Убить пересмешника

– Вот поэтому ты и спрашивай.

– Аттикус, – сказала я, – ты видел мистера Артура?

Аттикус строго посмотрел на меня поверх газеты.

– Нет, не видел.

Джим не дал мне спрашивать дальше. Он сказал – Аттикус все еще не забыл нашего похода на Страшилу, так что лучше давай про это помолчим. И еще Джиму казалось, Аттикус подозревает, что в тот вечер летом дело было не только в раздевальном покере. Джим сказал – у него нет никаких оснований так думать, просто он нюхом чует.

Наутро я проснулась, поглядела в окно и чуть не умерла от страха. Я так завизжала, что из ванной прибежал Аттикус с намыленной щекой.

– Конец света! Аттикус, что делать?!

Я потащила его к окну.

– Это не конец света, – сказал Аттикус. – Это идет снег.

Джим спросил, долго ли так будет. Он тоже никогда не видал снега, но знал, какой он бывает. Аттикус сказал – он знает про снег не больше Джима.

– Но думаю, если он будет такой мокрый, как сейчас, он превратится в дождь.

Когда мы завтракали, зазвонил телефон – и Аттикус вышел из-за стола. Потом вернулся и сказал:

– Звонила Юла Мэй. Цитирую: «Поскольку в округе Мейкомб снега не было с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, в школе сегодня занятий не будет».

Юла Мэй была главная телефонистка нашего города. Она всегда передавала разные важные новости, приглашения на свадьбы, возвещала о пожаре и в отсутствие доктора Рейнолдса советовала, как оказать первую помощь.

Когда Аттикус наконец велел нам успокоиться и смотреть не в окна, а в свои тарелки, Джим спросил:

– А как лепить снеговика?

– Понятия не имею, – сказал Аттикус. – Мне жаль вас огорчать, но, боюсь, снега не хватит даже на порядочный снежный ком.

Вошла Кэлпурния и сказала – вроде не тает. Мы выбежали во двор – он был покрыт тонким слоем мокрого снега.

– Не надо по нему ходить, – сказал Джим, – от этого он пропадает.

Я оглянулась: там, где мы прошли, оставались талые следы. Джим сказал – надо подождать, пускай снегу нападает побольше, мы его весь соберем и слепим снеговика. Я подставила язык под пушистые хлопья. Они обжигали.

– Джим, снег горячий!

– Нет, просто он такой холодный, что даже жжется. Не ешь его, Глазастик, не трать зря. Пускай падает.

– А я хочу по нему походить!

– Ага, придумал! Пойдем походим у мисс Моди.

И Джим запрыгал по двору. Я старалась попадать след в след. На тротуаре напротив дома мисс Моди к нам подошел мистер Эйвери. Лицо у него было розовое, из-под ремня выпирал толстый живот.

– Вот видите, что вы наделали? – сказал он. – В Мейкомбе снега не было с незапамятных времен. Погода меняется, а все из-за непослушных детей.

Я подумала – может, мистер Эйвери знает, как мы летом ждали, чтоб он повторил свое представление? Что ж, если снег послан нам в наказание, пожалуй, стоит грешить. Откуда мистер Эйвери берет свои метеорологические сведения, я не задумывалась: конечно же, прямо с Розеттского камня.

– Джим Финч, а Джим Финч!

– Джим, тебя мисс Моди зовет.

– Держитесь оба посреди двора! У веранды снегом засыпало левкои, смотрите не наступите на них!

– Не наступим! – отозвался Джим. – А красиво, правда, мисс Моди?

– Да провались она, эта красота! Если ночью будет мороз, пропали мои азалии!

На старой, с широченными полями соломенной шляпе мисс Моди поблескивали снежинки. Она наклонилась над какими-то кустиками и окутывала их пустыми мешками. Джим спросил, для чего это.

– Чтоб они не озябли, – сказала мисс Моди.

– Как цветы могут озябнуть? У них же нет кровообращения?

– Этого я не могу тебе объяснить, Джим Финч. Я знаю одно: если ночью будет мороз, цветы замерзнут, – вот я их и укрываю. Понятно?

– Да, мэм. Мисс Моди…

– Да, сэр?

– Можно мы с Глазастиком одолжим у вас снега?

– О господи, да берите весь! Там под крыльцом есть старая корзинка из-под персиков, наберите в нее и тащите. – Тут мисс Моди прищурилась. – Джим Финч, а что ты собираешься делать с моим снегом?

– Вот увидите, – сказал Джим, и мы перетащили со двора мисс Моди столько снегу, сколько могли. Это была очень мокрая и слякотная работа.

– А дальше что, Джим? – спросила я.

– Вот увидишь, – сказал он. – Бери корзинку и тащи с заднего двора в палисадник весь снег, сколько соберешь. Да смотри зря не топчи, ступай по своим следам.

– У нас будет маленький снеговичонок?

– Нет, настоящий большой снеговик. Ну, давай принимайся, дела много.

Джим побежал на задворки, достал мотыгу и начал быстро-быстро рыть землю за поленницей, а всех червей откидывал в сторону. Потом сбегал в дом, принес бельевую корзину, насыпал в нее доверху земли и поволок в палисадник.

Когда мы натащили туда пять корзин земли и две корзины снегу, Джим сказал – можно начинать.

– Что-то грязь получается, – сказала я.

– Это сейчас грязь, а после будет хорошо, – ответил Джим.

Он стал лепить из земли ком, а на нем второй, все больше и больше, и получилось туловище.

– Джим, разве бывают снеговики-негры? – спросила я.

– Потом он не будет черный, – буркнул Джим.

Он принес из-за дома персиковых прутьев, сплел их по нескольку штук и согнул, получились кости, их надо было облепить глиной.

– Это мисс Стивени Кроуфорд, – сказала я. – Сама толстая, а ручки тоненькие.

– Сейчас сделаю потолще. – Джим облил грязевика водой и прибавил еще земли. Поглядел, подумал и слепил толстый живот, выпирающий ниже пояса. Потом поглядел на меня, глаза у него блестели. – Мистер Эйвери ведь похож на снеговика, верно?

Потом он набрал в горсть снега и налепил сверху. Мне он позволил лепить снег только на спину, а все, что будет на виду, делал сам. Понемногу мистер Эйвери побелел.

Джим воткнул ему сучки на место глаз, носа, рта и пуговиц, и мистер Эйвери стал сердитый. Для полноты картины в руки ему дали полено. Джим отступил на шаг и оглядел свое творение.

– Прямо как живой! – сказала я. – До чего здорово, Джим!

– Правда неплохо? – смущенно сказал Джим.

Мы не могли дождаться Аттикуса к обеду, а позвонили в суд, что у нас для него сюрприз. Он пришел и, видно, удивился, что мы всю землю из-за дома перетащили в палисадник, но сказал – мы отлично поработали!

– Я не совсем понимал, из чего ты его вылепишь, – сказал он, – но впредь я могу за тебя не волноваться, сын, ты всегда что-нибудь да придумаешь.

У Джима даже уши покраснели от такой похвалы, но Аттикус отступил на шаг, и он насторожился. Аттикус разглядывал снеговика. Весело улыбнулся, потом засмеялся.

– Не знаю, что из тебя выйдет, сын, – инженер, адвокат или художник-портретист. Но сейчас тебя, пожалуй, можно судить за публичное оскорбление. Придется этого малого замаскировать.

И Аттикус предложил Джиму поубавить брюшко снеговика, дать в руки вместо полена метлу и повязать фартук.

Джим объяснил, что тогда опять будет не снеговик, а грязевик.

– Ну, сделай по-другому, но что-то сделать надо, – сказал Аттикус. – Ты не имеешь права лепить карикатуры на соседей.

– Это не критикатура, – сказал Джим. – Он на самом деле такой.

– Мистер Эйвери может с тобой не согласиться.

– Придумал! – сказал Джим.

Он побежал через улицу, скрылся за домом мисс Моди и вернулся гордый и довольный. Нахлобучил на снеговика ее широкополую соломенную шляпу, а в согнутую руку сунул садовые ножницы. Аттикус сказал – вот и прекрасно.

Из дому вышла мисс Моди и остановилась на крыльце. Поглядела через улицу. И вдруг усмехнулась.

– Джим Финч, ах ты, чертенок! – крикнула она. – Подайте сюда мою шляпу, сэр!

Джим поглядел на Аттикуса, Аттикус покачал головой.

– Она это не серьезно, – сказал он. – Просто она поражена твоими… талантами.

Аттикус перешел улицу, и они с мисс Моди оживленно заговорили о чем-то, размахивая руками; до меня донеслось только:

– …выставить во дворе самого настоящего Мофродита! Хорошо же ты их воспитываешь, Аттикус!

Днем снег перестал, похолодало, и к ночи сбылись худшие предсказания мистера Эйвери: Кэлпурния не переставая, топила все печи, а мы все равно мерзли. Вечером Аттикус сказал: плохо наше дело – и спросил Кэлпурнию, может, ей лучше остаться у нас ночевать. Кэлпурния обвела взглядом большие окна и высокие потолки и сказала – у нее дома, наверно, теплее. И Аттикус отвез ее в автомобиле.

Перед сном Аттикус подбросил угля в печку у меня в комнате. Он сказал – сейчас шестнадцать градусов, он не упомнит такого холода, а наш снеговик совсем заледенел.

Мне показалось, прошло совсем мало времени, и вдруг кто-то трясет меня за плечо. Я проснулась и увидела поверх одеяла пальто Аттикуса.

– Разве уже утро?

– Вставай, малышка.

Аттикус протянул мне мой купальный халат и пальто.

– Сперва надень халат, – сказал он.

Рядом с Аттикусом стоял Джим, весь встрепанный, его качало. Одной рукой он придерживал ворот, другую сунул в карман. Он был весь какой-то толстый.

– Быстрее, дружок, – сказал Аттикус. – Вот твои носки и башмаки.

Я ничего не поняла, но обулась.

– Уже утро?

– Нет еще, второй час. Ну-ка, побыстрее.

Наконец до меня дошло: что-то не так.

– А что случилось?

Но теперь ему уже незачем было объяснять. Как птицы знают, что пора укрыться от дождя, так я знала, когда на нашу улицу приходила беда. Я услышала какое-то шелковистое шуршанье, шорохи, приглушенную суету, и мне стало страшно.

– У кого это?

– У мисс Моди, дружок, – мягко сказал Аттикус.

С веранды мы увидели, что у мисс Моди из окон столовой рвется пламя. И словно затем, чтоб мы скорей поверили своим глазам, взвыла над городом пожарная сирена – все тоньше, визгливее – и никак не умолкала.

– Все сгорит? – жалобно спросил Джим.

– Наверно, – сказал Аттикус. – Теперь вот что. Подите оба к дому Рэдли и стойте там. И не вертитесь под ногами, слышите? Видите, с какой стороны ветер?

– О-о! – сказал Джим. – Аттикус, может, надо уже вытаскивать мебель?

– Пока еще рано. Делай, что я велю. Ну, бегите! Смотри за сестрой, Джим, слышишь? Не отпускай ее ни на шаг.

И Аттикус подтолкнул нас к воротам Рэдли. Мы стояли и смотрели, нашу улицу все тесней заполняли люди и автомобили, а тем временем огонь молча пожирал дом мисс Моди.

– Ну что они так долго, что они так долго… – бормотал Джим.

Но мы понимали, в чем дело. Старая машина не заводилась на морозе, и целая толпа катила ее по улице, просто подталкивая руками. А когда шланг прикрутили к водоразборной колонке, он лопнул, струя брызнула вверх и окатила мостовую.

– Ой, Джим!..

Джим обнял меня за плечи:

– Тише, Глазастик. Подожди волноваться. Я тебе тогда скажу.

Жители Мейкомба, более или менее одетые, через двор выносили мебель мисс Моди на улицу. Аттикус тащил тяжелую дубовую качалку, и я подумала, какой он умный, спас ту самую вещь, которую мисс Моди любит больше всего.

По временам слышались крики. Потом в окне мансарды появился мистер Эйвери. Он выкинул под окно тюфяк и бросал на него разные вещи, пока все не закричали:

– Спускайтесь, Дик! Лестница горит! Уходите оттуда, мистер Эйвери!

Мистер Эйвери стал вылезать в окно.

– Застрял… – выдохнул Джим. – Ох, Глазастик…

Мистер Эйвери не мог двинуться ни взад, ни вперед. Я уткнулась Джиму под мышку и зажмурилась. Потом Джим крикнул:

– Он выбрался, Глазастик! Он живой!

Я подняла голову. Мистер Эйвери был уже на балконе. Перекинул ноги через перила, стал съезжать по столбу вниз, но не удержался и с воплем свалился в кусты мисс Моди.

Тут я заметила, что люди пятятся от дома мисс Моди все ближе к нам. Никто уже не таскал мебель. Огонь охватил верхний этаж и дошел до самой крыши, чернели оконные рамы, а внутри все так и светилось оранжевым.

– Джим, правда там все рыжее, как тыква?..

– Смотри, Глазастик!

От нашего дома и от дома мисс Рейчел повалил дым, будто поднялся туман от реки, и к ним уже тянули шланги. Позади нас взвизгнули шины, из-за угла вынеслась пожарная машина из Эбботсвила и остановилась напротив нашего дома.

– Книжка… – сказала я.

– Какая книжка? – спросил Джим.

– Про Тома Свифта… она не моя, а Дилла…

– Подожди волноваться, Глазастик, – сказал Джим. И показал пальцем: – Гляди-ка!

Среди соседей, сунув руки в карманы пальто, стоял Аттикус. Вид у него был такой, будто он смотрит футбол. Рядом стояла мисс Моди.

– Видишь, он пока не волнуется, – сказал Джим.

– А почему он не на крыше?

– Он слишком старый, он сломает себе шею.

– Может, скажем ему, что надо вытаскивать вещи?

– Нечего к нему приставать, он сам знает, когда вытаскивать, – сказал Джим.

Эбботсвилские пожарные начали поливать водой наш дом; какой-то человек стоял на крыше и показывал, куда первым делом лить. Наш Самый Настоящий Мофродит почернел и развалился, соломенная шляпа мисс Моди так и осталась лежать на куче грязи. Садовых ножниц не было видно. Между домами мисс Моди, мисс Рейчел и нашим было так жарко, что все давно скинули пальто и купальные халаты, работали в пижамах или в ночных рубашках, заправленных в штаны. А я все стояла на одном месте и совсем закоченела. Джим обнял меня за плечи и старался согреть, но это не помогало. Я высвободилась и обхватила себя обеими руками. Начала приплясывать, и ноги понемногу согрелись.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Джексон Эндрю (1767–1845) – президент США, чья политика способствовала освоению новых земель.

2

В 1066 году в битве при Гастингсе норманский герцог Вильгельм I нанес поражение англосаксонским войскам и стал королем Англии. Предки Финчей не участвовали в этой битве, следовательно, Финчи не принадлежат к старинной английской аристократии.

3

Слова из речи президента Франклина Рузвельта (1882–1945).

4

Фут (англ.) – единица длины, равная 30,5 см.

5

Фильм по роману ужасов Брэма Стокера (1847–1912), его герой – вампир.

6

Авторы детских приключенческих книг. Особенно была популярна серия книг Бэрроуза о Тарзане.

7

Когда начинался конфликт между Севером и Югом, жители этого округа оказались на стороне северян.

8

Миля (сухопутная) – единица длины, равная приблизительно 1,6 км.

9

У реки Марны во время Первой мировой войны (1914–1918) французские войска дважды одержали победу над германской армией.

10

Дюйм – единица длины, равная 2,5 см.

11

Уилер Джон (1836–1906) командовал кавалерией южан во время Гражданской войны между Севером и Югом (1861–1865).

12

Розеттский камень – найденная в 1799 г. в Египте близ г. Розетта базальтовая плита с высеченными на ней иероглифическими надписями, которые были расшифрованы французским египтологом Жаном Франсуа Шампольоном.