Время Петра

Трактирщик поморщился, ему еще не ведом был запах табака.

– Знаю, братец, – начал Басаргин, – терпишь нужду. Народа мало к тебе захаживает, и доход не велик.

Трактирщик согласно закивал:

– Верно, батюшка.

– Софья Алексеевна, да будет здрава, матушка, – перекрестившись за здравие царевны, Басаргин тут же продолжил: – Царевна наша хочет отыскать человека одного. Можно сказать, святого.

При слове «святого» Басаргин нелепо поморщился. За помощь в деле грошей много ссудила. Емельян Федотович поднял кошель со стола и потряс им перед трактирщиком. Звон монет все больше манил несчастного.

– Тут на пять твоих трактиров хватит, – все больше заманивал трактирщика старшина. – Если не откажешь в помощи скит раскольничий отыскать, награжу. Народ к тебе разный ходит, может, слышал чего. Вино-то оно всем языки развязывает. А коль не слышал, то прислушаться не поленись. Разузнать надо, может, проводник имеется, чтоб через ваши леса провел прямо в логово раскольничье.

Трактирщик согласно кивнул и, громко шаркая по земляному полу, поплелся к себе в комору.

– Вот и хорошо, – старшина поднялся с табурета и расправил плечи.

Поправив поясной ремень, он, по привычке соблюдая опрятность формы, прищурился и посмотрел вслед уходящему трактирщику.

Деньги за предоставленный ужин Емельян Федотович оставил на столе, хотя остался крайне недоволен местной кухней, но одно успокаивало его душу: этот пройдоха найдет хоть самого черта, лишь бы получить условленный гонорар. Открыв двери, он ненадолго застыл в проеме, словно пытаясь вспомнить, что хотел сказать, но вскоре решительно шагнул за порог, громко захлопнув за собой дверь.

Через три дня вернулся гонец от воеводы с разрешением на экспедицию против раскольничего скита. При всей своей власти над здешним краем воевода не мог пойти против воли царевны. Трактирщик за три дня разузнал, что идти надо пятьдесят верст к деревне Матреново, далее вглубь леса двадцать верст, или семьдесят верст напрямик, вдоль берега реки.

Басаргин, оставшись довольным удачным стечением обстоятельств, распоряжался закупкой провизии на городском базаре. Десятки любопытных местных зевак следили за незнакомцем, настороженно наблюдая за каждым его движением. Любой из них мог в любой момент сорваться на лошадь и гнать во весь опор, чтобы предупредить скитников. Но Басаргин был человек не простой, ожидая подобную выходку со стороны здешнего люда, заранее выставил на северной дороге караул из стрельцов, а тех, кто появлялся на дороге без письменого распоряжения старшины, тут же останавливали и запирали под замок в одном из дворов.

Скит продолжал жить обычной жизнью. На песчаной отмели в берег уткнулись стволы сплавляемых по реке деревьев. Скитники, закинув вокруг стволов петлю, вытаскивали их на берег. Маленькая церквушка уже обросла десятью рядами бревен. Некоторые из стволов уже затащили на козлы и большой двуручной пилой распускали их на доски. Лики святых для нового храма Дионисий тайком привез из Хлынова.

Пока церковь не достроили, богослужения проводили в избе раскольника Мирона.

Выстроенная из цельных бревен изба была достаточно просторна, а махонькие узкие оконца, напоминавшие бойницы, придавали избе вид неприступной крепости. Ружья у Мирона тоже имелись. Три кремниевых ружья были бережно завернуты в тряпицу и уложены на узкой полочке, под самым потолком, надежно скрытые от посторонних глаз. Старец Дионисий хоть и частенько захаживал в избу к Мирону, но об оружии не знал. Неизвесто было и то, что в сапоге у Мирона всегда имелся нож ручной работы. Закончив работу, скитники сели отдыхать тут же на берегу среди бревен. Легкий летний ветерок нежно касался разгоряченных от работы тел, ласково убаюкивая их обладателей. Мужики, пригревшись и разомлевши на солнышке, стали зевать.

Дружина Басаргина все больше и больше погружалась в глубь лесной чащи. Красные стрелецкие шапки было приказано снять, чтобы не спугнуть скитников. Добравшись до места, стрельцы окружили скит со всех сторон, надежно укрывшись среди кустов и деревьев. Все ожидали момента, когда старец Дионисий, наговорившись с мужиками, пойдет в свою избу, где его тихонько прихватят молодцы Басаргина. Но старец никуда не спешил, продолжая давать наставления своим ученикам. Что говорил старик, расслышать было невозможно, так как расстояние значительно отделяло стрельцов от скитников; старец то указывал перстом в небо, то грозил мужикам, сидящим на вытащенных из реки бревнах. Легкий ветерок доносил обрывки фраз, в которых говорилось о покаянии, адском пламени и чертях болотных.

– Какой же упертый старикан мне попался. Другие старцы пошли вслед за новой верой да остальной народ на путь истинный направляют. А этот мало того что сбег, так еще и скит свой обустроил, – лежа в засаде, рассуждал Емельян Федотович. – Зачем только он патриарху нужен. Забот на Руси мало, что ли? Переловить бы всех, да в кандалах на каторгу.

Тем временем скитники потянулись в избу Мирона.

– Чертово отродие, – выругался про себя Басаргин. – Ей-богу, шабаш затеяли. А ну, ребята, бери их всех.

Он махнул рукой, и к той же избе устремились десятки стрельцов. Из маленького окошка раздался выстрел пищали.

– Ну, чего разлеглись! – злобно крикнул Басаргин. Стрельцы поднялись и бросились к срубу. Дверь была крепко заперта. За ней слышались ругань мужиков и завывания баб и детишек. Вскоре через маленькие окошки прорезались еле заметные струйки дыма, которые быстро нарастали и вскоре превратились в клубы едкого сизого дыма.

– Горят! – крикнул один из стрельцов старшине.

Басаргин отскочил от сруба. Дым становился гуще, и уже прорывался сквозь крышу огонь.

– А ну, ребята, ломай двери.

Старшина тут же бросился к двери в надежде сбить ее с петель. Двое стрельцов прибыли ему на помощь. Но дверь, сколоченная из крепких досок, не поддавалась.

– Емельян Федотыч! – к старшине подскочил коренастый стрелец по прозвищу Дерюга.

– Ну, чего тебе, – огрызнулся Басаргин, продолжая попытки выбить плечом крепко запертую дверь.

– С крыши надо доски сбивать, может, кого спасти успеем, – отдышавшись от едкого дыма, заключил Дерюга.

– Ну, давай, коли можешь, – кивнул старшина.

Дерюга, воспользовавшись плечами своих сослуживцев, вмиг очутился на уровне и начал срывать еще свободный от огня дерн. Его примеру последовали еще несколько стрельцов, но их попытка не увенчалась успехом. Пламя усилилось и яркими языками вырывалось из махоньких окон-бойниц. Бабы и дети заревели сильнее. Стрельцы усилили натиск. Десяток из них уже тащили с берега реки обтесанное бревно. После трех ударов дверь все же поддалась и с хрустом выпала внутрь помещения. Стрельцы ворвались в сруб, вытаскивая обгоревших ревущих баб и детей. Внутри сруба прозвучали выстрелы и послышались душераздирающие вопли. В дальнем углу уже бился в адской агонии Мирон, пытаясь сбить огонь с одежы. Дерюга с десятком стрельцов успели вынести из огня еле живого Мирона и принялись тушить огонь, уже затронувший его кожу. Вслед за ним стали вытаскивать остальных скитников, стараясь спасти всех. Последним выводили Дионисия. Старик сопротивлялся, кричал, пытался упереться ногами в землю, чтобы сдержать напор стрельцов.

– Врезать бы ему хорошенько! – крикнул Дерюга.

– Постой! – остановил его Басаргин. – Царевна приказала доставить его без телесных повреждений.

Дерюга кивнул и заломил старцу руки.

– Связать-то надо? – подмигнул он старшине.

– Вяжи! – улыбнулся старшина. – А то, неровен час, сбежит старик.

– Баб с детьми и мужиков куда определить? – спросил подошедший десятник.

– Гони в город, – усмехнулся Басаргин. – Пусть воевода сам наказание придумает.

Старшина посмотрел на согнанных с кучку скитников. Здоровые лбы, им бы служить, а не по лесам прятаться. Сдать бы всех в Разбойничий приказ, пусть там определят, куда работать отправить.

Глава 7

Встреча с Петром

Петр был зол, получив письмо от царевича Ивана, где было сказано, что Софья запрещает юному царевичу принимать шведское посольство в Москве, оставив свои корабли без присмотра. Петр был вне себя от ярости. В просторной горнице раздавались крики царевича и звук бьющейся посуды, дворовые мужики скулили от боли, получив нагоняя от Петра, а дворовые девушки с криками разбегались в разные стороны. Даже Алексашка Меншиков, преданный слуга юного царевича, забился в угол и молчаливо наблюдал за погромом, боясь проронить слово. Наконец Петр успокоился и сел за стол. Меншиков закусил кулак и, перекрестившись, выдохнул, понимая, что буря закончилась. Он осторожно выглянул из-за печи. Петр сидел, подперев подбородок правой рукой, и смотрел в окно.

В дверь раздался тихий, робкий стук, и показалась фигура Франца.

– Питер, я могу заходить?

Петр повернул голову в его сторону и поманил его рукой. Лефорт, осторожно ступая по половицам, подошел к столу и сел рядом с царевичем.

Он тихо положил руку ему на плечо и негромко произнес:

– Поезжай в Москву, Питер. Шведы приехали не к царевне Софье. Они хотят посмотреть на молодого царевича, который строит корабли. Никто без их дозволения и науки не мог позволить себе такую роскошь, Питер.

Услышав слова Лефорта, Петр лишь похлопал его по плечу, но в его глазах уже не было злобы, ничто больше не мешало принять царевичу верное решение.

– Алексашка, подавай карету, – резко крикнул он Меншикову. – В Москву едем.

– Мин херц.

Меншиков подскочил к царю:

– А как же царевна?

Петр встал:

– Я царевич и брат мой Иван. А с послами государственные дела решать не бабье дело. Собирайтесь! Франц, – Петр взял Лефорта за руку. – Поедем со мной. Шведы зело хитры, неспроста в Москву приехали.

Лефорт с удовольствием согласился:

– Немного минут, ваше величество.

Карета юного царевича ехала по ухабам и рытвинам Ярославской дороги. В карете сидели трое. Царевич Петр, Меншиков и Лефорт.

– Состояние вашего брата совсем плохо.

Лефорт покосился на Меншикова.

– Ваш друг Александр заметил, что в подписи царевича Ивана вновь пляшут буквы, очевидно, это обострение. Вы должны как можно быстрее взять правление в свои руки.

Меншиков подмигнул Петру:

– Вот видишь, мин херц, ваша матушка права. Нужно жениться.

– И ты об этом! – вскипел Петр и с прищуром посмотрел на Меншикова.

Алексашка поднял руки к груди:

– Молчу, мин херц, но видит бог, о державе заботимся.

– Знаю, – буркнул Петр. – Сестрица сама править хочет.

Карету тряхнуло.

– Дороги у нас никуда не годятся, мин херц, – с сожалением произнес Меншиков.

– Это правда, Петер. Очень плохие дороги, – подтвердил Лефорт, ухватившись за ушибленный недавно бок.

– Если мы дороги строить начнем, то денег на флот не останется, – Петр выглянул в окно. – Скоро Москва уже. Потерпите. Чтоб дороги как в Швеции и Ливонии строить, много камня надо, – усмехнулся Петр. – Да что там Швеция, земелька манеханькая, словно вошь. Правда, армией и флотом похвастать могут.

– И у нас такие будут, мин херц, а коль сам править будешь, и деньги найдутся, – подзадорил царевича Меншиков. – Хочешь, у бояр забери, а хочешь, заводы новые ставь. Все твоей воле подвластно будет.

Петр улыбнулся:

– Хорошо бы, Алексашка. Такую державу построим. Шведам нос утрем.

Лефорт слушал и лишь качал головой, словно утверждая, что этот человек сможет все. Построит верфи и фактории, а тесно ему станет на Руси – к морю пойдет. Шведы предвидели это и не зря посольство отправили. По их мнению, лучшим правителем для Московии была бы царевна Софья, хранительница старого заскорузлого образа жизни, дремучего народа и алчных бояр. Петр же полная противоположность. Скорее всего, шведский король тайно поддержал притязания Софьи на московский престол. Европе не нужен был Петр, он для них представлял огромную опасность.

Вдали показались стены Белого города и слободок.

Покосившиеся крыши посадских изб и грязь на улицах навевали на Петра дурное настроение.

– Не хочу в Москве царствовать! – неожиданно для всех произнес Петр.

Меншиков и Лефорт открыли рты от изумления.

– Новый город поставлю. Краше Москвы будет, дороги из камня построю, да дворцы, как в Европе, золоченые, да с фонтанами.

Меншиков отмахнулся от слов Петра:

– Эко ты, мин херц, замахнулся. Чем же тебе Москва не угодила?

– Замшелая она какая-то, – громко произнес Петр. – Паутиной поросла. Нет тут свежего воздуха.

Лефорт лишь кивал головой, соглашаясь с царем.

Ему и самому не нравился тесный, приземистый городишко.

Столица должна быть как фрегат, как паруса на корабле. Свободная, чистая и в то же время мощная, как пушки на галеоне.

– Все так, мин херц, – согласился Меншиков. – Где же такие деньжищи возьмем?

– На Урале, в Сибири, ну и бояр наших потрясем немного, – усмехнулся Петр. – Хватит жировать да мошну за счет государства набивать.

Карета въехала в Кремль через Спасские ворота.

Софья встретила брата холодно. Нет, она не была надменной и холодной, она решила на время отстраниться от борьбы за трон. За ее спиной жался к стене думский боярин Шакловитый, которого Петр считал чуть ли не самой большой проблемой к своему полному воцарению. Шакловитый, завидев юного царевича, заскрипел зубами, но поклонился, как требовал этикет.

Князь Голицын хоть и не радовался встрече, но решил не накалять обстановку, проявив интерес к постройке флота и справившись о нужде Петра в денежных средствах.

Между Петром и Софьей уже не ощущалось вражды, но в глубине души царевне все же была неприятна эта встреча. Несмотря ни на что, Софья с родственной теплотой обняла юного царевича.

Петр шел широким шагом по расписным залам родового гнезда, вспоминая свое беззаботное детство и покойного папеньку, следом за ним и Софьей шоркали каблуками сапог Голицын и Шакловитый.

Лефорт и Меншиков семенили чуть поодаль.

– Слышала Петруша, ты корабли строишь? – невзначай спросила царевна. – И в имении своем крепость возвел. От кого обороняться собрался? Ты же будущий царь.

Петр поморщился:

– Нет боязни никакой, сестрица. А крепость эта, Престбург, для обучения солдат выстроена.

На лице Софьи показалось некое недопонимание:

– Так стрельцы наши осадным маневрам обучены.

– То стрельцы, сестрица, – отрезал Петр. – А я хочу новое войско и чтобы на судах и на земле воевать могло. Как в Европе.

Царевна удивленно посмотрела на Петра.

– А стоит ли нам, братец, за Европой стремиться? Чем наше русское государство плохо?

– С таким войском мы только с печью воевать сможем!

Услышав слова царевича, Шакловитый поморщился. Он понял, что Петр окончательно опустошит казну и, дай ему безграничную власть, возьмется за боярские вотчины. Шакловитый одернул Голицына за рукав.

Они поравнялись, и Федор Леонтьевич прошептал так, чтобы не слышали идущие позади Лефорт и Меншиков:

– Петр со своим флотом и потешными войсками совсем разорит нас.

Голицын утер платком нос и в ответ прошептал:

– Уже войска у царевича вовсе не потешные, и галера самая настоящая. Мне писано было с Преображенского, что войска Петруши еще и стрельцам фору дадут. Отменно стреляют и саблями владеют.

Шакловитый с сожалением покачал головой, затем остановился и, поднеся руку ко рту, задумчиво произнес:

– Но стрельцов-то, стрельцов, пожалуй, поболее будет, чем потешных, а, Василь Василич?

На него чуть не наткнулись Меншиков и Лефорт. Услышав разговор про стрельцов и потешные войска из уст Шакловитого, Меншиков обошел вокруг думского боярина и, приблизившись, прошептал ему прямо в лицо:

– Да, мало потешных полков, а мы еще наберем. А ты нам денег дашь. Сам дашь. Запомни.

Шакловитый отпрянул:

– Тьфу ты, черт безбородый, испугал. Не я решаю такие вопросы. Иди давай.

Он отстранил Меншикова со своего пути и устремился догонять царевну.

Глава 8

Возвращение в Москву

Крытый возок, в котором стрелецкий старшина Басаргин вез старца Дионисия, скрепя четырьмя ступицами, медленно тащился по Ярославской дороге. Стрельцы расположились на телегах и громко хохотали, рассказывая друг другу различные небылицы. Поднятая по дороге пыль оседала на посевах ржи, посреди которой стояли местные крестьяне и крестились вслед ускользающему черному возку.

Дионисий крестил их двуперстно, через маленькое грязное оконце, и тяжело вздыхал. Басаргин не препятствовал его еретическому занятию и смотрел в оконце на своей стороне.

Так проплывали деревни, поля, дворянские усадьбы. Косматые кучи облаков налились свинцовой тяжестью и готовы были пролиться дождем. Наконец созерцать дорожные пейзажи, то и дело мелькающие перед глазами, старшине надоело, и он повернул голову в сторону старца. Дионисий, прикрыв веки, шептал молитву, но какую именно, Басаргин не слышал, судя по шевелящимся губам, то ли «Отче наш», то ли что-то из Иоанна Златоуста.

– Слушай, старче, – подал голос стрелецкий старшина, – вот смотрю на тебя и не пойму, все у тебя было: и монастырь с полными амбарами, и братия, уважение и почет среди паствы, – чего ты в раскол ударился? Чего не хватало?

Дионисий открыл глаза и посмотрел на Басаргина. Его губы сомкнулись, а нос перестал сопеть.

– Глупый ты человек, хоть и старшина стрелецкий.

Глаза Басаргина округлились:

– Это чего так?

– А того, – продолжил старец, – до седых волос прожил, а правды так и не понял.

– Это чего же я не понял? – ухмыльнулся Басаргин.

Разговор со старцем начинал ему нравиться. Сейчас этот старик с нечесаными седыми волосами и грязной бородой начнет нести очередную ахинею о святости их учения, о великих старцах вроде Аввакума, геенне огненной, начнет пугать карами небесными.

– Да нет, не буду я тебя пугать карами Божьими, – спокойно и невозмутимо произнес Дионисий.

Басаргин выронил из рук кисет с табаком. Старик словно прочитал его мысли. Это было неслыханно.

«Может, потому он и понадобился царевне, чтобы замыслы тайные разгадывать? И патриарх о нем печется», – мелькнула шальная мысль в голове у Басаргина.

Дионисий улыбнулся:

– Думаешь о том, зачем я царевне понадобился?

Басаргин отложил трубку и табак в сторону и недоумевающим взглядом смотрел на старца.

– Ну, думал такое, а ты откуда знаешь?

Дионисий рассмеялся:

– Да ты не бойся, старшина, мыслей читать я не умею, не святой. Такой же грешник, как и ты да те стрельцы, что позади нас. А зачем я потребен патриарху, то и без иллюзий знамо.

– Выкладывай! – Басаргин взбодрился, тайны государственные были его страстью, ведь длительная служба в приказе в том и заключалась. В столице никогда не было тихо и спокойно.

Дионисий вздохнул и перекрестился.

– Знаю, что тайны любишь, только по себе ли ношу возьмешь?

– Говори, не тяни, – взвился Басаргин.

– Помирать мне скоро, так и унесу тайну в могилу, а она велика.

Басаргин нервно заерзал на сиденье.

«Темнит старик, зубы заговаривает. Не то что-то тут». Он выглянул в окно. Стрельцы ехали рядом и тихо беседовали между собой, предаваясь своим мечтам.

– Не хочу я с грузом таким помирать, тяготит он меня, – продолжил старец.

– Так и поделись, отче, не тяни, облегчи душу.

– История слишком долгая, – добавил Дионисий.

– Так и ехать еще далече.

Дионисий перевел взгляд на мелькающие худые крыши крестьянских лачуг.

– В год 1472-й княгиня София Палеолог, племянница императора Константина, при сватовстве своем за князя московского Ивана III помимо папского приданого привезла в Москву корону последнего базилевса. Корона та не от Бога, а от самого дьявола. В чьих руках корона эта, тот будет наделен властью великой над всем христианским миром.

– Вот те раз, – Басаргин нервно сглотнул слюну.

– Потому и собрал Иван княжества русские под руку одну, и иго татарское на Угре сбросил.

Басаргину рассказ старца был настолько интересен, что слушал его, затаив дыхание.

– С князем Иваном так и было. Корону эту князь передал наследникам своим, и попала она в руки царю Иоанну IV, что в народе Грозным величали, а так как на корону сам сатана заклятие свое наложил, то и лютовал царь Иоанн безбожно и умер в болезни своей. Годуновым тоже от короны сатанинской наказание пришло. Убили их. Во времена смуты корона Базилевса хранилась тайно в подвалах Кремля, а когда поляки и Лжедмитрий Кремль осадили, то и корона ему досталась, вот и сгинул он вместе с поляками от короны той.

Басаргин открыл рот от удивления.

Рассказ старца Дионисия настолько поразил Басаргина, что по его телу пробежали мурашки, а мелкие капли холодного пота покрыли лоб.

– Это сколько же душ корона эта погубила, отче? – задавая вопрос, Басаргин перекрестился. – А кто еще знает, отче? – старшина посмотрел Дионисию в глаза.

– Я, патриарх Иоаким, царевна знает, теперь и ты ведаешь.

– И где теперь эта корона? – глотая слюну, спросил старшина.

– А про то только я ведаю. Потому и послал тебя патриарх меня к нему привезти, чтобы тайну сию в могилу не унес. Да только не доеду я, – посетовал Дионисий. – Помру в дороге. Чую, скоро призовет меня Господь.

– Не чуди, отче, – Басаргин легонько хлопнул Дионисия по плечу. – Ты у нас старичок крепкий, доедешь.

Басаргина ужасала мысль о скорой кончине старца.

Черт с ней, это короной базилевса. Старик совсем умом двинулся на старости лет, вот и несет небылицы, а деревушка и звание стрелецкого полковника вполне могут от него упорхнуть, аки голубь сизый. И придется ему на старости лет довольствоваться тем, что царевна положила да Господь не отнял. За что сапоги топтал, за что душу людям на дознании выворачивал? Все прахом пойдет.

– Корона сейчас Чудову монастырю предана, в подвале, за иконостасом укрыта. Нельзя, чтобы она к людям попала, ибо зло великое и смерть несет за собой. С сатаной справиться сложно, лишь одному задача сия под силу будет. Только одного прошу, обещай мне, старшина, что предмет сей царевне Софье в руки не попадет, погубит она себя и братьев, а душу свою дьяволу посвятит да в войны долгие державу свою погрузит.

– Ну, отче, ты даешь! – Басаргин с ужасом внимал речам старца. – А зачем сейчас историю эту решил поведать, помер бы, и дело с концом, никакой сатана государей не погубит?

Дионисий возвел глаза к небу и произнес:

– Корона эта для истинного царя, что объединит все народы христианские и вернет Царьград в лоно христианского мира и очистит его от мирской скверны да слуг Магомедовых.

– Гляди-ка, – с легкой ухмылкой произнес Басаргин, – турки сильны, не одолеть их. Не один десяток лет с ними бьемся, все конца не видно.

– Придет истинный царь, он и закончит! – заключил Дионисий.

– Поживем, увидим, – усмехнулся старшина и отвернулся в сторону окна. Его терзало множество вопросов: зачем старец выбрал именно его, зачем открыл ему эту тайну?

Что он с ней делать будет? Рассказать об этом разговоре думскому дьяку Шакловатому или сразу идти к патриарху? А как изымет царевна корону сатанинскую да войну учинит? Так война и сейчас идет. Турки так и прут, как тараканы. Да и поляки никак не угомонятся. Возок еще раз скрипнул осями и остановился.

Кучер спрыгнул с козел и поспешил открыть дверцу кабинки:

– Вечереет, ваше благородие, надо бы на постой остановиться.

Басаргин сошел с возка и осмотрелся.

Возникшая перед ним деревушка не внушала доверия. Ветхие избы склонились на один бок, прогнив от старости, крыши на домах зияли черными дырами, как старый череп пустыми глазницами, вокруг царили запустение и нищета. Старик в стоптанных лаптях, сидя на деревянной скамье, заметил важного гостя недалеко от своего сирого жилища и сразу склонил голову в поклоне.

– Прошу прощения, старче, – произнес старшина и поманил крестьянина пальцем.

Старик тяжело поднялся и, прихрамывая, засеменил к Басаргину.

– Чьи будете? – спросил старшина.

– Дворянина Крутицкого, – буравя глазами землю, ответил старик.

– Плохо живете, ленивы или к алкоголю пристрастны?

Старик пожал плечами и тихо ответил:

– Нет, работы мы не боимся и к хмельным напиткам не пристрастны. Барин сильно лютует, житья не дает, поборами обобрал, вот и обнищали. Мы уж долго вдоволь не едим да хлеба не видим, хоть траву щипай.

Лицо Басаргина исказилось в злобной ухмылке:

– Найду барина вашего, шею намылю.

Старик отвесил земной поклон:

– Намыль, батюшка, намыль. Мы за тебя молиться будем.

Дионисий, слыша диалог Басаргина с крестьянином, улыбнулся и спустился с возка.

– Как зовут тебя? – спросил он у крестьянина.

– Зорькой кличут, – в ответ всплеснул руками старик.

– А по-христиански как?

– Николай, – усмехнулся крестьянин, – а Зорька – то прозвище. Потому что встаю на заре, пастухом я был.