Ложь, наглая ложь и статистика. Приемы, которые помогут видеть правду за цифрами

Я не призываю вас отказаться от эмоций и хладнокровно обрабатывать статистические данные. Для того чтобы вернее оценить ситуацию, часто достаточно просто отметить и учесть наше эмоциональное состояние. Не нужно сверхчеловеческих усилий по контролированию эмоций – нужно просто завести хорошую привычку задавать вопросы: как я себя чувствую, узнав это? Тревожусь, злюсь, боюсь? Может быть, я в отрицании и отчаянно пытаюсь опровергнуть эту информацию?

Я и сам работал над этим навыком. Несколько лет назад я перепостил график, который демонстрировал резкий рост сторонников однополых браков. Эта тема вызывает у меня интерес, и я хотел поделиться новостями. Я задержался, только чтобы проверить, что график вроде бы напечатан в уважаемой газете, – и сделал репост.

Первый ответ: «Тим, а ты посмотрел на оси?» У меня внутри все оборвалось. Посмотри я на этот график какие-нибудь лишние пять секунд, и я заметил бы, что он не верен: шкала времени была искажена, чтобы создать впечатление быстрого роста. Да, график показывал, что число сторонников однополых браков растет, но мне нужно было не репостить его, а сохранить в папочку «неправильная визуализация данных». Эмоции одержали надо мной верх.

Я и теперь делаю подобного рода ошибки – но, надеюсь, не так часто.

Я совершенно точно стал осторожнее, и теперь я чаще замечаю это поведение у других. А так вели себя очень многие в первые дни пандемии, когда полезная, на первый взгляд, информация распространялась быстрее самого вируса. Был один такой текст – им делились в соцсетях и по электронной почте, – автор которого с небывалой уверенностью объяснял, как отличить Covid-19 от простуды, вселял в людей надежду, сообщая, что в теплые дни вирус погибнет, и делился своей ошибочной теорией, что нужно избегать холодной воды, а теплая якобы убьет любой вирус. Этот пост иногда приписывали «дяде моего приятеля», иногда «руководству Стэнфордской больницы», а то и просто какому-то невинному и ни о чем не подозревающему врачу-педиатру. Что-то в нем было верно, но в целом это были домыслы и заблуждения. И все равно разумные в обычное время люди вновь и вновь репостили этот текст. Почему? Потому что они хотели помочь другим людям. Они не могли понять, что к чему, им попались на глаза вроде бы полезные советы – и им казалось, что они обязаны ими поделиться. Желание вполне естественное, намерения благие – но поступок отнюдь не разумный8.

Прежде чем повторять какой-бы то ни было статистический факт, я прежде всего пытаюсь понять, какие чувства он у меня вызывает. Не то чтобы этот способ работает бесперебойно, но он безвреден, а зачастую очень полезен.

Эмоции – это невероятная сила. Мы не можем от них избавиться, даже если бы попытались. Но мы можем – и должны – замечать, когда они затуманивают наш рассудок.

В 2011 Гай Майраз, в те годы – специалист по поведенческой экономике в Оксфордском университете, – провел исследование того, как люди выдают желаемое за действительное9.

Майраз показал испытуемым графики, на которых цена товара то росла, то падала. На самом деле это был фрагмент из старых биржевых новостей, но Майраз говорил, что на графиках изображены недавние изменения цены зерна. Он попросил каждого участника предсказать, что будет дальше с ценами, и пообещал награду, если их пророчества сбудутся.

Но, кроме того, Майраз разделил испытуемых на две группы. Половине сказали, что они будут «фермерами», для которых рост цен на зерно означает дополнительный доход. Остальные были «пекарями», которых ждал бонус в случае, если зерно будет дешевым. Выходит, что испытуемые могли заработать дважды: сначала за правильный прогноз, а затем, если повезет, за то, что цена изменилась в соответствующую сторону. Но Мавраз обнаружил, что перспектива заработать, если им повезет, повлияла на прогноз. Фермеры надеялись, что цены на зерно вырастут, а также предсказывали, что это произойдет. Надежды и предсказания пекарей были прямо противоположны. Это классический случай принятия желаемого за действительного, когда надежда влияет на рассудок.

Экономисты Линда Бэбкок и Джордж Левенштейн провели другой эксперимент: испытуемым дали показания с реального судебного процесса об аварии с мотоциклом. Им в случайном порядке приписали роли: кто-то стал адвокатом истца (утверждавшим, что потерпевший мотоциклист должен получить за свои убытки 100 000 долларов), а кто-то – адвокатом защиты (утверждавшим, что дело надо закрыть или же значительно снизить выплаты).

Испытуемым пообещали денежное вознаграждение, если они убедительно представят дело со своей стороны и смогут добиться выгодной сделки с другой. Кроме того, им пообещали дополнительный бонус, если они верно угадают, каково было решение судьи на самом деле. Прогнозы не должны были влиять на их «роли», но и в этом случае их рассуждения напрямую зависели от их надежд10[4].

Психологи называют это «мотивированной аргументацией». Мотивированная аргументация означает, что наши взгляды на тот или иной предмет преломляются – замечаем мы это или нет – через призму нашей цели. Когда мы смотрим футбольный матч и команда противника нарушает правила, мы это замечаем, но огрехи нашей команды остаются вне поля нашего зрения. Мы с большей вероятностью заметим что-то, если мы хотим это заметить11.

Возможно, самый удивительный пример этого феномена – люди, которые отрицают, что ВИЧ, вирус иммунодефицита человека, вызывает СПИД. Некоторые говорят, что и ВИЧ-то выдумка, но в любом случае такой подход означает отказ от стандартных методов лечения, которые сегодня очень эффективны. К сожалению, ряд известных сторонников этой теории подписали и себе, и своим детям смертный приговор. Но, должно быть, эти убеждения помогали им сохранить спокойствие, особенно во времена, когда лечение было менее эффективным и вызывало более серьезные побочные действия, чем сегодня. Казалось бы, эта прискорбная теория должна была уже исчезнуть с лица земли, да не тут-то было. Согласно одному опросу среди определенной группы мужчин в США, почти половина опрашиваемых считали, что ВИЧ не вызывает СПИД, и более половины – что общепринятые методы лечения приносят больше вреда, чем пользы. Ряд опросов людей, живущих со СПИДом, показал, что «отрицатели» составляют от 15 % до 20 % опрашиваемых. Такие опросы нужно проводить тщательно, с рандомизированной подборкой людей, чего в этих случаях не было, так что результаты могут быть ошибочны. Но, как бы то ни было, эта теория показывает, что большое число людей отрицают общепризнанные научные взгляды, и это ставит их жизнь под угрозу12.

В марте 2020 года я тоже наблюдал, как люди выдают желаемое за действительное. Исследователи из Оксфорда опубликовали модель пандемии, напоминающую айсберг, лишь самая верхушка которого видна на поверхности. Согласно этой модели, есть вероятность, что коронавирус распространен гораздо шире, чем считалось, но и менее опасен. Оптимист мог вывести из этого, что худшее скоро останется позади. Среди эпидемиологов эту теорию разделяли немногие, так как подтверждений тому, что большинство людей испытывают практически незаметные симптомы, исследователи данных не находили. Вообще же одним из главных выводов работы оксфордской группы было то, что, если мы хотим докопаться до истины, нам позарез нужны более надежные данные. Но этот посыл не получил широкого распространения. Вместо этого распространились «хорошие новости», потому что именно таких новостей все мы ждали.

Принятие желаемого за действительное – не единственный, но очень популярный вид мотивированной аргументации. Наша вера основана отчасти на том, во что мы хотим верить. Человек с ВИЧ будет чувствовать себя спокойнее, веря, что вирус не вызывает СПИД и не передается при грудном вскармливании. «Фермеру» хочется правильно спрогнозировать цены на зерно, но он также хочет заработать, так что алчность искажает его прогнозы. Политическая активистка хочет, чтобы политики, которых она поддерживает, были мудрыми, остроумными и неподкупными. Факты, говорящие об обратном, она постарается проигнорировать или отвергнет.

А искусствовед, обожающий Вермеера, приходит к выводу, что перед ним не подделка, а шедевр.

Абрахам Бредиус промахнулся, потому что принял желаемое за действительное. У него было слабое место: любовь к религиозным картинам Вермеера. Таких было только две, одну из них, «Аллегорию веры», он сам и обнаружил, и она была в его коллекции. Другая картина, «Христос в доме Марфы и Марии», была единственной работой Вермеера на библейскую тему. Бредиус изучил ее в 1901 году и пришел к выводу, что это ни в коем случае не Вермеер. Другие критики с ним не согласились, и со временем все стали считать, что Бредиус ошибся, – в том числе и сам Бредиус.

Обжегшись на этой истории, Бредиус твердо решил не повторять больше своей ошибки. Он знал и любил Вермеера как никто другой и стремился реабилитировать себя, признав следующую находку шедевром Вермеера.

Кроме того, его заворожила пропасть между «Марфой и Марией», ранней картиной на библейскую тему, и более самобытными картинами, которые Вермеер написал спустя несколько лет. Что скрывалось в этой пропасти? Как хорошо было бы, если спустя все эти годы нашлась еще одна его библейская работа!

У Бредиуса была еще одна любимая теория: он считал, что в молодые годы Вермеер путешествовал по Италии и был поражен религиозными работами великого итальянского художника Караваджо. Это был чистый воды домысел: о жизни Вермеера нам мало что известно. Неясно даже, видел ли он хоть одну работу Караваджо.

Ван Мегерен прекрасно знал о гипотезах Бредиуса и создал для него ловушку: «Эммаус». «Эммаус» – большой, прекрасный холст на библейскую тему, композиция которого явно вдохновлена Караваджо, что Бредиус всегда и утверждал. Ван Мегерен добавил несколько псевдовермееровских деталей, используя живописные приемы семнадцатого века. На хлебе, который преломляет Христос, блики света написаны жирными точками белой краски, или pointillés, – точь-в-точь как на знаменитой жемчужной сережке. С годами краска затвердела и потрескалась.

У Бредиуса не было никаких сомнений, и откуда бы они взялись? Джерард Бун, подсадная утка ван Мегерена, продемонстрировал Бредиусу не просто картину: он продемонстрировал ему доказательство, что все эти годы старый искусствовед был прав. На закате своих дней он наконец нашел связующее звено. Бредиус хотел верить, и ему как эксперту не составило труда придумать аргументы в защиту этой теории.

Возьмем, скажем, эти характерные pointillé’s на хлебе: человеку непосвященному эти белые точечки покажутся неаккуратными, но Бредиусу они напомнили вермееровские блики на аппетитной буханке хлеба «Молочницы». Случайный зритель не заметил бы, что композиция напоминает Караваджо, но Бредиусу это сразу бросилась в глаза. Должно быть, он нашел и другие доказательства того, что «Эммаус» – не подделка. Например, заметил в интерьере настоящую вазу семнадцатого века. По краскам было видно, что они из семнадцатого века или около того. Ван Мегерен мастерски скопировал вермееровскую палитру. Наконец, сам холст: такой знаток, как Бредиус, идентифицировал бы подделку девятнадцатого или двадцатого века, просто посмотрев на обратную сторону картины и заметив, что холст слишком уж новый. Ван Мегерен и это учел. Свою картину он написал на холсте семнадцатого века, с которого он аккуратно соскреб верхний красочный слой, оставив подмалевок с характерными трещинками.

Был, наконец, самый простой анализ: мягкая ли краска? Если вы собираетесь создать подделку под старого мастера, имейте в виду, что полностью масляная краска высыхает через полвека. Если обмакнуть ватную палочку в чистый спирт и слегка потереть поверхность картины, на ватке может остаться краска. Если это произойдет, то картина – современная подделка. Только через несколько десятилетий краска затвердеет настолько, чтобы пройти это испытание.

В прошлом Бредиус использовал этот метод для обнаружения подделок, но краска на «Эммаусе» категорически отказывалась окрашивать вату. Это дало Бредиусу отличный повод полагать, что «Эммаус» – картина старинная и, следовательно, подлинная. Потратив несколько месяцев на химические эксперименты, ван Мегерен обнаружил гениальный прием, который и позволил ему провести Бредиуса. Фальсификатор разработал способ смешивать масляные краски семнадцатого века при помощи новейшего вещества, фенола формальдегида. Это смола, которая, если два часа подвергать ее температуре 105 °C, превращается в бакелит, одну из первых пластмасс. Так что неудивительно, что краска не поддавалась: она была пропитана пластиком.

У Бредиуса было с полдюжины неочевидных причин полагать, что «Эммаус» был написан Вермеером, и они перевесили очевидное доказательство противного: эта картина на вермееровскую вообще не похожа.

Вспомним, как странно высказался Абрахам Бредиус: «Перед нами – не побоюсь это слова – шедевр Иоганна Вермеера Дельфтского. Картина сильно отличается от остальных его работ, но это Вермеер целиком и полностью».

«Картина сильно отличается от всех его работ» – разве это не настораживает? Но старый искусствовед упорно цеплялся за веру, что перед ним – картина Вермеера, которую он искал всю жизнь, картина, которая обозначит связь между Вермеером и Караваджо. Ван Мегерен соорудил ловушку, попасть в которую мог только настоящий эксперт. А остальное уже было делом привычки выдавать желаемое за действительное.

История Абрахама Бредиуса показывает, что эксперты тоже попадаются на удочку мотивированной аргументации. В каких-то случаях их знания могут им только помешать. Как писал французский сатирик Мольер: «Ученый дурак глупее дурака неученого». А Бенджамин Франклин высказался так: «Хорошо быть человеком благоразумным: раз – и ты нашел или придумал умную причину своей блажи».

Современные социологи того же мнения: да, экспертам легче обнаружить обман, чем остальным людям, но, попади они в ловушку мотивированной аргументации, им будет легче и придумать множество причин верить тому, во что им хочется.

Недавний анализ показал, что привычка оценивать факты и аргументы, руководствуясь своими взглядами, не просто широко распространена – она также популярна и среди людей умных. Смекалка и образование вас не спасут14, а иногда могут только помешать.

Хороший пример тому – исследование, которое два политолога, Чарльз Тэйбер и Мильтон Лодж, опубликовали в 2006 году. Тэйбер и Лодж шли по стопам Кари Эдвардс и Эдварда Смита, чьи труды по политике и сомнению мы обсуждали во вступлении. Как Эдвард и Смит, они хотели изучить, как американцы аргументируют свою позицию в спорных политических вопросах. Они остановились на контроле огнестрельного оружия и положительной дискриминации[5].

Тэйбер и Лодж попросили участников эксперимента прочитать ряд аргументов «за» и «против» этих вопросов, а затем оценить сильные и слабые стороны этих аргументов. Казалось бы, прочитав доводы и той и другой стороны, люди будут не так яро отстаивать свою точку зрения. Но вышло наоборот: новая информация развела противников еще дальше. Это случилось потому, что в текстах они искали информацию, которая подтвердила бы их сложившиеся убеждения. Когда им предлагали поискать еще информации по теме, испытуемые стали искать факты, подтверждающие их взгляды. Когда их просили оценить аргумент противоположной стороны, они прилежно думали, как бы его разгромить.

Это не единственное исследование, приведшее к подобным выводам, но что любопытно в эксперименте Тэйбера и Лоджа, так это то, что знания по теме только ухудшали ситуацию[6]. Более искушенные испытуемые нашли больше фактов в защиту своей позиции. Куда удивительнее другое: они нашли меньше доказательств против их точки зрения, как будто они специально использовали свои знания, чтобы оградить себя от неприятной информации. Им легче было найти и доводы в защиту своей точки зрения, и ошибки в аргументации противника. Им было намного легче добиться того вывода, которого они хотели добиться15.

Среди доступных нам эмоций есть эмоции, играющие важную роль в политике, и эти эмоции мотивированы принадлежностью к той или иной группировке. Те, кто считает себя истинным приверженцем своей партии, хотят поступить так, как правильно. Когда мы сталкиваемся с утверждением, наша реакция формируется мгновенно – в зависимости от того, что, как нам кажется, «считают люди моего круга».

Взглянем на такое утверждение о климатическом изменении: «Деятельность человека приводит к тому, что климат на земле становится более теплым, что является значительной угрозой нашему образу жизни». Многие из нас эмоционально реагируют на такого рода заявления. Это вам не расстояние до Марса. Верить этому или же отрицать изменения климата – это часть нашей личности. Наша вера или неверие показывает, кто мы, кто наши друзья и как выглядит мир, где мы хотим жить. Если это утверждение использовать как газетный заголовок или заголовок графика, который распространят в соцсетях, он вызовет внимание и отклики – не потому, что это правда или ложь, а потому, что так уж люди об этом думают.

Сомневаетесь? А вот посмотрите на результаты опроса, проведенного Gallup в 2015 году. Исследователи обнаружили огромный разрыв между тем, насколько демократы и республиканцы переживают об изменении климата. Как это объяснить с рациональной точки зрения? Научные данные есть научные данные. Наши взгляды на вопросы климата не должны быть «правыми» и «левыми» – но все же это происходит16.

Чем образованнее люди, тем шире разрыв. Среди тех, кто не получил высшего образования, 45 % демократов и 22 % республиканцев «очень переживали» в связи с климатическими изменениями. А среди тех, кто учился в университете, результаты были такие: 50 % демократов и 8 % республиканцев. Тот же принцип мы наблюдаем и в научной осведомленности: республиканцы и демократы, которые хорошо разбираются в науке, стоят друг от друга дальше, чем те, кто мало что о ней знает17.

Если бы не эмоции, то рост числа образованных людей и доступной информации наверняка помог бы людям понять, где лежит истина, – или, по крайней мере, какая теория на сегодняшний день самая разумная. Но похоже, что, чем больше у людей информации, тем больше их несогласие по вопросам климата. Один этот факт говорит нам, как важны эмоции. Люди из кожи вон лезут, чтобы прийти к выводу, который соответствует их ценностям и убеждениям. И, как и в случае с Абрахамом Бредиусом, чем больше они знают, тем легче им достичь желанного вывода.

Одна из причин этого феномена известна в психологии как «эффект ассимиляции». Предположим, вам попалась на глаза журнальная статья о влиянии наличия законов о смертной казни нам известны. Вам эта тема интересна, вы начинаете читать и видите вот такое краткое описание исследования:

Исследователи Палмер и Крэндэлл сопоставили количество убийств в 10 парах смежных штатов с разными законами о смертной казни. В 8 случаях из 10 число убийств было выше в штате, где смертная казнь не отменена. Настоящее исследование опровергает теорию, что смертная казнь работает как сдерживающий фактор.

Что думаете? Правдоподобно или не очень?

Если вы против смертной казни, то, скорее всего, считаете, что это правдоподобно. Но если же вы сторонник смертной казни, вас могут посетить сомнения – сомнения, которые, как мы видели, сыграли решающую роль в табачном вопросе. Насколько профессионально было проведено исследование? Учитываются ли альтернативные объяснения полученных данных? Как обрабатывались данные? Короче говоря, кто эти Палмер и Крэндалл – эксперты или парочка сомнительных писак?

Ваши сомнения не заденут чувств Палмера и Крэндалла. Этих людей не существует. Их придумала команда психологов: Чарльз Лорд, ли Росс и Марк Леппер. В 1979 году Лорд, Росс и Леппер провели эксперимент, целью которого было выяснить, что происходит, когда человек думает о вопросе, представляющем для него большой интерес. Исследователи собрали группу людей, которые были ярыми сторонниками или же ярыми противниками смертной казни. Испытуемым показали результаты двух вымышленных исследований. Первое демонстрировало, что смертная казнь предотвращает тяжелые преступления, а второе, авторства мифических Палмера и Крэндалла, доказывало обратное18.

Как можно было ожидать, испытуемые склонны были отвергать исследование, если оно противоречило их драгоценным взглядам. Но Лорд и его коллеги обнаружили нечто куда более удивительное: чем больше информации предоставляли испытуемым (графики, методы исследования, комментарии других вымышленных академиков) – тем легче им было решить, что эти неприятные данные – неправда. Если сомнение – это оружие, то детали станут боеприпасами.

Когда мы сталкиваемся с фактами, которые нам не по душе, мы задаем себе вопрос: «Следует ли мне этому верить?» Зачастую чем больше деталей, тем больше возможностей найти прорехи в аргументации. А если мы видим факты, которые нам приятны, вопрос меняется: «Могу ли я этому верить?» Больше деталей – больше точек опоры для наших убеждений19.

Результат этого исследования как будто противоречит здравому смыслу: если предоставить людям детальное, беспристрастное описание позиций обеих сторон, это не помогает им сойтись на полпути, а, наоборот, отталкивает друг от друга еще дальше. Если у нас сложились твердые убеждения, то мы распахнем свои объятия подтверждающим их данным, но данные и аргументация противоположной стороны не вызовут у нас ничего, кроме раздражения. Этот «эффект ассимиляции» новых данных означает, что, чем больше мы знаем, тем больше наша предвзятость.

Это может показаться вам абсурдом. Разве не стремится каждый из нас познать истину? Когда дело доходит до нас самих, безусловно, это необходимо – и печальная история отрицателей ВИЧ/СПИД показывает, что некоторые готовы приложить невероятные усилия, чтобы проигнорировать то, что им неприятно, даже если знание об этой «неприятности» могло бы спасти им жизни. Такова невероятная мощь привычки видеть желаемое вместо действительного.

Но обычно ваша жизнь не зависит от того, правы вы или нет. Зачастую неправильные заключения не причиняют нам никакого вреда, а иногда даже помогают.

Чтобы понять почему, поразмыслите над вопросом, который, по мнению большинства, не имеет «правильного» ответа: чем, с точки зрения морали, поедание коров отличается от поедания свиней и собак. Что из этого вам кажется правильным, а что нет, зависит, как правило, от вашей культуры. Мало кто станет рассуждать о логике этого явления. Лучше просто делать как все.

Куда менее очевидно, что тот же принцип работает и для вопросов, на которые есть правильный ответ. В случае с климатическими изменениями существует объективная правда, даже если мы не можем ее как следует разглядеть. Но так как вы всего лишь один человек из почти восьми миллиардов жителей нашей планеты, на природу ваши личные взгляды никак не влияют. Есть ряд исключений, например, если вы президент Китая. Но в большинстве случаев климатические изменения произойдут вне зависимости от того, что вы скажете или сделаете. С эгоистической точки зрения практическая цена заблуждения равна нулю.

Но социальные последствия ваших убеждений случатся несомненно.

Представьте, что вы фермер, выращиваете ячмень в штате Монтана. Все чаще и чаще ваш урожай погибает из-за жары и засухи. Климатические изменения влияют на вашу жизнь. Но, несмотря на это, сельские жители Монтаны консервативны, и слова «климатические изменения» несут политическую окраску. Да и вообще, что вы лично можете тут сделать?

Вот как приходится изощряться фермеру по имени Эрик Сомерфельд:

Когда Сомерфельд смотрит на свои засыхающие поля, он уверенно утверждает, что причина этому – «изменение климата». Но приди он в бар пообщаться с приятелями, он начинает говорить иначе. Он не использует запретные слова и говорит вместо них «непредсказуемая погода» и «лето все жарче и суше». Сегодня так себя ведут многие фермеры20.

Если бы Сомерфельд жил в Портленде, штат Орегон, или в английском Брайтоне, он не стал бы так осторожничать за кружкой пива. Наверняка среди его друзей были бы те, которые очень серьезно относятся к климатическим изменениям. Но они, в свою очередь, не приняли бы в свой круг человека, который на каждом углу кричит о том, что климатические изменения – это китайская выдумка (как это делал Трамп).

Так что, может быть, и не стоит удивляться, что по вопросу климатических изменений между образованными американцами лежит такая пропасть. Сотни тысяч лет эволюции научили людей, что быть как все – крайне важно. Это объясняет вывод Тэйбера и Лоджа о том, что люди, знающие больше, больше рискуют попасться на удочку мотивированной ассимиляции, когда обсуждают политически острые вопросы. Чем лучше мы аргументируем позицию, которой придерживаются наши друзья, тем больше они нас будут уважать.

Движение отрицателей ВИЧ показывает, что люди даже в вопросах жизни и смерти могут цепляться за ошибочные суждения. Но куда легче уйти не в ту сторону, когда прямые последствия вашей ошибки незначительны или вовсе отсутствуют. В то же время социальные последствия «ошибки» – дело нешуточное. Этот принцип работает в случае многих спорных вопросов, ответы на которые зависят от того, приверженцем какой группы людей вы являетесь.