Мечи легиона

Слова Императора катились снежной лавиной:

– Как изменник ты лишаешься своего поста в финансовом департаменте и должности эпаптэса.

Конечно, мысли Скавра не ограничивались только армией, но потеря должности эпаптэса не ввергла его в отчаяние.

Туризин продолжал греметь:

– Обманув наше доверие, ты лишаешься права командовать своим отрядом. Тебе запрещены любые контакты с римлянами, дабы предотвратить предательство и мятеж. Твой заместитель, Гай Филипп, с этого мгновения получает твое звание и твою должность.

Окончательно порвать со всем, что осталось от его народа… от его мира… Трибун низко опустил голову, ногти больно впились в кожу ладоней.

Очень тихим голосом Марк проговорил:

– Гай Филипп – хороший солдат. Ты уже сказал ему, что отныне он – командир римского легиона?

– Скажу. Мы еще не закончили разговор, – ответил Император. – За измену существует лишь одно наказание. Ты об этом знаешь. В добавление к таким мелочам, как потеря званий и титулов, ты должен положить голову под топор палача.

По сравнению с вечной разлукой с римлянами топор палача не так уж страшил Марка. По крайней мере, смерть наступит быстро и без мучений.

Марк неожиданно выпалил:

– Если ты с самого начала собирался приговорить меня к казни, то зачем вся эта словесная шелуха?

Гаврас не стал отвечать прямо.

– На сегодня достаточно. Коркон, ты можешь быть свободен, – распорядился Император.

Толстяк евнух низко поклонился и вышел. Тогда Император с кислой улыбкой повернулся римлянину:

– Возможно, тебе польстит то забавное обстоятельство, что в этом городе нашлись люди, которые не желают, чтобы приговор был приведен в исполнение. Более того, они требуют, чтобы ты остался в живых.

– Нашлись такие люди? – откликнулся Скавр.

– Целая стая. И довольно крикливая, кстати. Во-первых, Алипия. Будь ты таким невинным, как она утверждает, ты все еще оставался бы грудным младенцем и уж всяк не лазил бы по чужим постелям. Алипия почти убедила меня в этом. Но не до конца, Скавр, не до конца. Наличествует также Тарон Леймокер, друнгарий флота. Отличный, честный человек. Честнее я в жизни не видел! – Гаврас скосил бровь при мысли о знаменитой несгибаемой честности адмирала. – С другой стороны, Леймокер обязан тебе жизнью. Если бы не твое упрямство, он до сих пор гнил бы в тюрьме. Так чего стоит его заступничество?

– Ты единственный, кто может судить об этом, – ответил Марк. У него потеплело на душе при мысли о том, что Леймокер не оставил его в беде.

– Ну вот. И еще несколько персон, чьи мольбы я могу понять. – Туризин еще раз смерил трибуна взглядом. – Но во имя Фоса – объясни: каким это образом в толпе просящих за тебя оказался Итзалин?

– Итзалин? – переспросил трибун, пораженный. Затем он выдавил нервный смешок: одной встречи с Гаем Филиппом, вероятно, оказалось достаточно, чтобы несчастный чинуша возмечтал о том, чтобы Скавр жил вечно.

Туризин скривил рот:

– Не думай, будто я переменил свое мнение, чужеземец. Твоя вина не подлежит сомнению. Должен признать, однако, что все же на волосок усомнился в неблаговидных мотивах твоего поведения. Поэтому я дам тебе такой же волосок возможности искупить вину.

Марк рванулся вперед, но стражи удержали его за руки.

– Так что ты со мной сделаешь, Туризин?

– Положи конец мятежу Земарка в Аморионе! Его проклятия приносят мне одни неприятности! Этот фанатик заводит по всей Империи узколобых жрецов и их тупорылых последователей. Погаси мятеж – и я скажу, что ты заслужил мое прощение. И… благодарность. Я пожалую тебе титул, земли. В этом я могу поклясться в Соборе перед любым жрецом, которого ты назовешь, за исключением Бальзамона… Хотя нет! И перед Патриархом тоже – если ты сомневаешься в моих словах.

– В этом нет необходимости. Я согласен, – тут же сказал Марк.

Туризин был вспыльчив и подозрителен, но слово держал крепко. Мысли Марка быстро завертелись: прямая атака на Аморион, подкуп…

– Какой отряд я могу взять?

– Я могу пожертвовать тебе от щедрот хорошую кавалерийскую лошадь, – ответил Император.

Скавр начал было улыбаться, но тут же одернул себя. Лицо Туризина было жестким, глаза – смертельно-серьезными.

– Я не шучу, римлянин. Заслужи свое спасение, если можешь. Но от меня ты помощи не получишь.

Один человек против толпы мятежников? Фанатик-жрец сумел отбиться даже от йездов!

– Итак, твои руки останутся незапятнанными, а совесть – свободной от укоров, не так ли? Ты посылаешь меня на смерть вместо того, чтобы убить своими руками? – уже не сдерживаясь, горько спросил трибун. Ему все стало безразлично. Теперь он не считал необходимым обдумывать каждое слово.

– Ты успел доказать, что ты – предатель. Я могу сделать с тобой все, что захочу, – напомнил Гаврас, скрестив на груди руки. – Называй мое поведение, как тебе вздумается, Скавр. Я не собираюсь с тобой спорить.

– Отдай мне хотя бы мой меч. Если уж я должен спасти себя сам, – Марк произнес эти слова с издевкой, – то дай мне хотя бы возможность сделать это.

Туризин подумал немного.

– Справедливая просьба. – Он нашел листок пергамента, окунул перо в красные чернила и что-то яростно нацарапал. – Держи, Спект. – Туризин передал записку одному из солдат. – Отдашь Нейпосу из Академии. Когда жрец вернет тебе меч, принесешь сюда. Римлянин может взять оружие на корабль.

– На какой корабль? – спросил трибун.

– Неужели ты думаешь, будто я отправлю тебя по суше? Чтоб ты побежал к своим римлянам и поднял их один Фос знает на что? Нет уж, спасибо. Кроме того, – Император слегка наклонился к Марку, – морем быстрее, чем по суше. Если ты высадишься в порту Наколея к северу от Амориона, тебе останется пройти совсем небольшое расстояние. Правда, эту территорию удерживают йезды, зато дорога совсем короткая. Постарайся попасть в город к началу панегириса – торговой ярмарки, посвященной святому Моисею. В эти дни в Аморион стекаются торговцы и ремесленники со всего Запада. Может быть, ты сумеешь в их толпе проскользнуть незамеченным.

Скавр кивнул, благодарный за совет.

– Еще одно, – сказал римлянин.

– Что? – зарычал Туризин. – Ты не в том положении, чтобы торговаться, негодяй.

Но Скавр, и без того приговоренный к смерти, пребывал по другую сторону страха.

– Можешь отрубить мне голову. Хуже уже не будет.

Император криво усмехнулся:

– Ладно, что там у тебя?

– Если я одолею Земарка, ты пожалуешь мне земли и титул, не так ли?

– Я же сказал тебе!

Скавр глубоко вздохнул, словно собираясь в следующее мгновение распрощаться с жизнью.

– Хорошо. Если я каким-то чудом вернусь из Амориона, то думаю, доказательств моей преданности будет достаточно даже для тебя. В таком случае… если я вернусь… позволь мне ухаживать за твоей племянницей открыто.

– Ах ты, наглый сукин сын! Ты посмел просить меня об этом прямо сейчас?

Гаврас, казалось, вырос прямо на глазах у Марка.

Один из охранников, не сдержавшись, выругался. Марк почувствовал, что руки стражников сжимают его еще крепче. Один из солдат обнажил меч.

Однако в ответ на вопрос Императора Марк кивнул. Холодный пот выступил у него на лбу.

– Чтоб тебе провалиться под лед! – заорал Туризин. – Чтоб Скотос оледенил твою душу, Скавр! Теперь я должен Алипии пятьдесят золотых. Она говорила, что ты попросишь меня об этом. Никогда не думал, что в тебе сыщется столько наглости.

– Итак? – спросил Марк. От облегчения у него слабели колени.

– Если ты вернешься, то за подобную просьбу я не убью тебя на месте, – произнес Император через силу. Он повернулся к стражникам и повелительно махнул рукой: – Уберите его отсюда!

– Мой меч, – напомнил Марк.

– Ты что, хочешь увидеть, близко ли край пропасти, римлянин? – Гаврас яростно ударил кулаком по столу. – Теперь я начинаю понимать, почему у твоего народа нет царей. Кому захочется взваливать на себя такое бремя? Избави нас Фос от подобных подданных! – Он снова обратился к стражам: – Дайте ему любое оружие, любые доспехи, какие он выберет, но только уведите его с глаз моих! Пусть… Пусть ждет свой проклятый меч во дворе! – И наконец Гаврас снова повернулся к Марку, словно пользуясь правом владыки оставить за собой последнее слово: – Ну так что, Скавр, пожелать тебе успеха?

«Пенитель моря» был грузовым судном с острым носом и кормой. По каждому борту имелось десять длинных весел, а широкий квадратный парус неподвижно висел на мачте, пока корабль покачивался на волнах у причала.

Слегка сгибаясь под тяжестью мешка с вещами, Марк остановился у доски, переброшенной с корабля на берег. Взвод императорских гвардейцев наблюдал за ним с причала.

– Разрешите подняться на борт! – крикнул Марк, опознав капитана по короткой, до колен, тунике и небольшому мечу на поясе. Большинство моряков носили только набедренные повязки и кожаные пояса с ножом в ножнах.

Матросы перекатывали в трюм большие кувшины с вином, амфоры с маринованной рыбой и тюки необработанной шерсти.

Капитан поглядел на трибуна.

– Так это ты – наш особый груз? Валяй, лезь! Эй, Озакий! Помоги сухопутному господину!

Матрос протянул Скавру руку. Марк довольно неуклюже прыгнул на палубу – спасибо, не мешком свалился. Истинный римлянин, он не был привычен к морю.

Капитан пожал ему руку:

– Меня зовут Стилиан Зота. Я капитан этой посудины.

Видессианину, худому седобородому человеку, было около пятидесяти лет. Его густые брови сходились на переносице, а кожа потемнела от многолетнего морского загара. Когда капитан снял шапку, чтобы почесать голову, трибун увидел, что тот почти лыс.

Позади Марка на палубу ступил Тарон Леймокер. Моряки замерли, прижав правые кулаки к сердцу.

– Здорово, ребята! – произнес адмирал своим громким хриплым басом, а затем положил руку на плечо трибуна: – Береги его, Стил. Он хороший парень. А что попал в опалу к его величеству… Насколько мне известно, добиться этого очень просто.

Друнгарий флота тряхнул головой, отбрасывая с глаз светлую прядь. После того как Туризин выпустил его из тюрьмы, он так и не подстриг волос.

– Я в любом случае стал бы беречь своего пассажира, – отозвался Зота. – Если с ним что-нибудь случится, это запятнает всех нас… Но где его лошадь? Что-то ее до сих пор не доставили!

– Сухопутные швабры! – презрительно бросил Леймокер. На борту корабля не было места для ошибок, забывчивости и неточности. – Хотел бы я задержаться подольше, но времени нет. Нужно снарядить корабли для береговой патрульной службы. Да пребудет с тобой Фос, чужеземец.

Леймокер крепко сжал плечо Скавра, хлопнул Зоту по спине и прыгнул на причальную доску.

Погрузка на «Пенитель моря» продолжалась. Марк наблюдал, как несут в трюм тюки соломы – для лошади. Той самой, что до сих пор не было видно.

Взвод видессианских солдат все еще стоял на причале. Марк громко окликнул их, пытаясь выяснить, что же случилось с лошадью. Командир видессиан недоуменно развел руками.

Зота сказал:

– Прости, Скавр, но если твоя лошадь не появится к полудню, придется отплыть без нее. У меня важные донесения. Они не могут ждать. Возможно, в Наколее ты найдешь коня или мула.

– Возможно, – с сомнением отозвался трибун.

Время тянулось медленно. Марк поглядывал то на пирс, то на палубу, пытаясь понять, скоро ли закончится погрузка.

Двое матросов уронили на палубу кувшин с вином. Липкую лужицу они затерли шваброй, а осколки кувшина выбросили за борт. Зота выругался. В довершение беспорядка один из них порезал босую ступню об острый осколок и ушел, прихрамывая, перевязать рану.

– Лучше бы тебе ходить за плугом, Алор, – бросил ему капитан.

Товарищи незадачливого матроса тут же окрестили его «Алор-пахарь».

Наблюдая за этим происшествием, Марк отвлекся от пирса и подскочил от неожиданности, когда со сходней донесся громкий голос:

– Эй, там! На борту! Ахой! Или как у вас принято орать, вы, ублюдки? Можно мне залезть в вашу чертову лоханку?

Трибун резко повернулся:

– Гай! А ты что здесь делаешь?

– Ты что, знаешь этого увальня? – осведомился Зота, красный от гнева. Капитану вовсе не понравилось, что его любимого «Пенителя» обозвали «чертовой лоханкой».

Марк объяснил капитану, кто такой Гай Филипп. Зота нехотя сказал тому:

– Если хочешь – поднимайся.

Старший центурион, крякнув, приземлился на палубу и покачнулся, что неудивительно – Гай Филипп явился в полном боевом облачении: в шлеме с высоким поперечным гребнем, кольчуге, кожаном поясе с металлическими бляшками, в медных поножах, с тяжелым мешком за плечами. Все это снаряжение, начищенное до блеска, ослепительно сверкало.

Марк поддержал Гая Филиппа за плечо и с любопытством уставился на своего старшего офицера:

– Никак ты пришел проводить меня? Мне кажется, для этого ты слишком принарядился.

– Иди ты в задницу с этими проводами. – Гай Филипп хотел презрительно харкнуть, но под суровым, предупреждающим взглядом капитана сплюнул за борт, а не на палубу. – Я еду с тобой.

– Что? – Скавр схватился за рукоять меча. Неужели Туризин решил отдать легион кому-то из своих офицеров? – Гаврас обещал, что передаст тебе мою должность и мое звание, как только я окажусь за пределами столицы.

– Вот именно! Он мне это и предложил. Что было, то было. Я посоветовал Гаврасу засунуть эту должность себе в задницу.

У Зота отвисла челюсть. Никто еще не разговаривал с Автократором Видессиан подобным образом.

Гай Филипп бросил взгляд на видессианского капитана и предусмотрительно перешел на латынь.

– Ну, можешь меня распять! – сказал он трибуну. – Я не приму легион из рук человека, который лишил тебя звания.

– У него были на то причины, – ответил Скавр и торопливо, путаясь в словах, поведал старшему центуриону, в чем эти причины заключались. – Так что, если ты захочешь изменить свое решение, Гаврас, скорее всего, отдаст тебе легион. Он очень хорошего мнения о тебе. Я не раз слышал об этом от него самого.

Узнав о любви между трибуном и Алипией, Гай Филипп воскликнул:

– Ты, должно быть, рехнулся! Так играть с огнем!.. – И старший центурион вынес приговор вполне в его духе: – Нет, женщины приносят куда больше неприятностей, чем радости. Я тебе и раньше об этом говорил.

Марк промолчал.

– Но почему он заподозрил тебя в измене? Вот что удивительно, – продолжал Гай Филипп. – Что дало бы тебе низвержение Гавраса? Кто бы ни пришел ему на смену, он будет хуже.

– Именно так я и считаю.

– Разумеется. Ведь ты не полный дурак. И я назад не вернусь. Лучше мне бедствовать под твоей командой, чем процветать под началом Его Подозрительного Величества. – Гай Филипп усмехнулся: – Ну вот я и стал настоящим наемником! Для меня мой командир важнее целого государства.

– Я этому рад, – просто сказал Марк. И добавил: – Но имей в виду: веселого нас ждет мало.

– А, ты о Земарке? Так ведь нас теперь будет двое, а это увеличивает наши шансы ровно в два раза. А то и больше. Да, – добавил ветеран в ответ на невысказанный вопрос Скавра. – Туризин сказал мне, куда тебя посылает. Насколько я понимаю, тебе повезло. Гаврас в такой ярости! Я просто удивлен, что он не прикончил тебя на месте.

– Да я и сам, по правде сказать, до сих пор этому удивляюсь, – сознался Марк. – Впрочем, пока я собирал вещи и оружие, у меня было время поразмыслить над решением Туризина. Если Земарк меня убьет – результат будет равен обычной смертной казни. Фью! Нет Скавра! А если я уничтожу Земарка – что ж, правда, Скавр останется коптить небо, зато Туризин избавится от сумасшедшего фанатика, который во сто крат опаснее меня. Ну а если мы с милейшим Земарком каким-либо удачным образом угробим друг друга… В таком случае Гаврас убьет сразу двух зайцев.

Гай Филипп плотно сжал губы.

– Ты прав, – признал он. – Эти видессиане еще более верткие, чем греки, клянусь! Чума на них! Три комбинации! И во всех трех Гаврас выходит победителем. – Старший центурион взглянул на трибуна из-под поднятой брови. – Единственная неприятность заключается в том, что в двух из трех ты – вернее сказать, мы – проигрываем.

Путь под парусами из Видессоса до Наколеи – при условии, что удержится попутный ветер, – занимает дней семь. Зота давал команде возможность отдохнуть и не прикасаться к веслам. Голубой парус нес «Пенителя» на восток.

Конь Скавра, в конце концов доставленный на корабль, был привязан к мачте в носовой части корабля. Поначалу великолепное животное испуганно стригло ушами, прислушиваясь к незнакомым звукам. Но затем решило, что они не представляют угрозы, и перестало обращать на них внимание.

Трибун делал все, что мог, чтобы конь привык к новому хозяину. Марк, разумеется, знал, что не совладает с крупным серым жеребцом, если между ними не возникнет взаимопонимания; одного опыта, весьма небольшого, римлянину не хватит.

Поэтому Марк расчесывал коню шелковистую серую гриву, гладил за ухом, кормил сушеными абрикосами и яблоками, выпрошенными у кока.

Конь принимал ласку горделиво. Казалось, он считал, что такое отношение полагается ему по праву.

Скавр легко приспособился к судовым порядкам. Он носил только легкую тунику, а из оружия оставил себе меч. Так делали на корабле многие. Гай Филипп упорно таскал штаны и не снимал подбитых гвоздями сапог. На босые ноги трибуна старший центурион поглядывал с явным неодобрением.

– Я решил, что лучше будет последовать примеру матросов, – пояснил Марк. – Они знают о море больше, чем я.

– Будь они еще умнее – остались бы на суше. – Гай Филипп вынул из ножен гладий и попробовал ногтем острие. – Не хочешь размяться? После долгой зимы, которую ты провел, зарывшись по уши в пергамент, тебе это не повредит.

Трибун вытащил из ножен свой меч и вдруг замер от неожиданности. Вокруг клинка был обмотан длинный свиток. На краях он был залеплен древесной смолой, чтобы не разворачивался.

– Что там у тебя? – спросил Гай Филипп, увидев, что трибун замешкался.

– Сам еще не знаю.

Скавр развернул пергамент и очистил ногтем клинок от прилипшего кусочка смолы.

– От кого это? Что там написано? – Гай Филипп подошел ближе, вглядываясь в замысловатую вязь видессианских букв. В отличие от трибуна, Гай Филипп так и не научился читать на языке Империи. Ему хватало проблем и с родной латынью.

– От Нейпоса, – ответил Марк.

Он не стал читать вслух, а быстро пробежал глазами свиток и пересказал записку по-латыни.

«Да хранит тебя Фос! – писал маг из Академии. – Я рад, что у меня наконец появилась возможность хорошенько исследовать твое необычное оружие. Я сожалею лишь о том, что обстоятельства, позволившие мне сделать это, столь печальны. Моя записка содержит краткое изложение результатов моих исследований. Закованный в железо дурень уже топочет у меня под дверью…»

Марк улыбнулся. Он словно въяве увидел Нейпоса, лихорадочно строчащего письмо под злющим взглядом солдата. Впрочем, Скавр не сомневался: солдату не слишком удалось погонять Нейпоса.

«Заклинания, наложенные на твой меч, чрезвычайно сильны. Должен признаться, подобного я еще не встречал. Я предполагаю, что это явление обусловлено весьма слабой природой чародейства в твоем мире. Ты и твои товарищи нередко говорили мне об этом. Только необыкновенно сильные чары в состоянии действовать в вашем мире хоть каким-то образом. Следствие: чары, наложенные на твой меч, сотворены для более суровых обстоятельств. В нашем мире они сделались необыкновенно могучими. У меня возникли затруднения даже на начальном этапе исследований.

Я не мог понять природу их происхождения. Грубая сила твоего меча затрудняла мою работу – все равно что измерять море, черпая его чайной ложкой. Прости, я отвлекся.

Итак, что же я все-таки выяснил. На меч наложены два различных вида заклинаний. Первое охраняет меч и его владельца от чар врага. Ты был свидетелем этому, и не один раз. Я весьма сожалею о том, что не могу сказать, как именно эти чары были наложены на оружие.

Поскольку защитные чары меча столь велики, второе заклинание удалось выявить лишь косвенными методами. Боюсь, в данном случае результаты не вполне удовлетворительны. Это заклинание способно защитить не только того, кто носит на себе меч, но и весь его народ. Ни один видессианский маг не смог бы создать ничего подобного. Будь у меня сейчас меч твоего рыжеволосого друга, я мог бы предложить тебе более исчерпывающую информацию. Впрочем, думаю, возьми я в руки оба меча, я погиб бы на месте.

Прими мои извинения за то, что не могу рассказать больше. Не думаю, чтобы ты оказался в Видессосе случайно. Но это лишь догадка. Я не могу подтвердить ее никакими доказательствами.

Добавлю, что один историк, которого мы оба хорошо знаем, разделяет мое мнение. Мы оба желаем тебе успеха! Благостью Повелителя Доброго Разума мы надеемся увидеть тебя снова.

Нейпос».

Трибун не стал переводить для Гая Филиппа последние несколько фраз. Но на душе у него потеплело. У Алипии Гаврасы не было никакой возможности встретиться с ним открыто. Однако она предположила, что галльский меч вернется к трибуну и Марк получит письмо Нейпоса.

Скомкав пергамент, Марк бросил его в море.

Гай Филипп осведомился:

– Ну и что толку знать, что меч заколдован? Ты ведь не колдун, чтобы возиться с заклинаниями.

– К сожалению. Будь я магом, я опалил бы бороду Земарка чарами.

– Поменьше болтай. Ты ведь не сможешь это сделать, – сказал Гай Филипп. – Вот тебе мой совет: пользуйся оружием как надо! Иначе ты не доживешь даже до встречи с Земарком. Берегись!

Он прыгнул к трибуну, направив острие гладия в грудь Марка. Скавр пружинисто отскочил. Моряки столпились вокруг, наблюдая за поединком.

4

Простое, черное как сажа знамя, некогда бывшее флагом бандитской шайки, ныне заставляло трепетать всю Пардрайю. Гордые каганы признали Варатеша главой только что поднявшегося Королевского Клана и прислали ему отряды, чтобы воевать с аршаумами. Несдобровать бы этим гордецам, вздумай они отказаться! И они об этом хорошо знали.

Варатеш ударил шпорами свою лохматую степную лошадку. Рядом широкой рысью несся громадный черный жеребец. Глядя на всадника в белых одеждах, возвышающегося на черном коне, Варатеш хмурился.

«Королевский Каган»! «Повелитель Степи»! Так называли теперь Варатеша. Авшар, как и остальные, громогласно именовал этими титулами бывшего вожака бандитов. Но и князь-колдун, и сам Варатеш слишком хорошо знали, что это ложь. Игрушка, которую дергают за веревочки! Орудие в руках колдуна!

Не будь Авшара, Варатеш до сих пор оставался бы жалким вожаком голодной стаи бандитов. Блохой, которая куснет и поскачет дальше, если не прихлопнут.

Иногда Варатешу хотелось, чтобы смерть настигла его поскорей. До встречи с Авшаром ему не раз приходилось убивать. Но даже тогда Варатеш еще не знал, что такое настоящее зло.

Он стал плохо спать. В кошмарах ему виделись раскаленное докрасна железо, обгоревшая плоть, крики ослепленных людей. И это он сделал сам, своими руками. Он отдал приказ, он участвовал в пытке. Но, пройдя через ужас, он стал Королевским Каганом, и теперь одно его имя наводило страх.

Авшар хмыкнул. Его смех был ледяным, как воды зимней реки. Под порывами ветра за спиной князя-колдуна развевался белый, как саван, плащ. Черный конь нес всадника на юго-запад.

– Мы разобьем их, – проговорил колдун, усмехаясь. Он говорил на языке хаморов без малейшего акцента, хотя и не был кочевником. Варатеш знал, что скрывается под просторными белыми одеждами. Лучше бы ему никогда не видеть этого!

– Да, мы разобьем их, – повторил Авшар. – Они заплатят за оскорбление, нанесенное Родаку, а значит, и тебе, о мой повелитель.

Колдун легко и естественно назвал Варатеша «повелителем», но это не могло обмануть бандита. Игрушка! Орудие! Эти слова жгли мозг Варатеша.

Авшар добавил:

– Твои отважные воины и мои хитроумные чары навсегда развеют сказку о неуязвимости «непобедимых аршаумов».

При звуке этого голоса, в котором слышалась неутолимая жестокость, Варатеш содрогнулся. Но логика колдуна была безупречна. Аршаумы шли через Пардрайю, несмотря на запрет, исходивший от Великого Кагана. Что же, он, Варатеш, – глупая овца или несмышленый мальчишка, чтобы эти аршаумы не обращали на него никакого внимания?

– Предвещает ли гадание удачу? – спросил Варатеш.

Авшар обратил на кочевника свой страшный взор. Варатеш отшатнулся.

С леденящим душу смешком князь-колдун ответил:

– Какое мне дело до суеверий? Я не энари, Варатеш! Я не жалкий трясущийся в экстазе шаман, что испуганно всматривается в будущее. Будущее я создаю сам!

– Что предвещают приметы? – Сам того не зная, Горгидас повторил вопрос Варатеша. Большой скептик, грек слабо верил в предсказания, но чудеса нового мира заставили даже упрямого Горгидаса усомниться в некогда непоколебимом рационализме.