Легенды Умирающей Земли

Теперь слушайте меня внимательно! Через два часа мы выходим в море и покидаем Саскервой. До тех пор вам надлежит скормить каждому из червей половину суточного рациона и приготовить приманки. Кугель почистит своих тварей и осмотрит их, проверяя на наличие тимпа. Сачковский немедленно начнет выскребать коросту. Ему также надлежит произвести проверку на наличие тимпа, спорогноя и прихвостных клещей. Сачковский! У твоего наружного червя наблюдаются признаки закупорки – ему необходима клизма с добавлением умягчителя. Приступайте к делу, червячники!

Вооружившись щеткой, скребком, зубилом и зачистным буром, а также горшками мази, тонизирующего состава и целебного елея, Кугель принялся чистить и холить червей согласно указаниям Дрофо. Время от времени червей и мостки накрывала накатившаяся волна; перегнувшись через поручень, стоявший на палубе Дрофо поучал Кугеля:

– Если вымокнешь, не обращай внимания! Неприязнь к влажной одежде – искусственная эмоция, вызванная ошибочным воспитанием. Наш организм содержит большое количество крови и всевозможных других, гораздо более неприятных, жидкостей – зачем чураться чистой соленой морской воды? Не обращай внимания на волны! Червячник всегда ходит мокрым, это его естественное состояние.

Ближе к вечеру на причал прибыли мастер Сольдинк и сопровождавшие его лица. Капитан Бонт собрал всю команду на средней палубе, чтобы она приветствовала почетных пассажиров.

Первым по трапу поднялся Сольдинк, державший под руку супругу; за ними последовали три дочери Сольдинка – Меадре, Салассера и Табазинта.

Капитан Бонт, стоявший навытяжку в безупречной парадной форме, произнес короткую речь:

– Мастер Сольдинк, команда «Галанте» приветствует вас и вашу достойную восхищения семью на борту нашего судна! Так как нам предстоит провести в обществе друг друга несколько следующих недель или даже месяцев, позвольте мне представить вам присутствующих.

Я – капитан Бонт; это – наш суперкарго, Бундерваль. Рядом стоит Спарвин, наш бывалый боцман и рулевой; перед ним отчитываются матросы Тиллитц – вот этот, желтобородый, – и Пармель. Здесь наш кок, Ангшотт, и плотник Киннольд.

С этой стороны стоят стюарды: давно заслуживший мое доверие Борк, прекрасно разбирающийся также в разновидностях птиц и морских мотыльков, помогающие ему Клавдио и Вилип, а также (время от времени, когда его можно отыскать и когда у него подходящее настроение) юнга Кодникс.

Ближе к поручню, высокомерно отстранившись от простых смертных, собрались наши червячники! В любой компании выделяется старший червячник Дрофо, настолько же знакомый с глубокими тайнами мироздания, насколько Ангшотт привык жонглировать бобами с чесноком у себя в камбузе. У Дрофо за спиной – всегда готовые к решительным действиям Сачковский и Кугель. Разумеется, они промокли до нитки и выглядят несколько подавленными; кроме того, от них воняет червями, чего и следует ожидать. Как любит повторять Дрофо, «сухой, приятно пахнущий червячник – ленивый червячник». Так что пусть их внешность вас не обманывает: они – трудолюбивые моряки, не прячущие лицо от ветра и брызг!

Вот таким образом. «Галанте» – добротное судно с добротной командой, а теперь нам повезло и к нам присоединились красавицы-девушки, которые станут украшением морского пейзажа! Наше плавание будет долгим, но предзнаменования внушают оптимизм. Наш курс – на юго-юго-восток, по океану Вздохов. В свое время судно зайдет в эстуарий Большого Чейнга, истоки которого затеряны в просторах степи за Рухнувшей Стеной, и там бросит якорь в Порт-Пердуссе. Итак, настал момент отплытия! Мастер Сольдинк, что скажете?

– На мой взгляд, все в полном порядке. Прикажите поднимать якорь, когда сочтете нужным.

– Очень хорошо. Тиллитц, Пармель! Отдать концы на носу и на корме! Дрофо, приготовьте червей! Спарвин, мы выйдем из гавани по диагонали, оставив за кормой старое доброе Солнце и обогнув Черногрядную банку. Море успокоилось, ветра почти нет. Сегодня мы поужинаем при свете фонаря на квартердеке, пока гигантские черви, под бдительным наблюдением Кугеля и Сачковского, будут увлекать «Галанте» в ночной океанский простор!

Прошло три дня, и Кугель усвоил важнейшие навыки червячничества.

Высказывая замечания, Дрофо не преминул удостоить Кугеля рядом существенных теоретических откровений:

– С точки зрения червячника, день и ночь, вода, ветер и соленые брызги – всего лишь слегка отличающиеся один от другого аспекты одной и той же всеохватывающей среды, определяемой величием океана и темпом сокращений червей.

– Позвольте задать один вопрос, – отважился Кугель. – Когда я буду спать?

– Спать? Все мы выспимся в могиле – крепко и сладко. Пока не наступил прискорбный момент прощания с этим несовершенным миром. Однако не теряй бдительность ни на секунду, следи за червями! Что еще заслуживает нашего внимания? Кто знает, когда погаснет Солнце? Даже в червях, обычно настроенных фаталистически и непроницаемо, я замечаю признаки тревоги. Только сегодня утром я видел, как Солнце, поднимаясь над горизонтом, дрогнуло и словно опустилось на мгновение обратно в море, не в силах подняться. Только после затяжной болезненной паузы оно смогло собраться с духом и продолжить путь по небосклону. Однажды утром мы все повернемся лицом на восток и будем ждать рассвета, но Солнце больше не взойдет. Тогда ты выспишься вволю.

Кугель научился пользоваться шестнадцатью инструментами и познал многие секреты физиологии тягловых червей. Тимп, прихвостные клещи, короста и спорогной стали его ненавистными противниками; закупорки клота вызывали у него исключительное раздражение, так как для их устранения требовалось подводное применение зачистного бура, шланга и клизмы, представлявшей собой нечто вроде гипертрофированного металлического шприца – в положении, после размягчения закупорки никак не позволявшем уклониться от потока испражнений.

Дрофо проводил много времени на носу, угрюмо разглядывая океан. Время от времени к нему подходили поговорить мастер Сольдинк или мадам Сольдинк; иногда Меадре, Салассера и Табазинта, по отдельности или вместе, присоединялись к старшему червячнику и почтительно выслушивали его рассуждения. Следуя коварному совету капитана Бонта, они попросили Дрофо сыграть им что-нибудь на флейте.

– Червячнику не подобает ложная скромность! – заявил Дрофо. Он исполнил для девушек три заунывных волыночных марша и оживленную сальтареллу, приплясывая в такт своим наигрышам.

Казалось, Дрофо не обращал особого внимания ни на червей, ни на червячников, но эта видимость рассеянности носила иллюзорный характер. Однажды после полудня Сачковский забыл наполнить приманкой корзины, висевшие в двадцати сантиметрах перед хоботками червей, в связи с чем черви перестали прилагать достаточные усилия, – тогда как черви Кугеля, снабженные надлежащим количеством приманки, прилежно и энергично работали прихвостнями. В результате «Галанте» начала поворачивать на запад по длинной пологой дуге, несмотря на все попытки боцмана предотвратить такое отклонение от курса.

Вызванный по этому поводу старший червячник покинул привычное место на носу и немедленно установил причину навигационной ошибки, после чего обнаружил Сачковского, прикорнувшего в удобном теплом уголке за камбузом.

Ткнув Сачковского в бок носком башмака, Дрофо сказал:

– Будь так любезен, проснись! Ты не снабдил червей приманкой, и теперь из-за тебя судно отклонилось от курса.

Сачковский в замешательстве поднял голову – его черные кудри слежались, глаза смотрели в разные стороны.

– Ах да, – пробормотал он. – Приманка. Я о ней забыл, потому что заснул, как только присел передохнуть.

– Поразительно! Как ты позволяешь себе спать, когда твои черви еле шевелятся? – поучал Дрофо. – Опытный червячник никогда не теряет бдительность. Он умеет инстинктивно чувствовать любое нарушение ритма червей и немедленно угадывает причину нарушения.

– Да-да, – бормотал Сачковский. – Теперь я осознаю свою ошибку. Инстинктивно чувствовать нарушение. Угадывать причину. Намотаю на ус.

– Кроме того, – неумолимо продолжал Дрофо, – я заметил на твоем наружном черве изъязвление, вызванное запущенным тимпом. Потрудись обработать этот участок целебной мазью.

– Будет сделано! Сию минуту, если не скорее! – Сачковский с трудом поднялся на ноги, прикрывая ладонью безудержно зевающий рот, после чего поспешил, пошатываясь, к своим червям. Дрофо невозмутимо наблюдал за его маневрами.

Вечером того же дня Кугель случайно подслушал беседу Дрофо и капитана Бонта.

– Завтра после полудня, – говорил старший червячник, – поднимется ветер. Это будет полезно червям. Они еще не работают в полную силу, но я считаю, что их не следует изнурять слишком рано.

– Верно, – кивнул капитан. – Как вам нравятся погонщики?

– В настоящее время ни один из моих подчиненных не заслуживает похвалы, – чопорно ответил Дрофо. – Сачковский туп и довольно-таки ленив. У Кугеля нет никакого опыта, причем он теряет время, красуясь перед девушками, как ощипанный павлин. Работу он выполняет так, чтобы ни в коем случае не прилагать лишних усилий, – боится моря, как страдающий водобоязнью кот.

– Его черви выглядят неплохо.

Дрофо скорбно покачал головой:

– Кугель делает правильные вещи, руководствуясь неправильными побуждениями. Он скармливает червям ровно столько провизии, сколько положено, и заполняет корзины приманкой настолько, насколько это требуется, но ни в коем случае не более того. Конечно, это способствует тому, что у его червей редко случаются закупорки. Но он настолько ненавидит необходимость лечить тимп и соскребать коросту, что яростно уничтожает любые их признаки при первом появлении.

– Таким образом, однако, он удовлетворительно выполняет свои обязанности.

– Только не с точки зрения профессионала! Для настоящего червячника гармония – согласование цели и стиля выполнения работы – превыше всего!

– У вас свои проблемы – у меня свои.

– Как так? Мне казалось, что на борту все идет хорошо.

– В какой-то степени. Но, как вам известно, мадам Сольдинк отличается сильным характером – проще говоря, непреодолимым упрямством.

– У меня возникло такое впечатление.

– Сегодня за обедом я упомянул о том, что мы находимся в двух-трех днях пути к северо-востоку от Лаусикаи.

– Да, мы где-то в этих краях, насколько я понимаю. Любопытный остров. В Помподуросе живет червячник Пульк.

– Вы когда-нибудь бывали в Пафниссийских банях?

– Нет, это не для меня. Говорят, женщины там принимают ванны в надежде на возвращение молодости и красоты.

– Вот именно. Нет никаких сомнений в том, что мадам Сольдинк – достопочтенная матрона.

– Во всех отношениях. Она строго придерживается своих принципов, не делает никаких поблажек и наотрез отказывается признавать неизбежность несправедливости.

– Да-да. Борк называет ее своевольной, вздорной и сварливой старой каргой – но это, конечно, преувеличение.

– По меньшей мере Борк умеет выражаться кратко и энергично, – заметил Дрофо.

– Так или иначе, супругу мастера Сольдинка никак нельзя назвать юной красавицей. По сути дела, она – дебелая толстуха. У нее массивная, выпяченная нижняя челюсть и довольно-таки заметные, несмотря на бритье, темные усы. Да, она – в высшей степени благовоспитанная особа. Да, у нее сильный характер – настолько сильный, что мастер Сольдинк во всем следует ее рекомендациям. И теперь (в связи с тем, что мадам Сольдинк желает принять ванны в Пафниссийских банях), мы вынуждены держать курс на Лаусикаю.

– Моим интересам такой маршрут вполне отвечает, – заметил Дрофо. – В Помподуросе я найму червячника Пулька и выгоню Сачковского или Кугеля. Пусть потом сами добираются до континента, как хотят.

– Неплохая идея – если Пульк все еще в Помподуросе.

– Я слышал, что он все еще там и не прочь снова отправиться в море.

– Значит, у вас будет меньше проблем. Кого вы бросите на берегу – Кугеля или Сачковского?

– Я еще не решил. Все будет зависеть от состояния червей.

Капитан и старший червячник отошли в сторону, оставив Кугеля размышлять об услышанном. Судя по всему – по меньшей мере до тех пор, пока «Галанте» не покинет берега Лаусикаи, – ему следовало не отлынивать и повременить с ухаживаниями за дочерьми Сольдинка.

Кугель тут же взял скребки и удалил все следы коросты на жабрах своих червей, после чего расчесал розовые жабры гребнями до серебристого блеска.

Тем временем Сачковский изучил запущенную язву – тимп – на спине своего наружного червя. Ночью он выкрасил бугорки этого червя в голубой цвет, после чего, когда Кугель задремал, отстегнул этого червя, оседлал его и обогнул на нем судно, заменил им превосходного наружного червя Кугеля и пристегнул его со своей стороны. Выкрасив бугорки здорового червя в желтый цвет, Сачковский поздравил себя с тем, что ему удалось избежать таким образом большого количества трудной и неприятной работы.

Утром Кугель поразился внезапному ухудшению состояния своего червя.

Проходивший мимо Дрофо также не преминул заметить это обстоятельство и подозвал Кугеля:

– Такое разрастание тимпа недопустимо! Кроме того, насколько я понимаю, вздутие в средней части твоего червя свидетельствует о серьезной закупорке, которую необходимо немедленно устранить.

Не забывая вчерашний разговор своего начальника с капитаном, Кугель прилежно приступил к устранению указанных недостатков. Протащив под водой зачистной бур, клизму со шлангами и крюк с карабином, он без устали работал три часа и удалил закупорку. Червь тотчас же слегка порозовел и принялся с энтузиазмом «догонять» приманку.

Когда Кугель вернулся наконец на палубу, он услышал, как Дрофо говорил Сачковскому:

– Состояние твоего наружного червя заметно улучшилось! Так держать!

Кугель прошелся по спонсону, чтобы взглянуть на наружного червя Сачковского поближе… Странное дело! За одну ночь язва, разросшаяся на спине желтушного червя Сачковского, полностью зажила, не оставив ни малейшего следа, в то время как на спине здорового розового червя Кугеля возникло катастрофическое заражение тимпом!

Хорошенько поразмыслив над этим обстоятельством, Кугель перепрыгнул с мостков на спину зараженного червя и, проведя скребком по бугоркам этой твари, обнаружил под новой голубой краской желтую.

Кугель еще немного подумал, после чего поменял местами своих червей, пристегнув здорового червя в наружной позиции.

Позже, когда Кугель и Сачковский ужинали в столовой, Кугель пожаловался на свои невзгоды:

– Удивительно, как быстро образуются язвы тимпа и закупорки! Мне пришлось весь день прочищать и обрабатывать больного червя, и сегодня вечером я переместил его поближе к спонсону, чтобы его удобнее было обслуживать.

– Удачное решение! – похвалил Сачковский. – Мне удалось наконец излечить одну из тварей, да и вторая вроде бы выздоравливает. Ты слышал? Мы зайдем в порт Лаусикаи, чтобы мадам Сольдинк нырнула в Пафниссийские воды и вышла из них омоложенной девственницей.

– Могу кое-что тебе сообщить, исключительно между нами, – доверительно наклонился к собеседнику Кугель. – Юнга говорит, что в Помподуросе Дрофо собирается нанять ветерана-червячника по имени Пульк.

Сачковский закусил губу.

– Почему бы ему понадобился третий помощник? У него уже есть два червячника.

– Трудно поверить, что он намерен уволить одного из нас. Тем не менее я не вижу никакой другой причины.

Сачковский нахмурился и молчал на протяжении всей дальнейшей трапезы.

Кугель подождал до тех пор, когда Сачковский приляжет, чтобы немного выспаться, после чего тихонько спустился на спонсон правого борта и нанес глубокие порезы на бугорки больного червя Сачковского, а затем, вернувшись на левый спонсон, он принялся изображать бурную деятельность, массируя и умащая язву на спине червя.

Краем глаза он заметил, что сверху к поручню подошел Дрофо – задержавшись на несколько секунд, старший червячник удалился.

В полночь корзины с приманкой подняли на палубу, чтобы черви передохнули. «Галанте» безмятежно дрейфовала на почти зеркальных водах. Рулевой зафиксировал штурвал; юнга дремал под огромным носовым фонарем – несмотря на то, что обязан был бдительно нести вахту. Над головой мерцали все еще живые звезды, среди них – Ахернар, Алголь, Канопус и Канзаспара.

Из своего закутка за камбузом вылез Сачковский. Прокравшись по палубе, как огромная черная крыса, он бесшумно спрыгнул на спонсон правого борта, отстегнул больного червя и слегка пришпорил его. Червь тронулся вперед.

Устроившись на спине червя, Сачковский повернул рулевые бугорки, но их нервные стебли были подрезаны, и движения седока только причиняли животному боль. Вспенивая воду прихвостнями, гигантский червь стремительно поплыл на северо-запад; уцепившись шпорами за роговые пластинки шкуры, Сачковский лихорадочно хватался за бугорки – но безрезультатно.

Наутро исчезновение Сачковского стало предметом всевозможных догадок. Старший червячник Дрофо, капитан Бонт и мастер Сольдинк встретились в большом салоне, чтобы обсудить ситуацию. Через некоторое время в салон вызвали Кугеля.

Сидя в кресле с высокой спинкой из резного скиля, Сольдинк прокашлялся и произнес:

– Кугель, как вам известно, Сачковский уплыл непонятно куда на черве, представлявшем собой ценное имущество. Не могли бы вы пролить какой-нибудь свет на это таинственное обстоятельство?

– Подобно всем остальным, я могу только высказывать предположения.

– Мы были бы рады узнать, что вы об этом думаете, – вежливо предложил Сольдинк.

Кугель ответил осторожно-задумчивым тоном:

– Насколько я понимаю, Сачковский осознал, что никогда не станет компетентным червячником. Его черви болели, и Сачковский не желал прилагать усилия, необходимые для восстановления их здоровья. Я пытался ему помочь. Я позволил ему взять одного из моих здоровых червей, чтобы позаботиться о его слабеющей от язвы твари (что, скорее всего, не преминул заметить Дрофо, хотя он предпочел хранить необычное молчание по этому поводу).

Сольдинк повернулся к старшему червячнику:

– Так ли это? Если Кугель говорит правду, его намерения делают ему большую честь.

Дрофо глухо пробормотал:

– Вчера утром я дал Кугелю соответствующие указания.

Сольдинк снова обратился к Кугелю:

– Будьте добры, продолжайте.

– Я могу сделать только один вывод: чувствуя себя отверженным, Сачковский решился на отчаянный шаг и похитил червя.

– Но в этом нет никакого смысла! – воскликнул капитан Бонт. – Если он настолько отчаялся, что хотел покончить с собой, почему бы ему просто-напросто не броситься в море? Зачем похищать ценного тяглового червя? И какую пользу ему может принести такая кража?

Кугель задумался, после чего неуверенно предположил:

– Может быть, он хотел вызвать скандал, чтобы о нем говорили, чтобы на него обратили внимание.

Сольдинк раздул щеки:

– Так или иначе, своим поступком Сачковский всем нам причинил большое неудобство. Дрофо, что мы будем делать? У нас осталось только три червя.

– Никаких особых трудностей не предвидится. Кугель сможет обслуживать оставшихся червей, работая на обоих спонсонах. Чтобы упростить задачу рулевого, мы удвоим количество приманки с правого борта и сократим его наполовину с левого борта. Это позволит нам доплыть до Лаусикаи, а там мы сделаем все необходимое для пополнения состава червей и червячников.

Капитан Бонт уже взял курс на Лаусикаю, чтобы мадам Сольдинк могла принять ванны в Пафниссийских источниках. Задержка не радовала Бонта, надеявшегося как можно скорее доплыть до Порт-Пердусса. Теперь капитан внимательно наблюдал за Кугелем – он хотел убедиться в том, что черви используются с максимально возможной эффективностью.

– Кугель! – кричал капитан Бонт. – Отрегулируй пристяжку наружного червя, он тащит нас влево.

– Так точно, сэр!

Уже через несколько минут капитан снова волновался:

– Кугель! Твой правобортный червь едва шевелится! Загрузи ему в корзину свежую приманку!

– Там уже двойная порция, – проворчал Кугель. – Я спустил корзину всего лишь час тому назад.

– Тогда залей в него одну восьмую пинты возбудителя Хайдингера, и пошевеливайся! Я хочу бросить якорь в Помподуросе завтра до захода Солнца!

Оставшись в одиночестве, ночью правобортный червь стал беспокоиться и шлепать по воде прихвостнями. Разбуженный этим шумом, Дрофо поднялся из каюты на палубу. Облокотившись на поручень, он наблюдал за тем, как Кугель бегал взад и вперед по спонсону, пытаясь заарканить тросом прихвостни непослушного червя.

Через некоторое время Дрофо определил причину затруднения и гнусаво посоветовал:

– Всегда поднимай приманку, прежде чем забрасывать аркан… Почему червь бесится, что случилось?

– Понятия не имею – он то ныряет, то встает на дыбы, то бросается в сторону, – угрюмо откликнулся Кугель.

– Чем ты его кормил?

– Как обычно – «Чалкорексом» пополам с «Лучшим кормом» Иллема.

– Попробуй давать ему меньше «Чалкорекса» завтра и послезавтра. Эта припухлость за глазным возвышением, как правило, свидетельствует о неправильной диете. Сколько приманки ты положил?

– Двойную порцию, согласно полученным указаниям. Кроме того, капитан приказал влить ему одну восьмую пинты возбудителя Хайдингера.

– Поэтому он и возбудился! Ты глупо злоупотребил приманкой и стимулятором.

– Я это сделал по указанию капитана!

– Такое оправдание хуже отсутствия всякого оправдания. Кто из вас червячник, ты или капитан Бонт? Ты знаешь своих червей, ты обязан обслуживать их так, как подсказывают опыт и здравый смысл. Если Бонт будет вмешиваться, попроси его спуститься на спонсон и порекомендовать тебе методы профилактики червячной чумы – ему больше не придет в голову распоряжаться червячниками… Сейчас же замени приманку и промой червя «Слабительной выжимкой» Благина.

– Как вам приспичит, ваше благородие, – процедил сквозь зубы Кугель.

Бросив критический взгляд на море и горизонт, Дрофо удалился к себе в каюту, а Кугель занялся впрыскиванием выжимки в хоботок червя.

Капитан Бонт приказал поднять парус, надеясь воспользоваться порывами ночного бриза. Через два часа после полуночи поднялся поперечный ветер – плещущий парус колотился об мачту, производя частые надоедливые звуки, разбудившие капитана. Бонт выскочил на палубу:

– Где вахта? Эй! Червячник! Да, я тебе говорю! Почему вокруг никого нет?

Взобравшись на борт с мостков, Кугель ответил:

– На палубе остался только дозорный – он храпит под фонарем.

– А ты? Почему не подтянул парус? Ты что, оглох?

– Нет, сэр. Я находился под водой, промывая червя «Слабительной выжимкой» Благина.

– Что же ты стоишь столбом? Возьмись за нок-гордень, навались хорошенько и привяжи конец ближе к корме, чтобы эти чертовы хлопки больше никому не мешали спать!

Кугель поспешил подчиниться; тем временем капитан Бонт подошел к правобортному поручню. То, что он увидел, вызвало у него новый приступ раздражения:

– Червячник, где приманка? Я же приказал спустить двойную порцию и залить в червя возбудитель!

– Так точно, сэр. Но промывать червя невозможно, пока он рвется к приманке.

– Зачем же ты его промываешь? Я не приказывал давать ему слабительное!

Кугель с достоинством выпрямился:

– Сэр, я промываю червя, потому что мой профессиональный опыт и здравый смысл свидетельствуют о необходимости такой процедуры!

Капитан Бонт выпучил глаза, всплеснул руками, развернулся на месте и вернулся в постель.

2. Лаусикая

Спускаясь по небосклону, Солнце заслонилось низкой грядой облаков – сумерки сгустились рано. В неподвижном воздухе плоская поверхность океана напоминала глянцевую атласную ткань, точно отражавшую небо, – казалось, судно парит в пространстве, наполненном чудесным сиреневым сиянием. Только клинообразно расходившиеся носовые волны, переливавшиеся черной и сиреневой рябью, позволяли найти взглядом поверхность моря.

За час до захода Солнца на горизонте появилась тень острова Лаусикая, почти потерянная в лиловом сумраке.

С наступлением темноты на набережной Помподуроса зажглась дюжина мерцающих огней, отражавшихся золотистыми дорожками вдоль гавани и тем самым упрощавших навигацию – с точки зрения капитана Бонта.

Городская пристань выглядела как толстая черта, затушеванная чернее ночи и проведенная поперек отражений фонарей. Будучи в незнакомых водах и подходя к берегу в полной темноте, капитан предусмотрительно решил бросить якорь, а не пытаться пришвартоваться к причалу.

Стоя на квартердеке, Бонт приказал:

– Дрофо! Поднять приманку!

– Есть поднять приманку! – отозвался Дрофо и прокричал другим тоном: – Кугель! Убрать приманку всех червей!

Кугель быстро поднял корзины, висевшие перед двумя левобортными червями, пробежал поперек палубы, спрыгнул на правобортный спонсон и убрал приманку последнего червя. «Галанте» все еще двигалась вперед, но едва-едва, подчиняясь ленивым всплескам прихвостней трех червей.