День, когда пала ночь

– Люди ждут от тебя совета, служитель Святого, – презрительно бросила Регни, – а ты забился в эту щель?

– Я священник, а не воин и не врач.

Вулф подъехал к Регни.

– Священник, – вступил он, – где бывшая снежная провидица Иссин?

– Заперлась в доме. Как и все, у кого есть хоть капля разума.

Регни скользнула взглядом по тропе:

– Мы должны своими глазами увидеть селение, чтобы я могла описать королю Бардольту болезнь.

– Если вы настаиваете, умоляю, ни к кому не прикасайтесь. Болезнь начинается с красноты на пальцах.

– А кончается чем? – прищурилась Саума.

Священник замотал головой и, закрыв лицо руками, рухнул на камень. Регни объехала его, не оглянувшись.

– Не нравится мне это, – сказала, догнав ее, Саума. – Лучше бы нам повернуть обратно.

– И что мы скажем королю? – холодно ответила Регни. – Поехали разбираться, что за болезнь, и вернулись, ничего не узнав? Что ему в том проку, Саума?

Вулф узнал эти резкие нотки в голосе. Регни было не по себе.

– Регни, – вмешался он, – ты вождь Аскрдала. Давай поедем мы.

Она остановила коня:

– Ты думаешь, я стану править Аскрдалом, посылая в опасность других вместо себя?

– Ну, в нашем мире так и повелось, – сдержанно заметил Трит. – Простой народ сеет, высшие жнут. Можно сомневаться, насколько это разумно и благородно, однако…

– Я не убоюсь, Трит Исборгский. – Она наградила его испепеляющим взглядом. – Если хочешь, оставайся здесь.

Она пришпорила серебристого конька.

– Не жди от нее добра тот, кто останется позади, – уверился Трит. – Горячие угли в нежных местах?

Вулф устало кивнул шутнику и поехал за предводительницей.

Селение на краю света представляло собой шесть кругов сложенных из чего попало хижин, теснящихся к святилищу. Вся забота, которой обделили другие жилища, досталась ему. Жизнь в таких местах всегда мрачна и сурова. На черной земле среди вечных снегов плохо прорастает зерно, и местные питаются молоком, маслом и мясом.

Тем удивительнее, что нигде не видно было скотины. Спешиваясь, Вулф уловил явственный тухлый запашок. Все вокруг выглядело заброшенным. Лошади волновались, отфыркивались, шумно дышали.

Регни провела их к многоярусной крыше святилища. Выучка не позволяла ей выдавать беспокойства, но Вулф угадывал его в развороте плеч и жестко выпрямленной спине. Все окна были закрыты ставнями, из отверстия дымохода не поднималось ни дымка.

Двери святилища стягивала цепь. Трит, вынув меч из ножен, постучал рукоятью:

– Есть здесь кто?

Ему ответил только ветер. Регни, выждав немного, решительно взялась за оба топора.

– Постой! – Вулф перехватил один за древко. – Закрыли нарочно, чтобы никто не вошел.

– Если не войдем мы, придется это сделать кому-то другому. К тому же мы должны сберечь Иссин от болезни, какой бы она ни была. – Она перевела взгляд с его лица на выпущенный Вулфом топор. – Вы с Саумой обыщите северный конец селения. Найдите Иссин. Трит, со мной!

Они разделились.

Саума наложила стрелу на тетиву. Вулф, разгребая ногами снег, не выпускал меча.

– Скот должен пастись неподалеку, – пробормотала Саума, ее темные глаза перебегали от дома к дому. – Может, ближе к гейзерам. Там растет трава.

– Ни единого огонька не видно.

Сколько они ни стучали в двери, не добились ответа и движения внутри не слышали. Оба остановились, когда где-то среди домов заскрипели дверные петли. Переглянулись и напрягли слух.

Ничего не дождавшись, они двинулись дальше и вышли наконец к ниточке реки, огибавшей селение с юга. Вулф шагнул к берегу, сверху взглянул на водопад.

Расщелина опустела. На месте, где сидел священник, осталась только длинная полоса крови.

– Саума, – позвал он.

Она подошла и шумно втянула в себя воздух.

– Волки, – выдохнула облачко пара Саума, и ее пальцы стиснули лук. – Или медведь. Они все чаще заплывают летом из ледяного моря. Если в Офандаут, кроме болезни, явился еще и свирепый медведь, я верно скажу, что на нем проклятие.

– Хочу разобраться, что там случилось. Прикрой меня.

Саума взглянула с сомнением:

– Нам надо найти Иссин.

– Да, – кивнул Вулф, – а еще нам надо вывести ее отсюда живой. И не обглоданной.

Она не успела его отговорить – да, впрочем, и не пыталась: он уже отошел к своему коню. Ведя его в поводу, Вулф вернулся на тропу. Вбивая шипы в камни и лед, снова обернулся к белой струе водопада.

Уже снизу Вулф взглянул на Сауму – та, держа лук наготове, кивнула. Он обнажил меч и глубоко вздохнул, прежде чем шагнуть под спадающие струи.

В пещере дневной свет мелькал отблесками. Грот меньше других, виденных им в Хроте, был забит отвалившимися плитами; стены скалились обломками зубов. Выбравшись из воды и найдя надежную опору для ног, Вулф стал оглядываться. С плаща капало, но рев водопада глушил звук.

В животе будто стяг трепетал на ветру. Ловя слухом малейшие признаки жизни, он сделал еще шаг – звон шипов на подошвах показался слишком громким. Густой острый запах обжег горло и стеснил грудь.

Священника – ни следа. В глубине пещеры холод уступил место сухому теплу. Он искал глазами кровь, дважды чуть не вывихнул лодыжку. За поворотом открылась новая тесная пещерка. С пола и потолка торчали блестящие базальтовые клыки, и Вулфу на миг почудилось, что он стоит на губе кошмарной пасти.

Поначалу он принял их за камни – только не бывает у камней таких схожих очертаний. Они жались друг к другу – темные, рябые от щербин. Он как во сне прошел к ним. Загривок взмок, пот стекал по щекам. Ближайшее доходило ему до грудины. Подчинившись какому-то внутреннему толчку, Вулф снял перчатку и коснулся поверхности голой рукой. Шершавый камень ободрал кожу и обжег, словно раскаленная печь. В дрожащие пальцы хлынули ощущения – могучий бурлящий поток: вожделение, страх и, сильнее всего, невообразимое отвращение. То, чего он коснулся, не должно было существовать на свете. Оно было не от мира сего.

А потом оно треснуло.

Вулф отпрянул. По камню прошли тонкие, как волос, линии, засветились красным, из них ударили струйки пара.

Он искал в пустой звенящей голове объяснений. Должно быть, эта пещера каким-то образом соединяется с горой Ужаса, сливается с ее огнем. Вглядываясь в тлеющие трещины, он чуял запах извести и чего-то другого – мерзкого, тошнотворного.

– Вулф!

Оклик вывел его из оцепенения. Он отступил от дымящегося камня, дрожа, вырвался на свет, под отрезвляющий холод ледяного потока.

Саума сидела в седле, рядом были Регни, Трит и исхудавшая женщина в мехах, с волосами и кожей цвета бледного тумана.

– Вулф, что ты там нашел? – спросил Трит.

Он попытался ответить. Надо было как-то объяснить, что он увидел, учуял, ощутил в той темноте.

– За мной, – приказала Регни. Иссин сзади обнимала ее за пояс. – Возвращаемся в Солнотт.

Откуда-то сверху, перепугав лошадей, долетел ужасный крик. Промокший насквозь Вулф пригнулся в седле, и все пятеро вихрем пронеслись по расщелине – прочь от Офандаута.

25

Юг

Горы окружали Нзену со всех сторон. Прохожий на ее мраморных улицах ощущал себя в ладонях великана: красные Господни Клинки поднимались, словно пальцы, отбрасывая на закате семь теней.

Тунува стояла на затененной крыше над усадьбой Абасо – одним из множества прогулочных садов города. Внизу текла река Лаза, питавшая колодцы и общие бани. Шла торговля фруктовым льдом, благовониями и цветами; люди спасались от жары под прославленным бронзовым фонтаном Абасо – верховного божества вод, врага и возлюбленного Вашту.

Она готова была увидеть на лицах тревогу: кому, если не лазийцам, сознавать, какую угрозу несет гора Ужаса, однако жители Нзены, казалось, беззаботно наслаждались летними деньками. Должно быть, из-за их правителя Кедико Онйеню. Настоятельница письмом известила его об опасности, но Кедико не счел нужным ничего предпринять.

Его защитницей уже двадцать лет была Гашан Янудин. С ней в первую очередь и собиралась переговорить Тунува.

Она заложила за ухо колечко волос. В прошлом кое-кто из южных правителей даровал обители прекрасные дома, которые Сагул прозвала «апельсиновыми». Из них этот больше всего полюбился Эсбар – она наслаждалась оглушительным гомоном лазийской столицы, кипением жизни, – между тем как Тунува мечтала об одиноком домике в Румелабаре с видом на пустыню, огромной библиотекой и несколькими тихими рощицами сладкого лимона.

Она, прищурясь, взглянула на солнце. Его затянула сухая дымка, пригасила лучи. Туман висел уже не первый месяц, редел ночами, но не исчезал. В Лазии каждый год наступали месяцы, когда восточные ветры приносили пыль пустыни Бурла, но никогда дымка не держалась так долго. И не бывала столь темной.

– Госпожа?

Тунува опустила взгляд на молодую женщину. Ее черная рубаха была, по летнему времени, без рукавов; кожаная накидка перехвачена в поясе и расшита селинийскими узорами. Все это в совокупности с золотом в прическе говорило, что девица явилась из дворца.

– Пусть тень цветущего дерева подарит тебе отдых, – выкрикнула она обычное полуденное приветствие. – Верховный правитель готов тебя принять.

Тунува кивнула и спустилась вниз, оставив Хидат точить топор на балкончике. Они давно поняли, что Кедико Онйеню предпочитает принимать гостей по одному.

Несмотря на потускневшее под пыльной маской солнце, земля дышала жаром, как только что вынутый из печи хлеб. Радуясь толстым подошвам сандалий, Тунува проходила знакомыми улицами под фигурными решетками, в которых, отбрасывая желанную тень, свивались виноградные лозы и розовые цветы. Минуя прилавки купцов и составителей карт, она напрягала слух, но ни разу не услышала разговоров о горе Ужаса.

Вскоре они с провожатой шагнули на широкие белые ступени дворца Великих Онйеню. Окруженное садами и кедровыми рощами здание выстроили на крутом красном отроге горы и увенчали парой «ловушек для ветра». Склон до вершины был прорезан террасами, и на каждой разбит священный сад одного из высших лазийских божеств с их высокими статуями над алтарями. Со стен, дыша ароматом персиков, падали блестящие капли «солнечного дыхания».

Тунуву проводили на вершину отрога, где стоял величественный Верхний дворец. Посланница провела ее в открытый внутренний двор с двумя склонившимися над фонтанчиком пальмами.

– Тунува.

Та радостно обернулась на знакомый голос. Улыбка увяла при виде Гашан Янудин – с обритой головой, в облегающей накидке, оставлявшей одно плечо открытым.

Двенадцать прошедших лет изменили ее. Мускулистые руки обмякли и блестели золотом браслетов в лад ожерелью. Веки тоже были подведены золотом, ярко блестевшим на ее гладкой черной коже в пробившемся сверху солнечном луче.

– Как я рада, – сказала Гашан. – Сколько лет не виделись.

– Сестра, – опомнившись, приветствовала ее Тунува.

В тридцать Гашан была лучшей воительницей обители. Если бы Сагул не поручила ей охрану главы дома Онйеню – что было высочайшей честью, – она могла бы стать мунгуной, однако на этот пост избрали Эсбар, и Гашан примирилась с таким решением.

Четырьмя годами позднее Эсбар навестила сестру и вернулась в отвратительном настроении. Она рассказала, что Гашан, которой полагалось сторониться политики, погрязла в роскоши и интригах двора, взобравшись так высоко, что Кедико ввел ее в Королевский совет. Сагул, узнав об этом, разгневалась, как никогда прежде.

«Столько лет учения на ветер! Мы не слуги и не платные льстецы. Кедико нас оскорбил, и не без ее участия».

Тунува про себя гадала, не слишком ли они поспешны в суждении. Гашан строила для себя жизнь вдали от дома, силилась удержать голову над водой… и все же сейчас, увидев, как одета ее сестра, Тунува решила, что та излишне увлеклась солнечным вином.

Быть может, здесь красный в моде, но в их семье красное одеяние подобало лишь настоятельнице.

– Я ждала Сию ак-Нару, – заговорила Гашан на резковатом либирском наречии лазийского языка.

Тунува рассматривала ее.

«Она меня сестрой не назвала…»

– Сию решила лучше изучить будущие обязанности, чтобы не подвести принцессу Онйеню, – ответила она, оставшись верна языку Матери, селини. – Настоятельница надеется, что она будет у вас к середине зимы.

– Мы не станем торопить ее раньше, чем она будет готова. – Гашан указала на арку. – Его величество тебя ждет. У него множество дел, Тунува. Надеюсь, ты его не задержишь.

Гашан явилась сюда оберегать верховного правителя, а теперь, как видно, больше берегла его время.

– Постараюсь быть краткой, – кивнула Тунува; уже на ходу она сделала еще одну попытку и перешла на лазийский: – Надеюсь, ты благополучна, сестра. Ты так давно не являлась для доклада.

– Я четырежды в год пишу настоятельнице, а отлучаться от двора так надолго мне не позволяют мои обязанности.

Тунува твердо держала себя в руках. Она никогда не любила спорить.

– Я не поняла, почему ты приняла назначение в Королевский совет, – осторожно заметила она. – Твой первый долг – служить Матери.

– Я служу ей, защищая ее семью, а значит, и защищая их состояние, – отрывисто возразила Гашан. – Нам повезло, что пыль налетела после последней жатвы, однако новый урожай наверняка будет скудным. Большую часть времени я занята пропитанием горожан.

Тунува, сдавшись, отвернулась и пожалела, что не взяла с собой Хидат.

Сию пыталась сбежать из обители. Теперь и Гашан обратилась спиной к ее обычаям. Извержение должно было сплотить сестер, а вместо того семья расползалась по швам, и Тунува не представляла, как связать ее воедино.

Гашан вела ее по выложенным черно-белыми изразцами переходам. Двери стояли настежь, впуская ароматы священных садов: лимона, абрикоса, сладкого красного тростника. Тунува все ждала, когда же сестра станет расспрашивать о делах обители.

– Скажи, – заговорила она, так и не дождавшись, – Кедико готов к обороне Нзены?

– От чего именно?

– Гашан, гора Ужаса взорвалась, – с нарастающей тревогой произнесла Тунува. – Мы с Эсбар видели в ту ночь, что из нее вылетело. Я думала, настоятельница тебя предупреждала.

– Да, зимой пришло ее письмо, но с тех пор ничего не случилось. – Гашан не замедлила шага. – Его величество не желает сеять в народе страхи.

– Но втайне готовится?

– Нет. Он полагает, что Безымянный – сказка, только детей пугать. Иногда и я так думаю.

– Сказка… – Тунува покачала головой. – Сестра, ты кощунствуешь.

– Разумные сомнения – это кощунство? – сухо отозвалась Гашан. – Разве что в замкнутом мирке.

– Твои сомнения безумны. Если Безымянный не бывал в Лазии, откуда взялась наша обитель?

– Саяти уверяла, что Клеолинда была наследной принцессой Лазии, – пожала плечами Гашан, – прочие же говорят, что Селину избрал другого ребенка своим преемником. Если он отказал дочери в наследстве, разве удивительно, что та нашла другое место, которым могла бы править?

Тунува призвала на помощь всю свою выдержку. Тон Гашан будто говорил, что ничего естественнее и быть не могло.

– Твои слова – тяжкое оскорбление Матери, – тихо сказала Тунува. – Бесчестят они и тех лазийцев, что погибли при нападении зверя на Юкалу. Одна мысль, что это ложь…

– Я ничего подобного не говорила. Просто заметила, что историю могли и приукрасить. Что до виденного вами в Ментендоне… было темно и, надо думать, очень дымно. – Гашан кивнула проходящему придворному. – Эсбар всегда отличалась пылким воображением.

Эсбар без труда нашлась бы с ответом. Тунува же просто загрустила – печаль пальцами сдавила ей горло. Они вышли на верхнюю площадку, и двое стражников расступились перед ними.

– У его величества много забот, сестра, – еще раз напомнила Гашан. – Я прошу тебя не взваливать на него лишнюю тягость.

Она говорила так, будто Тунува пришла выпрашивать милости. Та начинала понимать, почему Эсбар даже за долгий путь отсюда до обители не успела остыть.

– Моя единственная цель – защитить верховного правителя, – сказала она. – Мы с тобой на одной стороне, Гашан.

– Конечно, – коротко улыбнулась та. – Что ж, до свидания, Тунува.

В другое время наверху бывало жарче, сейчас же на высоко вознесенной над пропеченной землей террасе стояла приятная прохлада. Тунува залюбовалась видом на город и только потом увидела верховного правителя Лазии.

Кедико Онйеню было далеко за сорок. Он восседал под балдахином, в мантии из волокнистой коры, и доедал жареную перепелку. Двое слуг обмахивали его веерами, третий стоял с мухобойкой наготове, а еще один держал мисочку с прокопченной на дубовой коре солью.

– Верховный правитель, – обратилась к нему Тунува, – настоятельница заверяет тебя в своем почтении.

Он уделил ей короткий взгляд. При таких тяжелых веках его лицо всегда казалось бы скучающим, если бы вздернутые брови не придавали ему удивленного выражения. Такое сочетание черт действовало на нервы – невозможно было определить, доволен он или разочарован.

– Сестра обители, – заметил он на селини, – моя казначейша предупреждала о твоем прибытии.

Кожа у него была темная, как старая бронза.

– Не припомню твоего лица.

– Я Тунува Мелим. Бывала здесь, когда ты еще ходил принцем, – сказала Тунува, проглотив рвавшееся с языка: «Она не твоя!» – Передавала дар дружбы твоей покойной матери.

– А мне ты принесла дар дружбы?

– Дружеское послание. Я заменяю здесь нашу мунгуну, Эсбар ак-Нару.

– Эсбар мне знакома… – (В голосе послышалось: «слишком хорошо знакома».) – Она так занята, что не нашла времени приехать?

– Эсбар за многое отвечает в обители.

– Как и я здесь, однако я нашел время тебя принять. – Выдержав долгую паузу, Кедико кивнул ей на кушетку по другую сторону стола. – Посиди со мной. Разделим плоды нзенской земли.

– Ты чрезвычайно великодушен.

Тунува села. Еще один слуга налил ей в чашку ложечку финикового сиропа и долил доверху темно-золотистым пивом. Обводя взглядом заставленный кушаньями стол, она наткнулась на груду апельсинов – того мелкого горьковатого плода, что произрастал в рощах Искалина.

Кедико наблюдал за ней. Она, не изменившись в лице, пронесла руку мимо апельсинов и выбрала сливу, оставив нетронутым гранат: этот «королевский плод» был святыней дома Онйеню. Пусть насмехается над ней своими кислыми апельсинами, она все равно будет чтить его обычаи.

– Прошло два года с тех пор, как сестры обители в последний раз удостоили меня визитом. – Кедико оторвал ножку перепелки. – Ты явилась отчитывать или наставлять меня?

– Ни то ни другое. – Тунува взглянула ему в лицо. – Ты уже знаешь, что несколько месяцев назад гора Ужаса разразилась извержением.

– Нет, понятия не имею. – Он вернул ножку на блюдо. – Видно, мои вестники об этом запамятовали. Без тебя я бы так и пребывал в неведении.

– Я никого не хотела оскорбить, – ровным тоном сказала Тунува. Кедико, крякнув, снова взялся за еду. – Настоятельница осенью написала Гашан, предупредив ее, что из горы кто-то вылетел.

– Гашан состоит в Королевском совете, у нее много обязанностей, особенно когда урожай под угрозой.

Тунува покачивала в чашке ледяное пиво, размешивая смягчавший его терпкий привкус сироп.

– Гашан – сестра обители, – заметила она, – и в первую очередь ее верность принадлежит настоятельнице.

– Если уж вы упорно посылаете к моему двору своих… воительниц, я не позволю им без дела топтать полы. Телохранителей у меня хватает. – Кедико указал на стоящих у двери женщин в доспехах. – Гашан в этой роли мне не требовалась. Я решил поручить ей другую.

– Со всем почтением, правитель… – проговорила Тунува, подстелив под голос каменную подкладку, – это не тебе решать.

– Как же не мне решать, когда она живет в моем доме? – Кедико дал знак слуге, чтобы тот убрал перепелку. – Один из моих посланцев в ночь извержения горы Ужаса находился в Ментендоне. Кроме дыма и лавы, там ничего не видели.

Зрение магов часто превосходит обычное, но Тунува почувствовала, что он не желает об этом слышать.

– Мы не вполне разглядели, что поднялось из горы. Уверены только в одном: те создания были крылаты.

Она ожидала увидеть на его лице проблеск понимания, но Кедико послал ей непроницаемый взгляд и откинулся в кресле:

– Зачем ты здесь?

– Эсбар хотела увериться, что ты готов защитить Лазию.

– Понятно. Ты хочешь сказать, что без напоминания посторонних – посторонних, не имеющих опыта правления, – я не вспомнил бы о защите страны. – Он вновь заулыбался. – Я вправе оскорбиться. Но я лишь поблагодарю тебя за заботу и заверю, что Лазия готова ко всему.

– Если тебе потребуется подмога, настоятельница пришлет сестер.

– Щедрое предложение, но одна ваша сестра и то дорого мне обошлась: сколько ушло на прокорм и одежду, пока она не стала казначейшей! Как я понимаю, теперь обитель желает поместить сюда еще одну воительницу для присмотра за моей дочерью?

– Пока будем держаться вопроса подготовки к обороне. Я в Нзене ее не заметила.

– А я не заметил ни единого змея. С чего бы им так долго таиться? Я не стану запугивать народ, окружая город военными машинами, на основании слухов и облачка дыма. Нет, я дождусь, пока плод не созреет, и посмотрю, что из него выйдет. А теперь – у тебя все?

– Не могу не настаивать, правитель. Я видела их стаю, – твердо сказала Тунува. – Если ты не предпримешь усилий по подготовке своего…

– Я располагаю большим, хорошо обученным войском. Кроме того, я полагал, что вы взяли защиту южных стран на себя. К чему мне заниматься обороной, когда у меня есть вы?

– Государь, мы будем сражаться за Лазию до последнего человека, но сил обители не хватит на…

– Что-то еще?

Тунува, взглянув в его пустое лицо, поняла, что ничего не докажет. Кедико просто не хочет верить ее свидетельствам.

– Из уважения к освященному веками союзу, – сказала она, – я прошу дозволения произвести разведку в Господних Клинках.

Кедико ополоснул руки в блюде с водой.

– Для тех, кто еще держится древней веры гор, Господни Клинки священны. В них веками никто не ступал.

– Наши разведчики проверяли донесения о людях, пропадающих в горной местности и среди горячих источников. Обитель могла бы выяснить, не нависла ли над твоим городом угроза.

Вперед выступил пятый слуга, поставил перед Кедико поднос, на котором лежали купающиеся в подтаявшем меду соты. Кедико взял в руку золотые вильцы.

– Тебе не приходило в голову, что обитель изжила себя?

Надо было отвечать, но он уже вгрызся в кусок сот, и по пальцам потек мед. Тунува же ясно видела и чуяла кровь.

– По освященному веками соглашению обитель Апельсинового Дерева не подчиняется власти Лазии. Взамен вы обещали защиту от Безымянного, – вещал Кедико. – Я более не нуждаюсь в защите. По правде сказать, я смотрю на обитель иными глазами, нежели мои предки. Я начинаю видеть в ней опасных изуверов, отказывающихся признавать власть закона и выплачивать налоги, на которых стоит Лазийское царство. Мало того, вы внедряете в мой дворец обученных убийц – убийц, которые не видят во мне своего властителя.

Он снова вонзил зубы в кусок сот. Тунува замечала каждое движение его челюстей, каждый глоток.

– Возможно, Клеолинда в Пуще принесла ребенка. Возможно, вы вскармливаете в своей среде узурпатора, – сказал он. – Допускаю даже, что ваша настоятельница готовит заговор с целью меня свергнуть. По всем своим целям и намерениями обитель – армия бунтовщиков у моего порога. Я вижу в том причину для озабоченности.

– Мы за столетия не сделали ни единого шага против вас. – Тунува наконец сумела пробудить свой язык. – Для нас кровь Матери так же драгоценна, как ее память. Мы хотим одного – безопасности. Твоей – и Лазии.

– Верю. – Он смыл с рук мед. – Можешь обыскать горы. Затем возвращайся в Лазийскую пущу и скажи Сагул Йеданье, что моей дочери не требуется вооруженная прислуга.

Удар был силен, и Тунува оправилась не сразу.

– Верховный правитель, – хрипло заговорила она, – Сию ак-Нара – верная посвященная. Она годами готовилась к этой службе. В обители она считается почетной, и принцесса должна…

– Я сказал. Мое почтение вашей настоятельнице, – отрезал Кедико. – Прощай, Тунува.

Он вонзил зубы в новый кусок сот.

Тунува покорно спустилась за провожатой по лестнице. Все ее чувства притупились, не желая принимать действительность. Она намеревалась закрепить связи, а они порвались у нее в руках. Надо было все же ехать Эсбар.

Ее остановил знакомый голос: в саду Гашан говорила с садовником. Тунува, еще чувствуя на языке горечь поражения, бросилась к ней вопреки протестам стражи:

– Ты плохо ему служила!

Гашан обернулась. Она знаком остановила охрану и отпустила садовника.

– Не забывай, что ты при дворе, сестра, – еле слышно сказала Гашан, оттеснив ее в тень дерева. – Постарайся не подражать Эсбар, если хочешь радушного приема.