Башня Зеленого Ангела. Том 2

Теперь, после трех снов, наполненных образом меча, он забрел далеко от знакомых мест. Его руки никогда не прикасались к здешним камням; сами туннели, если не считать постоянно звучавших призрачных голосов и неизменного зова Великого меча, казались ему совершенно чужими.

Он лишь смутно представлял, как долго ищет меч на этот раз, и в редкие моменты, когда в голове у него прояснялось, спрашивал себя, что король столько времени делает в тайных коридорах под замком.

А еще через мгновение его посетила дикая и одновременно замечательная мысль.

Он потерял меч. Он потерял его где-то здесь, и теперь меч лежит и ждет того, кто его найдет! Ждет меня! Меня!

Гутвульф и сам не заметил, что начал пускать слюни в грязную бороду. Мысль о том, что он сможет обладать мечом – прикасаться, слушать его, любить и поклоняться, – оказалась настолько чудовищно приятной, что он сделал несколько шагов и рухнул на пол, где и остался лежать, пока темнота не забрала все оставшиеся у него чувства.

После того как Гутвульф пришел в себя, он встал и продолжил свои скитания. Потом он немного поспал. А когда снова проснулся, пошел дальше и остановился перед развилкой двух туннелей, пытаясь понять, какой поможет ему быстрее подняться наверх. Что-то говорило ему, что меч находится над ним, так крот под землей знает, в каком направлении следует копать, чтобы выбраться на поверхность. В другие моменты прояснения он беспокоился, что стал слишком чувствителен к зову меча – и тот приведет прямо в тронный зал, где его, несомненно, поймают и убьют, как крота, если тот прокопает путь на псарню.

Но, несмотря на то что он упрямо продолжал подниматься наверх, Гутвульф начал с очень больших глубин и чувствовал, что подъем оказался не таким невозможным, как он опасался в самом начале. Он также не сомневался, что круговой путь уводит его от замка. Нет, прекрасный, наводящий ужас, живой, поющий клинок, который его звал, должно быть, находился где-то под землей, заключенный в камень, как и он сам. И, когда он его найдет, он перестанет быть одиноким. Ему лишь требовалось решить, какой выбрать туннель…

Гутвульф поднял руки и потер слепые глаза. Он чувствовал страшную слабость. Когда он в последний раз ел? Что, если женщина махнула на него рукой и перестала приносить тарелки с едой? Как же было замечательно…

Но если я найду меч, если он станет только моим, – мечтал он, – мне больше ни о чем не нужно будет беспокоиться.

Он склонил голову набок. Где-то у него за спиной раздался скребущий звук, словно кто-то был замурован внутри камня. Он уже слышал такое раньше – на самом деле в последнее время все чаще, – но это не имело ничего общего с тем, что Гутвульф искал.

Царапанье прекратилось, но он продолжал стоять в мучительной нерешительности перед расходившимися в разные стороны коридорами. Даже несмотря на то, что он оставлял камни, отмечая свой путь, он легко мог заблудиться, но не сомневался, что один из туннелей ведет наверх, к сердцу песни – глухой, зовущей, вынимавшей душу мелодии Великого меча. Он не хотел совершить ошибку и потом долго искать обратную дорогу. Он ослабел от голода и усталости.

Возможно, он простоял так час или день. Наконец, зародившись, точно легкий пылевой дьявол, ветер из правого прохода потянул его за волосы. Через мгновение что-то вылетело из него и промчалось мимо – духи, бродившие по темным, призрачным дорогам. Голоса эхом зазвучали у него в голове, тусклые и безнадежные.

…Водоем. Мы должны искать его у Водоема. Он знает, что делать…

Скорбь. Они призвали последнюю скорбь…

Когда щебетавшие существа пролетали мимо, слепой Гутвульф медленно улыбнулся. Кем бы они ни были, призраками мертвых или унылыми результатами его собственного безумия, они наверняка пришли из самых глубоких и древних частей лабиринта. Они пришли снизу… а он стремился наверх.

Он повернул и пошел по левому туннелю.

* * *

Засыпанные мусором обломки массивных ворот Наглимунда были ниже окружавшей их стены, а груды битого камня давали опоры для ног, и графу Эолейру представлялось логичным, что это место лучше других подходило для начала наступления. Однако он с удивлением обнаружил, что ситхи собрались напротив неповрежденного участка стены.

Он оставил Мегвин и встревоженных смертных воинов на попечение Изорна, а сам поднялся по заснеженному склону к Джирики и Ликимейе, которые находились внутри разрушенного здания в нескольких сотнях элей от внешней стены. Ликимейя бросила на него быстрый взгляд, а Джирики кивнул.

– Время почти наступило, – сказал ситхи. – Мы призвали м’йон раши – разрушителей.

Эолейр смотрел на собравшихся перед стеной ситхи. Они перестали петь, но не стали отходить от стены. Интересно, почему они рискуют попасть под стрелы норнов, когда то, чего они намеревались добиться пением, похоже, свершилось?

– Разрушители? – спросил Эолейр. – Вы имеете в виду тараны?

Джирики покачал головой и слабо улыбнулся:

– У нас нет истории подобных вещей, граф. Эолейр. Наверное, мы смогли бы построить подобную машину, но мы решили опираться на знания, которыми располагаем. – Он помрачнел. – Точнее, на то, что нам удалось узнать у тинукеда’я. – Он махнул рукой. – Взгляните, появились м’йон раши.

К стене приближался квартет ситхи. Хотя Эолейр их не узнал, он подумал, что они ничем не отличались от сотен Мирных, разбивших лагерь в тени Наглимунда. Все были стройными, с золотой кожей. Как и у остальных ситхи, среди них не нашлось даже двух похожих по цвету доспехов или волос, что спадали на плечи из-под шлемов; м’йон раши сияли на фоне снега, точно чудом попавшие сюда тропические птицы. Единственное различие, которое граф сумел заметить между ними и остальными соплеменниками Джирики, состояло в том, что каждый держал в руке увенчанный сферой голубого кристаллического камня темный посох из того же странного серо-черного материала, что и меч Джирики Индрейю.

Джирики отвернулся от эрнистирийца и отдал приказ. Его мать поднялась на ноги и что-то добавила. Отряд лучников ситхи окружил группу рядом со стенами, они наложили стрелы и натянули тетиву, после чего застыли, обратив взгляды к пустой стене.

Командир м’йон раши, женщина ситхи с зелеными, как трава, волосами и доспехами, подняла посох и медленно повернула его в сторону стены, словно боролась с сильным напором воды. Когда голубой самоцвет нанес удар, м’йон раши произнесли один громкий слог, и Эолейр почувствовал, как у него задрожали все кости, словно что-то огромное упало с ним рядом. На мгновение ему показалось, что земля у него под ногами переместилась.

– Что?.. – выдохнул он, пытаясь сохранить равновесие.

Стоявший рядом Джирики поднял руку, призывая его к молчанию.

Трое ситхи шагнули вперед, присоединившись к женщине в зеленом, начали что-то скандировать, и каждый по очереди направлял посох, чтобы нанести удар – образуя треугольник вокруг первого; их движения были на удивление медленными, но каждый раз удар отдавался в земле, и Эолейр, как и все остальные, чувствовал, как она вздрагивает под ногами.

Граф Над-Муллаха смотрел не отрывая глаз – на расстоянии в дюжину элей вверх и вниз вдоль стены, там, где стояли м’йон раши, с камней посыпался снег. Эолейр заметил, что четыре серо-голубые сферы на посохах стали более светлыми, словно с ними что-то происходило – казалось, они покрылись сетью мелких трещин.

Ситхи убрали посохи от стены, и их скандирование стало громче. Женщина ситхи нанесла новый удар, на этот раз она двигалась немного быстрее, и внезапно по ледяной земле прокатился безмолвный раскат грома. Остальные м’йон раши последовали ее примеру, и каждый удар подчеркивало громко произнесенное слово. Когда они атаковали в третий раз, с верхней части высокой стены посыпались камни, исчезавшие в высоких снежных сугробах.

Граф не мог скрыть удивления:

– Я никогда не видел ничего подобного!

Джирики повернулся, его лицо с высокими скулами оставалось безмятежным.

– Вам следует вернуться к вашим воинам. Очень скоро наступит момент, когда они должны быть в полной готовности.

Эолейр, который не мог оторвать взгляда от необычного представления, отошел назад по склону, стараясь удерживать равновесие при помощи широко расставленных в стороны рук, когда земля норовила сбить его с ног.

После четвертого удара большой участок каменной кладки рассыпался и упал внутрь, оставив наверху огромную брешь – словно гигантское существо сожрало кусок стены. Эолейр наконец понял значение слов Джирики и поспешил к Изорну и ждавшим приказа эрнистирийцам.

– Приготовьтесь! – крикнул он. – Сейчас начнем!

Земля содрогнулась в пятый раз, и этот удар получился самым сильным. Эолейр потерял равновесие, упал вперед и покатился вниз по склону, а обжигающе холодный снег попал ему в нос и рот. Он не сомневался, что его солдаты будут смеяться, но они не сводили глаз с горы у него за спиной.

Эолейр оглянулся. Огромная стена Наглимунда, толщиной в два человеческих роста, растворялась, точно песочный замок, по которому ударила волна. Слышался громкий скрежет камня по камню, но не более того. Стена рухнула на землю, на белые берега, с жутковатым приглушенным звуком, огромные хлопья снега взвились вверх и полетели во все стороны, воздух наполнился белым туманом, который почти полностью закрыл видимость.

Когда туман рассеялся, м’йон раши отступили. В стене Наглимунда появилась дыра диаметром в дюжину элей, открыв темные внутренности двора. Людское море стало медленно заполнять дыру. Сияли глаза. Мерцали наконечники копий.

Эолейр вскочил на ноги.

– Эрнистирийцы! – закричал он. – Ко мне! Час настал!

Но солдаты графа остались на месте, а из бреши в стене Наглимунда стремительно хлынула толпа – быстрая и бесчисленная, точно термиты из разрушенного гнезда.

Из рядов ситхи послышался громкий стук клинков о щиты, затем в воздух взмыло множество стрел, погубивших норнов, что бежали в первых рядах вниз по склону. Некоторые враги были также вооружены луками – они поднялись на сохранившиеся стены и стали стрелять оттуда вниз. Однако по большей части воины с каждой стороны не собирались терять время. С нетерпением любовников древние родственники атаковали друг друга.

Сражение перед Наглимундом быстро превратилось в сцену жуткого хаоса. Сквозь вихри снега Эолейр видел, что все новые и новые стройные норны появляются из бреши в стене. Среди них были и гиганты – существа, покрытые серо-белым мехом, вдвое превосходившие ростом человека, однако одетые в доспехи и вооруженные огромными дубинами, ломавшими кости, словно сухие палки.

Прежде чем граф успел отступить к своим людям, перед ним возник один из норнов. Невероятно, хотя шлем скрывал большую часть бледного лица, а доспехи защищали торс, черноглазое существо оставалось босым, и длинные ноги несли его по пушистому снегу, как по надежному камню. Норн двигался с быстротой рыси, и, пока Эолейр в изумлении на него смотрел, он едва не лишился головы после первого сокрушительного взмаха меча норна.

Кто мог представить такое безумие? Эолейр отбросил все посторонние мысли – ему пришлось сражаться за свою жизнь.

Норн держал в руке маленький щит.

А его более легкий меч был быстрее клинка графа Над-Муллаха. Эолейру сразу пришлось перейти в глухую защиту, отступая вниз по склону. Тяжелые доспехи и щит замедляли его движения, и пару раз он лишь чудом устоял на ногах. Он отбил несколько ударов, но возбужденная гримаса норна говорила о том, что еще немного, и враг найдет брешь в его защите.

Внезапно норн застыл на месте, и в его глазах появилось удивление. Через мгновение он упал лицом вниз. Из его шеи торчала стрела с синим оперением.

– Постарайтесь держать своих людей вместе, граф Эолейр! – Джирики, который находился немного выше по склону, взмахнул луком. – Если их разделят, они утратят мужество. И помните – у наших врагов также течет кровь, и они умирают!

Ситхи развернул лошадь и направил ее в самую гущу битвы; очень скоро его скрыли снег и метавшиеся фигуры сражавшихся воинов.

Эолейр поспешил вниз по склону к эрнистирийцам, вокруг ржали лошади, кричали люди и еще какие-то непонятные существа. Наступил практически полный хаос. Эолейр и Изорн едва сумели построить своих людей для атаки вверх по склону, когда появились два белых великана, вдвоем тащивших ствол дерева. С оглушительным ревом они бросились на людей Эолейра, используя дерево как косу, убивая тех, кто вставал между ними. Ломались кости, покрытые кровью тела исчезали под снегом. Объятые ужасом эрнистирийцы сумели попасть стрелой в глаз одного из гигантов, затем второго пронзило множество стрел, и он пошатнулся. Однако страшная пара продолжала сеять смерть, пока уцелевшие эрнистирийцы не сумели повалить и прикончить второе чудовище.

Эолейр огляделся по сторонам и увидел, что большая часть норнов сражаются с ситхи. И, хотя хаос сражения наводил ужас, Эолейр решил остановиться и понаблюдать. Такого не случалось с начала времен: шла битва между бессмертными. То, что ему удавалось разглядеть сквозь снег, представляло собой стремительное движение, обманные выпады, прыжки, мелькание темных клинков, летевших к цели, словно ивовые прутья. Многие поединки завершались чуть ли не до первых ударов; после подобных танцевальным па движений один из противников наносил единственный удар, и на этом все заканчивалось.

С вершины холма послышался пронзительный зов рогов. Эолейр поднял взгляд и увидел строй трубачей, которые стояли на камне, подняв к серому небу длинные, похожие на трубы инструменты. Но высокое пение рогов доносилось со стороны музыкантов, находившихся в тени Наглимунда, – когда норны наверху стены надували щеки, из их труб вылетали не звуки, а туча оранжевой, как закат, пыли.

Эолейр не сводил с них завороженного взгляда. Что это такое? Яд? Или еще один непостижимый ритуал бессмертных?

Когда оранжевый плюмаж начал стекать по склону горы, сражение в его клубах, казалось, стало распухать и извиваться – но никто не падал. Если это яд, – подумал граф, – то его действие изощреннее всего, о чем я слышал прежде. И тут Эолейр почувствовал жжение в горле и носу, попытался сделать вдох, и на миг ему показалось, что сейчас он задохнется и умрет. А еще через мгновение к нему вернулась способность дышать, но тут же на него обрушилось небо, тени стали удлиняться, а снег, казалось, загорелся.

Эолейра наполнил страх, который расцветал, точно огромный черный цветок изо льда. Люди вокруг кричали. И он кричал. А норны, которые бросились вперед из развалин Наглимунда, походили на демонов – даже священники не могли такого представить. Граф и его люди повернулись, чтобы бежать, но стоявшие за ними ситхи, безжалостные и золотоглазые, наводили такой же ужас, как их бледнокожие кузены.

В ловушке, – подумал Эолейр, все мысли исчезли у него из головы, осталась лишь паника. – В ловушке! В ловушке! В ловушке!

Что-то схватило его, и он ударил в ответ, отчаянно царапаясь, чтобы высвободиться из хватки ужасной твари, чудовища с открытым в крике ртом и огромным желтым лицом, из которого торчали щупальца. Эолейр поднял меч, собираясь его прикончить, но что-то еще ударило его в спину, и он упал в ледяную белизну, однако чудовищное существо не отпускало его, продолжая царапать лицо и руки. Он лежал лицом в холодном снегу, и, хотя продолжал сопротивляться, освободиться ему не удавалось.

Что происходит? – вдруг подумал он. – Да, в сражении участвовали чудовища, гиганты и норны – но ничего даже близко похожего на тварь, которая его схватила. И ситхи – он вспомнил, как ужасно они выглядели, и свою уверенность в том, что они устроили ловушку для него и других эрнистирийцев между собой и норнами, а потом принялись уничтожать смертных, – ситхи не наши враги!..

Тяжесть у него на спине ослабела. Он выскользнул и сел. Никакого монстра не было. Рядом сидел на корточках Изорн, который опустил голову, как больной теленок. И хотя вокруг бушевало безумие битвы, а его люди сражались друг с другом, точно бешеные собаки, страх начал отступать. Эолейр ощупал пальцами холодное лицо, потом вытянул руку в перчатке и посмотрел на оранжевый снег.

– Снег смывает эту дрянь, – сказал Эолейр. – Изорн! Они осыпали нас ядом! Но снег помогает от него избавиться!

Изорна вырвало, и он слабо кивнул.

– Мой также смыл снег. – Риммер сплюнул. – Я пытался… тебя убить.

– Быстрее, – сказал Эолейр, поднимаясь на ноги. – Мы должны попытаться вылечить других. Идем! – Он схватил пригоршню снега, стряхнув оранжевую пыль, и побежал к группе кричавших и дравшихся людей.

Все они были в крови, но раны оказались незначительными, главными образом царапины от ногтей и зубов: хотя яд вызывал безумие, он делал людей неуклюжими и неумелыми. Эолейр бросал пригоршни снега в лицо каждому, до кого мог дотянуться.

После того как ему и Изорну удалось привести в чувство тех, кто находился рядом, они быстро объяснили им, что следует делать, чтобы помочь остальным. Один из воинов так и не поднялся на ноги. Он потерял оба глаза, истек кровью и умер, испачкав землю вокруг себя. Эолейр накрыл изуродованное лицо мертвеца его собственным плащом, а потом наклонился, чтобы собрать новую порцию целительного снега.

Похоже, на ситхи пыльный яд действовал не так сильно, как на людей. Некоторые бессмертные, находившиеся ближе к стене, казались ошеломленными и двигались медленнее, но ни у кого не появилось симптомов безумия, которое овладело эрнистирийцами. И все же на склоне разворачивались жуткие картины.

Ликимейю и нескольких ситхи окружил пеший отряд норнов, и, хотя мать Джирики и ее спутники оставались в седлах и имели возможность наносить удары сверху, белые руки, которые раскачивались, точно жуткое растение, стаскивали с лошадей одного за другим.

Йизаши Серое Копье оказался лицом к лицу с завывавшим гигантом, который держал по раздавленному ситхи в каждой руке. Конный ситхи, чье лицо оставалось невозмутимым, как у сокола, пришпорил свою лошадь и поскакал навстречу врагу.

Джирики и двое других ситхи сумели поставить другого гиганта на колени и рубили все еще живого монстра, словно разделывали быка. В воздух взмывали огромные фонтаны крови, накрывая Джирики и его соратников липким туманом.

Группа норнов подняла на копья неподвижное тело Зиньяды, чьи светло-голубые волосы покрывала красная кровь, и с торжествующими криками бежали к стенам Наглимунда. Чека’исо и Каройи поскакали вслед за ними и растоптали их прежде, чем норны успели донести тело до стен, каждый убил троих белокожих врагов, хотя оба получили многочисленные ранения. Когда они прикончили всех норнов из этого отряда, Чека’исо Янтарные Локоны положил тело Зиньяды поперек своего седла. Его собственная кровь смешалась с кровью Зиньяды, и они вместе с Каройи отвезли ее тело в свой лагерь.

* * *

День продолжался, полный безумия и ужаса. За туманом и снегом солнце уже начало клониться к закату, разбитая западная стена Наглимунда засияла в свете тусклого дня, а снег стал еще более красным.

Мегвин, словно призрак, шла по границе сражения – впрочем, она и была призраком. Сначала она пряталась за деревьями, опасаясь стать свидетельницей ужасных вещей, происходивших вокруг, но потом что-то заставило ее выйти вперед.

Если я мертва, чего мне бояться?

Но ей было тяжело смотреть на окровавленные тела, что лежали на заснеженном склоне холма, и не бояться смерти.

Боги не умирают, а смертные – лишь один раз, – уговаривала она себя. – Когда все закончится, они снова поднимутся.

Но если так, какой смысл в сражении? И если боги не умирают, тогда почему они боятся орд демонов из Скадаха? Она не понимала.

Мегвин задумчиво шла между убийцами и их жертвами. Плащ развевался у нее за спиной, ноги оставляли маленькие ровные следы на белом и алом.

35. Третий Дом

Саймон находился в ярости. Они сами попали в ловушку, точно глупые ягнята на бойню.

– Ты можешь пошевелить руками? – прошептал он Мириамель.

Его собственные запястья были связаны очень надежно: два Огненных танцора мастерски умели вязать узлы.

Мириамель покачала головой. Он едва ее видел в сгущавшихся сумерках.

Они стояли на коленях в центре лесной поляны. Им связали руки за спиной, а также сильно стянули щиколотки. Саймон смотрел на беспомощную Мириамель, думал о животных, которые ждут смерти, и внутри у него снова начал собираться черный гнев.

Я рыцарь! Неужели это ничего не значит? Как я мог допустить, чтобы нас заманили в ловушку?

Ему следовало предвидеть, что такое возможно. Однако он, как олух, развесил уши, слушая комплименты Ройлстана.

«Ты видела, как рыцарь владеет мечом, – сказал предатель. – Ему нет нужды бояться Огненных танцоров».

И я ему поверил. Я не достоин быть рыцарем. Я опозорил Джошуа, Моргенеса, Бинабика и всех, кто пытался меня чему-то учить.

Саймон снова начал сражаться с веревками и в очередной раз потерпел поражение.

– Тебе что-нибудь известно про Огненных танцоров? – прошептал он Мириамель. – Что они с нами сделают? И что имели в виду, когда сказали, что отдадут нас Королю Бурь? Сожгут?

Он почувствовал, как Мириамель вздрогнула.

– Я не знаю. – Ее голос был ровным и мертвым. – Наверное.

Ужас и гнев Саймона исчезли, и на их место пришли сожаления.

– Я подвел тебя, верно? – спросил он. – Плохой из меня получился защитник.

– Ты не виноват. Нас обманули.

– Как бы я хотел добраться до горла Ройлстана. Его жена пыталась предупредить нас, но я повел себя как болван и не слушал ее. Но он… он!..

– Он также был напуган. – Казалось, Мириамель говорила с огромной высоты, словно вещи, о которых шла речь, не имели особого значения. – Не знаю, смогла бы я отдать свою жизнь ради спасения каких-то незнакомцев. Почему я должна ненавидеть тех, кто оказался на это неспособен?

– Проклятое Дерево! – У Саймона не осталось сил, чтобы жалеть предателей Ройлстана и Галлэйн.

Он говорил себе, что должен спасти Мириамель, разорвать веревки и вырваться на свободу. Но он понятия не имел, с чего начать.

Между тем лагерь Огненных танцоров жил своей жизнью. Несколько мужчин в белых одеяниях развели костер и готовили еду, другие кормили овец и цыплят, кто-то о чем-то тихо разговаривал. Среди них даже были женщины и дети. И, если бы не два связанных пленника и зловещие белые балахоны, вполне могло показаться, что это обычный вечер в деревне.

Мэйфвару, вожак Огненных танцоров, ушел с тремя своими помощниками в большой дом. Саймону даже думать не хотелось о том, что они обсуждали.

Вечер клонился к ночи. Одетые в белое люди приготовили себе скромный ужин, ничего не предложив узникам. Огонь продолжал свой бесконечный танец на ветру.

– Поднимите их. – Глаза Мэйфвару скользнули по Мириамель и Саймону и обратились к сине-черному небу. – Время близится.

Два его помощника заставили пленников встать. Ноги у Саймона онемели, а из-за связанных щиколоток он едва удерживал равновесие и упал бы на землю, если бы Огненные танцоры не схватили его за руки. Стоявшая рядом Мириамель также неуверенно держалась на ногах. Мужчина в белом обнял ее за талию, удерживая так, словно это не живой человек, а полено.

– Не прикасайся к ней, – прорычал Саймон.

Мириамель бросила на него измученный взгляд:

– Это бесполезно, Саймон. Успокойся.

Огненный танцор, стоявший рядом с ней, усмехнулся и положил руку ей на грудь, но Мэйфвару издал резкий звук, и тот сразу ее убрал и повернулся лицом к Мэйфвару, а Мириамель продолжала стоять молча, с безразличным выражением на лице.

– Идиот, – резко сказал Мэйфвару. – Это тебе не детские игрушки. Они для Него – для нашего Господина. Ты понимаешь?

Огненный танцор, стоявший рядом с Мириамель, сглотнул и быстро закивал.

– Нам пора. – Мэйфвару повернулся и зашагал к краю поляны.

Огненный танцор за спиной Саймона сильно толкнул его, и он рухнул, как подрубленное дерево, но лишь охнул, а ночь вокруг него принялась раскачиваться.

– У него связаны ноги, – медленно проговорил Огненный танцор.

Мэйфвару резко обернулся:

– Я знаю! Развяжите.

– Но… тогда они убегут?

– Привяжи веревку к их рукам, – сказал вожак. – А другой конец вокруг своего пояса. – Он покачал головой, с трудом скрывая отвращение.

Саймон почувствовал, что к нему возвращается надежда, когда мужчина вытащил нож и наклонился, чтобы разрезать веревки у него на щиколотках. Если Мэйфвару единственный, кто соображает, а все выглядело именно так, у них появлялись шансы спастись.

Когда они с Мириамель смогли идти, Огненные танцоры привязали к ним веревки и стали толкать вперед, словно они были быками, а если они спотыкались или упирались, тыкали им в спины наконечниками копий. Копья имели странную форму, короткие, с тонкими древками и очень острые, ничего подобного Саймон прежде не видел.