Раб колдуньи

Стараюсь об этом не думать. И так своих забот хватает. Иногда Акулина нас заставляет ужасные вещи делать, например жертвоприношения. Сегодня вот приказала черной курице голову отрубить. Пока та по двору в агонии еще бегала, мы должны были её поймать и держать, пока очередная посетительница свои руки, груди и лицо в её крови не измажет. Жуть как это выглядело. Даже описывать тут не буду эту мерзость.

Зато в обед Акулина была особо любезна с нами и чем-то очень довольна. Видимо после кровавых зрелищ у неё либидо повышается и аппетит просыпается волчий. Наварила она нам с Коляном суп из этой самой курицы, напекла блинов с икоркой, даже самовар вскипятила, чего в обед никогда не делала – чай всегда у нас на вечер полагается. А тут сидит, рожа масляная, сытая, довольная. Попивает чаёк, вареньице пробует, а сама мне и говорит:

– А что, Олежек, ты вот всё в исподнем разгуливаешь, одёжку твою я давно в печке банной сожгла, ни к чему она тебе теперь. Но мало ли дожди будут, да и в лес скоро пойдём, надо бы и тебе какой из моих нарядов присмотреть, как считаешь?

У меня аж сердце упало от таких её слов. Если честно, то всё что угодно от неё ожидал, но не этого! Меня вслед за брательником в бабу нарядить?!

Вздохнул глубоко, глаза вниз опустил, принял, так сказать, позу глубочайшего сожаления и безграничной покорности.

– Чувствую, что не готов я, барыня, к такой высокой миссии – стать вашей дворовой девкой. До Коляна мне далеко…

Но тут она меня строго перебила:

– До Коляши. Твою сестру теперь зовут Коляшей, запомни это.

Я усилием воли протолкнул сквозь горло кусок недожёванного блина.

– Коляши, да…

– И перестань умничать, холопская твоя морда, – чуть снисходительнее продолжила Акулина. – Это я здесь решаю, кто к чему готов, а кто нет, понятно? Я не предлагаю тебе становиться дворовой девкой, я лишь платье тебе примерить хочу. Посмотреть, как ты в нем смотреться будешь. До Коляши тебе действительно далеко, как до Китая раком. Она девушка сознательная, к такой роли, может, всю жизнь готовилась, внутренне созревала, верно?

И смотрит так пронзительно на братана моего… тьфу, ты черт, на… сестрицу, получается!

А Коля-Коляша глазки подведённые так скромненько в стол потупил, губки бантиком сложил и кивает, паскуда! Кивает, а у самого (самой?) румянец настоящий (не косметический, блять!) щечки заливает. А я замечаю, что уж с неделю брательник мой не бреется и никакой щетины, даже самой малой у него ни на щеках, ни на шее не образуется. Чистенькая, гладенькая кожа у него теперь на лице! И морщины все вокруг глаз разгладились! В парике этом (Акулина ему какой-то из своих париков подарила) он и правда не на девку, конечно, но на начинающую стареть девственницу похож стал! И в роль эту вжился настолько, что приросла она к нему!

И вот такое будущее Акулина мне сейчас предлагает! Блины с икоркой больше в рот не лезли. В животе раздувался всеобъемлющий страх. Потому что понимал я: стоит лишь разок надеть это самое платье (тем более Её платье, с Её, так скажем плеча, точнее талии!) и всё – прощай пенис! Это всё слова, что девкой я не готов стать, и не хочет она мне пол менять, это пока не хочет. А завтра захочет, и что тогда? А всё, поздно будет! Платье-то ко мне уже прирастёт, с кожей отдирать придётся. Да и отодрать не получится. У Акулины не забалуешь. Пара сотен розог в бане, или плеткой по рёбрам и как миленький запоёшь женским голоском.

Пиписька сама потом отвалится, уверен на сто процентов.

Мысли эти лихорадочно в моей голове пронеслись в один миг. Я теперь научился быстро думать, чтобы Хозяйка моя не успевала всё это читать. А она откинулась на своем кресле и смотрит на меня явно упиваясь моим ужасом и отчаяньем.

– Так что думай до вечера, Олежка, вспоминай и прикидывай, в каком платье тебе сподручнее теперь ходить. Я тебя не тороплю, но хочу, чтобы обе мои служанки были одеты благообразно. И не стыдно мне было показать вас своим гостям, понял?

Понял, конечно, как тут не понять! «Обе служанки». Более чем понятно. У Акулины ведь неточных словечек не выскакивает, она ведьма и работает со словом, слово для неё – прежде всего заклятие. И раз сказала «обе» значит обе. Значит, сделает из меня холопку, дворовую девку для черной работы. В горничные меня, конечно, не допустит, хотя я по-прежнему еще каждое утро её постель заправляю и по вечерам стелю и подушки ей взбиваю. Но какая из меня горничная? Ни присесть в реверансе, ни жопой повилять при проходке по дому. Да и вообще не знаю я чего там как у них, у этих… как их… Сисси, что ли они называются? Служанки-мужчины, которые переделаны.

Вот откуда, скажите, я слово-то это вспомнил? Ведь не смотрел никогда такую порнуху, брезговал. А теперь что получается? УЖЕ интересуюсь этим? А там и до примерки платья один шаг остаётся? Хотя если подумать, то куда я нахер денусь-то? До вечера ведь времени мне дано подумать. То есть смириться. Потому что хули тут думать, она уже всё придумала и за меня решила! А мне дала время, чтобы принять это Её решение. Вот так теперь обстоят дела.

Сама Акулина после такой обильной обжираловки отправилась отдыхать. Обычно отдыхает она у себя в спальне, развалясь на перине своей и плотно занавесив окна, чтобы полумрак и прохлада у неё там были. И кого-нибудь из нас зовёт почесать ей пятки – всегдашняя забава русских барынь. А я пока со стола всё убираю, холодок в груди пытаюсь унять и всё по полочкам у себя в голове разложить. Потому как в присутствии барыни не получается у меня в последнее время думать спокойно – воздействует она на меня сокрушительно.

Получается, что всё – потерял я свою половую идентичность на этой работе. Сначала платье, потом косметика, потом женское имя мне придумает, как братке, а там либо кастрирует, либо в жопу меня отъебет. Чем? Да хоть пальцем, всё равно ведь жест этот символичным считается. Разок-другой трахнет в сраку, а там я и привыкну к этому и буду до конца своих дней под хвостовик баловаться. Может она мужиков в принципе не любит, может ей приятнее с двумя сучками жить у неё в услужении находящимися, кто её знает… Вот и изведёт она нашу мужицкую сущность под корень. Станем двумя сестричками. Как братья Вачовски, тьфу ты! Всё какие-то жуткие картинки в голове всплывают!

Убрал всё, посуду помыл, сижу на крылечке, курю. Благо пока еще курить нам с брат… с сестричкой еще позволено. Хотя уже несколько дней не замечал я, чтобы Николаша курил. Сидит со мной по вечерам, тихо беседуем, я курю, а он нет. Значит и меня такоё ждет. Брошу курить, буду здоровеньким и красивеньким. Как эти. Метросексуалы, мать их. Красавчики. Хотя нет, меня же в девку определит эта… госпожа наша. Слава Акулине хоть участь стать пидором мне не грозит. Стану барышней. Сиськи отрастут, волосы… Голос изменится. Надо начинать присматриваться, как красить глаза, как там что подводить и выщипывать, блять…

Сижу и не знаю, плакать мне или смеяться. И тут зовёт меня Хозяйка к себе в опочивальню, стало быть моя очередь сегодня пятки ей щекотать.

Вхожу с поклоном, смотрю: лежит такая, почти голая, кунку свою на мороз выставила, физиономия по-прежнему довольная, пальчиками ног шевелит как будто я не знаю, что надо делать. Ужом подполз к её кровати, пальчики эти соленые облобызал, как положено и начинаю потихоньку ступни её разминать, как бы массажик такой лёгкий делаю. Акулина баба грузная, дородная, ей целый день ходить без отдыха трудно, вот она и любит чтобы после обеда ей ножки расслабили, потёрли пяточки, помассировали подъем стопы и икры. Балдеет она от этого, так что у нас с Колей еще один момент интимной близости с ней есть в такие часы. Иногда она даже задремать может от правильного массажа ног, тогда надлежит нам по-тихому убраться восвояси и не мешать её сну.

Но не сегодня. Сегодня у неё видимо игривое настроение.

– Ну что, испугался? – А сама меня по лицу своей ногой гладит.

Шершавые у неё всё-таки пятки, как мы их ни облизываем с Колей каждый день, какие только крема ни втираем перед сном вечером, а они всё равно немного шершавыми остаются.

Киваю молча. А что тут скрывать – да, боюсь потерять последнее, что осталось. Смирился, что холопом век свой проживу, но хотя бы мужиком, а тут… Сам не ожидая от себя такой наглости спрашиваю дерзко:

– Это вместо кастрации нам такое положено? Чтобы мы с братом углы не метили и на баб больше не заглядывались?

Усмехается и пальчиками меня в нос пихает:

– За «баб» накажу. Больно. Напомни мне потом, чтобы выпорола тебя вечером, перед самым сном. Или на всю ночь чучелом поставить?

Жесть, однако. Чучелом на ночь это, если помните, в фильме про Штирлица пастора Шлага уголовники в тюрьме ставили с поднятыми руками и на одной ноге, чтобы стоял и страдал. А Акулина любит так поставить на всю ночь, и когда в обморок падаешь (потому что пошевелится никак нельзя) – лупит плеткой и ставит снова. И так всю ночь!

– Розгами, матушка! – соглашаюсь тут же, пока она не почувствовала, что чучела я боюсь сильнее.

Усмехается и суёт большой палец ноги мне в рот. Чтобы сосал и помалкивал. Палец толстый и соленый. Иногда она любит нас заставить, чтобы мы ей ноги мыли языками, но не сегодня. Сегодня ей хочется, чтобы я просто пальчик её пососал. Тоже вроде привычное дело, а у меня и тут стрёмные мысли: это что – она меня уже в соски определила? Невольно вспомнилось, что и клитор вчера она заставила ей не просто лизать, а взять губами и слегка посасывать. А клитор у неё толстый, большой, когда набухает от вожделения, становится как сосок на груди у негритянки (видел такое в порнухе, каюсь).

– Думаешь, мне трудно было бы вас кастрировать, чтобы вы даже этого и не заметили?

– Не сомневаюсь, барыня.

– А чего тогда боишься? Не вздумай врать, за это точно на три ночи поставлю чучелом, да еще в огороде!

– Боюсь, что в женщину превратите, – отвечаю честно, и хоть на детекторе лжи меня проверяй – это правда.

Задумалась барыня, на меня не смотрит, только пальцем ноги у меня во рту шевелит. А я его сосу прилежно, как приказано, палец вроде уже почти и не соленый, чистый… Наконец говорит серьёзно:

– Правильно боишься. Есть у меня такая мысль шлюху из тебя сделать. Чтобы ты физически женщиной стал, даже половые органы чтобы у тебя изменились соответствующим образом, а внутри – мужиком бы остался. Брутальным. И в бордель тебя отправить. Сам знаешь, что там с тобой делать будут.

Вот тут я понял, что все мои прошлые страхи так, детский лепет по сравнению с тем, что на самом деле может со мной случиться. Молча продолжаю пальчик её мусолить, и думаю второй тоже в рот взять. Есть у неё такая мысль, но намерения-то пока вроде нет? Может, смилуется? А для чего тогда приказала о платьях думать до вечера? И почему так скоро, срок уже определила для моей метаморфозы?

– Иди, думай! – велит мне Акулина и палец у меня изо рта выдергивает.

Встаю на четвереньки чтобы по-тихому исчезнуть, а она сонно на бок поворачивается, своей необъятной шахной ко мне.

– Целуй!

Со всем почтением припадаю к её попке, целую горячо и страстно. Акулина чуть слышно постанывает, раздвигая половинки задницы. Я погружаюсь всё глубже, а ей видимо хочется, чтобы я в самое очко её целовал. Я и целую. В самый анус. Горячий и влажный. Долго целую, пока она, наконец, не поворачивается ко мне всем своим грузным телом и не хватает меня за волосы, рывком опрокидывая на кровать.

Силища у Акулины дикая, необузданная. Сгребла меня в охапку, как котенка, опрокинула на себя, а потом и сама на мне оказалась всем своим центнером сплошной бабской похоти. Пыхтя словно борчиха, схватила меня за руки, заломила их над моей головой, припечатала меня к постели, надавила животом и грудью так, что я едва не задохнулся под её горячим упругим телом.

Ну, думаю, всё, сейчас эта паучиха меня просто сожрёт!

Но у Акулины в тот момент были на меня совсем иные планы. Придавив меня локтем (зачем? Я ведь и не думал сопротивляться!), она рывком стащила с меня всё исподнее и схватила цепкими пальцами мою мошонку. Вот тут мне впервые в жизни стало по-настоящему страшно. Оторвет ведь, не моргнув и глазом! Я в её руках как мышонок в лапах кошки. Мало того, что здоровенная бабища, так еще и мерзкая ведьма, страшной силы. Надругается как прапорщик над институткой и фамилии не спросит!

Но молчу, терплю, жду, что дальше будет. Ясно одно – насиловать будет. Жёстко и, возможно, с последствиями. Хотя зачем меня насиловать? Я и так любую её прихоть выполню, хоть добровольно, хоть под колдовским воздействием. Зачем такие оргии в стиле маркиза де Сада? Видать нравится этой сучке мальчиков насиловать, такой у неё сценарий сексуальных игр.

Не хочется играть в такие игры, а придётся. Заломила меня, завалила, придушила, уселась верхом. И тут я чувствую, что под её мокрым горячим задом член мой встаёт колом и напрягается как во времена школьной юности! И Акулина это явственно ощущает, скалится в дьявольской улыбке, елозит, насаживаясь на него поплотнее, зажимает каким-то непостижимым образом своим влагалищем мой скромный орган. Вот он, плен дамских чресел! Никогда с таким не сталкивался, но тут понятно – меня насилует не простая женщина, а могущественная ведьма и как там у них всё происходит, я даже в фильмах ужасов не видел. А вот сейчас, похоже, узнаю на личном опыте. Скорее всего, будет всё как у Черной Вдовы – после соития откусит она мне голову. Но, говорят, секс с потусторонними сущностями бывает невероятным! Хотя кто говорит-то? Кто такое пережил?

А Акулина, похоже, всё больше в раж входит. Засосала мой пенис глубоко в себя и давай на мне скакать, как на жеребце. Раскраснелась вся, вспотела в один миг, волосы растрепались, глазищи-омуты сверкают мутными изумрудами, рот в хищной улыбке перекошен – не ведьма даже, а какой-то суккуб на грани оргазма. Мне в глаза ей взглянуть и в обычной обстановке бывает страшно, а тут что делать? Зажмуриться? А вдруг ей это не понравится? И как вообще я должен вести себя с Хозяйкой, которая меня как бы насилует, но которую, я как бы трахаю в силу наших непреодолимых гендерных ролей? Кто я сейчас, самец или жертва?

Сколько всё это продолжалось, я не помню. Время, разумеется, исчезло, превратившись в продолжительность её, Акулининого, блаженства. Сколько она хотела, столько это и было. Не знаю, магия тут сыграла свою роль, или женские чары самой колдуньи, но кол мой стоял безупречно и с нетерпением подрагивал всякий раз, когда на него плюхалась всем своим весом моя госпожа и повелительница. Под конец она разъярилась не на шутку и стала меня по щекам бить с размаху, но даже боли я особой не ощущал. Хотя голова моя моталась из стороны в сторону. А Акулина всё била и приговаривала:

– Будешь знать, сучка как мне перечить! Будешь знать, будешь, будешь, будешь!

Хотя в чем и когда я ей перечил-то? Да и посмел бы я? Но видимо эти оплеухи её дополнительно стимулировали, приближая оргазм. Пресытилась она, видать, трахом, хотела уже кончить поскорее. А кончает она, когда кого-нибудь лупит.

И вероятно помнила в этот момент, как я отказывался в девочку превращаться. Похоже, злило её это. Плохо, коли так.

Оргазм у Акулины случился внезапно и был похож на маленькое землетрясение. Она заорала как сумасшедшая, затряслась буквально вся, всем своим пышным горячим телом, сгребла руками чуть ли не всю постель и забросала меня подушками, покрывалом, одеялом да еще и сверху на мою голову навалилась, явно стараясь придушить напоследок. Я еще раз попрощался с белым светом и замер под ней, стараясь не вздрагивать. Ощутил, как вокруг моего члена растекается что-то совсем уж горячее и липкое. Эта сучка меня обкончала. Придется еще и всё её постельное бельё перестирывать. Ну да ладно, лишь бы теперь живым из-под неё выбраться. Потому что если ей захочется еще и поиграть в удушение, то это мой самый страшный кошмар, этого я точно не переживу. Клаустрофоб с детства.

Но обошлось. Откинулась довольная назад, ногами меня поперек моей талии зажала слегка так, чтобы только-только в глазах у меня всё потемнело, и тут же ослабила хватку. Живи, мол, малёк, повезло тебе сегодня. А я и сам понимаю, что повезло несказанно. Саму Хозяйку сподобился удовлетворить да не языком, как обычно, а самым полноценным образом!

Хотя и языком пришлось поработать. Отдышалась она, чуть поостыла и опять режим строгой барыни включила.

– Ты там не очень-то расслабляйся, холопская твоя рожа. А то, небось, возомнил о себе не весть что. Вылижи-ка мне лучше там всё насухо. Сам знаешь, что да как…

Привычно нырнул в её кунку, а там болото сплошное из её выделений! Неужели так давно баба не трахалась? Или у неё такая бешеная секреция постоянно? Но рассуждать некогда было – лизал и глотал как проигранный. Вся морда и правда в её соках вымокла, умыться бы да кто её знает, когда отпустит.

Но отпустила. Отпустила и улеглась поспать после столь бурного оргазма. А это значит, что пара часов у нас с братиком есть. Отдохнем и мы немного.

***

Но на этом наш обычный день и закончился. А начался побег.

Не было у нас никаких планов изначально. Да и не могло их быть. В присутствии Акулины мы как кролики перед удавом – замираем от страха и в штаны вот-вот наложим или лужицу под собой сделаем. А тут внезапно воспряли духом и почти не сговариваясь рванули через забор к нашей машине. Еще запомнилось мне, что вечер такой тихий был, солнышко уже в лесу пряталось, сквозь ветки елей нам с Коляном подбадривающее так светило.

Забор мы преодолели легко. А вот дальше начались проблемы. Старенькая наша Волга без нас заскучала настолько, что не захотела заводиться. Ну вот никак. Мы покрутились вокруг, поискали, у кого помощи можно спросить, а дом Акулины на отшибе, в лесу, и дорожка к нему узкая петлявая, с трассы нас не видно. Соседних домов никаких нет, это надо в поселок идти. Но нам это совсем не выгодно, нам надо как можно быстрее на трассу выбираться. Пока мы будет здесь по поселку шастать и соседей уговаривать нам помочь, Акулина проснется и всё, пипец и маленькая тележка.

Оставалось одно – толкать нашу ласточку пердячим паром. Что она таким образом заведется шансов мало было, но попробовать стоило. Особенно, если по-тихому всё сделать. А там, на трассе, глядишь кто и прикурить даст, заведёмся и до Москвы ни один черт нас не заставит даже притормозить, не то что остановится!

Колян за руль сел, я пристроился сзади и, упираясь рогом, стал толкать. Сначала, вроде, неплохо пошло, под горку. И до половины я дотолкал сравнительно легко, а вот дальше… Коля тоже вылез, стал мне помогать. Так толкаем, разгоняемся, вроде братка пытается завести машину, но тыр-пыр-пыр и ни хуя!

Умотались довольно быстро. Я-то особенно. После этого чертова секса с Акулиной, когда она меня буквально выебла и высушила, чувствовал себя выжитым лимоном. Ну и Колян смотрю уже покачиваясь шагает. Особенно комично он в этом платье выглядел. А что делать, – не раздеваться же здесь, на дороге, догола! Вдруг кто поедет случайно, не поймут. Я-то в труселях-семейниках и майке алкоголичке ничего так смотрелся, по сезону. Мужики, особенно в провинции, всегда так ходят летом. Этим никого не удивишь. Но вот в женском платье рассекать… Да еще на трассе…

В общем, эти восемьсот метров до трассы мы толкали с Колей практически до заката. У меня майка на спине мокрая стала, как будто меня из ведра окатили. Колян вообще еле живой стоит, смотрю, а у него губы аж серые стали. Как бы чего с сердцем не случилось – думаю. На трассе я его в салон спрятал, чтобы он цветастым платьем не светил проезжающим водителям, не пугал их нетрадиционным своим внешним видом. Не сразу, но нашлись добрые люди, дали прикурить, завелась наша Волжанка и тут Колян еще одну ошибку сделал – роковую. Сел за руль. Гоняет он, конечно, получше меня. В шестнадцать лет еще права получил, по путевке от военкомата. Но вот в чужом городе, да еще в таком виде. Да еще и сбежав от такой сучки, как Акулина…

Мы ведь последние сто метров толкали, замирая от страха и прислушиваясь – нет ли за нами погони. Уж больно подозрительно всё складывалось: легко так сбежали, она даже и не проснулась, прошло уже часа два, а за нами никакой погони. Неужто отпустить нас решила? Вот так просто? Я такому счастью не особенно верил, а Колян, смотрю, напротив – ожил на глазах! Газ в пол вдавил до визга шин, с проворотом мы стартовали и полетели по трассе. Но всё равно через город ехать пришлось, там объездной дороги нет. Нам бы в обратную сторону направиться, на Питер. И где-нибудь там, на трассе, развернуться. Но мы в тот момент еще до конца от наваждения Акулининого не оттаяли. Не сообразили. Поехали через город. И на выезде нас, с нашими-то московскими номерами, местные менты и тормознули. Смотрят, а за рулем брательник мой в женском платье сидит. И явно так нервничает.

Ну заставили выйти из машины, руки на капот, где документы, все дела… А у нас, разумеется, ни документов, ни своих, ни на машину, одет я как местный гопник, а Колян вообще… В общем, стоим так, паримся, пока ментура в своей машине по рации с горотделом советуется, что с нами делать. Потом подходит к нам огромный такой ментяра, явно бывший спецназовец, улыбается и весело так говорит, что заява на нас в отделе лежит. Украли мы, говорит, у граждански Акулины Прокофьевны платье женское, да еще кое-что из нижнего белья. И просит она нас задержать, но никому не говорить об этом, чтобы нам не сломать ненароком жизнь. Потому как ежели нас в таком наряде доставят в отдел, а там до разбирательства со следователем посадят в камеру к уголовникам, то плохо нам придётся. А ей, Акулине Прокофьевне, такого поворота событий явно бы не хотелось.

Тут и другой мент подошел, тоже смеётся, на нас глядючи. Оба ржут, не понимая, что дело тут не шуточное. А что мы им скажем? Что нас последние две недели в рабстве держала эта самая Акулина Прокофьевна, порола как сидоровых коз, переодела в своё платье и вообще в холопок собиралась превратить? Ну и как мы будем выглядеть после такого рассказа? А эта сука еще и фальшивую заботу о нас проявляет. Мол, пусть отдадут платье, только вы их не сажайте. Вот как всё просто оказывается – дерзкий побег, мытарства на дороге, отчаянье и близкое спасение ан нет! Тупо попались последнему на выезде из города патрулю! И что нам теперь делать?

Мент говорит, что Акулина звонила в горотдел, сказала, что сейчас сама сюда подъедет разобраться на месте, и если всё решим полюбовно, то она заберет заявление о краже, а у полиции к нам никаких претензий не будет. Ну вот и всё – у меня желудок аж свело от такой новости. Всё, пиздец, приехали. Вернее, сейчас приедем, тут недалеко… Там нас ждет тёплый приём и горячая банька.

Но деваться некуда, стоим на выезде из Торжка, ждем Акулину. Она и правда довольно быстро домчала на такси. Или на метле долетела, только мы этого не замелили?

Спецназовец, оказывается, с ней хорошо знаком. Всё смеялся на нас глядя, даже попросил разрешения сфотографировать нас в таком жалком виде. Я полуголый, Коля весь в женском, проезжающие водилы через одного нам сигналят, видимо думают, что полиция извращенцев поймала. Акулина что-то ему на ухо сказала, он заржал как ненормальный и смартфон свой убрал – не стал фоткать нас. И на том спасибо.

– И сколько такое платье стоит? – спросил второй мент, тот, что за рулем был. – Из-за чего весь сыр-бор-то?

– Одиннадцать тысяч, скромно похвалилась Акулина, на нас насмешливо поглядывая.

– Солидно, – покачал головой страж порядка. – И за что такие деньги народ платит? Обычное, вроде бы платье. У моей свадебное вполовину меньше стоило.

– Волшебное платье! – смеясь, говорит Акулина. – Повесила после стирки, а этот дурачок стырил и вздумал с ним сбежать. Уж не знаю, для чего на себя напялил. Только я-то знаю, что в моём платье далеко не убежишь, оно свою хозяйку за десять вёрст почует. И не отпустит.

Многозначительно это прозвучало, да только никто на эти слова внимания не обратил. Сунула Акулина ментам что-то в руки, поблагодарила сердечно, они продемонстрировав нам полицейский разворот по Торжокски и уехали. Остались мы одно с Хозяюшкой нашей. А она стоит как ни в чем не бывало, задумчиво на город смотрит, что остался якобы позади нас, из которого мы как бы вырвались сегодня, стоит и молчит. На нас ноль внимания. А уже явственно вечереет. Как будем домой-то добираться, волнует меня вопрос. Машинка-то наша опять заглохла, и судя по всему аккумулятор у неё сел, а за короткую поездку не успел как следует зарядиться. Но у Акулинушки свои планы на этот счет были.

Поглядела на нас задумчиво так, оценивающе. Колю явно выбрала.

– Ты первый! – говорит. – Садись.

И на асфальт указывает пальчиком.

– Как садиться? – убитым голосом переспрашивает брат. А я смотрю, губы-то у него опять серые, а взгляд потух совсем. Вот-вот в обморок свалится. Перебздел совсем мой братишка.

– На корачки, как же ещё! – издевается Акулина. – Или в детстве никого на загривке не катал? В казаки-разбойники не играли?