Поразительное на каждом шагу. Алые сердца. По тонкому льду

Скорбя в душе, я заставила себя улыбнуться и произнесла:

– Нам следует напиться до бесчувствия. С тех пор как ты в прошлый раз напоил меня, я ни разу не напивалась.

Тринадцатый принц чокнулся со мной и приподнял брови:

– Очевидно, в прошлый раз ты сама схватила флягу и начала хлестать с таким лицом, словно жалела, что нельзя опьянеть мгновенно. Почему это я тебя напоил?

– Если бы ты меня не похитил и не уволок, стала бы я хлестать? – спросила я, глядя на него и как бы говоря: «Только попробуй снова сказать, что это не твоя вина».

Тринадцатый принц хохотнул:

– Хорошо, хорошо, пусть так, в прошлый раз я напоил тебя. Но запомни: сегодня ты сама принесла вино и пришла сама, так что потом не говори, что это я тебя напоил.

Обмениваясь шутками и смеясь, мы пили вдвоем. Вскоре наши чайнички опустели. Улыбнувшись, тринадцатый принц стукнул принесенным им кувшином о стол и сказал:

– Я предусмотрителен.

– Точно-точно, – со смехом отозвалась я и вытащила две пиалы.

Принц засмеялся:

– Ты делаешь все в точности так, как сделал бы я. Ты изначально собиралась пить именно так, а не ходить вокруг да около, нетерпеливо потягивая из маленькой чашечки.

Каждый налил себе по пиале, и мы продолжили пить, погрузившись в молчание. Я размышляла о том, что ждет тринадцатого принца в будущем, о собственной судьбе, о которой мне не было известно ничего, и на душе у меня стало тягостно. Не знаю, о чем вспоминал тринадцатый принц, но в его глазах тоже стояла тоска.

Время от времени мы чокались друг с другом и выпивали по глотку, продолжая печалиться каждый о своем. Легче всего опьянеть в минуту скорби. Кроме того, мы уже выпили немало, так что оба были слегка под хмельком. Внезапно мы оба расхохотались. Смеясь, я упала грудью на каменную столешницу и тайком вытерла выступившие слезы.

Вдруг раздались печальные звуки флейты – та мелодия, которую принц не доиграл. Повернув голову, я молча посмотрела на него. Почему же он так печален?

Завершив мелодию, он сжал флейту в руке и, выступив вперед, нараспев прочитал:

Склонилась ива над перилами моста,А в роще – хижина и персики в цвету.Весна явилась в эти дивные места,Им третий месяц дал Цзяннани красоту.Сребристый месяц выплывает в небеса.Доносит звуки флейт вечерний ветерок,Парящих чаек над водою голоса.В тиши виднеется спустившей паруса,Объятой дремой лодочки дощатый бок[11].

Подперев щеку рукой, я улыбнулась и произнесла:

– Говорят, что обладающие блестящим литературным талантом должны уметь слагать стихи за семь шагов[12]. Ты же сочинил столь длинное стихотворение, сделав всего три или пять. Заткнешь за пояс самого Цао Чжи?

Тринадцатый принц покачал головой и лениво протянул:

– Я давно его написал. Просто почувствовал острую печаль, вот и вспомнил его.

Некоторое время я молча разглядывала его, после чего со вздохом сказала:

– Как славно было бы, если бы ты не родился в семье императора! Тогда тебе не пришлось бы наслаждаться безмятежностью лишь в стихах.

Он стоял, повернувшись боком и заведя руки за спину, и с запрокинутой головой любовался луной.

– Сколько раз я сам думал об этом! – проговорил принц после долгого молчания. – Я мечтал, что однажды смогу быть свободным, ездить верхом, носить с собой флейту, меч и иметь возможность отправиться куда угодно. Пускать стрелы на севере, слушать музыку в Цзяннани. Ночевать под открытым небом, пить вино и фехтовать, когда буду в веселом расположении духа. А в минуты, когда мной овладеет возвышенное настроение, при свете лампы слагать стихи в присутствии красавицы. Однако в этой жизни я родился в семье императора, и, даже если сам могу сбежать из клетки, есть те, кого не могу оставить. Я не хочу бросать его одного перед лицом тяжких испытаний. У него есть матушка, есть родной младший брат, но не будь их – ничего бы не изменилось.

Он внезапно осознал, что из его глаз текут слезы, но вытирать их было бесполезно: стоило смахнуть старые, как на их месте тут же появлялись новые. Повернув голову, тринадцатый принц взглянул на меня, не произнося ни слова.

Вытирая слезы обеими руками, я делано улыбнулась и сказала:

– Мы немало выпили, и вино теперь выходит через слезы.

Принц дернул уголками рта, пытаясь засмеяться, но так и не смог. Вернувшись к столу, он взял пиалу и, запрокинув голову, одним глотком осушил ее.

Я тоже сделала большой глоток, а затем положила подбородок на ладонь и произнесла:

– Тринадцатый принц, это удивительно, что мы с тобой нашли друг друга в Запретном городе и наши мысли так схожи. Было бы славно, если бы мы могли быть вместе. Странно, но почему же я тебе совсем не нравлюсь?

Тринадцатый брат, который в этот момент как раз пил вино, тут же поперхнулся. Откашлявшись, он повернул ко мне голову и поднял брови:

– Недоумеваю, как же так: такой выдающийся и исключительный, нахожусь рядом с тобой, но не замечаю, чтобы нравился тебе!

– Даже я, запертая во внутренних покоях, немало слышала о твоих романтических приключениях и страдающих девушках. Тебе мало, что ли? – покосившись на него, язвительно произнесла я. – Когда ты обыкновенно идешь куда-то, хватает ли у тебя смелости оглядываться?

– А почему я должен бояться оглянуться? – спросил тринадцатый принц с недоумением.

– Не боишься оглянуться и увидеть за спиной гору осколков из разбитых сердец? – ответила я, сдерживая смех.

Он захохотал, качая головой, а потом сказал, показывая на меня:

– Да про тебя можно сказать то же самое!

Мы переглянулись и дружно засмеялись.

– Я спросила первой, – с улыбкой напомнила я. – Поэтому ты первым отвечай.

Опустив голову, он ненадолго задумался и заговорил снова.

– Впервые я увидел тебя, когда вы подрались с Минъюй-гэгэ, и самое глубокое впечатление оставило то, какой яростной и грубой ты была. Как ты могла мне понравиться? Моя матушка скончалась очень рано, и ее облик с каждым днем все сильнее изглаживается из моей памяти, но я никогда не забуду ее нежные объятия. Она тихо напевала мне на ухо красивые песни, всегда разговаривала мягким, ласковым тоном, а когда смеялась, ее смех журчал, словно воды. Но ты… – Принц с затаенной улыбкой взглянул на меня. – Чересчур дерзкая!

– Типичный случай эдипова комплекса, – кивнув, заявила я.

– Какого комплекса? – недоуменно спросил тринадцатый принц.

С улыбкой глядя на него, я пояснила:

– Это когда человек страстно жаждет материнской любви и неосознанно надеется на то, что жена будет с ним так же ласкова, как его мать, и будет так же любить и жалеть его.

Отчасти поэтому тринадцатый принц не любил Миньминь. Она очень хорошая, но не та, кто ему нужен.

Тринадцатый принц на мгновение замер, а затем улыбнулся:

– Возможно, ты права. А что насчет тебя?

Я опустила голову и тоже ненадолго задумалась, после чего подняла голову и произнесла, глядя ему в глаза:

– Я скажу тебе, но ты не должен никому об этом говорить.

Подумав еще немного, добавила:

– Никому, даже четвертому принцу.

Принц с улыбкой кивнул, заметив:

– Похоже, ты считаешь меня изрядным болтуном.

Тогда я, продолжая одновременно обдумывать свои слова, начала:

– Я всегда была пассивной в том, что касалось отношений между мужчиной и женщиной. Затем произошло кое-что, из-за чего я стала еще более пассивной, а когда попала во дворец, начала совсем жестко оберегать свое сердце практически от всего. Я ужасно боялась совершить непоправимую ошибку, о которой буду жалеть до конца жизни. У мужчин Запретного города слишком много жен, а я в глубине души всегда отказывалась делить мужа со столькими женщинами…

Тринадцатый принц в изумлении вытаращился на меня, и я, бросив на него короткий взгляд, беспомощно продолжила:

– Вряд ли ты сможешь это понять, но я действительно так думаю. Впрочем, это вовсе не самое важное. Сколько бы ни было в жизни вещей, перед лицом которых человек чувствует себя бессильным и которые не может принять, он в конце концов всегда постепенно примиряется с ними. Прямо как ты, который поначалу не желал участвовать в борьбе за власть, а потом все же вступил в нее. Даже если не хочу, я уже медленно принимаю то, что не могу изменить. Возможно, по-прежнему не могу смириться, борюсь из последних сил, но разве я способна противостоять всему обществу?

Горько рассмеявшись, я взглянула на тринадцатого принца и покачала головой.

– Важнее всего то, что я, хотя и жажду, чтобы кто-нибудь искренне, со всей душой полюбил меня, в то же время не верю, что во дворце найдется человек, способный на это, – продолжила я с тихим вздохом. – А если я не верю, то мое сердце не сможет по-настоящему открыться кому-то и принять его. Возможно, слишком слаба и нерешительна, чересчур боюсь обжечься. И не могу, как Миньминь, сделать шаг первой, бороться, добиваться; всегда пассивна и жду, пока человек сам сделает первый шаг, заставит меня хоть немного поверить. Лишь тогда я, возможно, открою ему свое сердце и однажды полюблю.

Глядя на серьезное выражение лица тринадцатого принца, я коротко усмехнулась и непринужденно продолжила:

– Теперь ты, должно быть, понимаешь, почему я не могла полюбить тебя? Потому что ты не полюбил меня первым.

– Похоже, мне стоит сказать четвертому брату, чтобы он продолжал прикладывать усилия, – нахмурился он. – Твое сердце не так просто взволновать, а он заранее проигрывает оттого, что у него уже есть жена. Однако, к счастью, этим он ничем не отличается от других.

– Тебе не стоит лезть в наши дела, – сказала я немного смущенно.

Тринадцатый принц засмеялся и чокнулся со мной, после чего мы оба выпили по несколько глотков вина. Улыбка исчезла с лица принца, и он медленно проговорил:

– Жоси, меня не волнует то, что произошло между тобой и восьмым братом. Сейчас ты дала обещание четвертому и должна обратиться к нему всем сердцем и всеми помыслами.

Моя рука дрогнула. Чашка выскользнула и упала на землю, разбившись вдребезги. Пребывая в смятении, я очень долго молчала, прежде чем нашла в себе силы поднять голову и взглянуть на него:

– Откуда ты знаешь? Четвертому принцу тоже это известно?

– Четвертый брат пока не знает, – покачал головой он. – Во-первых, ты действительно хорошо скрывала это, а во-вторых, мы все это время думали, что тебя что-то связывает с четырнадцатым братом, потому все наше внимание было сосредоточено на нем. Я узнал правду совершенно случайно: слышал, как Миньминь рассказывала, что ты учила ее петь арии, а потом позвала восьмого принца послушать. Когда я позднее стал расспрашивать ее об этом, она лишь что-то мямлила, не желая говорить. Тогда я и начал что-то подозревать. Мои подозрения укрепились в тот день, когда десятый брат расшумелся, грозясь развестись с супругой: ты не смогла даже твердой рукой подносить чай из-за одного лишь взгляда, который бросил на тебя восьмой брат. Впрочем, я ни в чем не был уверен и сейчас говорю это только для того, чтобы проверить тебя. А оказалось, что все так и есть.

Я печально взглянула на него и умоляюще произнесла:

– Четвертый принц ни в коем случае не должен узнать об этом.

– Я не скажу ему, – сказал тринадцатый принц. – Хотя во всем этом действительно есть нечто неподобающее, ты слишком плохо думаешь о четвертом брате! Цзоин все же простил Миньминь, так разве четвертый брат не может простить тебя?

Я покачала головой.

– Никогда не считала, что если девушке мог кто-то нравиться до свадьбы, в этом есть нечто предосудительное. Неужели только мужчине позволено брать в жены девушку, уже до этого обзаведясь несколькими женами и наложницами, в то время как у нее нет права даже до замужества любить кого-то? Я вовсе не считаю, что сделала что-то неподобающее, и была бы не против, если бы четвертый принц об этом узнал. И я бы давно сама ему обо всем рассказала, если бы меня что-то связывало с десятым, четырнадцатым принцем или кем угодно другим. Но восьмой принц – единственный, о ком говорить ему ни в коем случае нельзя.

– Как это понимать? – в замешательстве спросил тринадцатый принц.

– Я не могу тебе этого сказать, – с отчаянием в голосе ответила я. – Но восьмой принц и правда единственный, о ком нельзя ему говорить. Возможно, четвертому принцу и сейчас, и потом было бы все равно, но я не могу рисковать. Подобный риск я на себя взять не могу.

С этими словами я опустила подбородок на ладонь и молча застыла, глядя в пустоту, с ощущением боли и тоски в сердце.

Тринадцатый принц тихонько вздохнул и сказал:

– Я не до конца понимаю, о чем ты говоришь, но верю тебе. Без сомнений, у тебя есть на то свои причины.

Не сдержавшись, я протянула руку и, ухватив его за предплечье, легонько потрясла. До чего же мне повезло иметь такого друга, как тринадцатый принц!

В ответ он легонько похлопал меня по руке и мягко улыбнулся. Сделав несколько глотков вина, принц сказал:

– В прошлом я надеялся, что вы с четвертым братом будете вместе. В конце концов, он самый близкий для меня человек, а ты родственная душа, которой я очень дорожу. Однако в дальнейшем, когда ты не хотела, я, даже если не мог осмыслить твои противоречивые слова и поступки, все же не желал принуждать тебя. Четвертый брат стал относиться к тебе с большим вниманием, но все же мог спокойно прожить и без тебя. Когда ты вернула шпильку и ожерелье, он посмеялся над самим собой и шутливо сказал мне: «Она желает до конца жизни оставаться незамужней, даже написала строку “Вдруг очутилась возле Будды при свете меркнущих лампад…”[13] Не станет же она в следующий раз говорить, что скорее умрет, чем выйдет замуж? Ладно, не будем заставлять ее!» Договорив, он выбросил то, что ты вернула, и больше о тебе не вспоминал. Однако после возвращения из поездки за Великую стену намерения четвертого брата изменились, и он даже отыскал ожерелье.

– Это все из-за нефритовой подвески? – спросила я, не удержавшись.

Тринадцатый принц смерил меня внимательным взглядом:

– Ты думаешь, что все как один похожи на наследного принца?

Я закусила губу и ничего не ответила.

– Ну и дурочка же ты! – со смехом проговорил он. – Разумеется, в тот день всех поразила Миньминь, но проницательные восхищались именно тобой. Песню сочинила ты, танец поставила ты, и то прекрасное, словно из диковинного сна, зрелище тоже твоих рук дело. Даже я по сей день думаю о том, как, должно быть, ослепительно ты бы выглядела, если бы сама пела и танцевала, а что уж говорить о четвертом принце? Однако самым поразительным было твое отношение к Миньминь. Разве найдется в Запретном городе хоть одна подобная тебе девушка, которая бы не стала соперничать с другой, придумывать уловки, чтобы превзойти ее? Многие хоть и выглядят тихими и скромными, но это лишь прием вроде тактического отступления, чтобы затем перейти в атаку. Ты же по-настоящему хотела, чтобы Миньминь ослепила всех своей красотой. Чтобы одна девушка искренне оберегала другую и восхищалась ей, помогая той приумножить свою красоту, – такого я, признаться, еще не встречал, и полагаю, что четвертый брат тоже!

Он пригубил вино, а затем с улыбкой добавил:

– А кроме того, стоит вспомнить все, что ты сделала, чтобы защитить четырнадцатого брата. Ты вполне способна на то, что зовут словом «верность»!

Я с грустным смешком покачала головой.

– Четвертый брат всегда и все старается делать сам, спокойно и рассудительно, – продолжал принц. – Поэтому, заметив, что он много дней подряд носит при себе шпильку и ожерелье, но мешкает, не зная, стоит ли вернуть их тебе, я внезапно осознал, что ты не просто привлекла его внимание. В тот день, когда ты подошла и в твоей прическе была та самая шпилька, я почувствовал огромное облегчение. Когда десятый брат ударил тебя, я видел, как на краткий миг в глазах четвертого брата мелькнула мука, хотя ты сама тогда ни капли не огорчилась за себя. В итоге, покинув дворец, четвертый брат первым делом отправился за лекарством.

«Вот как, – растерянно подумала я. – Тогда я не обратила внимания, а оказывается, боль от того удара он разделил со мной».

Тринадцатый принц, подражая четвертому, состроил серьезное лицо и сказал, глядя на меня холодно и бесстрастно:

– В резиденции четвертого брата всегда действовали весьма строгие порядки, и никто никогда не осмеливался там безобразничать. Не нужно даже розог: стоит четвертому брату сделать подобное суровое лицо и посмотреть эдаким холодным взглядом, как все кругом начинают дрожать от страха.

Я стукнула его разок и захихикала:

– Ну хватит, ты вовсе не похож на четвертого господина. Подражаешь тигру, а похож на кота.

– В тот раз, когда ты подшутила над четвертым братом, я действительно беспокоился за тебя, – заявил он, смеясь. – Но когда позднее спросил его о том, как он тебя наказал, он неожиданно равнодушно ответил, что «не такое уж это серьезное дело, пусть делает что хочет, редко увидишь ее такой радостной».

Я пристально разглядывала валяющиеся на земле осколки фарфоровой пиалы, чувствуя, как внутри разливается некое смутное, но приятное ощущение. Затем резко схватила чашу тринадцатого принца и с бульканьем вылила в себя все вино. Забрав пустую пиалу, принц заново наполнил ее и тоже сделал несколько больших глотков.

Потом он оперся руками о стол и, наклонившись к самому моему лицу, торжественно произнес:

– Жоси, неважно, в чем причина – боишься ли ты, что царственный отец выдаст тебя замуж, или же действительно любишь четвертого брата, – ты так или иначе уже дала ему обещание, и теперь должна хорошо заботиться о нем. Если из-за восьмого принца ты ранишь его сердце, я не прощу тебя. Я презираю непостоянных женщин, готовых причинять боль как себе, так и другим.

С этими словами он красноречиво взглянул на меня.

– Если уж я сделала выбор, то у нас с восьмым принцем больше никогда не будет никаких отношений, – мгновенно отозвалась я. – Потому что тоже ненавижу запутанные и беспорядочные связи.

Тринадцатый принц медленно опустился обратно на свое место, глотнул вина и проговорил:

– Жоси, четвертый брат из тех, кто очень глубоко прячет свои настоящие чувства, и ему сложно сблизиться с кем-то. Все видят лишь его внешний холод, и никто не знает о том, какое горячее у него сердце. Его слова резки и холодны, жены и дети боятся его, не подозревая, что за резкостью скрывается душевное тепло. Имея подобный склад характера, очень легко самому стать несчастным. Если что-то случается, я, хотя и могу поговорить с ним, способен лишь частично разделить его переживания, но не могу разделить с ним его тоску, а потому он был и остается очень одиноким. Я всегда надеялся, что появится кто-то, кто заставит его улыбнуться, когда он будет расстроен, а в минуту одиночества возьмет за руку, давая понять, что он не один. Ты постоянно твердишь, что почти не читала книг, но я знаю, ты читала не меньше, чем любой из нас. В глубине души ты прячешь собственные убеждения, отличающиеся от общепринятых. Когда беседуешь с тобой, начинает казаться, будто ты совсем не из тех девушек, которых воспитывают на женской половине: ты словно сама путешествовала по этим знаменитым горам, своими глазами видела эти реки, озера и моря.

Он пристально взглянул на меня и веско добавил:

– Тебе стоит только захотеть – и вы с четвертым братом без всяких сомнений сможете открыть сердца друг другу, потому что ты способна понять его устремления, его страдания и его боль.

Я застыла, глядя в одну точку. Тринадцатый принц долго молчал, повесив голову, а затем внезапно вскричал:

– Жоси, есть кое-что, что ты непременно должна зарубить себе на носу! Вряд ли у меня еще будет возможность хорошенько тебе это растолковать, так что лучше уж высказать все сейчас.

После этого он с жалостью посмотрел на меня и продолжил:

– Все эти годы царственный отец любил тебя, несомненно, потому, что ты ловкая и смышленая, отдаешь все свои силы служению Его Величеству. Однако важнее всего то, что ты редкий для Запретного города человек, в котором нет алчности. Ты никогда не стремилась к власти и личной выгоде, ни к кому не относилась пристрастно, ни на кого не давила – просто всей душой служила императору. Тебе следует поступать так и впредь. На протяжении многих лет ты ослепительно блистаешь – по крайней мере, так кажется на первый взгляд. Мы, принцы и супруги Его Величества, улыбаемся при встрече лишь Ли Дэцюаню, тебе, ну и, конечно, высокопоставленным чиновникам. Однако одному небу известно, сколько людей во всем Запретном городе тайком завидуют тебе и ненавидят тебя. Ты можешь жить спокойно и беззаботно не потому, что восьмой брат – муж твоей старшей сестры, и не потому, что водишь близкую дружбу со мной, с десятым и четырнадцатым братом, а оттого, что царственный отец души в тебе не чает! Если ты вступишь в нашу борьбу, тут же потеряешь доверие императора и его благосклонность. А если это произойдет, вся ненависть, что копилась годами, хлынет изо всех щелей. Эх, Жоси! Разве сможешь ты вынести подобное? Кроме того, это всегда было нашей, мужской борьбой! Мы сражаемся ради собственных стремлений и личных интересов, желаем заполучить больше почета, больше власти, жаждем занять самое высокое место. Неважно, чем все кончится, – это станет той ценой, которую мы должны заплатить. Но с какой стати ты должна жертвовать собой ради наших устремлений? Ты не должна платить такую цену.

– Почему? Почему нужно напоминать мне обо всем этом? – спросила я с отчаянием в голосе, обхватив голову руками. – Я не хочу всего этого знать.

– Восьмой принц – муж твоей сестры, – мягко сказал тринадцатый принц. – К тому же тебе все еще с ним… С десятым и четырнадцатым братьями тебе тоже будет тяжело расстаться, но ты уже дала обещание четвертому брату, а значит, теперь ты в его лагере. Я опасаюсь, что ты, пойдя на поводу у чувств, в одночасье впутаешься в нашу борьбу. Знаю, все происходящее причиняет тебе боль, но, если ты сунешься в это, пострадаешь еще больше.

Некоторое время он молча пил вино. Затем со вздохом произнес:

– Вот она, семья государя! Неизбежные распри и страдания, и никому не под силу это остановить! Даже наш мудрый царственный отец может лишь беспомощно наблюдать за происходящим, а ты и подавно! Жоси, все, чего я хочу, – чтобы в будущем ты была рядом с четвертым братом и хорошо заботилась о нем, не думая ни о чем ином. Кто одержит верх – исключительно наше дело.

После этого он хлопнул меня по плечу и воскликнул:

– Мы условились, что сегодня напьемся допьяна. Не будем больше говорить о скучном, будем пить!

Я тут же осушила пиалу, надеясь поскорее захмелеть и выкинуть все это из головы. Тринадцатый принц тоже, казалось, имел намерение споить меня, а потому наливал мне чашу за чашей.

Вскоре перед глазами все поплыло. Помню, я только бормотала что-то и предлагала выпить еще, а затем, как обычно после опьянения, уронила голову на грудь и провалилась в глубокий сон.

Глава 4

Ярятся грома раскаты, а глупец продолжает мечтать

Проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что спала в одежде. Отдернув одеяло, попыталась сесть на постели, но мою голову пронзила острая боль, и я тут же улеглась обратно. Лишь полежав немного, наконец смогла встать и умыться, после чего со смешком спросила у Юйтань:

– Когда ты вчера вечером вернулась, я была в комнате?

– Когда я вернулась, ты, сестрица, уже легла спать, – улыбнулась в ответ Юйтань, и я, кивнув, замолчала.

Я слегка опоздала на службу, но, к счастью, Его Величество еще не закончил аудиенцию, поэтому от небольшой задержки не было никакого серьезного вреда. В голове слегка прояснилось лишь после того, как я выпила чашку крепкого чая. Когда поставила кипятиться воду, примчался Ван Си и с очень серьезным лицом шепнул мне:

– Пусть сегодня сестрица будет очень внимательна и осторожна. Аудиенция у Его Величества подошла к концу.

Оценив его крайне нездоровый вид, я хотела задать ему пару вопросов, но Ван Си уже умчался прочь.

Тихо постояв в задумчивости, я выбрала любимую чайную посуду императора Канси и, заварив чай, подождала, пока он остынет до температуры слегка выше той, которую обычно предпочитал Его Величество. Лишь после этого я взяла поднос и бесшумно, маленькими шажками вошла в тронный зал.

Войдя, я увидела тьму-тьмущую стоящих на коленях людей: всех принцев от третьего до семнадцатого, младшего двоюродного брата императора Канси, командира императорских телохранителей Ао Луньдая, командира императорских телохранителей Алингу, сына министра Мин Чжу, главу академии Ханьлинь Налан Куйсюя и других высокопоставленных маньчжурских чиновников. Император Канси был бледен как смерть, и, хотя зал был полон людей, тишина стояла такая, что можно было услышать, как падает иголка.

Я мысленно вздрогнула. Неужели сегодня будет обнародован указ о лишении наследного принца его титула? Беззвучно поставила на стол чашку, но не успела завершить поклон, как император внезапно схватил ее и швырнул прямо в четвертого принца. Едва живая от страха, я тут же рухнула на колени, не смея даже вдохнуть.