узнай, что Энки лезет в дела хранителя благочестия? Он так долго старался доказать отцу и матери, что достоин служить семье!

Энки застыл посреди гостиной, и вся энергия разом его покинула. Небо за окном светлело – близился рассвет.

– Я не побеспокою, друг мой? – В арочном проходе появилась высокая фигура Шархи. – Значит, ваш хранитель ослепил девочку?

– Она случайно забежала в храм и увидела мой поклон.

Шархи не выглядел удивленным.

– Я знаю семью мудрых, которая примет ее.

– Просто так примет? Она замарала себя наказанием.

– О, мой друг, поверь, это не станет препятствием. У них нет детей, и любое усиление семьи в их же интересах. И потом… Видишь ли, это семья западного народа. Ашу'амир нет дела до наших наказаний. В семье мудрых она не будет знать нужды.

– Но разве мы можем… решать судьбу ребенка? – спросил Энки. – Мы не вправе. Родная семья девочки…

– Отказалась от нее, – закончил фразу Шархи. – Могу поспорить, что они поспешили вычеркнуть ее имя из родовых книг.

– Они могут передумать…

Шархи невесело усмехнулся, ничего не ответив.

– Пусть хотя бы останется в родном городе, среди своего народа…

– Никто из нашего народа ее не примет. Мой друг, девочку выкинули как клейменную дурным поветрием. – Шархи поднял с пола обломок розового хрусталя и с интересом осмотрел его. Указательный палец осторожно прошелся по острой кромке. – Семейство, о котором я сказал, недолго пробудет в городе. Если хотим передать им девочку – нужно спешить.

– Ты встретишься сначала с ее семьей? Может, у них есть план, о котором мы не знаем.

Уверенности в голосе Энки не было. Он не представлял, по каким заветам живут высокородные, – все его знания были поверхностными и приличествовали жрецу.

– Что ж, мне несложно наведаться к ним, хотя я и не самый желанный гость.

Шархи ушел, сжимая в руке осколок.

После его ухода Энки удалось до полудня забыться тревожным сном, но, поднимаясь с ложа, он не ощутил прилива сил. Вопросы метались в голове, подобно разъяренному рою, и жалили, стоило подпустить их слишком близко.

За праздничной ночью последовал день, наполненный размеренной леностью. Сонные служанки пытались скрыть зевки и терли глаза, мечтая оказаться в постели.

Энки же чувствовал себя так, словно и не просыпался. Омовение, утреннее подношение Великим, смена дневного облачения, лекции наставников о законах Пути, которые Энки знал наизусть с пяти лет, медитация – привычные заботы казались неуместными, неестественными. Даже тяжелая верхняя мантия из плотного бархата с вышитыми золотыми цаплями давила на плечи сильнее обычного.

Сидя в своем любимом уголке читального зала, окруженный древними картами и книгами, Энки впервые за долгое время не хотел двигаться. Тело отяжелело, а мысли ворочались в голове так медленно, словно впадали в спячку.

Энки открыл первый попавшийся под руку фолиант и провел пальцами по пожелтевшей странице, заполненной изображениями цветов. На обложке книги не было ни названия, ни имени автора. Неизвестный мудрый посвятил всю свою жизнь, пытаясь зарисовать и изучить самые редкие цветы Аккоро, но о себе не написал ни строчки. Это казалось ему неважным? Не занимала тайна его имени и других мудрых – труд о редких целебных цветах забросили в дальний угол зала. Энки нашел фолиант несколько лет назад и, смотря на скопившуюся пыль, решил, что его не открывали целые десятилетия.

Именно пыль подтолкнула его любопытство. Цветы Энки не интересовали, но все же он прочел увесистое исследование, еще не подозревая, какое сокровище обретает. За убористым почерком, восхищенно рассказывающим о целебных свойствах корня лотоса, он пытался увидеть безымянного мудрого, посвятившего жизнь растениям. На страницах то и дело встречалась датировка записей. Шестьдесят семь лет – столько мудрый отдал своему труду. А что случилось с ним потом, когда он поставил последнюю точку? Хотя… какая разница? Жаль, что его труд пропадал в обители.

Слепые глаза девочки отразились на странице. Энки зажмурился, отложил книгу в сторону и улегся на подушки, принесенные слугами. Он прикрыл уши руками. Ему слышались детские крики. Тоненький голос кричал, умоляя помочь. Доносился издалека, гулко отдаваясь от стен колодца.

Колодец… Тот проклятый колодец…

Энки подскочил, опрокинув масляные лампы на разложенные на полу свитки. Огонь жадно вгрызся в ветхий пергамент и через пару секунд перекинулся на шкаф с историческими трактатами. Недолго думая, Энки стянул с себя верхние одежды и попытался сбить пламя. К сожалению, его отчаянные взмахи только подстегнули аппетит огненного монстра.

– Достопочтенный господин! – Женский вскрик отвлек Энки.

Сатеша, облаченная в платье медового цвета с ниспадавшей до пола длинной накидкой, бросилась к Энки. Она выхватила из его рук объятые огнем одежды, отбросила их и потянула молодого жреца, загораживая его от пламени собой.

– Пожар! Несите воду! Быстрее! Шевелитесь!

Слуги сбежались на крик, неся ведра с водой.

Огненные языки потихоньку угасали, оставляя на полу золу. Одна из девиц споткнулась и упала, выронив глиняный кувшин. Вода разлилась, заливая почерневший пергамент. Кувшин разлетелся вдребезги.

– Неуклюжая дура!

– Он тяжелый! – надулась девушка, поднимаясь на ноги. – Я не люблю носить тяжести!

– Шевелись, девочка, пока я не начала учить тебя послушанию!

Сатешу трясло. Она отвела Энки в соседнюю комнату и придирчиво осмотрела.

– Вы не пострадали?

– Нет, но… Сатеша! Ты обожглась!

– Не беспокойтесь обо мне, достопочтенный господин. Со своей ссадиной я разберусь позже.

– Ссадина? У тебя обожжены руки! Позовите целителя! Сейчас же!

– Нет, не нужно. Я сама дойду до целителя, как только позабочусь о вас.

– Я не ранен. Ступай к целителю, Сатеша!

– Если вы того желаете, я так и поступлю.

Она склонила голову, но не ранее, чем убедилась в его невредимости.

– Я отведу тебя.

– Нет. Я спущусь в город. Нечего лишний раз приглашать мудрых в обитель – они и так возгордились.

– Тогда поспеши, Сатеша. Ты сама учила, что даже мелкие раны могут загноиться.

– Тогда позвольте мне ненадолго отлучиться. – Она уже собралась уходить, когда внезапно припомнила. – Ах да, достопочтенный господин, сегодня к обеду подадут ваш любимый пирог с томлеными грушами. Прислать музыкантов в обеденную залу?

– Нет.

При мысли о еде к горлу подкатил ком. Ожоги Сатеши, слепые глаза девочки и колодец…

Колодец.

Почему Энки вспомнил о нем? Старый колодец, заполненный ледяной водой подземного источника. Ладони Энки взмокли, грудь сдавило. Он ничего не мог сделать. Разве можно помочь другому, когда сам не понимаешь, на что опереться? Бессилие грозило раздавить.

Еле передвигая ноги, Энки шел, сдерживая волны накатывавшей паники. Он ненавидел себя за слабость, но не мог вырвать ее корень, внедрившийся прямиком в сердце. Он надеялся, что Путь поможет ему справиться, в нем он найдет свою силу.

Но был ли Путь у жреца, отвергнутого семьей? Была ли у него цель?

Галереи комнат, мраморные ступени, тяжелые двери – наконец, он вышел наружу. Свежий воздух наполнил грудь. Стало немного легче. Солнце растеряло полуденный жар и приближалось к западной границе, окрашивая листья подвесных садов в оранжевые оттенки.

Энки сел на бортик фонтана и опустил руки в прохладный журчащий поток, бивший из глубин земли, омыл лицо. Пальцы дотронулись до ал'соры… Оставалось радоваться, что наносили ее детям очень рано, так что воспоминаний о ритуале не сохранялось.

Мучения не вечны. Заживут ожоги Сатеши. И Энки забудет о муках, перенесенных в Чертогах Ашу.

Нет. Некоторые страдания не заканчиваются.

Девочка, ослепленная хранителем, вряд ли забудет причиненную ей боль. Интересно, удалось ли этому высокородному, Шархи, встретиться с родней малышки?

– Ах, ну наконец-то!

Услышав незнакомый голос, Энки обернулся. Бодрой походкой к нему шагал вершитель – молодой и долговязый, с копной огненно-рыжих волос, торчащих во все стороны. Одежда его выглядела неряшливо: полы одежд были запыленными и потрепанными, рукава верхней мантии небрежно закатаны по локоть, а с пояса свисали нелепые украшения, напоминавшие мелкие разбитые ракушки. Рядом с вершителем шагал Шархи – невозмутимый и расслабленный.

– Удивлен? Кто-то еще думает, что вершителям нужны осведомители, дабы узнать о преступлении? Вот потеха! Нергал мог бы выследить тебя за пару секунд, но он слишком занят, а потому прислал меня. О нет, я нисколько не против! Нет ничего лучше, чем беседа с непослушной молодежью! – Вершитель шутливо погрозил пальцем. Его плечи едва заметно подрагивали, будто он все время едва сдерживал рвущийся наружу смех. – Ну и? В чем ты там провинился? Я вершитель Маар. Давай остановимся на том, что ты очень сожалеешь и моя пламенная речь вернула тебя на истинный Путь. А вот и наказание: плохой мальчик! – Рыжеволосый вершитель легонько шлепнул Энки по лбу. – Ну и погодка у вас в восточных провинциях, песья задница! Жара и влажность! Жду не дождусь завтрашнего отъезда. Куда нас поведет Нергал? Одни Ашу ведают.

Маар ушел не попрощавшись.

– Он не похож на вершителя, – сказал Энки, когда рыжеволосый скрылся из вида.

– Это к лучшему. Я знаю Маара восемь лет. Он надежный друг.

– Ты говорил с родителями девочки?

Шархи поморщился.

– Все еще называешь ее девочкой. Может, хочешь узнать ее имя?..

Энки покачал головой.

– Как пожелаешь. – В тоне Шархи проскользнуло неодобрение. – Я поговорил с матерью ребенка. Девочку не примут в семью – она отмечена позором, а мать не собирается возвращаться в обитель, чтобы жить с дочерью среди жрецов.

– Почему?

– Она несколько лет была служанкой, потом вернулась в родной дом, где переоделась в шелка и вспомнила, что это перед ней должны падать на колени. Обитель стала ее величайшим унижением… Вижу, ты не удивлен…

Энки знал о полных неприязни взглядах высокородных, служивших в обители, но со временем научился их не замечать.