За пивом! Крупнейший пивной забег в истории, воспоминания о дружбе и войне

Мы оккупировали один столик, и несколько красоток тут же облепили его, бросая любопытные взгляды на загадочного типа в окружении шестерых военных полицейских.

– Может, угостишь нас сайгонским чаем? – предложила одна из них нашему Томми.

Сайгонским чаем тут называлась всего лишь обыкновенная, разбавленная водой фруктовая смесь Kool-Aid – единственный напиток, который им разрешалось пить на работе, чтобы не пьянеть, и который они продавали по четыре бакса за стакан. Такова была цена за их компанию, так что я расплатился за этот самый сайгонский чай, чтобы угостить леди. Парни, понятное дело, предпочли пиво и виски.

Забавнее всего, что там, дома, многим из ребят это спиртное и не продали бы – ну разве что в Нью-Йорке, Флориде да еще в паре южных штатов. Вдобавок, до принятия в 1971 году 26-й поправки к Конституции, федеральное правительство полагало этих молодых людей недостаточно взрослыми, чтобы голосовать. Зато вполне созревшими, чтобы умереть за свою страну.

Вскоре они уже заливались смехом, когда мы с Томми рассказывали, как плавали голышом в Спьютен-Дуйвиле и подшучивали над туристами с прогулочных катеров Кольцевой экскурсионной линии. В свою очередь, мы услышали от ребят кучу историй о далеких городах, из которых те были родом. В армии вы встретите фермеров и парней из гетто, серферов и фабричных рабочих, учителей и водителей грузовиков от Детройта до Ист-Хабкапа, штат Айдахо. Иной раз диву даешься, как велика Америка.

Девушки вовсю флиртовали, но этой ночью мы были настроены скорее на невинную попойку. В баре мы засиделись до самого закрытия и той же шумной бандой вернулись на базу, в казармы, – с целым ящиком выпивки, которую прихватили навынос.

По соседству с нашим был разбит южнокорейский лагерь. Южная Корея тогда была самым большим союзником США, отправив на эту войну 320 тысяч солдат. Несмотря на поздний час, парни из ЮКР были на плацу, тренировались – да, снова боевые единоборства. Они занимались ими всерьез. В 1964 году во Вьетнаме на каждые 140 южнокорейских солдат приходилось по 10 инструкторов тхэквондо.

Мы молча наблюдали за ними, прихлебывая выпивку, как вдруг Томми сказал:

– Эй, Чики! А не спеть ли нам, а? Какую-нибудь старую песенку из тех, что мы горланили в парке!

В парке Инвуд-Хилл мы, бывало, подолгу сидели на ступеньках, пили пиво, и пели, и рассказывали друг другу всякие байки, и в этом была какая-то магическая красота момента – единение с друзьями и отрицание одиночества. В Ирландии это называется «кутить»[30]. И вот мы затеяли то же самое здесь, устроившись рядом с казармами, болтая и распевая ирландские песни:

Не слышал свет про англичан – а уж Ирландия была,И будет сотни лет спустя, как Англия сгорит дотла.

И еще:

Собрались как-то мы с Макэлду да с Макги,Решили провести вечерок по-людски!Звенел у нас в карманах и шиллинг-другой,А значит, жди веселья и виски рекой!

Там было до черта куплетов, так что под конец даже парни с Миссисипи принялись нам подпевать. Думаю, мы порядком расшумелись, потому что откуда ни возьмись выскочил вдруг молоденький лейтенант и заорал на Томми и остальных:

– Что еще здесь творится, рядовые?!

Парни вытянулись в струнку, как положено, а я остался сидеть.

Не знаю, что на меня нашло, но я заявил ему властным голосом:

– Лейтенант! На каком основании вы допрашиваете этих людей?! Сегодня ночью они при исполнении специального задания, так что советую вам вернуться в вашу казарму!

Он дернулся было в мою сторону с таким свирепым видом, словно собирался разорвать меня на куски. Но внезапно притих, повернулся на каблуках и скрылся с глаз, словно его и не было.

– Хрена себе! – воскликнул изумленный Томми.

Это был первый из многих случаев, когда офицеры во Вьетнаме вели себя со мной столь же осторожно, и вначале я никак не мог взять в толк почему. Пока однажды кто-то не просветил меня:

– Приятель, ты не въезжаешь? Они думают, что ты из ЦРУ! Потому что кому еще, мать твою, придет в голову разгуливать по линии фронта в джинсах и клетчатой рубашечке!

Вслед за своими предшественниками из УСС[31] во время Второй мировой войны оперативники ЦРУ находились во Вьетнаме с начала пятидесятых, когда страну еще контролировала Франция, что хорошо описано у Грэма Грина[32] в «Тихом американце». Французы в конце концов ушли, потерпев разгромное поражение от войск северовьетнамского генерала Во Нгуен Зяпа[33] в битве при Дьенбьенфу в 1954 году. Но ЦРУ осталось и развернуло тайную операцию, настраивая вьетнамцев против коммунистов. Эту миссию возглавил не кто иной, как мастер психологической войны ЦРУ Эдвард Лэнсдейл[34], которого и считают прототипом главного героя в «Тихом американце». В 1968 году вездесущие агенты ЦРУ были неотъемлемым элементом почти любой военной операции США во Вьетнаме. Я не то чтобы пытался намеренно выдавать себя перед офицерами за одного из них, но сам по себе этот эффект очень поможет мне в ближайшие дни.

Впрочем, мы и вправду загуляли, пора было закругляться: ребятам, может, оставалось пару часов на сон. Томми выделил мне спальный мешок, так что я переночевал в их казарме. Мне, однако, показалось, что едва я сомкнул глаза, как уже услышал побудку.

Утром я сказал:

– Ладно, Томми, пора мне отчаливать. Нужно навестить Рика Даггана на севере.

Однако все, что я знал о Рике, – это то, что он обретался где-то в Анкхе[35], в Центральном нагорье.

– И как ты, черт тебя возьми, собираешься туда добираться?

– Об этом не беспокойся, – махнул я рукой.

Томми не знал, что вчера в баре я познакомился с одним техасцем и кое о чем с ним договорился.

– Кстати, не хочешь со мной?

– Э, приятель, я-то только за! – сказал Томми и поволок меня к старшине, который держал свою контору в здоровенном сборном ангаре из гофрированного железа.

– Сэр, – сказал я старшине, – я тут собираюсь навестить Центральное нагорье, чтобы поискать сводного брата, для которого у меня срочные новости из дома. Томас Коллинз предложил сопровождать меня на правах старого друга семьи.

Старшина окинул эдаким сердитым взглядом с ног до головы сначала меня, затем Томми и снова меня – и прорычал:

– Единственное, что Коллинз будет куда-нибудь сопровождать, – так это собственную задницу обратно в порт, в караул. А вы катитесь-ка отсюда подобру-поздорову, не знаю уж куда вас там черти занесут в этой вашей увеселительной прогулке. Вы вообще в курсе, что здесь по стране никто никуда без предписания не шляется? Вот вам пропуск с базы, и благодарите бога за это. Свободны!

Мы вышли оттуда в расстроенных чувствах, особенно Томми, которому было обидно, что он пропустит вечеринку с Риком на севере. Но вскоре к нему, как обычно, вернулось веселое настроение:

– Эй, ну мы хотя бы попытались, а, Чики?

– Ну! Тем более мы ж не хотим, чтобы эти вьетконговские подрывники узнали, что лучший военный полицейский Куинёна – в увольнении.

Это заставило его улыбнуться. Я крепко обнял его и зашагал к шоссе, где голоснул одному из проезжавших мимо грузовиков компании «Ханджинские перевозки», которая таскала боеприпасы в расположение частей по контракту с Армией США. Водители там были гражданские, корейцы – отчаянно смелые ребята.

– Пока, Чики! – заорал Томми, и другие парни, с которыми мы всю ночь тусовались, замахали руками.

– Увидимся дома, Томми! – крикнул я в ответ.

Я молился, чтобы так оно и было. И в то же время чувствовал оптимизм, потому что нашел Томми мгновенно, на что уж никак не надеялся. Было ли это удачей или божественным промыслом, не берусь сказать, но какой-то добрый свет пролился тогда на нас.

Глава 7

Техасец, которому наплевать на предписания

Прошлой ночью в баре мы с Томми выпивали со здоровенным сержантом из Техаса, мундир которого был украшен нашивкой с черной лошадиной головой на желтом фоне – эмблемой 1-й кавалерийской дивизии. Рикки Дагган служил именно в ней, в роте «Браво». Эта дивизия и в самом деле была конной – где-то до середины Второй мировой войны, но в наше время кавалеристы уже пересели на вертолеты – 600 машин. Самое большое вертолетное подразделение в мире.

Я тогда поинтересовался у сержанта:

– Случайно не знаешь, где сейчас рота «Браво»?

– Да-апустим, знаю, – ответил тот. – В горах, а что?

– Ну, там мой сводный братишка, вот я и пытаюсь до него добраться.

Тут этот техасец и выдает этим своим тягучим южным акцентом:

– Ну, так впере-ед, двигай с на-ами. У нас свой самолет.

В 1-й кавалерийской были собственные транспортники, так что они не особо зависели от центрального командования. Нетрудно догадаться. Сержант как раз был старшим механиком. Я заявил, что мне уже приходилось летать на огромных четырехмоторных C-130 «Геркулес», способных поднять до 20 тонн груза, – когда я сам служил морпехом. Но сейчас я никто, и предписания у меня нет.

Выяснилось, что этому техасцу на предписания наплевать.

– Ска-азал же, валяй с нами, завтра мы везем почту. Встретимся на ВПП, и я тебя па-адброшу. Ноль-восемьсот, не опоздай!

Это означало быть на аэродроме в восемь утра. Не так-то просто после сумасшедшей ночки с Томми Коллинзом и остальными. К счастью, тот шофер из «Ханджинских перевозок» торопился со своим грузом туда же и всю дорогу только и делал, что жал на газ.

Мы были на ВПП ровно в восемь. Там, однако, не на что было смотреть, кроме нескольких деревянных времянок с гофрированными крышами, укрытий из мешков с песком и палаток. Скромные декорации для величаво сверкавшего на солнце «Грумман Альбатрос». Самолет-амфибия – испытанная рабочая лошадка ВВС, армии, флота и береговой охраны в их поисковых и спасательных операциях. Рядом с фюзеляжем, на бетонной полосе, уже ждал техасец. В утреннем свете он показался мне даже крупнее, чем вчера за барным столиком.

– Гляди-ка, мать твою! – воскликнул он. – Не опоздал! Ра-аз так, приятель, давай на борт!

С ним отправлялись еще несколько парней, и я среди них. Поразительная удача! «Альбатрос» оторвался от взлетной полосы. Это был первый раз, когда я наблюдал Вьетнам с воздуха. Поодаль от Куинёна возвышалась исполинская статуя Будды, созерцавшего свою беспокойную землю. Отсюда эти холмы под лесным одеялом казались такими безмятежными! Но я знал, сколько бед прячется внизу, в спутанных зарослях. Бао Нинь[36], вьетнамский романист, сражавшийся в рядах северных повстанцев, позднее напишет в своей «Скорби войны»: люди верили, что джунгли кишат призраками всех погибших там, под кронами, – вьетнамцев ли, американцев – всех.

Мы пролетели около сорока миль на северо-запад, в направлении Центрального нагорья, и вскоре приземлились в Анкхе, провинция Зялай. Спустившись по трапу, я от души поблагодарил техасца. Экипаж побросал на бетон мешки с почтой, и машина снова взмыла в воздух.

Я осмотрелся и увидел вокруг до смешного мало людей. Роты «Браво» здесь уже не было. Пара ребят, собиравших почтовые мешки, пояснили мне, что ее перебросили еще спозаранку – поближе к демилитаризованной зоне на границе с Северным Вьетнамом. Бойцы 1-й кавалерийской мотались туда и сюда на своих вертолетах, так что у меня не было ни одного шанса нагнать их даже на джипе, не то что на своих двоих. Демилитаризованная зона – это примерно 200 миль на север, на 17-й параллели, парни уже могли быть где угодно. Впрочем, как мне сказали, сержант интендантского отделения и еще несколько человек все еще пакуют какие-то ротные пожитки примерно в миле вверх по дороге. Я поднялся туда и нашел этого сержанта, похоже, кадровика, лет сорока.

– Не знаете Рика Даггана?

– А кто спрашивает? – буркнул он.

– Я его сводный брат, – заявил я, что было почти правдой, если широко смотреть на братские узы. – Мне надо его найти. Знаете, где он?

– Типа того.

– Он ведь был здесь?

– Типа того.

Создавалось впечатление, что этот мужик еще в раннем детстве успел повидать все, что нужно повидать. И почти ничего из увиденного ему не понравилось.

– А сейчас где, не подскажете?

– На севере, с остальной ротой.

– А конкретнее?

– Знать не знаю. Просто на севере.

Тут он, видимо, заметил, что я совсем пал духом, и смягчился:

– Лан, черт с тобой. Черкни своему братцу письмо – и днем он его прочтет.

– Вы только что сами сказали, что понятия не имеете, где он, а теперь – что днем он прочтет мое письмо?

– Ясен пень, прочтет! – рявкнул сержант с таким возмущением, будто я сморозил полную чушь. – Раз есть почтовый рейс в «тыща-триста».

– Э-э… – осторожно поинтересовался я. – А сам я не могу попасть на этот самый «тыща-триста»?

Он уставился на меня с каменной физиономией и сказал:

– Один черт, ты уже здесь.

Я решил, что это скорее да, чем нет. На часах сейчас было «тыща-двести». Не сказать, чтобы у меня оставалось много времени.

Глава 8

Добрый самаритянин из Анкхе,

или Мир тесен!

Я зашагал обратно в Анкхе, торопясь поспеть на аэродром к почтовому самолету. Грязная дорога, которую обступали джунгли, была совершенно пуста: для гражданских ее перекрыли, а военные к этому времени уже успели вывезти основную часть снаряжения. Ни одной попутки. Наконец я услышал шум мотора, повернулся и увидел джип. Я помахал рукой.

В машине сидели трое – водитель в цивильном комбинезоне и еще двое в форме. Водитель притормозил чуть впереди меня и позвал, даже не повернув головы:

– Полезай!

Я запрыгнул в кузов.

– У нас тут срочное дело в деревне, мужик, – сказал этот добрый самаритянин, крутя баранку. – Но есть хорошее правило: не бросай своих. Тебе вообще куда?

– На север, – ответил я. – Ищу тут кое-кого.

– Хорошенькое ты выбрал место для поисков.

Я открыл было рот, чтобы пояснить, как вдруг парень повернул голову, взглянул на меня – и так резко ударил по тормозам, что аж колодки взвизгнули.

– Господи Иисусе! Чики! Чики, мать твою, Донохью! Какого черта?!

– Кевин?!

Поверить нельзя! Передо мной за баранкой сидел не кто иной, как Кевин Маклун, родная душа! Ведь и он тоже был в моем списке, но я еще даже и не искал его!

– Черт, тебя-то как сюда занесло? – оглушенно спросил Кевин.

– Ну, так-то я искал тебя. То есть не только тебя – и Рикки тоже, и Бобби, и Томми, и Джои, и Ричи. И других парней. Я приволок вам пива из Нью-Йорка, потому что мы дома хотим, чтобы вы знали – Инвуд с вами!

Двое солдат на заднем сиденье переглянулись с выпученными глазами. Кевин еще долго тряс головой, не веря себе:

– Вау! Так это хренов пивной забег, что ли?!

К счастью, у меня в сумке еще хватало банок нью-йоркского разлива, чтобы поделиться с ними и оставить про запас для Рика Даггана и тех, кто окажется рядом с ним, когда я его найду. Не говоря о Бобби, Джои или Ричи.

– Э-э, Чики! – взял быка за рога Кевин. – Валяй! Чем я могу помочь?

Я начал с того, что с удовольствием оттянулся бы с ним хоть до самого утра, но эдак я никогда не обойду всех парней из списка вовремя, чтобы вернуться на сухогруз.

– Можешь подкинуть меня до аэродрома – на всех парах?

– Считай, что сделано! – ответил он, выжимая газ.

Я вручил по банке ему и тем двум парням в кузове, которые назвались Джимом и Тони, и извинился:

– Простите, ребят, тепловатое.

– Да пофиг! – отмахнулся Джим, вскрывая одну для Кевина, другую для себя. – Обожаю этот звук! Пш-ш-ш!

Передав Кевину его банку, он сделал длинный глоток из своей, жмурясь от удовольствия. Тони тем временем уже вылакал свою порцию.

– М-м-м… Давненько я «Рейнгольд» не пробовал. Год, не меньше!

Маклун тоже наслаждался пивом, не отрывая одну руку от баранки:

– Кого-нибудь тут волнует, что водила пьет за рулем? – задал он риторический вопрос.

Кевин прослужил четыре года в вертолетной эскадрилье HMM-261 Корпуса морской пехоты, иначе известной как «Бешеные Быки». Начал он в шестьдесят третьем, в Дананге, еще при живом Кеннеди – в те времена военное присутствие США во Вьетнаме, можно сказать, едва стартовало. «Бешеные Быки» были третьим по счету подразделением морпехов, переброшенным сюда, – всего 250 человек, включая пилотов. Они тогда делили брошенную базу Французского Иностранного легиона с двумя отделениями «зеленых беретов» и парой-тройкой сотен южновьетнамских солдат. Там еще были горцы-монтаньяры[37], которые ревностно учились военному делу у американского спецназа, несмотря на то что их соседи-вьетнамцы обращались с ними как с грязью, считая за дикарей. Кевин вспомнил, что монтаньяры впервые пришли на базу в набедренных повязках, суеверно отказывались от консервированных пайков и предпочитали охотиться с отравленными стрелами на лесных обезьян. Ну или уламывали пилотов слетать в их горную деревню за свиньей или курами. Сами по себе они были отчаянными бойцами, хотя время от времени вождь племени объявлял, что пришел час пить полынную настойку из общего котла. Кевин сказал, что по вкусу она была как анисовка, но била по мозгам не хуже абсента, который обожали «эти шизанутые французские художники». Такие обряды выбивали монтаньяров из строя на один-два дня, но потом они снова сражались, как тигры.

Сам Маклун, как я уже упоминал, демобилизовался где-то год назад, но, учитывая свое отличное знакомство с вертолетами, решил остаться в качестве частного контрактора – специалиста по электронной начинке.

– Вьетконг тут подделывался под наши частоты в FM-диапазоне, – объяснил он, – чтобы сбивать с толку пилотов. Якобы кто-то из наших на земле срочно запрашивает вертушку. Так что мы с ребятами ставим шифраторы на каждую бортовую радиостанцию.

Последний отрезок пути привел нас на вершину крутого холма, и, увидев оттуда аэродром, я испытал настоящее облегчение. Обещанный почтовый двухмоторник стоял на взлетной полосе. Да и дружище Кевин не стал просто высаживать меня у периметра, а проводил к пилоту.

– Не подбросите меня на север?

– Не возражаю, – ответил пилот. – Только сходите в штаб и покажите им свое предписание.

– У меня его нет, – признался я.

Он пристально разглядывал меня около минуты, затем хмыкнул:

– Ясно. Но пусть они хотя бы внесут вас в список пассажиров.

Короче, я отправился в этот штаб, который оказался всего лишь сборным бараком, посреди которого за раскладным столом сидел солдат. В той же самой резко-повелительной манере, которая вчера выручила меня в Куинёне, я заявил ему:

– Меня интересует рейс в «тысяча-триста». Есть у вас такой?

– Так точно, сэр!

– Хорошо. Внесите мою фамилию в список пассажиров. Джон Донохью. Запишите… – я сделал многозначительную паузу, – «Гражданский».

Он нахмурился, соображая что-то про себя, затем кивнул и так и сделал.

Я вернулся к Кевину, которого оставил у самолета. Там уже собралось около дюжины солдат и несколько офицеров, ожидавших посадки. Немного спустя явился другой штабной со списком и принялся читать имена. Вначале он выкрикнул было офицеров. Затем спохватился:

– Минутку. У нас тут, кажется, «гражданский»?

Я нервно сглотнул.

– Донохью?

– Он самый.

– Добро пожаловать на борт, сэр!

Как будто я был пассажиром бизнес-класса. Офигеть!

Я повернулся к Кевину. Тот посмотрел мне в глаза и сказал:

– Честное слово, Чики, за все эти годы я еще ни разу не видел ни одного военного, ни тем более гражданского, кто бы забирался в наши джунгли без прямого приказа. Самые конченые укурки – и те предпочитают отсиживаться в Чиангмае, в Таиланде. А ты вот так запросто взял и решил прошвырнуться по Вьетнаму, просто чтобы навестить кого-то. Храни тебя бог!

Мы пожали друг другу руки.

– Спасибо, чувак! Увидимся дома!

Сказав так, я зашагал к самолету, всей душой надеясь, как было и вчера с Томми, что это мое прощальное пожелание сбудется. Я желал, чтобы оно сбылось вообще для всех и каждого.

Глава 9

Зона высадки «Могильный камень»

В самолете я устроился в одном из посадочных кресел, висевших вдоль бортов, оставляя центр фюзеляжа свободным для груза. Мы оторвались от земли и взяли курс на север. Я был в восторге: прошло меньше суток, а я уже отыскал двоих из своего списка. Все срастается! Теперь я точно найду Рика, думал я, и быстро. В конце концов, у меня не так много времени.

Рядом со мной сидели двое мальчишек-солдат. Мы разговорились или, скорее, раскричались – под оглушающий рев двигателей. Впрочем, спрашивал по большей части я. Они возвращались в часть после ранения.

– Не слышали, где рота «Браво»?

– Мы сами как раз оттуда, – ответил один из них, тот, что пообщительней.

– Я ищу парня по имени Рик Дагган.

– Сержанта Даггана? – уточнил он.

– Его самого.

– Ну да, он в нашей роте.

– Я его друг по дому, – прокричал я, похлопав по тяжелой сумке. – Привез тут ему пивка!

После встречи с Маклуном у меня все еще оставалось с десяток банок, которые я прихватил из Нью-Йорка. Плюс я докупил кое-что из американских сортов для себя в Куинёне. Было чертовски жарко, и меня мучила жажда. Но наш домашний запас я берег для парней.

Услышав про пиво, эти двое мальчишек переглянулись и повели себя по-разному. Тот, что говорил со мной, помедлил и рассмеялся. Он находил все это забавным. А второй, помоложе, замкнулся и отвернулся. Я понял, что он хотел бы держаться от меня подальше. Черт возьми, будь его воля, он пересел бы в другой ряд – или вообще в другой самолет. Похоже, я казался ему ходячей проблемой – для любого, кто окажется рядом. Видит бог, он был не прав. По крайней мере, в отношении себя.

– Вы вообще в курсе, парни, куда конкретно вас везут?

– Не, – ответил разговорчивый, – они нам никогда не говорят.

– Ладно. Надеюсь хотя бы, что вы не против моей компании.

– Еще как против! – откликнулся второй. – Идите своей дорогой, сэр. Джек, кончай с ним трепаться.

Это еще больше развеселило Джека. Я даже подумал, не поделиться ли с ним пивом. Но и второго парня винить мне было не за что. Кто угодно бы на его месте осторожничал. Встретишь вот так в военном самолете мужика – в джинсах и клетчатой рубашке, нестриженого, небритого, который уже слегка пованивает после суток в тропиках без душа. Поди разберись, что за бродяга.

Подозрительному солдатику было от силы лет восемнадцать, а ведь он уже успел поваляться в госпитале после ранения – и вот снова держит путь в джунгли. Он, может, все детство провел в такой сельской глуши, где коров было больше, чем людей, и до сих пор толком не поймет, что тут на хрен творится. Про себя я пожелал ему вернуться в свой маленький городок живым и здоровым.

Самолет приземлился в Фубае, где тогда была главная военная авиабаза на побережье, в десяти милях южнее древней вьетнамской столицы Хюэ.

В 1965-м Уэстморленд велел тысяче морских пехотинцев нарыть песка и набить им тысячи мешков, чтобы развернуть на этом месте свой лагерь. Они это сделали за месяц. В этот момент уважаемый четырехзвездный генерал, который до Вьетнама успел повоевать на фронтах Второй мировой и Корейской, передумал – и распорядился перебросить морпехов выше, на базы Контхиен и Камло, почти вплотную к демилитаризованной зоне. Уэстморленд правильно рассуждал, что его противник, северокорейский генерал Во Нгуен Зяп, намерен захватить северные провинции, и поэтому – в разрез с мнением высшего командования Корпуса – отправил батальон кожаных воротников[38] на еще более удаленную базу Кхешань, где потом и развернулась драматическая битва[39]. С другой стороны, в уже готовом Фубае расположились сухопутные войска, и это в дальнейшем дало морпехам повод шутить, что они вот так, за здорово живешь, отгрохали тут для джи-ай[40] курорт не хуже Акапулько.

Выйдя из самолета, я направился-таки за моими солдатиками, держась чуть поодаль, футах в двадцати-тридцати. Вместе с парой других бойцов они забрались в БМП, и, как только машина тронулась, я, уже не скрываясь, догнал ее, с размаху хлопнув ладонью по броне. Взвизгнули тормоза – я прыгнул в кузов. Устроившись, я постучал дважды. Международный свод сигналов для автостопщиков: один раз – «стой», два – «поехали».

Парни уставились на меня, как на привидение, – за исключением Джека, который, наоборот, заговорщически подмигнул. Пока БМП ползла по холмам, я снова подумал о том, до чего же красивое место Вьетнам. Тут все почти как у нас, в Больших Дымящихся Горах[41]. Хотя, понятно, и жарче. Высоченный вечнозеленый лес. Важные удоды с королевскими хохолками, дронго[42] в своих разбойничьих масках и голубые зимородки носятся и трещат на сто голосов среди тиковых стволов высотой с корабельные мачты. Хлебные деревья гнутся под тяжестью стофунтовых плодов. Запах от них, правда, так себе, но выручают пышные заросли жасмина, цветущего вдоль дороги. Я почти было растворился в этой умиротворяющей красоте, как вдруг услышал крик лесного филина. Он звучит пугающе, словно женщина зовет на помощь где-то в глубине джунглей. Не просто так вьетнамцы считают встречу с этой птицей дурным знамением.