Страницы минувшего будущего

И даже оборачиваться не пришлось, чтобы увидеть, как Денис закатил глаза – Агата уже достаточно работала с ним, чтобы пусть иногда, но все же просчитывать реакцию. Да и диапазон этих самых реакций не отличался особенной широтой.

– Нет. Они должны нас обнять и в лоб поцеловать.

Агата поёжилась, почувствовав на себе взгляд, и машинально обхватила собственные плечи руками. Эта реакция – такая детская, такая машинальная и естественная – заставила внутренне усмехнуться самой себе. Словно ей не третий десяток, а лет пять.

А Кравцов продолжал смотреть. Даже пристальнее, чем до того. Очень остро чувствовавшая на себе чужие взгляды Агата, наконец, не выдержала и обернулась.

Он чуть щурился, словно от близорукости. Всё, что получилось заметить, прежде чем…

Изо льда в его голосе можно было делать мороженое. Агата и сама не поняла толком, с чего вдруг пришло в голову такое странное сравнение.

А ещё ему, должно быть, никогда не бывало жарко.

– Иди и найди мне трёх человек для репортажа.

– В… в смысле?

– В кривом.

Стиснув зубы, Агата проглотила комок и исподлобья глянула в ответ. Захотелось послать Кравцова к чертям, развернуться и уйти к Володе. Но на деле пришлось лишь руки сжать в кулаки покрепче – так, чтобы ногти поглубже впились в кожу. Ощущения неприятные помогали справляться со всплесками эмоций хоть как-то.

– Хорошо. Каких искать?

Кравцов вздохнул, и на несколько мгновений – всего на мгновения! – из лица его ушло то привычное выражение, что вызывало порой истинный страх. Вдруг стали видны морщины, чётче очертились круги под глазами… и даже седина в тёмных волосах блеснула на солнце. Её было совсем немного, но…

Володя говорил, что они ровесники. Значит, Кравцову не было и тридцати.

В тёмных глазах – таких холодных, таких равнодушных ко всему – мелькнула усталость.

Самая обычная нечеловеческая усталость.

– Любых. Мне плевать, как это получится. Мне плевать, кого ты найдешь. Просто найди. Раз уж согласилась здесь работать.

Молча Агата кивнула. Молча развернулась, первой нарушив зрительный контакт. Усталость в тёмных глазах сменилась привычным равнодушием – последнее, что она увидела в этом лице.

– Желательно, чтобы они умели разговаривать.

Слова ударили в спину, заставив поёжиться вновь.

Тряхнув волосами, Агата к толпе шагнула и, навесив на лицо самое дружелюбное выражение, резко выдохнула.

Раз. Два. Три. Это несложно.

Однако толпа явно иначе считала. Люди не горели желанием участвовать в каких-то там съёмках, многие боялись за места в очереди, иные изначально оказывались настроены столь агрессивно, что даже подходить к ним было страшно. Оглядываясь пару раз в нараставшем отчаянии, Агата натыкалась на неизменно-пристальный взгляд, которым наблюдал за тщетными попытками Денис Владимирович. И тут же упрямство вспыхивало внутри, и вновь шагала Агата к первому попадавшемуся человеку с одной и той же формулировкой.

Двое нашлись минут через десять поисков; на третьего пришлось потратить ещё столько же. Под конец Агата уже начала паниковать, а потому едва на шею не бросилась согласившемуся на небольшое «интервью» мужичку лет шестидесяти.

– Это надо делать быстрее, – вот и вся похвала от Кравцова, коей он соизволил наградить её, подлетевшую к нему и жестом указавшую на найденных людей. Но ни на что иное, впрочем, особенно и не рассчитывалось.

Мимо прошагал Володя, поднятый вверх большой палец показав. Впрочем, не особенно то помогло – радость от выполненного поручения испарилась за какую-то жалкую минуту, и как можно незаметнее Агата отошла подальше, в тень. Сорвав ромашку, опустилась на траву и покрутила меж пальцев тонкий стебелёк. В душе боролись два чувства – с одной стороны, хотелось подойти и посмотреть на процесс работы; с другой, более логичным казалось тихонечко в сторонке пересидеть и не отсвечивать.

Чтобы не провоцировать.

Сорок два тонких лепестка. Значит, не любит. И гадать не надо, посчитать достаточно. Вздохнув, Агата осторожно отделила три прядки волос и, прибавив к одной тонкий стебель, наспех заплела косичку.

А гадать ей всё равно не на кого.

Подумать только, ещё утром Агата буквально летать готова была от томления и предвкушения первого выездного репортажа. А теперь что? Сидела на траве в сторонке, перебирала подол юбки длинной и лишь иногда бросала косые взгляды в сторону коллег. Куда подевалась радость?

Уж не начало ли у Кравцова получаться её победить?

– Агата!

Мысль, которая уже была готова к смакованию, отошла на задний план, и пришлось прекратить настойчиво сминать кобальтовую ткань платья. Это Володя звал её, должно быть, уже не в первый раз, и рукой махал, настойчиво к себе зовя. Однако что-то внутри назойливо тянуло вниз, словно уговаривая остаться в прежней позе. Что это могло быть? Меланхолия? Первый шаг на пути к потере страсти. А как работать без неё?

Быстро ты, Волкова, сдуваться начала. Никак кишка тонка оказалась.

То-то обрадуется кто-то.

Тело само приняло вертикальное положение – Агата и додумать ничего не успела, и к Володе подошла, словно робот.

– Ты чего?

– Нет, нормально.

Пристальный взгляд – такой непохожий, такой другой, внимательный и тёплый. От такого не появлялись мурашки, не хотелось отворачиваться и обхватывать себя руками; такой проникал под кожу, согревал все внутренности и растекался дымкой нежности.

Это напоминало контрастный душ.

И этот взгляд было намного проще вынести, не теряя лица.

– Наша сказка хороша – начинай сначала, – Владимир вздохнул и поскрёб затылок. Голос его обратился в шёпот. – Хочешь, поговорю?

Агата метнула быстрый взгляд чуть вправо – Кравцов стоял метрах в двадцати от роптавшей толпы и быстро докуривал, держа микрофон за длинный чёрный шнур.

– Не стоит.

В самом деле – Володя не должен тратить время своё на бессмысленные увещевания. Она уже взрослая девочка, пора учиться уживаться с людьми. В этом странность виделась, но, как только от Ситникова поступали предложения помощи, у Агаты словно из ниоткуда появлялись более привычные ей упрямство и силы. Уже за одно только это его стоило благодарить.

– Тогда становись рядом и смотри за работой профессионалов, – Владимир подмигнул, дождавшись улыбки в ответ, навёл камеру на очередь и обернулся. – Денис!

Повторять дважды не пришлось – Кравцов отшвырнул окурок, перехватил микрофон и в несколько шагов сократил расстояние между собой и намеченной заранее на асфальте обрывком бумажки точкой. Володя склонился над камерой. Загорелся индикатор.

– Угу.

И Агата обратилась в слух. Позже, когда всё закончилось, ей показалось даже, что она не дышала толком, ловя каждый жест, каждый взгляд и каждое слово. Во всем происходившем огромная странность крылась, и далеко не сразу до Агаты дошло, что именно смутило её, едва Денис Кравцов шагнул к первому из трёх отобранных человек. А, когда дошло, она даже не поверила самой себе.

Все трое согласившихся заметно нервничали, не зная, чего именно ждать им от людей с камерой и микрофоном. Лишь парой слов Агата попыталась объяснить им, что нужно будет делать и как вести себя; потом – она видела это, под дубом сидя – к каждому подошёл Кравцов. И в это сложно поверить, однако…

Каждый вёл себя совершенно спокойно и естественно. Ни один из троих не запнулся и не смутился. Люди отвечали на вопросы эмоционально, горячо, но… но ведь именно того и требовалось.

Кравцов поменялся в кадре. Держась по-прежнему собранно и чуть отстранённо, он удивительным образом сумел расположить к себе тех трёх человек, изведённых очередями, пустыми полками и нищетой. Ситуация напомнила какую-то фантасмагорию, когда даже те, кто категорически отказывались слушать слова Агаты об участии в съёмке, начинали перешёптываться меж собой, поддерживая говорившего. Они словно изливали Кравцову свои души, словно искали в нём какой-то мифической поддержки или хотя бы понимания. И он смотрел на них, и в его взгляде нечто такое искрилось, что вынуждало их довериться. Вопросы не были необычными или провокационными, скорее даже наоборот – их отличала банальность. Но даже того оказывалось предостаточно Кравцову, чтобы создавать диалог, чтобы выводить людей на нужные эмоции и слова. Репортаж создавался на пустом месте, из ничего – это понятно даже полному профану вроде Агаты. И она стояла, ошарашенная и словно окаменевшая, в сантиметрах от периодически зевавшего в кулак Володи, и с каким-то необъяснимым чувством понимала, насколько и для него, и для Кравцова всё творившееся сейчас привычно, обыденно и даже скучно временами. На её глазах создавалось то, что через несколько часов увидели бы тысячи человек, то, чему суждено обсуждаться на лавочках и кухнях, то, что заняло бы отведённое место в эфире первого федерального телеканала, в самой популярной программе страны. Это походило на волшебство, которое творилось исключительно людьми; и Агата становилась ему свидетелем.

* * *

– Отнеси, пожалуйста, к нам в кабинет. Я покурю пока.

В руки перекочевали три кассеты, и Агата кивнула. Пока Кравцов сдавал готовый репортаж, у них имелось свободное время, а это означало одно – можно заглянуть к старым знакомым. За всё время пребывания в стенах телецентра лишь однажды выдалось достаточно времени, чтобы вдоволь наболтаться с ребятами из программы, в которой стажировка проходила. И упускать повторно появившийся шанс не входило в планы. Только в кабинет зарулить, и свобода.

Взяв протянутые ключи и сунув их в кармашек новенькой поясной сумки, Агата поспешила скрыться за стеклянными дверьми. После съёмки они с Владимиром, как и было намечено, отправились на ближайший рынок, выкроив себе час времени. Несколько раз пытался Ситников завести разговор, но терпел фиаско. Потом, уже по дороге обратно, Агата призналась в причине своей внезапной замкнутости, чем вызвала смех облегчения.

«Привыкнешь, будешь пуще моего зевать».

Однако Агата, конечно же, не поверила, ведь к такому привыкнуть не смогла бы никогда.

И вот она шла сейчас бодрым шагом по коридору в сторону лифтов. Можно, конечно, пробежаться по ступенькам, но внезапный приступ банальной лени направил ноги в противоположном от лестницы направлении. Едва различимое отражение в стеклянной двери заставило замедлиться и присмотреться. Ничего хорошего, впрочем, перед взором не предстало: ворот платья нещадно измялся каким-то непостижимым образом, а ромашки и след простыл. Наверное, оно к лучшему – увядший цветок в жалком подобии причёски, что могло выглядеть печальнее?

В коридоре оказалось на удивление немного народа. И у лифта стояли только двое.

– Валерка, привет! – улыбка вышла искренней, потому что именно этот Валера был коллегой Митрохиной. Как раз с ним и получилось бы до нужной студии добраться.

– Привет!

Приняв поцелуй в щеку, Агата обернулась и взглянула на стоявшего в шаге от неё второго мужчину. И тут же почувствовала, как начала медленно отвисать челюсть.

Ах, как некрасиво!

– Вот, кстати, познакомься: Сашка Рощин. Впрочем, не думаю, что ты его не знаешь.

– Дурачок, – беззлобно хмыкнул молодой человек и протянул ладонь для рукопожатия. – Здравствуйте.

Конец восьмидесятых и начало девяностых годов ознаменовались стремительным развитием поп-индустрии. Сладкие длинноволосые мальчики с песнями разной степени незамысловатости пользовались невообразимым успехом у самых обширных аудиторий и деньги зарабатывали поистине огромные. Их было не так много, потому как направление только развивалось, постепенно вытесняя собой привычных уже представителей советской эстрады. Простой народ жаждал перемен, причём во всем – в жизни, в работе и в увлечениях. Музыка, конечно, тоже входила в этот список, и молодые поп-певцы со своими ролями справлялись. Прыгая в расшитых стеклом и мишурой пиджаках под фонограмму, они вызывали литры слёз у молоденьких поклонниц, зарабатывая на их влюбчивости и вполне удачном имидже.

Один из таких певцов и стоял сейчас перед Агатой.

Саша Рощин оказался одним из первых. Он начинал ещё в Советском Союзе, и с годами популярность его лишь росла, хотя стоило отметить, что репертуар не отличался разнообразием ни смысловым, ни количественным: песен за все годы не набралось, верно, и с десяток, а содержание их оказывалось весьма однотипным. Свою работу делала госпожа Удача – очень вовремя Рощин явил себя публике, и продюсер ему достался явно грамотный. И сейчас, в период, когда разного рода развлекательные передачи заполняли телевидение, а в лексикон постепенно входило слово «пиар», каждый мало-мальски известный исполнитель нуждался в поддержании собственного имени на плаву. Конкуренция росла с каждым годом, потому несложно представить повальную заинтересованность продюсеров в продвижении своих подопечных самыми разными способами. А разные передачи развлекательные очень тому способствовали.

– Здра… а… здрасьте, – всё, что получилось в ответ пролепетать. Агата, верно, совсем глупо выглядела, когда кое-как пожимала протянутую ладонь, во все глаза глядя на певца.

Лифт с грохотом распахнул двери, и все трое зашли в побитую временем и многочисленными сотрудниками кабину. Словно машинально Агата шагнула в угол. У неё не имелось особенных кумиров, но волнение, тем не менее, всё равно парализовало горло. И поразительным казалось совершенное спокойствие и самого Рощина, и Валерки. Ткнув в кнопку, последний повернулся, спросил участливо:

– Ты к себе?

– А?.. А, да. Вообще, кассеты надо закинуть. Потом… к вам собиралась.

Всё это время Саша наблюдал безмолвно, заведя руки за спину и чуть склонив набок голову. Его взгляд легко чувствовался и добавлял в и без того напряженное состояние нотки паники. Попытки осознать, что именно не так, и чем столь внимание пристальное вызывалось, сыпались крахом. В итоге внутренний голос подкинул мысль о том, что причина в платье измявшемся крылась наверняка. Легче от того, впрочем, не стало.

– А идёмте с нами сразу, – Рощин чуть изогнул бровь и хмыкнул. – Как будто эта лабуда не подождет.

Володя, конечно, не обиделся бы – кассеты всё равно были пустыми, отобранными у кого-то в качестве компенсации за просроченный денежный долг. Однако находился человек в её окружении, который никак не преминул бы лишний раз прокомментировать «необязательность».

– Начальства моего не знаете, – Агата пробормотала это совершенно машинально, забыв даже на мгновения о собственном смущении.

Свет мигнул. Такое случалось частенько, а потому значения секундному перебою никто не придал. В следующий миг кабину тряхнуло так, что все трое чудом удержали вертикальное положение; свет мигнул вновь, и лифт остановился. Сердце гулко ударилось о рёбра, Агата, вжавшись спиной в не самую чистую стенку, глянула на Валеру. Тот скорчил мину и без особенной надежды ткнул в кнопку вызова диспетчера. Ответом послужила гробовая тишина.

– Ну всё, трындец. Теперь хорошо, если через час вылезем.

Рощин недоумённо глянул на Валеру.

– В смысле «через час»? Шутишь?

– Ага. Практикуюсь, в «Аншлаг» хочу попасть. Теперь пока чухнутся, пока с диспетчерской свяжутся, пока лифтёр припрётся.

Это было правдой. Лифтами старались пользоваться пореже, зная об их почётном возрасте и отсутствии ремонта на протяжении многих лет. Подъёмники считались своего рода аттракционом на удачу. И вот сегодня кое-кому не повезло.

Вздохнув, Агата прижалась затылком к стенке и прикрыла глаза. Теперь и дёргаться бесполезно – выволочки всё равно не избежать. Всё подаренное неведомыми силами свободное время суждено проторчать в обшарпанной кабине в ожидании помощи, а затем вновь выслушать всё, что о ней думал Кравцов, и в очередной раз пролететь фанерой над посиделками со старыми приятелями.

Валерка снял с пояса рацию и нажал на кнопку. Раздался треск.

– Ты где потерялся? – голос Митрохиной заставил чуть повернуть голову.

– Сворачивайтесь. Мы в лифте сидим, – Валерка вновь ткнул в кнопку и недобро оскалился. – У вас перерыв.

На том конце цокнули языком. Агата даже с лёгкостью представила, как закатила глаза Оля.

– Какого хрена вы туда попёрлись? По лестнице негоже?

– Короче, давайте в диспетчерскую звоните, пока мы тут не сдохли, – Валерка отжал кнопку, не дождавшись ответа, и вернул рацию на пояс.

Рощин взглянул на циферблат наручных часов и запрокинул голову, выдохнув. Удивительно, но вёл он себя достаточно спокойно, хотя несложно догадаться, что для человека его публичности даже час времени на вес золота. Украдкой Агата проследила за тем, как отточенными движениями Рощин расстегнул пиджак, а затем… швырнул его на пол возле стенки и сел сверху, вытянув ноги.

– Ну, что? Давайте тогда знакомиться, что ли? – спросил, откинув назад длинные волосы и посмотрел внимательно. – Александр.

Полное имя прозвучало странновато: всё же куда привычнее было это простое, свойское «Саша». Сашей его знала вся страна, зато сейчас на ум приходила мысль, что даже имя становилось частью имиджа. Сложно оказывалось такому позавидовать.

– Агата.

К реакции на собственное имя она привыкла ещё в детстве. Зато всегда исключались вероятные тёзки и какие-то глупые рифмовки вроде «Машки-промокашки». «Промокашки» – это ещё в лучшем случае.

Но подобная реакция не встречалась почти никогда. Рощин улыбнулся и, глядя снизу вверх, склонил голову влево.

– Красиво.

Это вызвало ответную улыбку. Привыкшей к удивлению и недоумению, Агате особенно приятно оказалось услышать комплимент собственному имени. А вот Валерка демонстративно закатил глаза, тоже поудобнее устраиваясь на полу. О чистоте задумываться уже не приходилось.

– Тоже работаете здесь?

Рощин сам начинал разговор; такое казалось удивительным. Люди, чьи голоса звенели из каждого утюга, всегда казались какими-то недосягаемыми, и то, что один из таких людей сейчас сидел на полу лифта стародавнего, используя наверняка дорогущий пиджак в качестве подстилки, выходило за рамки понимания. Более того, Саша Рощин совершенно спокойно предлагал общение, хотя Агата ожидала совершенно иного.

– Работаю.

И вновь реакция оказалась непредсказуемой. Непредсказуемой настолько, что недоумённый смешок сам собой сорвался с губ.

– Жаль.

– Жаль?

Александр усмехнулся, прижал ладонь к груди и пояснил таким тоном, каким обычно говорили о чём-то само собой разумеющемся:

– Я вашего брата терпеть не могу.

Вот так вот просто и откровенно – как будто бы о погоде сказал. Вопросительно вздёрнув брови, Агата осмелилась посмотреть собеседнику в карие глаза. Стало вдруг так обидно, что даже смущение отошло на задворки сознания.

– Это почему же?

– Грязи слишком много.

Валера закатил глаза вновь и несильно ударил Рощина ногой по ноге.

– Не заводи свою шарманку.

– Почему ещё? Скажи, что я неправ.

А вот подобное уже и впрямь ни в какие ворота не лезло явно. Это в журналистике грязь? Агата осторожно сползла по стенке лифта вниз, опустившись на корточки, и обернула ноги юбкой. Садиться совсем не хотелось – платье было новым и горячо любимым, она специально надела его именно сегодня, и мараться о постоянно грязный пол не имелось никакого желания. Не дай бог, порвалось бы ещё. С её-то везением.

– А в шоу-бизнесе, стало быть, грязи нет?

Александр улыбнулся. Он улыбался именно так, как делал это на обложках пластинок и кассет – открыто и словно бы немного печально. Самую малость, но, если приглядеться, можно заметить. Агата и сама не знала, почему пригляделась. Из любопытства, наверное.

– Я этого не говорил. Но есть большая разница. В шоу-бизнесе у каждого равные, в общем-то, возможности. У каждого свои продюсеры, своя аудитория, свои песни. Мы варимся все между собой, в своём котелке. Не сумел удержаться на плаву, не нашёл грамотных продюсеров – сам виноват. А вы? Ну, в смысле, журналисты. Вы за сенсацией гонитесь, и ваша известность зависит от того, насколько удачно вы вывернете новость наизнанку и как умело обольёте другого грязью. Ваша конкуренция задевает других людей, никак с вами не связанных. И это ещё помимо грызни между собой. Вам всегда надо куда-то влезть, что-то выведать. И правды от вас зачастую исходит очень мало. – Рощин приложил ладонь к груди вновь. – Только вы не обижайтесь.

Но Агата – странное дело! – и не подумала обидеться. Услышанное заставило её задуматься, и внутренний голос тихонечко пропищал что-то о вероятной правоте собеседника. Хотя голосок этот тут же натолкнулся на стену привычного радения за собственную профессию. И внутри мигом взвился вихрь двух противоположных эмоций.

Рощин прав.

Рощин тысячу раз неправ.

Он ведь судит со стороны! Откуда ему знать?

А со стороны всегда виднее…

– Я… – Агата взглянула Александру в глаза. Его взгляд казался таким необычным и по-доброму пронзительным, и в его глаза отчего-то хотелось смотреть и смотреть. – Я не подумала об этом. Интересно.

– Валерка, вот, со мной не согласен.

– Конечно, нет, – Валера зевнул в кулак и потянулся. Свет мигнул вновь. – Судишь всех по паре-тройке человек.

Между молодыми людьми завязалась шуточная словесная перебранка, а Агата притихла, глядя в одну точку. Она и впрямь никогда раньше не задумывалась об обратной стороне выбранной профессии. Это казалось очень странным, но человек, которого она и часа ещё не знала, пробудил в сознании мысли совершенно новые и непривычные. Ведь Рощин действительно мог оказаться больше правым, чем нет. Конечно, минусы имелись везде, но отчего же сама Агата никогда раньше не думала о них всерьёз? Забавно получалось – ей, работавшей в Останкино без году неделя, уже сейчас было бы не лишним задуматься о том, какую тактику избирать в дальнейшем. Идти по головам или быть максимально честной? Голова от такого разорваться могла. Да и рано, наверное, о таком рассуждать? Она всего лишь девочка на побегушках. Кассеты, вон, таскала, да тексты правила. Какая ей тактика вообще?

– А вы всё-таки обиделись, – больше утверждение, чем вопрос. Голос у Рощина такой… красивый: с хрипотцой, какие обычно называли бархатными. Тряхнув головой, Агата легко усмехнулась.

– Нет, не обиделась. Если это правда, то нет смысла на неё обижаться, а если мнение… то у каждого оно своё.

Во взгляде карих глаз мелькнула тень чего-то, весьма отдалённо походившего на уважение.

– Мудро. Знаете, я был бы рад, если бы вы стали исключением.

– Исключение подтверждает правило.

Он смотрел, и этот взгляд казался таким непривычным. Никто не смотрел на Агату так. И от этого становилось на удивление спокойно. Рощин вполне мог играть, притворяться – уж ему-то подобное привычно. Но что-то подсказывало, что не имелось ему нужды особенной лукавить. Здесь, в кабине зависшего в шахте лифта, с людьми, которые тоже связаны с публичностью, пусть и не в той степени.

– И всё же. Валерка, к примеру, – Александр кивнул на молодого человека, – мог бы стать прекрасным исключением, но он, к сожалению, всего лишь редактор.

– В задницу иди, – придав голосу побольше слащавости, проворковал Валера.

– А я уже давно в ней, – в глазах Рощина блестели искорки; он умел смеяться взглядом, и никогда, пожалуй, прежде не доводилось Агате встречать такого. Хотя слова, брошенные с толикой пренебрежения, никак со взглядом этим не вязались. На мгновение показалось даже, что слух подвёл, и на самом деле сказано было что-то другое. Но Александр подмигнул, и Агата тут же опустила взгляд, отчего-то смутившись.

Кабина дёрнулась, и пришлось оставить назойливые рассуждения.

– А ты говорил, час. – Рощин взглянул на циферблат наручных часов. – Без минуты полчаса.

Агата прикусила губу. Странно, прошло достаточное количество времени, а казалось, словно буквально пару минут назад кабина застыла в шахте.

– Неужели мы успеем в срок, – Валерка тоже глянул на часы и выдохнул с облегчением. Затем искоса глянул на Александра, – если тормозить не будешь. Звезда.

– Тормозить? Да это у вас опять что-то ёкнется. Агата, вы же сможете поприсутствовать на съёмке? Я вас приглашаю.

Улыбка тронула губы. Понаблюдать за интервью с кумиром миллионов, конечно же, хотелось. Проблема лишь одна, и она являлась слишком серьёзной, чтобы закрыть на неё глаза. Вздохнув, Агата провела кончиком пальца по краю одной из кассет. Закинуть их – дело плёвое, а вот договориться с Кравцовым…

– Я попробую.

Ложь. Это была самая обыкновенная и беззастенчивая ложь.

Она не будет пробовать. Просто потому, что это работа.

Глава 4

Человек всегда отличался весьма прозаичной способностью адаптироваться практически ко всему. В том числе и к страху. Поначалу пугавший, постепенно он укреплялся в сознании и становился чем-то обыденным, обтёсывался о прожитые дни и в нечто привычное мутировал. Всё равно способа жизни иного не находилось.