Метод бамбука: профориентация от гипотез

Адэлисс Сэйрон

Метод бамбука: профориентация от гипотез

Контекст

– Почему вы ушли из журналистики, – спросила меня HR крупного российского издательства, внимательно изучая моё резюме, распечатанное с HH, – И перешли в психологию? Это же совсем другоенаправление.

Мы сидели в прозрачном боксе из стекла, белых стен, упирающихся в пушистый, серый ковролин, на 29 этаже одной из башен бизнес-центра города. Это был финальный этап гонки собеседований. Мне предстояло увидеться со своим непосредственным начальством, и я не понимала, зачем нужны эти расшаркивания.

– Я не считаю это другимнаправлением, – спокойно ответила я, выдержав паузу, – Это лишь логичное продолжениемоего профессионального пути.

Рекрутер поднял на меня взгляд, полный растерянности и непонимания. В мире, где у большинства людей чёрное – это чёрное, а белое – это белое, у многих возникает такая реакция, когда я объясняю свой принцип профессионального развития. Она была не первой – и вряд ли будет последней.

– Истории – это не только про мир, но и про людей в нём, – продолжила я, – Я пошла в психологию, потому что хотела понять себя и других, и именно это впоследствии улучшило мои тексты.

Видно было, что девушка отключается от реальности – мои ответы рушили её понятный и расчерченный мир, где журналист занимается только журналистикой, SMM-менеджер – только социальными сетями, и далее по списку. Её глаза закрылись – и в этот момент упал непробиваемый железный занавес.

– Каждое моё перемещение – это проверка поставленной гипотезы, – я объясняла это пустоте, в надежде на то, что она услышит и поймёт меня, – Что тогда, что сейчас.

HR вдруг встрепенулась, посмотрела, обнадёженная, на уведомление, всплывшее в телефоне. Брякнула что-то в духе «нам пора» – встала и повела меня по лабиринтам внутренностей Москва-Сити. К руководителю по маркетингу и её помощнице.

То собеседование – весь его комплекс – было одним из самых смешных и странных одновременно. Меня хотели видеть в руководящей позиции, но докапывались до того, как я управляю своим личным и рабочем временем. У меня спрашивали, не хочу ли я уволить сразу всех сотрудников, когда заступлю на пост. Интересовались, как же я буду ездить в офис, писать книги, работать у них и заниматься своим хобби? Как будто в жизни есть только профессия – её долг – и ничего больше. Как вы, наверное, догадались, я легко нашла себе другое место, лучше прежнего. Отвечавшее всем моим требованиям в моменте – и совмещала написание первых книг с работой на проекте, который я считала значимым для мира.

Я не строила иллюзий. Для меня работа и то, что я делаю – очень важная часть жизни, которая приоритетнее многих вещей, например…

Давайте начистоту – каждый в этом мире способен достичь того, что он хочет. Будь то профессиональное развитие, построение отношений или закрытие своих потребностей. Вы, как и я, находитесь в том моменте и в той ситуации, которую создали сами.

Которую хотелисоздать.

Эта мысль одновременно радует и расстраивает – вы многого достигли, но многое осталось позади. Не получилось, не случилось, не срослось – это неважно. Главное здесь то, что вы прошли путь к этой точке, что-то побудило вас взять в руки мою книгу, и…

Вы когда-нибудь задумывались о том, каквы пришли к нынешнему моменту?

По какому принципувы двигались вперёд?

Ваше развитие шло по восходящей спирали? Или, может быть, вы скачками покоряли вехи на своём личном или профессиональном пути? Спонтанно пробовали всё подряд?

Однажды я сидела в офисе корпорации вместе со своим дальним родственником, который работал там. Мы пили чай в его пространстве, и тут он взял листок бумаги со стола и начал чертить на нём линии по всему периметру. Я не поняла, что он делает, и стала наблюдать, чтобы дождаться эврики – ведь он точно вёл к чему-то. До этого мы обсуждали его старшую дочь и то, как она поступила в тот же вуз, что и я когда-то.

– Кто-то развивается по прямой, – сказал он, демонстрируя мне ровную линию внизу листа, – Кто-то, как ты, пробует и пробует, пока не найдёт своё.

Ручкой он очертил в воздухе ту часть листа, что напоминала рисунок хаотичного дождя с длинными копьями капель.

Но фишка была в том, что я никогда не пробовала что-то хаотично, в отрыве друг от друга, когда речь заходила о моём обучении или профессии. В основе моих перемещений лежал другой принцип – скачков в новые точки, под которыми скрывались те самые проверки гипотез.

Прошло много лет, проб и испытаний, прежде чем я увидела в своём развитии закономерности. По началу, как и тот родственник, я полагала, что меня носит из стороны в сторону как молекулу в глобальном, мировом броуновском движении. Я ловила косые взгляды. Меня осуждали. Нелестно отзывались обо мне, потому что считали непостоянной – слишком уж быстро я менялась и перестраивалась под новые ситуации. В мире, который ещё не привык быть в открытую динамичным, меня воспринимали как хаотичный и разрушающий элемент для любой системы. Проучилась на факультете всего год и на следующий уже променяла лекционные залы на работу на конференциях и бесконечные выезды на мероприятия? Показываю другим дурной пример!

– Безалаберная прогульщица, – шипел мне вслед очередной профессор, когда я сдавала экзамен на отлично, приходя в лучшем случае на 10% всех его занятий в году, при этом готовая на все 100.

Когда другие студенты сидели и корпели над теорией, которая потом почти никогда не пригождается, я нарабатывала портфолио и практиковалась, налаживая связи. У меня в голове сначала был вопрос: «Как мне попасть в ту точку, где меня с радостью берут в любые СМИ, которые я захочу»? И гипотеза: «Если я соберу портфолио, которое продемонстрирует мои навыки и то, что я разбираюсь в теме, меня возьмут». Любая гипотеза всегда требует проверки.

Так и вышло, что я сначала попала в студенческое объединение, организовывавшее грандиозное моделирование работы комитетов ООН. Потом стала вести их журнал, параллельно работая на бизнес-конференциях – и понеслось.

Конечно, процесс тестирования профессиональных гипотез начался ещё в далёком детстве, потом на школьной скамье – и процесс не заканчивается до сих пор. Сегодня я пишу вступление к этой книге в просторной переговорке одного из московских арт-кластеров, а завтра могу уже сменить офис и уехать на острова.

Возможно всё.

Наверное, вы спросите меня: «А зачем ты в принципе написала эту книгу»? Во вступлениях авторы обычно объясняют, кому может понадобиться их труд, какую задачу они хотели решить, почему создали ту или иную рукопись, и как так получилось. Я не ставлю себе задачи написать шедевр от мира профориентации или же научить вас чему-то. Более того, я прекрасно понимаю, что у нынешних подростков другие проблемы и другие способы их решения – и мой опыт ранней юности им (или вам?) может и вовсе не пригодиться. Как человек, буквально родившийся в прошлом веке (привет, мой 1997), я застала эпоху, когда ещё пользовались кассетами, и раскручивали их плёнку, по приколу воткнув карандаш в дырки. Играли в пластмассовых динозавров, пользовались кнопочными телефонами, и дети учились развлекать себя самостоятельно без помощи гаджетов. Песок с меня пока не сыпется, но я отдаю себе отчёт, что чем больше секунд проходит, тем менее актуальным становится описанная мной реальность, которая когда-то существовала, и те методики, которые я вам предложу. Однако многое в моей истории остаётся и останется вечным: человеческий опыт решения проблем, сомнения и тревоги, эмоции, типовые ситуации, через которые я прошла, и выводы, которые сформировали меня как личность.

Изначально я задумывала эту книгу как ностальгический труд для своих ровесников или книгу для поколения постарше. В общем и целом – для миллениалов и тех, кто ищет способ понять абстрактных «нас», вне зависимости от возраста. «Нам» приписывают заботу только о себе любимых, отсроченное взросление и принятие ответственности, стремление к самообразованию, подрыву авторитетов в мире обесцененной информации и долгий поиск «себя», обременяющий наших родителей и общество. Мол, пока мы не найдём работу по душе, то и не стараемся вовсе – так думают некоторые. Что мы «избалованные» и «хотим всего и сразу». Я не могу говорить за всех, но закономерности в поведении и образе жизни нашего поколения существуют. Как у всех, у «нас» есть «плюсы» и «минусы». Наблюдая за тем, как я сама и люди вокруг меня меняют отношение к работе и профессии в целом, я поняла, что мой принцип эволюции не только отвечает времени! Почему-то он никем не описан, толком не изучен, и не появляется в общественном поле, хотя логика принципа лежит на поверхности. Классическая схема развития – «школа >университет >работа по специальности» эволюционирует во что-то иное. Разрушается иллюзия «ровной дорожки» – многие начинают осознавать, что даже относительно поэтапный и равномерный жизненный путь на самом деле никогда не напоминает прямой отрезок из точки «А» в точку «Б». Это череда задач, выборов, гипотез – и их проверки. Просто многие воспринимают этот механизм как должное.

А я – нет.

Поэтому я написала эту книгу.

Если вы пробежались по описанию этого труда, то уже знаете, что я прошла через 29 профессий – и нет гарантий, что я не освою ещё одну, пока вы будете перелистывать эти страницы. Мне сложно представить, каким в итоге будет моё приключение, и чем оно закончится.

В этой книге я хотела рассказать о своём опыте профессиональной эволюции и перипетиях на этом пути, раскрыть своим читателям принцип самореализации в работе, который строится на предположениях и их проверке. Я не скрываю, что писала эти страницы и для себя – чтобы вспомнить, прикоснуться к своей истории и рассказать её заново, теперь уже с мыслями и идеями, пришедшими годы спустя, другим – более добрым и сочувствующим взглядом.

Но обо всём этом вы ещё узнате! Как и о том, какими инструментами из разных сфер я пользовалась для своего развития и пользовалась бы, если бы у меня под рукой была я из будущего. Или просто толковый, прозорливый наставник.

Белый лист с отпечатками

– Ты просила недостаточно усердно, – отрезала моя мать, когда я, уже будучи взрослой, спросила у неё, почему в детстве она не отдала меня в художественную школу, в которую я так хотела, – Я посчитала, что это временно, и не стала уделять этому много внимания.

Чтобы понять, из чего вырос мой метод и как он воплотился в моей жизни, и, что ещё важнее – как вам его применить – мы погрузимся в моё прошлое. Здесь начинается наше общее путешествие.

Я родилась в семье борцов с жизнью. Мои предки – и те, которых я застала, и те, что ушли раньше моего появления – были уверены в том, что реальность – сурова и требует завоеваний. Из низов и неизвестных земель – бабушка со стороны матери приехала в столицу из далёкой монгольской деревушки, а ветвь моего отца и вовсе спустилась с Алтайских гор – они пробивались наверх любой ценой. Этот образ мыслей заставлял их вечно стремиться вперёд: туда, где больше ресурсов, в особенности, денег, карьерных возможностей, свободы от прошлого и связей с другими людьми. Нестабильные времена тоже задавали свой тон – моя мама ещё застала очереди за хлебом и другими продуктами, бабушка выставляла сервизы из розового чешского фарфора напоказ в витринах шкафов, а дедушка охотился за книгами, как пират за сундуком с сокровищами. С каждым поколением требования к последующим непомерно росли, и я не стала исключением из этого правила.

Надо сказать, что я никого не оправдываю. То, как мы относимся к реальности, формирует наш опыт. Даже в самые тяжёлые времена всегда найдутся люди, которые не прогнулись под влиянием обстоятельств. Это выбор каждого, каким быть. Но, согласитесь, не упоминать обстановку, в которой формировались люди, неправильно – из пазла общей картины выпадет немало фрагментов.

В мире, которым управляет парадигма «сражайся или умри», человек пытается избавиться от любого невыгодного бремени. И так уж вышло, что я сразу стала бельмом на глазу по факту своего появления. Моей маме было 18 – кто готов в таком возрасте к детям? – и старшее поколение настояло на том, что ребёнка надо оставить, «сыграть свадебку» и «жить долго и счастливо».

Так на свет появилась незапланированная я. Ко мне родители с самого начала относились, как к элементу реальности, которого не должно было существовать. При этом, для старших членов семьи, моё наличие было необходимо для поддержания статуса «славной фамилии». У такой, само собой разумеется, будет талантливый наследник, который возьмёт всё в свои руки и исполнит заветные желания рода.

Тут я не случайно говорю «наследник», потому что ждали все мальчика. Удобного в будущем мужчину, которого можно будет взрастить для дома и сада. Взвалить на него все тяготы, а потом и всем вместе на его плечах прокатиться, свесив ножки. Так случился второй «сбой» – и я потеряла ещё больше очков в глазах семьи из-за того, что родилась девочкой.

Возможно, вы задаётесь вопросом о том, как это всё связано с методом и профориентацией? Скажу так: то, как человек мыслит, оценивает реальность и действует, напрямую влияет в будущем не только на выбор профессии, но и на всю жизнь в целом. Сейчас я рассказываю вам вводные условия своей задачи, а ещё – историю, стоявшую за тем, как работали мои предки, и как во мне укоренилось их наследие. Состоявшее, в том числе, из набора убеждений о работе, деньгах и призвании.

Если вы верите в присказку «дал Бог зайку, даст и лужайку», то на моём примере вы увидите, что бывает с теми, кто попал к родителям и семьям, не способным и не готовым заботиться о детях.

Как вы догадываетесь, при такой расстановке сил, меня быстро начали перекидывать из рук в руки, как горячую картошку. У меня не было человека, к которому я могла прийти со спокойной душой, рассказать о своих проблемах, желаниях, сомнениях. В безумном калейдоскопе всё так быстро менялось, все так были заняты – вечно – что я перестала видеть смысл о чём-то просить и, в целом, обозначать своё существование без крайней нужды. Каждый раз, когда я высовывалась, от меня ожидали результата, который смягчил бы раздражение от того, что я прерываю чью-то жизнь. Если его не было или, что ещё хуже, я приходила с какой-то проблемой, которую я не могла сама решить – представляете стартовый уровень ответственности на ребёнке? – на меня обрушивалась лавина гнева. Иногда – как пламя злости, но куда чаще, что было в разы хуже – как осуждение, прикрытые леденящей кровь улыбкой двойные послания, безразличие и презрение. Так я довольно быстро усвоила простой урок: «Стань невидимой, подстраивайся и храни своё мнение при себе».

Возвращаясь к той ситуации с художественной школой… Теперь вы понимаете, почему от меня хотели невозможного? Как в такой ситуации я могла что-то настойчиво просить у родителей, держать позицию и убеждать, когда даже такая тихая просьба требовала от меня невероятной смелости?

Нарциссизм правил нашим балом, как и боль от незаживающих ран – наносимых без труда и остановки. Переходивших от прадедов и прабабушек к дедам и бабушкам, а от них – к моим родителям, а потом – и ко мне. О трансгенерационных травмах, о том, почему со мной так себя вели старшие и так поступали, я узнала значительно позже. Уже во взрослом возрасте исправляя многое, навороченное годами ранее. В самом начале все делали вид, что я, по своим функциям – одновременно мальчик и кормилец, и женственная, послушная девочка, и тень, которая есть, только когда её призывают. И растили меня в соответствии с заложенным разными факторами техническим заданием, превращая в Франкенштейна.

Возвращаясь к теме работы и профессии: я считаю их важными частями не столько своей жизни, сколько себя самой. Именно в этой сфере я смогла достичь пика самовыражения и реализации. Я убедилась на своём опыте в том, что я работаю не только своим мозгом, телом и неуловимой душой, состоянием и волей – я работаю собой – во всех аспектах, включая своё прошлое.

Моя профориентация, не обличённая тогда ещё в это слово и понятие, началась с тестирования удовлетворяющих всех интересов. Мои родители и старшие, привыкшие жить в мире, балансирующем на грани осуждения и одобрения, вписали и меня в эту систему. Поэтому первым кружком, куда меня попытались отдать, стал кружок балета. Женщины в моей семье лелеяли противоречивую мечту: если всё и суждено передать девочке, то она должна быть Дюймовочкой. Маленькой, аккуратной, отлитой из фарфора, чтобы когда пробил час, о ней позаботился сильный мифический мужчина. При этом что мои бабушки, что мама были ближе к валькириям. Ни их тело, ни дух не были приспособлены к мечте о нежном цветке. Смелые, воинственные, отстаивающие свою позицию до последнего – они почти никогда не отступали, и это упорство меня восхищало и ужасало. Крепкие, с широкими плечами – Дюймовочку они напоминали только явно очерченной талией. На меня была возложена ответственность за то, чтобы противостоять своим генам и из осинки превратиться в апельсинку. Для этого балет был чуть ли не лучшим вариантом – как изящный танец, формирующий лёгкую и ровную походку, прямую осанку и утончённость – ценой чудовищных, пусть и осознанных, жертв.

Как и ожидалось, долго это не продлилось, а из моей памяти и вовсе стёрлось: остались только фотографии. Меня отдавали то в танцы, то в кружок гимнастики, то на занятия музыкой. Всё это время я продолжала играть дома пластиковыми динозаврами, строить дома и города из деревянных брусков без краски и рисунков, а мой пиратский корабль из Лего пересекал моря ковров и покрывал, сброшенных на пол. Иногда я привязывала себя тканевым метром, который бабушка использовала для кройки и шитья, к ручке шкафа и притворялась собакой. У кого не было странных увлечений в детстве? Я обожала собирать камни, ракушки, растения на улице – и всё тащила в дом – а на ручке моей комнаты долго висел пластиковый пакет с ракушками, что из командировки мне привёз отец. Одним словом, хобби и кружки, которые мне пытались навязать, никак не сочетались с тем, к чему меня инстинктивно тянуло.

К счастью, бесконечные навязанные пробы выпали из моей памяти. Скорее всего, они были для меня травматичными – память бережёт нас и, по возможности, стирает острые углы. В этой кромешной темноте остались только наиболее яркие моменты и те, что я была способна вынести.

Помню, как одним вечером я взяла свой игрушечный набор металлических кастрюлек и варила три зелёных виноградины на электрической плите. Моя мама сидела на диване крохотной кухни с каким-то учебником, опираясь одним локтём на выбеленный стол. За ним сидел и мой отец. Он что-то чинил: крутил гаечным ключом, тоже был очень занят. Отец с мамой бранились, даже не смотря друг на друга. Продолжали и в тот момент, как пришла моя бабушка, неся в обеих руках пакеты, нагруженные готовой едой. Помню, с каким восторгом я показывала ей свой «виноградный суп», а она в ответ рассмеялась, как будто на фоне не маячила драка молодых. Не сказать, что отец с мамой часто махали кулаками: скорее вставали друг на против друга, как на ринге, и замахивались, что есть силы, так и не нанося удары. По крайней мере, я не видела это собственными глазами – или не помню, как видела. За стенкой жили разные страшные звуки, и я предпочитала не слышать и не видеть. Словно повинуясь моему желанию, вскоре я начала терять зрение. Казалось, будто с точки зрения здоровья ничто этого не предвещало. Да, меня сажали за компьютер ещё когда это не было так модно среди родителей— моей первой компьютерной игрой был «Король Лев: Тимон и Пумба», где герои бегали по лабиринту, спасаясь от врагов. И ещё одна: про охоту на уток, где нужно было отстреливать их на скорость. В общем и целом, мониторы с синим излучением в моей жизни появлялись тогда не настолько часто, чтобы серьёзно повлиять на зрение.

Его ухудшение не привлекло должного внимания – слепота обволакивает незаметно, как туман. Ещё одной вещью, которая прошла будто мимо моих старших, было то, что я никак не начинала говорить, и освоила чтение раньше, чем речь. Позже бабушка вспоминала об этом в таком ключе: «Мы водили тебя по врачам, всяким разным. Однажды один из них сказал: «Она просто не хочет говорить»! И мы оставили попытки разобраться: потом ты и сама заговорила». Знай они – и я – с чем это было связано, возможно, моя жизнь была бы другой.

Вскоре после того, как начало садиться моё зрение, я заболела явно, и мои будни наполнились неприятной рутиной. Так я пыталась привлечь к себе внимание старших родственников: «Посмотрите, мне нужно ваше внимание! Мне плохо! Я не хочу, чтобы вы ссорились!»… Чувствительность и психосоматика сыграли со мной злую шутку. Говорить открыто мне было страшно: маленький человек, невольно привязанный к своим родителям, боится наказания, потому что где-то внутри помнит – от него всегда могут избавиться. И в моей семье это угроза воспринималась буквально: например, мой отец как-то выкинул нашего кота на улицу, когда тот нагадил в горшок с пальмой.

Болезни были моим сигналом SOS, который не могли проигнорировать даже люди, выросшие в эпоху стоицизма и психологической непросвещенности. В тот период жизни мои будни начинались так: перед школой меня везли в клинику, где подключали к электрическому назальному аспиратору. Шланги, стеклянные колбы невероятных размеров, кожаное кресло с валиком под коленями. Всё это меня пугало ночью – когда я ложилась спать, и утром – когда приходилось вставать в пять, чтобы везде успеть. Первые годы школы пролетели для меня незаметно, потому что я редко появлялась в классе, и вскоре многие ученики забыли то, как меня зовут, и как я выгляжу. С самого начала я была изгоем – и в собственной семье, и в школьной. Я перенесла семейную модель отношений на новую среду, и вскоре все заиграли по этим правилам. В первый же свой день дети разошлись по маленьким группкам – я прибилась к одной, но тут же ощутила холодок, спускавшийся по коже вместе с мыслью «Мне здесь не место». Для меня существование в одиночестве – эмбрионом под нараставшей жёсткой скорлупой – становилось всё более естественным. Я стала предпочитать быть «себе на уме», потому что любые мои попытки изливать мысли в безопасном месте быстро раскрывались (например, бабушка находила тетради дневников и черкала в них красной ручкой), не говорить лишнего, выполнять весь спектр появлявшихся задач в одиночестве и не полагаться на других, потому что любая вылазка была для меня опасной. По многим причинам: разрушение семейного имиджа, о котором так пеклись мои старшие, раскрытие моих тайн и мыслей, возможность получения преимущества надо мной в любом виде. Я стала увлекаться шифрами и языками, чтобы кодировать то, что изредка писала для себя, утопать в книгах, избегая реального мира, как огня, и изо всех сил играть роль послушного наследника, у которого нет ни личности, ни желаний.

Что могло бы мне помочь в тот период времени?

Прошлое не изменить – только отношение к нему. Что в этой главе, что в будущих, я не буду углубляться в то, как можно было бы переиграть всю жизнь и подход к ней. Пусть я и вздыхаю с ностальгической грустью, вспоминая такие моменты и говоря «Это могло бы всё изменить», на деле я придерживаюсь принципа «Если бы да кабы». Пусть моё прошлое будет уроком – и мне, и вам.

Так вот, что помогло бы мне на том этапе жизни в выборе профессии и формирования адекватного восприятия труда?

Некоторые специалисты считают, что профориентацию – знакомство с понятиями «труда», «призвания» и профессиями, что есть в мире – нужно начинать в самом раннем возрасте, как раз с 3-4 лет. Я не сторонник позиции активного воздействия на ребёнка – передавив, можно и сломать. На меня давили много и часто, так что я говорю это из личного опыта: у вас это может сработать иначе. Однако я поддерживаю идею того, что погружение в профессию стоит начинать с юного возраста: я не знала и не понимала, кем работают мой отец и мать, а о бабушкином пути в преподавании я услышала сильно позже. Мой реальный мир был очень узким – и это при том, что у моей семьи было много материальных ресурсов для проб и изучения мира. Для меня маленькой личности родителей и старших были чёрными и злыми пятнами с редкими проблесками человеческого.

Поэтому первое, что я предложила бы сделать, если вы родитель или общаетесь с ребёнком 3-7 лет и хотите принять участие в его изучении мира профессий – поисследовать понятие «работы» вместе в доступной форме. Вариантов в наше время множество: ролевые игры, видео и мультфильмы, конструкторы профессий, книги и истории для маленьких и не очень, аудио-записи и (почти) всё, что только можно придумать.

Самое простое, что можно сделать – рассказать о том, за что и почему отвечают взрослые. Зачем нужны деньги, как старшие их зарабатывают? Где они пропадают днями и почему так переживают о потере рабочего места? Мне на такие вопросы всегда отвечали довольно грубо, в духе: «Чтобы тебе было, что есть». Не повторяйте их ошибок – такие заявления и поведение в целом формирует смысловой мир ребёнка, а потом и взрослого человека. Например, такая постановка вопроса сформировала во мне убеждение, что «Без большого количества денег мне себя не прокормить». О том, как создаются установки, мы поговорим позднее.