Ты сказала, что это сработает

– Это вечная проблема. Женатые принцы натыкаются на меня спящую и влюбляются.

– Они бы влюбились, если бы ты им позволила.

Я откинула голову и захохотала.

– Ты посмотри на меня. Разве я похожа на женщину, о которой можно мечтать? Я уже вышла в тираж.

– Ты и про меня так думаешь? Что я слишком стара для любви?

Я резко выпрямилась, точно меня током ударило.

– Что ты, Кэти. Я не в этом смысле. Ты прелестна. Все в тебе вызывает желание. Это я на себя махнула рукой.

Кэти хотели все и всегда. В ней была хрупкость, но вместе с тем умение дать отпор. Для мужчин это было невероятно притягательное сочетание. И все для нее складывалось удачно, пока не появился Том. Мы не разглядели, что он с дефектом. Холли, разумеется, сказала бы, что всегда недолюбливала Тома, но я должна признать, что обожала его.

Мы познакомились, когда Мэдди было три. Я принадлежала к разряду мамочек, функционирующих исключительно ради ребенка, и принимала участие во всех детско-родительских мероприятиях, не оставляя времени для себя. Пожимая мне руку, Том посмотрел на меня выразительно. От его красиво очерченных губ и улыбки с ямочкой на щеке возникало ощущение, что все это твое.

– Знаменитая Саманта, – сказал он с искренним восхищением в голосе.

Он накрыл мою руку своей, притянул к себе и клюнул в щеку. От него пахло сандаловым деревом, этот запах у меня ассоциировался с креативностью и трудолюбием. Он заглянул мне в глаза и сказал:

– Кэти значит для меня все.

И я ему поверила.

Потом были цветы, любовные записки, приглашения на пикники под луной. Его теплота подкупала. Мягкий, но неромантичный Джефф, который к тому же был абсолютно безответственным, не шел ни в какое сравнение с Томом, поэтому, сознаюсь, я агитировала Кэти за него. Лучше Тома никого не было. Можно было подумать, что он пересмотрел все мелодрамы и взял на вооружение все киношные приемы. Когда мы учились в колледже, никто не использовал психологические термины для характеристики людей, но во время развода мы обе уже знали, кто такой нарцисс. У Кэти не было шансов.

В безжалостном свете больничной палаты, где полагалось думать о лечении, мы говорили о мужчинах. Все снова было, как в колледже, только без едких замечаний Холли насчет абсурдности взаимо- отношений.

– У меня была любовь всей жизни. Если случится еще одна, это сведет на нет идею родственных душ. Моей родственной душой был Джефф.

Произнеся это, я покосилась на Холли. Интересно, купилась ли она на это вранье? Было ли ей дело до нашего разговора, говорила ли ей Кэти про меня, хотелось ли ей вывести меня на чистую воду?

Кэти сгладила момент.

– Ты могла бы поужинать с кем-нибудь, пусть даже этот человек не будет твоей, – Кэти сделала паузу, примиряясь с моей ложной характеристикой отношений с Джеффом, – родственной душой.

Я пожала плечами.

– Ты же знаешь меня. Я категорически против того, чтобы приплетать душу к будущим отношениям.

Холли подняла глаза от телефона и сказала:

– Ну все, порядок.

– Ты это о чем?

– Я забронировала нам билеты до Лос-Анджелеса на четверг. Так что процесс пошел.

– Что? Ты и мне забронировала? Это же послезавтра, – сказала я.

– Я воспользовалась милями. У меня их тысячи. И ты сказала, что надо ехать. Тогда чего тянуть?

Я посмотрела на Кэти – у нее на лице было такое же выражение, какое, думаю, было у меня: будто мы стоим на остановке и должны запрыгнуть в автобус, а иначе он проедет мимо. Так продолжалось многие годы: мы бежим за Холли, стараясь догнать, понять, что творится у нее в голове, как она держит темп и зачем.

Я помотала головой и стиснула руку Кэти:

– Ну ладно. Мне лучше пойти собираться.

У меня загудел телефон – я достала его из кармана и с удивлением обнаружила сообщение от Брю-Дрю.

БДРЮ: Привет, мам. Чё как?

Я: Напоминаю: 1–800-ААП[3] страхование.

БДРЮ: Ха-ха-ха. Счастливого пути.

Я: Это вряд ли.

Глава 5

У меня все наладится. У нас все наладится

Прежде чем я успела высвободить сумку из проводов под ногами, Холли сорвалась с места и выскочила за дверь.

– Люблю тебя! – крикнула ей вслед Кэти.

– И я тебя, – отозвалась она, преодолев, судя по звуку, уже полкоридора.

Холли двигалась с поразительной скоростью. Будь она персонажем комикса, ее перемещение символизировали бы поднятые вихрем листья с надписью «Крупным планом» шрифтом Comic Sans. Шагнув во взрослую жизнь, что, как я понимаю, случилось на следующий день после выпуска, она отточила незамысловатую манеру удаляться до совершенства.

Когда много лет назад Холли покинула нас, не попрощавшись, мы с Кэти могли говорить только об этом. Мы упаковали вещи в картонные коробки, оттащили к мусорным контейнерам молочные ящики, в которые складывали книги, и во всех деталях обсудили предшествующий вечер.

– Она сильно разозлилась после слов Майка? – спросила Кэти.

– Ты же знаешь Холли: она может вспылить за секунду, а потом все. Мы обе были пьяные. Ее полоскало. Я сказала ей, чтобы не блевала в раковину.

– Ты всегда ей это говоришь.

– Я знала, что она уезжает рано, но ведь не до того, как мы проснемся.

Записки на зеркале в ванной не было. И на микроволновке тоже. В холодильнике нашлась полупустая банка майонеза, а в мусорной корзине в ее комнате – тюбик туши.

– Она же позвонит, да? – снова и снова говорили мы, сгружая вещи в машину, отмывая ванну и пылесося ковер.

На волне обеспокоенности я развела уборку, какой в нашей квартире отродясь не было. Кэти застукала меня за тем, как я, рыдая, ватными палочками оттирала плинтуса в гостиной. Она сползла по стене.

– Эта палочка совсем стерлась. Может, возьмешь другую?

Глаза у меня были красные, голова из-за слез раскалывалась, к этим радостям добавились обезвоживание и бессонница. Колледж закончился, чем не повод для скорби. Как же я буду дальше… неужели мне придется обходиться без Холли? Это не укладывалось в голове.

В 1994 году, когда мы выпустились, мобильных телефонов не было. И «Твиттера» с «Инстаграмом», позволяющих разыскать знакомых, тоже. Не существовало приложения «Найди своих друзей», с помощью которого можно восстановить утраченные контакты. В девяностые, когда человек хотел исчезнуть, это не составляло труда.

– Может, позвонить ее тетке? – сказала я, вытирая нос.

– И как ты себе это представляешь? Она ведь, кажется, в Италии живет.

Когда у Холли погибли родители, ее контактным лицом на экстренный случай стала тетя. Мы встречались с ней однажды во время родительского уик-энда, но не знали ее. Точнее, знали не настолько хорошо, чтобы звонить за границу и сетовать на то, что Холли уехала, не попрощавшись.

– Она тебе позвонит, – сказала Кэти. – Обязательно. Она позвонит твоей маме.

– Да, конечно, – сказала я, но это было равносильно тому, чтобы сидеть на шатком камне, надеясь не свалиться в море. Холли была непредсказуема.

– Она любит тебя.

И это правда, подумала я.

За два десятка лет, прошедших после окончания колледжа, многое изменилось в социально-культурном плане. В девяностые мы называли родителей друзей «мистер» и «миссис», по имени никогда к ним не обращались, они не были нашими друзьями. Я даже представить не могла, как это – звонить родителям подруги? Это казалось дикостью. Как только ребенок отправлялся в колледж, телефонное общение заканчивалось. Это было дорого, звонить надо было из дома, со стационарного телефона. Поэтому писали письма. А теперь мы с Мэдди болтаем и перебрасываемся сообщениями весь день.

Другая существенная разница между тогда и сейчас – это количество вещей, которые накапливаются в общагах. Когда на арену вышел «Пинтерест», он организовал доску «Студенческая комната», позволив родителям двадцать первого века создавать для своих чад плюшевый рай с плоскими экранами и прочими радостями. Я, выезжая из квартиры, все свое имущество, включая велосипед, без посторонней помощи затолкала в компактный рыжий «Шевроле». Подержанный матрас вышвырнула, журнальный столик сложила и отправилась проходить интернатуру по реабилитационной медицине в том же месте, где прошла клиническую практику. Холли исчезла, как призрак в ночи, потому что загрузила свою машину утром перед выпуском и взяла курс на юридическую школу.

Теперь, когда я сидела рядом с Кэти в больнице, все было так же и вместе с тем иначе. Точно мы перепрыгнули пространственно-временную пропасть. Только что мы были втроем, а потом – бац! – Холли и след простыл.

Как только Холли испарилась, напряжение и нервозность исчезли вместе с ней. В окне виднелась асфальтовая кровля и кусок синего неба. Небольшое помещение было выкрашено в унылый, казенный бежевый цвет. На стене висела большая белая доска, на которой синим маркером было написано: «Сегодня вторник. Ваша медсестра – Черил».

Будучи реабилитологом, в клиниках я чувствовала себя как дома. Я привыкла поднимать больных с постели на реабилитацию, маневрировать в тесном пространстве, готовить к выписке. Ухаживая за Кэти, я взглянула на это место глазами пациента и почувствовала знакомый страх.

Я сменила позу и сказала:

– Что ж, если надо ехать с Холли, значит, поеду.

Кэти нервно рассмеялась.

– Тебя это напрягает?

Я потерла ее ноги под больничной простыней.

– Нет, моя дорогая. Если подумать, все прошло не настолько плохо.

У Кэти поникли плечи.

– Тогда ладно. Прости, что навязала ее тебе.

– Слушай, даже если тебе понадобится папа римский, зови. Со мной советоваться не надо.

– Папа римский – это перебор, хотя идея занятная. Я подумаю.

– Кэти, давай начистоту. Она тебе что-нибудь говорила?

Кэти отлично знала, о чем идет речь.

– Она всегда говорит одно и то же. Что ненавидит прощаться, а выезжать надо было рано, потому что до Техаса путь неблизкий. Как-то она сказала, что не умеет писать письма и поддерживать отношения на расстоянии. Я ей поверила.

– Но это не объясняет, почему с тобой она дружит, а на меня смотрит волком.

– Вероятно, что-то произошло, чего ты не помнишь. Это единственное, что мне приходит в голову.

Я внимательно посмотрела на Кэти. Непохоже было, что она что-то недоговаривает. Мы уже тысячи раз проходили это. Я не помнила. Алкоголь и годы. Помню, я заботилась о ней. Все это было так несправедливо.

– Думаешь, это потому, что ты не пригласила ее на свадьбу? – спросила Кэти.

– К тому времени мы уже несколько лет не общались. – Мне вспомнился короткий список гостей, составленный по причинам экономии. – Я думала пригласить ее, а вдруг бы она не приехала? Тогда, идя к алтарю, я бы ломала голову над тем, почему так. Для одного дня слишком много переживаний. Я бы уснула в свадебном торте во время застолья.

Затем я задала вопрос, который задавала уже тысячу раз.

– Ты ведь сказала ей, что свадьба была скромной?

– Ну конечно.

Мы тихо сидели, погрузившись в наши воспоминания и предположения, под аккомпанемент сигналов и писков, составляющих звуковой фон любой больницы.

– Она не изменилась, – сказала я. – Стала худее.

– И злее, – сказала Кэти, и мы засмеялись.

– Знаю, ты видишься с ней, но я ощущала себя очень странно.

– Роузи тебе понравилась бы. Она хорошо влияет на Холли. Она хочет семью в полном смысле слова, пусть не кровно родственную. Сестра Роузи вместе с Холли посещает занятия для будущих родителей.

– И как Холли на это реагирует?

– В основном хорошо, но только потому, что это семья Роузи. Холли хочет возвести крепость для двоих за высокой стеной.

– Она не всегда такая была. Возможно, это издержки адвокатской работы. Ощущаешь себя уязвимой перед неподконтрольными тебе стихиями.

Кэти зевнула и сказала:

– Я ненадолго закрою глаза.

– Я пойду! Я тебя утомила.

– Пожалуйста, побудь еще, если можешь. Просто полежи со мной несколько минут. Не хочу оставаться одна.

Я знала, что надо сделать, и легла на узкую больничную кровать рядом с ней, но повыше. Потом со знанием дела нажала на кнопки – механизм загудел, и мы разместились таким образом, что мне стало удобно на боку, а Кэти легла на спину. Она вздохнула.

Моя рука оказалась между нами – потом она затечет, но я знала, как ее высвободить и встряхнуть, не побеспокоив Кэти. Когда она уснула, дыхание изменилось, и рот открылся – пошла другая фаза сна. Из коридора доносился шум голосов.

Я знала, как надо сделать, потому что до того как цельная, добрая, предсказуемая Кэти заболела, мы трое жили в колледже, и там я узнала, что такое преданность и дружба. И как устроиться рядом так, чтобы не помешать и не получить в ответ – как было в доме моих родителей и у нас с Джеффом, если на то пошло.

Я с интересом разглядывала звукоизоляционные потолочные панели, систему пожаротушения и точечные светильники. Дыхание мое выровнялось. Я часто слушала подкаст, посвященный психотерапевтическим штукам. Думаю, тем самым я соглашалась, что помощь мне не помешает, но признавать это в открытую не хотела. Один из гостей пространно рассуждал о том, чего следует ожидать от отношений первого порядка – супруга, партнера, друга:

«По меньшей мере должно присутствовать подобие уважения и предсказуемости. Вы должны быть уверены в том, что к вам будут относиться хорошо, что каждый день рядом с вами будет человек, чью личность и настроения по большей части вы знаете, и вы никогда не должны соглашаться на то, чтобы ходить на цыпочках». Такой была для меня Холли, а потом – Кэти.

С отцом и Джеффом все обстояло иначе. Я посмотрела на инфузионную систему – зеленый огонек ровно мигал – и сжала кулак, чтобы кровь прилила к пальцам. Однажды социальный работник, которая специализировалась на помощи людям, переживающим семейную утрату, сказала, что я выбрала Джеффа, потому что он был непредсказуемым, как мой отец. Разумеется, это было сказано после того, как я призналась, что хожу на терапию, потому что недостаточно переживаю из-за смерти Джеффа. Что все мои мысли занимает беременность, а еще я испытываю ужасное облегчение, причину которого понять не могу.

И у отца, и у Джеффа были перепады настроений, которые проявлялись абсолютно бессистемно. Один день Джефф смеялся, убирал волосы у меня с лица и брал рукой за подбородок, а на другой день рявкал: «Господи, ты можешь хоть пять минут помолчать!» Отец, ругаясь при мне, поминал «Священника Иуду», не подозревая, что Judas Priest – это рок-группа, но мои детские уши тем самым щадил.

До того как мы поженились, я считала перепады настроений у Джеффа проявлением тонкости натуры. Тогда он еще не просек, что может на мне срываться. А может, знал, но выжидал. После свадьбы его раздражение стало искать выход – потекло струйкой, затем ручейком, наконец, хлынуло потоком, потому что его никто не сдерживал. На смену шиканью пришло командное «Тихо!», которое превратилось в «Заткнись!», когда я смеялась с Кэти по телефону в другой комнате.

Кэти пошевелилась во сне, точно говоря: Я помню. Продолжай.

Я превратилась в ивовый прут, улавливающий настроение, дрожащий при малейшем изменении, дергающийся от всего нестабильного. Любая эмоция, даже радость, сигнализировала о том, что может последовать разлад. Позже я поняла, что, в отличие от отца, у Джеффа настроение зависело от выигрышей и проигрышей за карточным столом, о чем я не догадывалась. Он оставил нас почти нищими, и на похоронах я думала только об одном: У меня все наладится. У нас все наладится. Я думала только о финансовых утратах, а не об утрате Джеффа.

И когда месяцы спустя после его смерти на почте или заправке мне говорили: Соболезную твоей утрате, я думала: Да, плакали денежки. А потом спохватывалась: Нет, она же про Джеффа. Джефф умер. Я испытывала очень сложный букет переживаний. Джефф был харизматичным, чувствительным, подлым и знал, что я никуда не денусь, потому что без своеволия, развитого с детства, из оков брака с ребенком не вырваться.

Я снова чуть поменяла позу и посмотрела на спящую Кэти. Ее веки подрагивали, и я вспомнила, как она спросила меня, услышав в телефоне окрик Джеффа, когда я была беременной:

– Он всегда такой, а ты мне не говорила?

И я сказала:

– Нет.

Но, возможно, он всегда был таким. Просто это было неочевидно, и мое подсознание воспринимало это как известное, присущее Джеффу, тогда как сознание сосредотачивалось на его губах и чувстве юмора.

Когда я проверила наши сбережения, чтобы оплатить похороны, и выяснила, что денежки тю-тю, когда коллекторы пожаловали в связи с сумасшедшей задолженностью по кредитной карте и я узнала о пристрастии Джеффа к азартным играм, я испытала потрясение, изумление и чувство мгновенного освобождения. Вопрос о том, почему я скоропалительно вышла на работу, ни у кого не возникал. У меня не было другого выхода. Мы были в долгах. Но для меня это означало отсутствие чувства вины. Это избавляло моего ребенка от жизни в несчастной семье типа той, в которой росла я, и последствия жизни в которой расхлебывала по сей день. Мы были свободны! Мы заплатили цену. Жестокую, да, но тем не менее.

Когда окружающие поражались моей способности держаться, я говорила:

– Нам его ужасно не хватает.

И отчасти это было правдой. Я же не чудовище. Иногда я добавляла:

– Хорошо быть загруженной по самую макушку – надо восстанавливать проигранное.

Это был намек на азартные склонности Джеффа, объясняющий, как я до сих пор не рехнулась. В основном люди верили.

Мало-помалу я вытягивала руку из-под плеча Кэти. Если надавить на матрас, появится вмятина, и рука высвободится. Я соскользнула с кровати и размяла пальцы, затем потянулась. Осторожно подняла и опустила на место ограждение, убедилась, что кнопка вызова находится в пределах досягаемости Кэти.

Я уже давно пришла к выводу, что бездумно пускаю людей в свою жизнь. Я ошиблась с Джеффом. Ошиблась с Холли. Моей семьей были Мэдди и Кэти, и увеличивать ее я смысла не видела.

В этом отношении мы с Холли не особенно отличались друг от друга. Холли жизнь обозлила, меня сделала трусихой. Мы были сильными сестрами по отдельности.

Глава 6

На этот случай у меня есть приложение

Полеты – рай для засонь всех мастей: гиперсомников, нарколептиков и тех, кто, по выражению медицинской общественности, страдает чрезмерной дневной сонливостью. Прибавление приставки гипер- к сонливости мне представляется крайне ироничным, но в тот момент я была слишком усталой, чтобы углубляться в дебри медицинской терминологии.

На борту лайнера компании «Дельта Эр Лайнс» ходить некуда и заняться особо нечем. Остается одно – дремать без зазрения совести. Правда, есть wi-fi, но чтобы я променяла крепкий сон на доступ к беспроводной сети? Нет уж, фигушки.

Обычно в середине дня я долго не сплю, но прошлой ночью толком отдохнуть мне не удалось. Я собирала Мэдди в Колорадо, отвечала на вопросы по поводу практики и присмотра за детьми, думала о госпитализации Кэти и гуглила про опустевшее гнездо. Поисковик подкинул обойму идей, начиная с того, что делать с найденным гнездом дрозда (оставить там, где было) и заканчивая страницей на сайте клиники Мейо, диагностирующей синдром. Страница советовала принять тот факт, что ребенок вырос, оставаться на связи, заручиться поддержкой и сохранять позитивный настрой. Вполне здравый подход, если речь идет о том, что ваш газонокосильщик перебрался в Аризону. Чего нельзя сказать про синдром, возникающий при утрате вашего эквивалента на клеточном уровне, той, которую вы год кормили грудью и по праву можете назвать собственной, – родной дочери. Даже если окончание фразы будет звучать так: «Я действую на нервы родной дочери».

Мэдди настояла на том, чтобы ехать в Колорадо на машине, и набрала с собой вещей на месяц жизни в горах. Я дала ей сумку-холодильник, куда положила диетическую пепси и пакетики с морковкой, хикамой, сахарным горошком, крекерами, брецелями, сыром и жевательными конфетами в форме рыбок. У нее был вид моряка, отправляющегося в неизведанные воды за затонувшими сокровищами и симпатичными парнями. Прощаясь, я до изнеможения обнимала ее, целовала в макушку, а потом еще долго стояла на дорожке, когда ее машина скрылась за углом и пропала из вида. Потом я залезла в кровать и рыдала, как старшеклассница, которую не пригласили на выпускной вечер.

Даже когда самолет, выпустив шасси, ударился о взлетно-посадочную полосу, моя голова по-прежнему покоилась на бортовой обшивке. Кто-то чистил апельсин, и его запах напомнил мне о том, что скоро я буду стоять на земле Калифорнии. Женщина, сидевшая на среднем сиденье слева от меня, сказала:

– Она проспала весь полет.

Люди с предубеждением относятся к спящим, точно те обладают досадными потребностями, отсутствующими у более мотивированных граждан. Я почти открыла глаза и сказала:

– Сон – единственное, в чем мы себе отказываем, хотя обожаем спать.

Не будь у меня кишка тонка, я бы добавила:

– Разница между моим организмом и вашим заключается в том, что мой хорошо отдохнул, а вы свой лишили сна.

А будь на моем месте Холли, она бы сказала:

– Заткнитесь.

Я посмотрела сквозь ресницы на сидевшую рядом женщину – она вытаскивала из-под сиденья сумку размером с второклассника. Весь полет она отчаянно рылась в ней, точно в походном рюкзаке. Каждый раз, когда я просыпалась, чтобы сменить позу, я наблюдала за тем, как она наносит себе очередной крем на лицо, шею или руки. Она опрыскивала себя мицеллярной водой, пила из хитроумной бутылочки, снабженной системой фильтрации, и глотала витамины размером с таблетки «Алка-Зельтцер», причем один раз запивала их белым вином. Теперь ее внимание было обращено на меня.

У нее были крупные выразительные губы, возможно, даже свои, и бедра обхватом с мои голени, а они у меня, к слову, пропорциональные и в пределах нормы для моего роста и веса. Эта женщина выглядела супер-пупер по-американски, настоящей калифорнийской кинозвездой, но в экономклассе аэробуса смотрелась странновато. И да, ресницы у нее на сто процентов были накладными.

– Может, она больна? – сказала женщина, не обращаясь ни к кому в особенности.

Она задела мой локоть и брызнула чем-то, пахнущим как антисептик для рук.

– Может, она работала в ночную смену? – послышался другой голос.

Дай бог тебе здоровья, добрая душа, подумалось мне.

– Может быть, – сказала Краса Калифорнии.

Общаться с попутчиками на тему гиперсомнии не входило в мои планы. Мне хотелось вести себя тихо, незаметно, не оправдываться и по возможности держаться с Холли на равных.

Когда выяснилось, что она забронировала себе билет в первый класс, а меня определила в эконом, мы условились встретиться у выхода. Думаете, меня задело такое проявление пренебрежения? Я обрадовалась, что не придется сидеть рядом с ней. С ее стороны это было свинством, но я знала, что это она только разогревалась. Сейчас, когда мы приземлились, начнется основное действие. Телефон в кармане пиджака завибрировал – ясное дело, Холли уже соскучилась меня ждать.

Я широко открыла глаза и сразу стала видимой.

– Ого, – сказала моя соседка, – вы, должно быть, устали. Вы проспали всю дорогу.

– У меня такой дар – спать, – отозвалась я.

– Я никогда не сплю, – сказала она, и я ей поверила.

В ней не было ни грамма жира, одни сухожилия. Казалось, ее внутренний мотор весь день крутился на огромной скорости, и потому ее кожа напоминала глазурованную рельефную керамику. Глаза у нее были круглые – то ли от природной настороженности, то ли от стараний пластического хирурга.

Теперь, когда я проснулась, пришла пора принять таблетки. Я покопалась в темно-синем рюкзачке со сломанной боковой молнией – Мэдди ходила с ним в средней школе. В нем имелась уйма кармашков со снеками, проездными документами, личными и письменными принадлежностями. В старой косметичке лежали таблетки, швейный набор, ручка, липкий ролик и салфетки в количестве, достаточном для ликвидации утечки ядерного топлива.

Я обыскала все, но «колеса» как в воду канули. Чтобы не проваливаться в сон в течение дня, у меня была специальная таблетка пролонгированного действия дозировкой 37,5 мг. Ее фирменную бутылочку янтарного цвета я всегда ношу с собой, а на экстренный случай еще имелась небольшая заначка. Пока я перерывала рюкзак, косметичку и сумочку, вываливая их содержимое себе на колени, пассажиры один за другим двигались по центральному проходу к выходу. В процессе поисков обнаружились бе- руши, шпильки, одна серьга-конго и даже магнитик, но таблеток не было. Я очень надеялась, что не забыла их взять. Прежде чем ударяться в панику, сообщать об этом Холли и признавать свою оплошность, надо будет в зоне выдачи багажа поискать пилюльки еще раз.

Но у меня было томительное чувство, что я их не найду. Я знала это, потому что мысленно видела их там, где оставила, – на полочке в ванной. Я отсчитала себе запас на две недели, аккуратно переложила каждую красненькую продолговатую таблетку в пластиковую коробочку, предназначенную для рюкзака, а бутылочка побольше отправлялась в багаж. Тут позвонила Кэти, и я помчалась за телефоном. Я нацарапала адрес Тома в Калифорнии и номер его мобильного. Кэти обзвонила пять приютов, и в одном из них оказался большой пиреней. Принять за него оплату они отказались – бог знает почему. Мы поговорили про ее самочувствие, затем я застегнула молнию на чемодане и отправилась в аэропорт.