Чудовище во мне

– Что? Думаешь, я хватаюсь за это дело только потому, что мне больше нечем заняться? По-твоему, я обманываю себя?

– Не злись, я пытаюсь тебя защитить…

– Защитить? От кого?

– Просто послушай, хорошо? – Кевин поднимает ладони вверх, будто признает свое поражение, но это совершенно точно не так.

Он слишком напряжен и взволнован, чтобы отступать.

И все же я молчу. Скрестив руки на груди, я смотрю ему прямо в глаза.

– Это случилось два месяца назад, то есть у детективов, которые занимались этим делом, было достаточно времени на то, чтобы проверить все возможные версии. Я понимаю, ты, как и все федералы, считаешь сотрудников полиции тупыми ушлепками, но это не так. Этим делом занимается Клаттерстоун, он отличный детектив, настоящий профессионал. И если он считает, что это был несчастный случай…

– Это было убийство! – перебиваю его я.

– Хорошо, я тебя услышал.

– Нет, не услышал, я не сказала тебе и половины того, что ты должен был услышать!

– Я весь внимание, – уступает Кевин, едва заметно качая головой в знак несогласия со всем, что здесь сейчас происходит.

– Кев, ты либо со мной, либо я сама со всем этим разберусь. Да, без тебя мне будет сложнее, но…

– Никакой самодеятельности. Я тебя слушаю. Убеди меня, – предлагает он со скептической улыбкой.

– Убедить тебя? – прыскаю я. – Хорошо, давай попробую. Во-первых, я читала заключение кинолога, который лично подбирал Полу питомца и какое-то время занимался его дрессировкой. У него была возможность снова увидеть собаку после случившегося, и он убежден в том, что Рокки не мог сделать этого, невзирая на свою генетику. Не все животные агрессивны, как и не все люди наделены интеллектом. Увы, вот она, правда нашей жизни. Собаку натаскали либо просто подменили, но твой отличный детектив либо отверг такую возможность, либо не смог найти способ это доказать. Во-вторых, как ты уже знаешь, у него была интрижка не просто с замужней женщиной, но с женой своего главного спонсора, и не какого-то олуха, а Лиама Стивенса. Ну как, убедила?

Кевин разочарованно вздыхает, подаваясь вперед. Поставив локти на стол, он проводит пальцами левой руки по линии подбородка, и, хотя расстояние между нами заметно сократилось, проходит не меньше минуты, прежде чем он решается посмотреть мне в глаза.

– Ты упускаешь один важный момент: где доказательства? Мне нужен не только психологический анализ и разного толка гипотезы, но и веские улики.

– А труп Пола Морриса тебя не убедил?

– Это мог быть просто несчастный случай.

– Хорошо, я тебя услышала, – отвечаю я. – Тема закрыта.

– Ты меня за идиота принимаешь? Мы же оба знаем, что ты так просто не отступишь.

– Тебя это уже не касается. Мне не нужна нянька.

– Я прекрасно понимаю, что движет тобой сейчас. Понимаю, как важно тебе за что-то ухватиться, чтобы устоять на ногах, чтобы не провалиться в пропасть своих воспоминаний, но…

– Все, хватит. Я не хочу это слышать. Ты не мой психолог, чтобы лезть ко мне в душу, – отвечаю я, поджимая губы.

Сердце учащенно бьется в груди, я не ожидала от Кевина такой импровизации.

Он не сводит с меня глаз, но не пытается продолжить свою мысль. Я смотрю в сторону, стараясь сфокусироваться на какой-то афише, но картинка дрожит, и я закрываю глаза. По щеке скатывается слеза.

– Я попробую достать материалы дела, и тогда посмотрим. Дай мне пару дней, хорошо?

Я молча киваю. У меня нет сил что-то говорить.

8

Глава

Кевин довозит меня до дома в тотальной тишине: ни одного вопроса, ни одной шутки – ничего. Остановив машину прямо у входа в дом, он глушит двигатель, очевидно желая прервать наше изрядно затянувшееся молчание, но я дергаю за ручку и выхожу на улицу.

Прохладный осенний воздух стремительно освежает мысли. Я делаю жадный вдох, чувствуя, как раскрываются легкие.

– Ты так и будешь на меня злиться? – спрашивает Кевин, вслед за мной выходя из машины. – Прости, я не должен был это говорить. Но я правда хочу тебе помочь. Я переживаю за тебя.

Я поворачиваюсь к нему. На лице такая маска боли и сожаления, что мне даже становится его чуточку жаль. Но не настолько, чтобы говорить и тем более что-то выяснять. Очередное ничего не значащее «прости». Люди легко произносят эти слова, а потом снова и снова нарушают свои обещания.

Я тонко улыбаюсь, после чего обхожу машину и встаю прямо перед ним.

– Спасибо за этот вечер, – говорю я и, привстав на носки, быстро прикасаюсь щекой к его двухдневной и изрядно колючей щетине, поцеловав воздух рядом, я решительно взбегаю по ступеням крыльца и, не оборачиваясь, вхожу в прохладную утробу дома.

Я поднимаюсь к себе, хлопаю дверью и тут же закрываю все замки и, разумеется, щеколду. Небрежно вешаю сумку на крючок у входа, три шага – и я уже на кухне. Открываю холодильник и наливаю себе бокал белого сухого.

Обычно я так не злоупотребляю, ведь за ужином мы с Кевином уже выпили бутылку вина, но мне нужно еще. Мне нужно смыть горечь с языка и потушить ту злость, что неистово клокочет в горле. Щелкаю пультом, но, вопреки обычному распорядку, включаю альбом «Романтический 2014», а не очередной скандальный телеэфир от Синди Вуд.

Фирменный голос солиста группы Imagine Dragons приятно ласкает слух, заглушая все посторонние звуки дома, пытающиеся окончательно расшатать мою психику. Я особенно уязвима, когда так напряжена.

Закрываю глаза и делаю внушительный глоток вина, плавно покачиваясь из стороны в сторону в такт музыке.

Мне нужно расслабиться. Мне нужно забыться.

– When the days are cold and the cards all fold and the saints we see are all made of gold[3],– поет вокалист, и я будто снова оказываюсь в счастливом 2014-м.

Расстелив в Центральном парке на небольшом пятачке плед, мы устроили себе романтический пикник. С самого начала было ясно, что день и время выбраны неверно: слишком прохладно, слишком многолюдно, слишком много детей вокруг, но мы были слишком счастливы, чтобы печалиться по таким пустякам. Накануне меня назначили самостоятельным консультантом по громкому делу, а Ник сумел презентовать свой бизнес-план группе инвесторов и находился на пороге своего стремительного карьерного взлета.

Мы болтали без умолку, делились планами на будущее, когда Ник внезапно предложил запечатлеть этот момент на память. Он достал телефон и, вытянув руку, направил на нас камеру.

Я прижалась к нему щекой, но вместо улыбки мои губы искривились в странной гримасе. У Ника была колючая щетина. Мы хотели сделать еще один, более удачный, снимок, но прогремел гром и на нас внезапно обрушился жуткий ливень.

– Don’t wanna let you down, but I am hell-bound though this is all for you don’t wanna hide the truth[4], – поет вокалист, когда я осознаю, что уже стою посреди ванной комнаты и из одежды на мне только трусики.

Отражение в зеркале дрожит. Слезы катятся по щекам. Я выкручиваю краны и делаю уверенный шаг под теплую струю воды. Прислоняюсь к стене, холодный кафель царапает спину.

Я медленно веду мочалкой по шее, спускаясь к животу, оставляя на коже мыльный след. Приятный запах лаванды щекочет нос.

Еще один крючок из прошлого.

Я закрываю глаза и вижу, как мы с Ником забегаем домой: промокшие, но счастливые. Он прижимает меня к себе, покрывая поцелуями тело, пока мы, точно в танце, кружимся по нашей маленькой квартирке, сбрасывая на пол мокрую одежду.

Заходим в ванную, и Ник включает душ у нас над головой. Горячая вода обжигает кожу, я чувствую пьянящий жар каждой своей клеточкой. Запрокидываю голову назад, потоки воды стекают по лицу.

Тело неожиданно откликается на воспоминания, я ласкаю себя в точности так, как это делал он. Кусаю губы, чувствуя, как нарастает напряжение внутри. С губ срывается протяжный стон, и мочалка падает к ногам, выдергивая меня из сладостного забвения.

Из гостиной доносятся аккорды знаменитой «November Rain». Картинка перед глазами снова дрожит, и я медленно сползаю вниз.

Меня знобит. Прижимаю колени к груди. Слезы катятся у меня по щекам, смешиваясь с непрерывным потоком воды, смывающим с моего тела не только мыльную пену, но и воспоминания.

– Я не могу. Не могу… – бормочу я, всхлипывая.

Раньше меня возбуждали ласки, поцелуи, музыка. Давно это было. Теперь мне нужно иное…

* * *

Завернувшись в банный халат, я выхожу в гостиную и первым делом выключаю музыку. В этих стенах нет больше места ни для романтики, ни для других привычных нормальным людям радостей.

Недопитый бокал вина стоит на столешнице в кухне, а я даже не помню, почему оставила его там и начала раздеваться на своем пути в ванную комнату. Мои вещи до сих пор валяются там, где я их бросила, и, глядя на них, я испытываю раздражение.

«Ник не должен был идти на поводу у моей матери. Не должен был приходить туда. Все давно в прошлом, и ничего уже не вернуть. Ни-че-го, – размышляю я, натягивая на себя домашние брюки. – Это все мама и ее консервативные взгляды на жизнь. Дочь, которая не хочет семьи, никогда не впишется в ее картину мира».

Трель мобильного телефона прерывает мои рассуждения. Надеваю майку и иду на кухню. Телефон лежит рядом с бокалом, и на экране высвечивается мое любимое фото мамы.

– Легка на помине, – бурчу я, отвечая на звонок.

– Дорогая, как у тебя дела? Чем занимаешься? – Мама начинает радостно щебетать, не дожидаясь моего ответа. Как будто мы, как и прежде, сидим с ней на кухне и завтракаем, как будто нас не разделяет залив Аппер-бей, а вместе с ним – пять лет полного непонимания и неуважения моих личных границ.

– У меня все отлично, я как раз собиралась уже ложиться спать.

– Спать? – рассеянно тянет мама. – А ты что, уже дома?

Поднимаю взгляд к потолку и делаю глубокий вдох. Любой другой на ее месте сейчас совершенно точно слышал бы нецензурную брань в свой адрес, после которой непременно наступила бы глухая тишина, но это моя мама, я ее люблю и прощаю. Всегда.

– И где, по-твоему, я должна быть? Гулять с Ником по Бродвею, предаваясь воспоминаниям? Или, может быть, ты рассчитывала на то, что, увидев его снова, я не смогу устоять и попрошу проводить меня до дома, а потом приглашу подняться на чашку кофе?

– Значит, вы встретились, – в голосе мамы я слышу облегчение.

– Зачем ты это сделала? Мам, я ведь тебя просила…

– И о чем, можно узнать, ты меня просила? – тут же щетинится она, меняясь в голосе. – В том-то и дело, ты никогда и ни о чем не просишь и ничего не говоришь. Мне приходится самой все решать.

– Зачем? Чего ты добиваешься?

Глупый вопрос. В прошлую нашу встречу она явственно дала понять, чего добивается, и таки добилась. Несмотря на все мои протесты, ей все-таки удалось организовать нашу с Ником встречу. При других обстоятельствах и в другом контексте я бы даже выразила ей восхищение в виде аплодисментов. Но сейчас мне хочется только тишины и покоя.

– Джени, я тебе не враг. Все, что я делаю, я делаю только ради твоего счастья.

– То есть в твоем понимании Ник – и есть мое счастье?

– Почему бы и нет, он очень хороший парень: обеспеченный, красивый, тем более у вас совместное прошлое…

– Мам, это бессмысленный разговор.

– А я что говорю? И вот так всегда, я уже не помню, когда мы с тобой последний раз спокойно говорили не о погоде или еще какой-то ерунде, а о чем-то по-настоящему важном.

– Например, о моей личной жизни, да?

– Да, представь себе.

– Мам, я никогда не выйду замуж, просто прими это как данность. Мне это неинтересно.

– Джени, не говори так… дочка…

– Ты права, наверное, нужно было это давно сделать и не по телефону, а с глазу на глаз, – отвечаю я, кусая губу. – Мне очень жаль тебя огорчать, но я не хочу семью. Мне все это не нужно. У меня есть вы, и этого достаточно.

– Но ведь…

– Мам, я обещаю тебе продолжить этот разговор при личной встрече. Если хочешь, мы можем, как и планировали, сходить в «Джуниорс» в следующую пятницу, но только ты и я. Договорились?

– Хорошо, – соглашается мама.

– Отлично, а сейчас я правда устала.

Я кладу трубку и осторожно провожу под глазами подушечками пальцев. Еще немного, и я бы точно снова разрыдалась.

9

Глава

Мы с Джесс обменивались короткими сообщениями на протяжении всей недели, мечтая о субботе, которую планировали посвятить не только динамичной игре в теннис, но и разговорам по душам в баре «Гибсон». Но я снова вынуждена все отменить.

Я стояла уже в дверях, когда мне пришло голосовое сообщение от Эмили Стивенс, в котором основными звуками были громкие всхлипывания, шмыганье носом, и на фоне этой яркой какофонии звучали фрагменты реплик, а порой просто слова и обрывки окончаний, собрав которые я поняла, что ей удалось открыть шкафчик Пола, где она нашла какую-то странную шляпу. Она понятия не имеет, что все это значит, а потому умоляет меня провести еще один сеанс с Полом.

В шляпе я видела пианиста лишь на нескольких снимках, сделанных во время его мирового турне на концерте где-то в ЮАР. Это была обычная бордовая федора[5], однако, судя по реакции Эмили Стивенс, в память о возлюбленном ей досталось нечто не столь тривиальное. И хотя мне, безусловно, хочется взглянуть на эту шляпу, куда большее волнение во мне вызывает тот факт, что Эмили удалось открыть шкафчик Пола.

Какой шкафчик? Что значит удалось? И почему вообще в шкафчике обнаружилась шляпа, а не, к примеру, деньги или какой-то компромат? Шантаж часто становится спусковым крючком для совершения убийства.

С таким количеством вопросов в голове я уже никак не могла ей отказать во встрече, а потому, уладив все с Джесс и выслушав заслуженную порцию возмущения, я поспешила на свое рабочее место.

К тому моменту, как в комнате раздался нерешительный стук в дверь, я уже успела полностью перевоплотиться из обычной нью-йоркской девушки Джен в проницательного медиума Джену.

Эмили входит в комнату с пакетом Zara, из которого торчит какой-то синий свитер. Я уверена, что в своем сообщении она упоминала только шляпу, а потому задерживаю свой взгляд на объемной вязке дольше, чем нужно.

– Спасибо, что согласились снова принять меня в нерабочее время, – говорит Эмили, снимая темные солнцезащитные очки, глядя на меня красными, воспаленными глазами.

– Пустяки. Я правильно поняла, вы что-то нашли? – нетерпеливо спрашиваю я, сразу переходя к делу.

– Да, все верно, – отвечает Эмили и, не дожидаясь моего приглашения, тяжело опускается на диван. – Сегодня у меня началась тридцать шестая неделя, теоретически я могу родить в любой момент.

Она неловко улыбается, вероятно испытывая определенный дискомфорт от самой мысли, что такое действительно может случиться. Я же испытываю растущее внутри меня нетерпение. Ее беременность – это последнее, о чем я хочу говорить, и это совершенно точно не то, ради чего я согласилась выслушать тираду от Джесс.

– Будем надеяться, что все обойдется, – вежливо отвечаю я, продолжая стоять над ней. – Вы хотели мне что-то показать.

– Да, шляпу, – отвечает Эмили, наклоняясь вперед, она тянет на себя свитер, и я вижу на дне пакета головной убор, расшитый бесчисленным количеством сияющих камней. – Я не понимаю, зачем он мне это оставил. Это какая-то бессмыслица.

Я поднимаю с пола пакет. Бумага сминается под моими пальцами, издавая характерный хруст, пока я аккуратно, точно фарфоровую вазу, беру в руки бордовую шляпу. Теперь, когда на нее попадает свет лампы, ее блеск становится настолько ярким и завораживающим, что у меня даже перехватывает дыхание.

– Можно будет спросить об этом Пола? Я не понимаю, зачем он спрятал эту шляпу и почему назвал ее нашим спасительным билетом.

– Как назвал? – спрашиваю я, хотя не только прекрасно расслышала, но и наконец поняла, какое сокровище держу в руках.

В современном мире подделывают все: сумки, одежду, обувь, предметы интерьера, разные аксессуары, но самой масштабной и в некотором смысле легализованной фальшивкой считается подделка бриллиантов. Пару лет назад я сама стала обладательницей таких. Сережки с прозрачными сияющими камнями – муассанитами, и мама, и Джесс сразу приняли их за бриллианты. И мне даже пришлось показать им чек на сумму сто пятьдесят долларов, чтобы убедить в обратном. Однако, глядя на эту шляпу, я абсолютно уверена, что держу в руках целое состояние. Я держу в руках…

– Спасительный билет, – вслух заканчивает мою мысль Эмили.

– Интересно. Давайте попробуем установить с Полом связь, может быть, он сможет это объяснить, – говорю я, жестом предлагая ей пройти в комнату для спиритических сеансов.

Мне не приходится приглашать ее дважды, тяжело поднявшись с дивана, Эмили проходит в комнату, даже не взглянув на шляпу. Я же, задержавшись на какой-то миг, зачарованно смотрю на сверкающие камни.

Неужели это правда?

Когда я вхожу в комнату, Эмили уже сидит за столом, я же, не обращая на нее внимания, начинаю подготовку к магическому ритуалу. Кладу шляпу на стол, после чего зажигаю свечи, ставлю на стол хрустальный шар и наконец сажусь в свое кресло напротив нее, медленно тасуя в руках карты.

Выполнение привычных действий помогает мне структурировать мысли, концентрируясь на главном –кто ты такой, Пол Моррис?

Эмили наблюдает за мной потерянным взглядом. Она выглядит такой разбитой и опустошенной, что я, скорее всего, могла бы легко выудить из нее всю необходимую мне информацию, не прибегая к этим уловкам, и все же нельзя забывать: в этих стенах я могу быть только Дженой.

– Он пришел. Он с нами, – заверяю ее я, открываю глаза и тут же фокусируюсь на специальной точке на стене.

Эмили бессмысленно крутит головой, точно пытается разглядеть невидимый лик возлюбленного.

– Пол… Пол! Это ты? Это правда ты?

– Он рад, что вы догадались. Он рад, что вы ее все-таки нашли.

– Да, нашла. Но я не понимаю, Пол…

– Он боится за вас, – грудным голосом произношу я, приподнимая вверх, точно антенну, растопыренную ладонь. – Он спрашивает: вы были одна, когда нашли ее?

– Да, конечно. А с кем я могла быть? – взволнованно отвечает Эмили, ерзая на стуле. – Я никак не могла понять, от чего был тот ключ, что ты мне дал. Я пробовала открыть им разные двери… я сама не поняла, как оказалась на Пенсильванском вокзале… Почему ты выбрал именно этот вокзал?

Эмили рассеянно теребит рукав своей кофты, воскрешая в памяти фрагменты последней встречи с Полом.

– …ты мне приснился… я часто вижу тебя во снах… мы, как и в тот день, сидели в кофейне… ты смотрел мне в глаза… помнишь, как ты держал меня за руки и не хотел отпускать… А помнишь, что ты мне тогда сказал?

– Он все помнит, – мне приходится вступить в разговор, потому как я ловлю на себе нетерпеливый взгляд Эмили. – Он рад, что вы все поняли и догадались, где он спрятал шляпу.

– Да… догадалась… если бы не этот чертов прием, мы бы просидели в той кофейне до ночи… мы бы никогда уже не расстались… Ведь ты мне обещал…

Мозги гудят от напряжения, перебирая варианты возможных событий, прокладывая путь к единственно верному.

В свой последний день жизни, сразу после возвращения из турне, Пол Моррис встретился с Эмили и передал ей ключ от камеры хранения, в которой спрятал шляпу. Их спасительный билет. А после он уехал на прием…

– Ты обещал порвать с семьей… – продолжает тем временем Эмили, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Еще немного, и она впадет в истерику. – Ты столько раз нарушал свои обещания… но я не должна была сомневаться… я должна была тебе верить… Пол, я верила тебе… я просто была напугана… А теперь я в ужасе… я не знаю, как быть… мне нужен ты, а не этот спасительный билет…

Бинго! Кажется, я поняла, каким образом эта шляпа оказалась в камере хранения и за какой проступок Пол Моррис мог поплатиться жизнью!

* * *

Пять минут назад мне удалось подавить истерику, в которую стремительно скатывалась Эмили, заблудившись в сладостных, но при этом болезненных воспоминаниях.

Я сказала ей, что теряю связь с Полом, и это заставило ее взять себя в руки. Продолжая громко всхлипывать, содрогаясь всем телом, она соглашается продолжить наш сеанс с помощью карт.

Я беру со стола колоду, которую до этого отложила в сторону, и начинаю медленно выкладывать их картинками вверх.

Первой на стол ложится карта «Дьявол». Эмили напряженно смотрит на краснокожего черта с рогами, не в силах оторвать от него взгляд. Очевидно, этот образ вызывает у нее не просто какие-то ассоциации, но и вполне определенные чувства. Она в оцепенении.

Стараясь сгладить ситуацию, следующей на стол я кладу карту «Влюбленные», но, кажется, становится только хуже. Зрачки Эмили заметно расширяются, точно ей удалось прочитать свое самое страшное предсказание.

– Лиам никогда бы меня не отпустил. Никогда. Мы должны были сбежать, – бормочет она, отводя взгляд в сторону. Ее пухлые пальцы водят по узорам скатерти.

Продолжая хранить молчание, я терпеливо наблюдаю за ней с картами, зажатыми в руке.

– Я боялась, что Пол снова откажется от меня, но…

Я продолжаю хранить молчание, вытаскивая из колоды «Короля Мечей».

– Я знала, что он во что-то впутался. Чувствовала это, но нам нужны были… деньги. Деньги, о которых не знал бы никто: ни мой муж, ни семья Пола… Коллин контролировал его счета и внимательно следил за всеми транзакциями.

– Полу на момент смерти было тридцать четыре года, и он все еще был в такой зависимости от семьи? – нарушаю я молчание.

– Об этом мало кому известно, но когда Пол начал делать успехи в музыке, Коллин Моррис оформил над ним какое-то странное опекунство, согласно которому Пол не имел возможности самостоятельно распоряжаться своими деньгами до достижения тридцати пяти лет.

«Для них смерть Пола – это все равно что счастливый лотерейный билет, и они не станут подвергать сомнению свою удачу», – фраза, небрежно брошенная Эмили при нашей прошлой встрече, внезапно обретает более точный смысл, как, впрочем, и слова Пола, сказанные Эмили в их последнем разговоре: «Он обещал порвать с семьей».

– Когда Пол сказал вам про спасительный билет, вы решили, что речь идет о деньгах, верно?

Эмили закусывает губу и опускает взгляд, вновь разглядывая узоры на скатерти.

– Это единственное, что пришло мне в голову. Мы нуждались в деньгах, а не… я не понимаю, какой толк в этом концертном реквизите? Он не выглядит какой-то ценной реликвией.

«Неужели она действительно не понимает, что держит в руках?» – проносится в голове, пока я наблюдаю за тем, как Эмили поднимает и тут же снова швыряет на стол сверкающую шляпу.

Пламя свечи опасно дрожит, отбрасывая на скатерть маленькие искры.

– Что вы собираетесь делать?

– В каком смысле?

– Пол был очень расстроен и встревожен вашим состоянием. Он разрывался на части от желания вас предостеречь, защитить.

– Правда?

– Вы и сами это чувствовали, разве нет? – спрашиваю ее я, но Эмили молчит, и я выкладываю в ряд следующую карту – «Тройку Мечей».

Эмили искоса смотрит на изображение алого сердца с воткнутыми в него тремя длинными мечами. Едва заметно качает головой, съеживаясь то ли под тяжестью увиденной символики, то ли от силы собственных трактований.

– Если я не исчезну, Лиам меня убьет, – наконец выдавливает из себя Эмили, продолжая сидеть с опущенной головой. – Вы с самого начала пытались узнать, кто угрожает мне, но об этом непросто говорить.

– У меня есть хороший друг, детектив полиции, он сможет вам помочь.

– Нет. Вы не понимаете. Лиам очень аккуратен и никогда не пачкает свои руки. Несколько недель назад он меня чуть не убил. Он больше не верит мне… не думаю, что он вообще когда-то доверял мне, – шмыгая носом, говорит Эмили. – Я жива только потому, что беременна… но как только он сделает тест ДНК, все закончится. И для меня, и для нашей с Полом дочери. Для нашей Клэр… Пол выбрал это имя…

Еще один важный фрагмент головоломки встает на свое место. И теперь я, как никогда прежде, понимаю истинные мотивы Эмили Стивенс обратиться ко мне за помощью.

10

Глава

Разумеется, дух Пола не смог ответить на самый важный для Эмили Стивенс вопрос: почему в камере хранения в качестве их спасительного билета он спрятал не деньги, а какую-то шляпу?

Я решила не делиться с клиенткой своими догадками, пока их не проверю. А для этого мне необходимо провести экспертизу камней.

Даже будучи уверенной в том, что эта шляпа – всего лишь сценический аксессуар, Эмили не хотела оставлять ее у меня.

Пришлось немного схитрить, убедив ее в том, что эта вещь все еще хранит в себе сильную энергию Пола, а потому через нее мне будет гораздо легче снова установить с ним связь и, возможно, узнать, почему он считал этот аксессуар их спасительным билетом.

Однако, проводив ее за дверь, я сразу же убрала шляпу в стол, сосредоточив свое внимание на психологическом портрете Пола Морриса. Похоже, составляя его несколько дней назад, я серьезно ошиблась.