Вне зоны доступа

Кэррин протянула мне чашку чая.

– Я полагаю, это твоя первая паническая атака, Пейдж?

Я кивнула, потому что моя работа – один из тех редких случаев, когда стабильное психическое здоровье является обязательным условием.

Она выгнула бровь.

– Ты, кажется, не очень-то удивлена.

Я подняла на нее глаза от своего чая.

– Приступы паники наблюдаются у целых трех процентов взрослого женского населения. У женщин моего возраста шансов заполучить паническую атаку больше, чем стать веганкой.

Она кивает.

– Интересное сравнение. Но это значит, что нам следует поговорить о твоем месте в нашем отделе в Pictey, – мягко произносит она. Я прищурилась, глядя на нее. – Но мы можем поговорить об этом позже.

Я подумала, что нам вообще не стоит об этом говорить. У меня было паническое расстройство с тех пор, как я стала подростком, и это никогда не мешало мне качественно выполнять работу в моей компании.

– Ты застала меня врасплох, – ответила я. – Новость о попытке суицида моей сестры очень меня поразила. Кстати говоря, я бы предпочла сейчас побыть одной. Чтобы все это осмыслить и обдумать.

Кэррин кивнула.

– Я тебя понимаю. Я записала свой номер в этом блокноте. – Она указала на стол. – И там есть еще один на случай, если почувствуешь, что приближается еще один приступ.

– Спасибо, – поблагодарила я ее.

– И не спеши возвращаться. Мы не будем ждать тебя в офисе какое-то время. Может быть, две недели?

Я открыла рот, чтобы возразить. Но начала размышлять. Теперь, когда мои панические атаки стали достоянием общественности, у меня был выбор: взять длительный отпуск или вообще не возвращаться.

Мои плечи опустились, но я ответила лишь:

– Да, все в порядке.

Не очень-то удачно, но что еще я могла сказать?

– Если что-то случится, я всегда могу позвонить… – Мой голос смолк, когда я попыталась представить, кому бы я могла позвонить. – Штатному психологу, – в итоге заканчиваю я.

– И, может быть, ты сможешь навестить свою сестру, – предложила она. – Это действительно могло бы помочь справиться с теми чувствами, которые переполняют тебя сейчас.

– Конечно, – ответила я, хотя у меня не было никакого желания ехать в Колорадо. Моя мама живет в большом пригороде к востоку от Денвера. Я решила для себя, что весь штат закрыт для посещения, чтобы обеспечить свою безопасность. – Может быть, – добавила я, выпихивая Кэррин за дверь.

###

Когда я снова осталась одна, я достала свой рабочий ноутбук и свой личный ноутбук и положила их на стол рядом с персональным компьютером. Я вылила чай в раковину – кофеин даже в малых дозах противопоказан во многих случаях тревожного расстройства – и вместо этого налила себе большой стакан молока. Затем я включила свой компьютер и вернулась к Pictey.

У нас с сестрой были разные фамилии. Моя – Миллер. Ее – Оданз. Насколько я знала, она жила где-то в Боулдере. Она училась там в колледже, насколько я слышала, по специальности «Коммуникации». Боюсь, эта специальность ведет к карьере пиарщика или, что еще хуже, писателя.

Мне потребовалось почти двадцать минут, чтобы найти какие-нибудь новости, связанные с моей сестрой, так тщательно команда Pictey все подтирала. Помеченный жалобой комментарий, который я не приняла всерьез, очевидно, давно исчез, и учетная запись моей сестры была скрыта, но из тегов я нашла несколько учетных записей ее друзей, и это были совершенно нормальные, скучные аккаунты студенток. Я с презрением отметила типичную глупость – фотографии, которые затруднят им получение работы в государственном секторе, а также постоянно раскрывающие их точное местоположение.

Но одна из них была еще более невежественна и безвкусна. RIP, ДЖЕССИКА – вот что было в последнем посте этой девушки. Там была фотография моей сестры и двух других девушек, обнимающихся и смеющихся.

Я почувствовала, как во мне поднимается гнев или какое-то чувство, которое я смутно опознала как гнев. Я понимала, что надеяться на то, что попытка суицида моей сестры будет храниться в секрете, и ей не придется отвечать на вопросы об этом, или чувствовать на себе любопытные взгляды, или каким-либо иным образом когда-нибудь возвращаться к этому ужасному моменту в ее жизни. Это кажется простым достоинством – притвориться, что попытки суицида никогда не было. Но мир, в котором мы живем, уже другой. Больше нет отговорок о посещении больницы вроде «больной бабушки» или «растяжении лодыжки». Теперь есть символы, которые выглядят как похоронные ленточки, и именно они дают понять, что любой человек в возрасте до тридцати лет, который имеет такую в социальных сетях, вероятно, мертв.

В моей голове всплыла мысль. Она мертва? Единственный человек, который сказал мне обратное, – это Кэррин. У меня перехватило дыхание. Я потянулась за новым препаратом, приняла таблетку и сразу начала дышать ровно. После панической атаки – это нормально. И то, что я должна буду сделать, невозможно без дополнительной помощи. Я сняла очки, потерла переносицу, а затем попросила Siri позвонить маме.

– Салют! – Верная себе, моя мама совсем не была похожа на мать, проводящую дни у больничной койки своей дочери. Она скорее будто бежала на пары в институт.

– Привет, мам, – ответила я ей.

– Пейдж! Боже мой. Чем я обязана приятному сюрпризу?

Я тупо смотрела вперед и хотела только, чтобы успокоительное подействовало быстрее.

– Я звоню по поводу Джессики.

– А что с ней? – буквально пропела она.

– Мам, не заставляй меня рыться в больничных записях, чтобы взглянуть на ее карту. Я просто хочу знать, как она.

Голос мамы понизился на октаву.

– С ней все в порядке, – сказала она. – Не то чтобы тебя это волновало.

– Сам факт этого телефонного звонка говорит о том, что мне не все равно, – заметила я, стараясь сохранять спокойствие. – На самом деле, я очень беспокоюсь.

– Она говорит, что ты не разговаривала с ней с Рождества.

– Она тоже не разговаривала со мной с Рождества, – парировала я.

– Она занята! У нее так много всего происходит в колледже, у нее свидания и друзья. Ты старшая сестра. Ты должна заботиться о младшей.

– У меня есть работа, – напомнила я ей.

– И это все, что у тебя есть, – бросила в ответ мама. – в любом случае, она просто испытывает сильный стресс, и ей нужно отдохнуть неделю или две.

– Я слышала, что она пыталась покончить с собой, – начала я.

– О, нет, нет, нет, – зацокала мама. – Где ты это услышала? Просто упала в душе, когда брила ноги. Бедняжка не смогла найти свою безопасную бритву.

Я перевожу эту информацию с «материнского» на «английский».

– Она порезала себе вены?

Я слышала, как мама хмурится даже по телефону.

– Я только что рассказала тебе, что произошло. Вечно ты со своим воображением…

– Я уже преодолела брандмауэр больницы Биллмана, – предупредила я ее. – С этого момента все становится еще более незаконным.

Моя мама громко вздохнула в трубку.

– Все это такая загадка. Она же очень счастливая девушка! Она всегда была такой. Ей никогда в жизни не потребовалось ни одной таблетки антидепрессанта. Я не знаю точно, что произошло, но в итоге она оказалась в отделении скорой помощи вчера около девяти вечера с порезами на руках. – Я слышу, как в голосе моей мамы прорывались эмоции, но я отказывалась признавать это. Она актриса получше, чем я – детектор лжи. – Они перелили ей кровь, и сейчас у нее все в порядке. Просто ей нужно немного побыть там, чтобы снова встать на ноги.

– С ней все будет в порядке? – спросила я.

– С ней все будет в порядке. Просто не реагируй слишком остро. Не нужно думать об этом хуже, чем оно есть на самом деле.

– Это важно, мама. Разве ты не понимаешь, что это плохо?

– Я скажу тебе сейчас ровно то, что говорю всегда. Такие моменты, как эти, имеют тот вес, которым ты сама их наделяешь. Преврати ситуацию в гигантскую драму, и она определит всю твою оставшуюся жизнь. Или просто скажи: «Ой!», положи это воспоминание в маленькую коробочку, и просто продолжай двигаться дальше. Никто не должен знать. С Джессикой все будет в порядке. Мы больше никогда об этом не вспомним.

– Мама… – начала я, но она издала тихое «о-о-о!» в трубку. – Мой стоматолог звонит, дорогая. Давай поговорим в другой раз.

– Но я…

– Целую!

Я опускала голову, пока она не коснулась моих рук, слушая телефонные гудки. Моя бедная сестра! Наша мать может придерживаться своей тактики до конца своей жизни, но я-то знаю, что произошло. Жалоба на комментарий появилась вчера около четырех часов дня, скорее всего, ее отправил один из подписчиков этого инфлюенсера. А может быть, это сделала сама Джессика. Может быть, она действительно звала на помощь. Была ли это она или нет, наверняка она снова и снова обновляла страницу, ожидая, не протянет ли инфлюенсер или невидимые механизмы Pictey, а именно я, руку помощи. Она могла ждать часами. Вообще-то она ждала пять часов, ждала, пока я выполню свою работу.

А когда я промедлила, она попыталась покончить с собой, точно так же, как это сделала я, будучи на ее месте почти двадцать лет назад.

Миа

#День свадьбы наконец-то настал! Несмотря на то, что я знаю Такера всего 9 месяцев, и мы собираемся начать новую главу нашей жизни, наша история все еще напоминает настоящий роман. И как у любой хорошей истории, у нее есть начало, середина и конец. Начало: мы встречаемся, и вы, друзья мои, все это видели! Середина: мы оба буквально пропали, и вы тоже это видели! И конец: мое последнее утро в качестве одинокой женщины… И да, вы снова, ребята, здесь и сейчас со мной. Как вы прощаетесь с целым этапом своей жизни? Что помогает вам перейти к следующему? Есть какой-нибудь совет для меня и того момента, когда я буду готова сказать #ЯСОГЛАСНА? Не волнуйтесь, скоро будет еще много свадебных постов, но у меня так много дел, так что возможно придется подождать… Всех целую, Миа

В субботу, утром, в день моей свадьбы, я проснулась в луже. Горе, мороженое, крошки картофельных чипсов и вино, кажется, смешались там, где я лежала, но, к счастью, все это происходило в роскошной ванной. Прошлой ночью, в какой-то момент между первой и второй бутылками Пино Гриджио, я решила, что, будучи интернет-мошенницей и полным ничтожеством, я не заслужила роскошной кровати. Логика пьяного человека странная. Может быть, я просто предвидела, что разолью вино, что я и сделала, вероятно, трижды. Я взяла подушку, несколько полотенец и одеяло в ванну, чтобы продолжить вечеринку жалости. Я помнила пинту тающего органического ванильного мороженого премиум-класса с огромным содержанием углеводов и крошками чипсов сверху, а остальное смешалось в одно слезливое пятно.

Теперь, оглядев номер для новобрачных в гостинице, я поняла, что не могу оставаться здесь больше ни минуты. Это все было слишком ярко, слишком многообещающе, слишком много лжи. Я собрала вещи на ночь и поехала к дому моей матери, который располагался примерно в двадцати минутах езды от Диллона. Если я собираюсь инсценировать собственную свадьбу перед пятьюстами тысячами человек, то мама буквально единственный человек в мире, на поддержку которого я могу рассчитывать, потому что она абсолютно презирает социальные сети, телефоны и технологии в целом и думает обо всем этом как о карточном домике. К тому же у нее есть огромный запас хорошего вина.

Когда я подошла к длинному деревянному крыльцу моей мамы, пытаясь решить, постучать или просто войти, дверь распахнулась сама собой.

– Как раз вовремя! – воскликнула мама. – Я ждала тебя еще вчера.

Я вошла, стараясь не показывать мгновенную усталость, вызванную встречей мамой.

– Как ты узнала, что я пришла? – постаралась быть вежливой я.

Мама быстро обняла меня, здороваясь, отметила вслух, что, по ее мнению, я теряю мышечный тонус, а затем указала на маленький столик, установленный возле входной двери. У него были ручки, которые шли от стены и поддерживали откидывающийся верх. На нем, рядом со знакомой семейной фотографией, пожелтевшей от возраста, находился небольшой алтарь с моей взрослой фотографией в рамке: руки скрещены, спина прислонена к дереву, волосы блестящие, а одежда крайне неудачная. А еще разные свечи, бусы и колода карт таро.

– Мам, – протянула я. – Ты не можешь все время делать расклады на меня. Это довольно навязчиво. А еще пустая трата времени!

– Но ты здесь, не так ли? – ответила она, как обычно уклонившись от моей просьбы. – Держу пари, ты хочешь есть. Я могу разогреть банку супа.

– Что сказали карты? – не могу удержаться от вопроса.

– Что тебе будет больно и будешь нуждаешься в уходе. Может быть, будет сломана рука.

Я закатила глаза.

– Ну и посмотри на меня! – Я помахала руками перед ней. – Ничего не сломано, ничего не болит. Удивительно.

Она прищурилась и взяла меня за обе руки, проведя пальцами по моим, как будто я скрыла от нее сломанное запястье или раздробленную локтевую кость. Не обнаружив никаких реальных повреждений, она перевернула мою правую руку и посмотрела на мою ладонь. Ее прохладный палец на моей линии жизни успокаивал, и я даже немного расстроилась, когда она внезапно остановилась и отпустила мою руку.

– Ну, – задумчиво произнесла она. – Слава богу. Следи за падающими предметами в ближайшие несколько дней, хорошо? Хотя я и знаю, что твои большие пальцы – это, по сути, единственная часть тела, которая тебе нужна для твоей работы.

– Что ты имеешь в виду? – подстегнула ее я, выскальзывая из своих балеток и ставя босые ноги на прохладный, гладкий пол.

Мама отвернулась от меня и начала отходить, бросив:

– Ну, знаешь, эти твои компьютерные штучки. Киберпространство, – пренебрежительно добавила она.

Я засмеялась. Я десятки раз объясняла своей матери, чем я зарабатываю на жизнь, и она не дура. У нее просто сильное чувство отрицания и слепая зона на все происходящее в Интернете, которым она пользуется очень редко и с огромной неохотой.

– Я думаю, однажды я куплю тебе компьютер, – погрозила я.

– О, дорогая, не стоит. У меня есть компьютер, и я им никогда не пользуюсь. – Она имела в виду древний iPad первого поколения, который я подарила ей много лет назад, со съемной клавиатурой.

– Это не компьютер, мам. И все равно он больше никуда не годится: эти приложения уже много лет не обновляют.

– Ты можешь разгадывать на нем кроссворды, – предложила она.

– А ты?

– Ну уж нет. Он показывает ответы, если нажать на кнопку, а мне не хватает силы воли, чтобы ее не нажимать. И вообще мне нравится читать «Пост».

Это видно по стопке газет у боковой двери.

– Когда ты умрешь и мне придется выбрасывать пять тысяч старых газет, я буду очень жалеть о том, что ты не читала новости в Интернете, как все приличные люди.

– Дорогая, это будет уже совсем не моя проблема, – весело проговорила она. – Я же буду мертвая!

– Знаешь, – ответила я, садясь на диван и беря банан из ее вазы с фруктами, – если бы у тебя был компьютер, ты бы точно знала, чем я занимаюсь каждый день. Ты могла бы видеть каждую деталь моей жизни.

– Я и сейчас знаю каждую деталь твоей жизни и нахожу ее скучной. Ты весь день смотришь на экран в поисках признания там, где его не может быть априори, и у тебя есть парень, который мог бы создавать прекрасные произведения искусства, но вместо этого делает то же самое, что и ты, для аудитории из единиц и нулей.

Дамы и господа, познакомьтесь с моей матерью Марлой Белл!

– И зачем я вообще сюда прихожу? – поинтересовалась я. Я старалась, чтобы это звучало с любовью. Я подошла ближе.

– Ради моей стряпни, разумеется. Хочешь ту банку супа?

Я покачала головой.

– Слишком высокое содержание натрия. Давай поедем в «Вейл», – попросила я. Я не хотела возвращаться на горнолыжный курорт, где должна была сегодня выйти замуж. Но мне все еще нужна была приличная еда без глютена и углеводов, чтобы остановить вздутие живота.

– Не могу, – ответила она. – Я на дежурстве.

Моя мама в молодости была медсестрой, и можно с уверенностью предположить, что она была замечательной. Она одновременно и любящая, и властная. Но в наши дни система здравоохранения ей не по вкусу, и после того, как она отработала свои положенные тридцать лет и начала получать пенсию, она стала доулой – помощницей при родах. Куда бы она ни пошла, она приносит с собой инструменты для работы: лосьоны, масла и чаи, теплые грелки, мягкие носки, массажные инструменты, средства для ухода за больными, портативную стереосистему и успокаивающую музыку, что-то в этом роде. Когда она на вызове, она никуда не выходит за пределы определенного радиуса, чтобы быть у своих пациентов ровно через двадцать минут. Вы могли бы подумать, что хороший мобильный телефон мог бы очень помочь в этой ситуации. Но нет.

– И кто твой клиент? – спросила я.

– «Н», – ответила она. Она всегда говорит мне первую букву имени любого пациента и очень серьезно относится к конфиденциальности. Но я точно знаю, что «Н» – это беременная женщина, у которой мать с синдромом гиперопеки, и она хочет, чтобы дочери сделали эпидуральную анестезию в ту минуту, когда наступит первая схватка. А «Н» просто хочет иметь возможность делать свой собственный выбор. Как я тебя понимаю, «Н».

– Уже 12 дней как должна родить! – добавила мама.

– Уф, – выдохнула я, потому что, хотя я никогда не была беременна, моя мама очень подробно описывала все, что происходит при появлении ребенка на свет.

– Хорошо, я сделаю яичницу-болтунью. У тебя ведь есть яйца, не так ли?

Примерно шесть лет назад моя мама перестала запасаться продуктами и не покупала ничего, что нужно было готовить на плите.

– У меня даже нет супа, – призналась она. – Но! У моего соседа живут куры. Он держит яйца в холодильнике на веранде. Ты можешь просто заскочить и взять дюжину. Они очень даже ничего.

– У меня нет наличных, – ответила я ей.

– Да ничего страшного, – заверила она. – У меня есть подписка. Постоянно получаю куриные ножки.

Я сжала губы. Эта новая жизнь, которую моя мать придумала для себя после выхода на пенсию, так отличается от той, что живу я в Лос-Анджелесе! Я читала и, возможно, даже публиковала информацию о пользе субпродуктов для здоровья и окружающей среды, но в Лос-Анджелесе это означает покупку безумно дорогих маленьких баночек паштета в Whole Foods. Я задавалась вопросом, что моя мама планирует делать со всеми своими куриными ножками, но я решила ее не спрашивать. Вместо этого я осторожно поинтересовалась:

– Может, я тоже возьму пару ножек, пока я тут?

Она рассмеялась.

– Ну конечно нет. Он ведь не просто держит куски курицы валяющимися повсюду, не так ли? Какой фермер мог бы так поступить? – Я подняла брови. А какой фермер живет в предгорьях Скалистых гор и продает подписку на куриные ножки? – Да и вообще, я пойду с тобой. Иначе он подумает, что ты воришка и застрелит тебя.

– Не думаю, что стоит стрелять в людей на своем дворике, если хочешь продавать оттуда продукты.

– Ты не знаешь этого парня. Он очень нервный, – заметила моя мама с усмешкой, и теперь я забеспокоилась о ней.

– Тогда ладно, – согласилась я. Мы надели обувь: я – свои балетки, мама – резиновые сапоги. Она косо посмотрела на мою обувь.

– Я здесь, чтобы выйти замуж, мама, – сказала я в ответ на ее невысказанное замечание. – А не для того, чтобы чистить сарай.

Она вздохнула и ничего не ответила. Мы вышли на дорогу. Воздух был свежий, как и всегда, но немного прохладнее, чем вчера. Повсюду разливался запах костра, а также тот колкий запах, который возникает, когда снежные шапки тают в тысячах футов над вами. Небо было голубое, будто на картинке.

– Но ты ведь не собираешься выходить замуж, правда? – тихо спросила она спустя одну или две минуты.

Она застала меня врасплох. Вместо ответа я проговорила:

– Мам, не будь такой жуткой.

– Если ты хочешь спросить, откуда я знаю, то вот откуда: у тебя нет того радостного предвкушения, которое бывает в таких случаях. А еще ты не разговариваешь по телефону, только дважды взглянула на него с тех пор, как пришла. Единственная причина, по которой ты избегала бы своего телефона утром в день свадьбы, – это если ты не хочешь сообщать плохие новости миллионам своих подписчиков.

Что ж, а неплохо.

– Ладно, – вздохнула я. – Я не выйду замуж.

– О, черт…

– Все в порядке. В смысле… Я не знаю, нормально это или нет. Я чувствую себя раздавленной.

– Имеешь на это право, это большой удар.

– Мне очень грустно.

– Я бы испугалась, если бы тебе не было грустно.

– И стыдно, – добавила я. – И это глупо, но я не чувствую… – Я никак не могла подобрать правильных слов.

– Разбитого сердца? – спросила она.

– Да. Я не чувствую глубокой тоски по Такеру или что-то в этом роде. – Я сделала паузу, обдумывая, как сказать то, о чем я думаю. – Ты помнишь, что когда Энди ушел от нас, мы так хотели поговорить с ним о нашем горе, и это только усугубило ситуацию в тысячу раз? – Прошло почти шесть лет с тех пор, как умер мой брат Энди, и мне все еще больно произносить его имя, даже спустя столько времени.

Мама просто кивнула.

– Так вот. Сейчас такого нет. Я не хочу обсуждать свои чувства с Такером. Я не скучаю по нему. Я даже чувствую небольшое облегчение. – Я остановилась. – Этот дом? – спросила я ее, потому что мы наконец-то добрались до первой подъездной дорожки после маминой.

Она покачала головой.

– Еще два, – бросила она, и мы продолжили подниматься, набирая высоту и приближаясь к скромному холму в конце дороги, красивой, легкой вершине под названием Маунт Уайлер.

– Сейчас у тебя, вероятно, просто шок, – предположила мама. – Скоро ты что-то почувствуешь, – предупредила она. – Тогда и будет ужасно.

Я неохотно кивнула, но мне хотелось бы, чтобы она могла сказать что-нибудь более ободряющее.

– Да, наверное, ты права. Но все же это немного не так. Я не хотела, чтобы меня бросали за два дня до свадьбы, и это неловко, и в результате я столкнулась с карьерным кризисом. Но ведь я не была на сто процентов уверена, что действительно хочу выйти замуж за Такера, и если он такой резвый, не лучше ли, что он сбежал сейчас? – спросила я.

– Ах, моя маленькая девочка! – протянула мама, обняв меня за плечи. – Да. Так будет лучше. Но… Ты его любила?

– Думаю, да, – сказала я. – Он был забавным и талантливым, а еще красивым. Когда я наблюдала за нашей совместной жизнью, я думала о будущем, все виделось таким чудесным!

Мать скорчила гримасу.

– Уверена, что так и было бы, – это все, что она сказала, и я могу рассказать ей больше, но нет сил. Когда я не ответила, она предложила:

– Почему бы тебе не остаться со мной на некоторое время? Я схожу за продуктами. У меня есть еще свежие простыни.

– Мам, я не могу остаться с тобой, и ты это прекрасно знаешь. У тебя же нет Wi-Fi.

– Какой-такой Wi-Fi? Тебе нужен марафон с Джейн Остин и безграничное количество печенья и ванн с пеной. Никакого Wi-Fi.

Я раздраженно вздохнула.

– Мне нужно публиковать посты, мам. Я делаю это по десять или двадцать раз в день. Сотовая связь здесь ненадежна, а телефон каждую секунду обрабатывает столько данных…

– О, ну, в этом я могу тебе помочь. У меня есть куча данных о том, как чрезмерное время, проведенное за компьютером, ухудшает концентрацию внимания, вредит способности обрабатывать сложную информацию, усиливает тревожность, уменьшает количество физических нагрузок…

– Я о данных, которые загружает телефон, – прервала ее я. – И нет, не рассказывай мне больше об этой луддистской[3] статистике, это все бесполезно. Это мой заработок, моя работа, и я должна это делать. И это будет особенно тяжело в эти выходные, потому что я должна как-то рассказать всем, что не буду публиковать фото свадьбы, и притвориться, будто все в порядке, хотя это совершенно не так.

– Да забудь ты этих «всех», – возмущается она. – Они даже не настоящие люди.

– Они настоящие люди, мама! Сотни тысяч реальных людей. У них есть чувства, потребности и надежды. И прежде всего, у них есть ожидания. И прямо сейчас я задыхаюсь из-за этих ожиданий.

– Хорошо, но я отказываюсь признавать, что они и правда источник твоих средств к существованию. Я видела, как ты говоришь. Я была на твоих занятиях. Вот это те вещи, которые делают тебя живой!

Я вздохнула. Это те маленькие моменты моей трудовой жизни, которые приносили мне радость. Но это не настоящая работа.

– Pictey – вот почему все хотят услышать, что я говорю, или посещают мои занятия. Если я не буду постить фотографии, фанаты просто уйдут. Если они уйдут, то не с кем разговаривать и некого будет учить.

Мама упрямо покачала головой.

– Я думаю, что ты ошибаешься на этот счет, – настаивала она. – На твоем месте я бы воспользовалась этим как прекрасной возможностью освободиться от обязательств по отношению к этим так называемым подписчикам. Может быть, они все нашли бы себе занятие получше, чем бесконечно комментировать твои фотографии и лебезить перед твоей непрактичной обувью. – Она сняла перчатки. Прошло всего тридцать минут с момента моего прибытия. – Ты окажешь огромную услугу всем, кто в этом замешан. Что приносит зависимость от телефона? Стресс. Депрессию. Плохой сон. Плохую концентрацию. Да и вообще! – Ну вот, опять она взбеленилась от всей этой технической темы. – На твоем месте я бы поднялась прямо на вершину горы Уайлер и сбросила этот телефон со скалы.