Китаец

Как уже стало ясно из истории про солдатика-разведчика, в детстве я мечтал о собаке. Но эта тема зарубалась на корню – отец уже тогда то ли впрок, то ли чтобы я не расслаблялся, называл меня безответственным и обалдуем.

Как-то мы с мамой отправились на рынок за продуктами, тетрадями и другой канцелярией к первому сентября. Когда я засмотрелся на ручку с цветными чернилами, из-за прилавка раздался скромный рык. Мама, отсчитавшая нужное количество одинаковых зеленых тетрадок, подошла к продавщице. Я попытался заглянуть за прилавок. Милая женщина-продавец заметила мой интерес.

– Щенок там у меня. Прибился, не успела еще отнести к этим, которые животиной торгуют. – Продавщица наклонилась и подняла неуклюжий комок, резво вертевший головой в разные стороны. – Возьмете?

– Мам! – Не отрывая глаз от щенка, я вложил в эти три буквы все свое желание.

– Папа прибьет нас. Прежде всего меня, – ответила мама, но не удержалась сама и спросила: – Можно почесать его за ушком?

– Да я вам так отдам, за самую маленькую монетку. Чтобы у нас велось и у вас не свелось. – Продавщица сказала традиционную фразу. Не успела она договорить, как я уже протянул имеющуюся у меня монетку в 15 копеек.

«Жизнь удалась, и более ничего не имеет значения» – с таким выражением лица я тащил этого щенка домой. Я дал ему имя Мандел, в честь Нельсона Манделы. Отец живо интересовался политическими новостями и каждый раз, смотря новости про Манделу в программе «Время», говорил: «Мандел – это хорошо, Мандел сможет».

Известное дело, что не все щенки остаются маленькими… Но мы сорвали с мамой джек-пот! Мандел был щенком алабая – среднеазиатской овчарки, вес которой мог достигать 80 килограммов.

Отец не стал устраивать скандал, он спокойно заявил, что мы рехнулись, объяснил, что эта собака скоро вырастет больше нашей квартиры, и не забыл приплести то, что ответственного хозяина из меня еще не выросло и мне нужно научиться для начала отвечать за себя.

Решение судьбы Мандела было ненадолго отложено. Он ночевал в моей маленькой комнате рядом с кроватью. Иногда он начинал скулить, тогда я вылезал из-под одеяла, садился рядом с ним и начинал его успокаивать – гладить, чесать и шепотом объяснять, что если он будет шуметь, то нас разлучат.

И хотя мне удавалось успокаивать его ночами напролет, нам все же пришлось расстаться. Мандела увезли жить к бабушке на дачу. Мы виделись с ним очень редко. Там он и прожил всю свою долгую жизнь. О его смерти я узнал в первый месяц обучения в ГРУ.

Глава последняя

Время: 2011 год

Место: неизвестно

…Меня хотели сломать психологически, а не физически. Это я понял сразу. Держа мозг в постоянном напряжении, я не давал сознанию отправиться в свободное плавание. Главное для меня было – не сойти с ума и сохранить адекватность.

Только что замученный на моих глазах человек, застреленный в кадык, был вторым по счету. До него был бедолага, которому разрезали брови.

Голыми нас посадили напротив друг друга, загнули ноги под сиденья стульев и крепко привязали. Расстояние между нашими лицами было не больше 15 сантиметров, так что я чувствовал зловонный запах, идущий изо рта этого китайца. Пара крепко сбитых палачей стали плотно сжимать руками снизу вверх его ноги, потом туловище, медленно поднимая его кровь к голове. На уровне, где начиналась грудная клетка, плотно завязали жгут, придав телу форму восьмерки. Верхняя часть тела жертвы стала быстро краснеть, а через пять минут ему надрезали брови, и фонтан крови забрызгал мне на лицо и плечи. Китаец орал, увеличивая артериальное давление и заливая меня своей кровью. Умер он быстро. Мое голое тело было полностью покрыто его кровью. Меня связали и снова бросили в «каменный мешок» с крысами. Всего за время допросов меня бросали туда 13 раз. И с каждым разом я был все слабее и слабее…

Глава III. «Консервация»

«В древности, когда поднималось царство Инь, в царстве Ся был И Чжи; когда поднималось царство Чжоу, в царстве Инь был Люй Я. Поэтому только просвещенные государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела».

Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов

Время: 2004 год

Место: Москва

– Ты как, пап? – Когда город проснулся и наращивал шум, я решил набрать отца.

– А чего это ты вдруг решил справиться обо мне?

– Пап, не начинай. Я всегда волнуюсь за тебя и за маму.

У нас с отцом всегда были непростые отношения. Его методы воспитания очень тщательно скрывали его любовь ко мне. Я любил его сильно и безоговорочно, но форма нашего общения практически никогда не давала этому проявиться.

– Не зря, что ли, говорят… – Отец вдруг замолчал.

– Что говорят? – Я почувствовал его волнение.

– Что родственники на расстоянии что-то чувствуют. Или ты по делу какому-то звонишь?

– Да просто так звоню, пап, говорю же.

– Представляешь… У меня Паркинсон.

Я не раз слышал о болезни Паркинсона. В основном, конечно, потому, что ею страдали известные люди: Мохаммед Али, Иоанн Павел II, Сальвадор Дали. В разных источниках я читал о том, что эта болезнь преследовала и Адольфа Гитлера.

Я сразу позвонил в Хабаровск дяде Илье – знакомому медику нашей семьи, как раз неврологу, и попросил рассказать о Паркинсоне.

– А сколько отцу сейчас? – спросил он.

– 54.

– Ну, чаще попозже, конечно, начинается…

– Она лечится? – Это был мой главный вопрос.

– Паркинсон медленно и неуклонно прогрессирует. Существует множество способов и вариантов тормозить его развитие и облегчить его течение. Но, увы, Леш, он неизлечим.

– Какие лекарства, что самое современное? Может, что-то иностранное достать?

– Медикаменты нужно начинать принимать как можно позже. Надо пробовать физкультуру, нагрузки. Есть еще вариант с операцией.

– Расскажите.

– Это тоже позже, на следующих этапах, и напрямую зависит от результатов работы медикаментов. Это ГСМ, хирургическим путем…

– Что такое ГСМ? Можете нормально объяснить?!

– Глубокая стимуляция мозга. Не нервничай на меня, Леш.

– Ну как не… извините. Ну и?..

– Помещают хирургическим путем в мозг электроды, они генерируют импульсы на нужные участки. Но это потом, сейчас можешь не вникать в это.

– А сейчас что делать?

– Прежде всего успокоиться и успокоить всех близких. А дальше надо разобраться, какие анализы проведены. Ну и по возможности нужно в хорошую клинику, а если нет возможности…

– Есть возможность, а если нет – то будет. Спасибо большое, я, если что, буду звонить, можно?

– Конечно. Но лучше смотреть на разницу во времени, – усмехнулся дядя Илья.

– Черт! А сколько…

– У нас пять утра…

– Первый раз в жизни не подумал.

– Все нормально, Леш, я понимаю.

Сколько же хороших людей в нашей стране – тот же дядя Илья… Мужик с мизерной зарплатой врача сохраняет такую бодрость, доброту, открытость.

Мы попрощались. Я подумал о том, как непросто будет уговаривать отца делать все то, что необходимо, о том, насколько эта болезнь, которая будет постепенно делать его все беспомощнее, страшна для него: самостоятельного, сильного и гордого мужика. Я немедленно поехал к отцу.

* * *

Во время учебы я четко уяснил важный момент: секретные данные могут считать с мозга владельца, то есть с мозга разведчика, как с компьютерного «винта». Причем методы работы спецслужб всего мира в этом плане похожи. Если агента допрашивают, то используют при этом не детектор лжи (знаменитый полиграф, прибор прошлого века, который может обмануть любой мало-мальски подкованный врун), а компьютерное сканирование мозга. Датчики при таких «процедурах» работают как тепловые видеокамеры, снимая не только реакцию головного мозга, но и другие параметры тела. Так проверяют и схваченных шпионов, и перебежчиков – тех, кто вызвался работать на вражеские спецслужбы добровольно. Зная об этом, шпионов к такой процедуре готовят особенно тщательно. Любая важная информация, добытая разведчиком, четко откладывается в голове. Ее и хотят заполучить контрразведчики, при допросах вытаскивая ее из подкорки, используя сыворотку правды. Иными словами, психотропными препаратами, которые помогают извлечь ценные сведения из самых глубинных участков мозга.

Методов накачивания допрашиваемого психостимуляторами существует множество: например, их добавляют в воду, искусственно вызывая состояние жажды. При силовых допросах – вкалывают. Можно «накурить» через сигареты, играя в добрых и злых полицейских. Можно «надуть» через ингалятор – платок или тряпка, и объект, вытираясь, вдыхает хитрое вещество. Или же просто впрыском в помещение, где находится допрашиваемый.

Но есть опасность, что человек просто сойдет с ума или умрет. Известно, что на первых допросах с применением LSD люди погибали, выбрасывались из окон или с размаху разбивали голову о ближайшие острые углы.

Для того, против кого направлен препарат, не важно, каким образом его мозг отправят в бессознательное плавание. Важно одно – не выдать правды. И здесь определяющую роль играет процесс запоминания и работа с памятью. То, что мозг уложил в качестве важной информации, нужно «накрыть». Грубо говоря, наложить на запомнившийся пласт информации что-то более значимое. Если это удается, то, когда на допросах будут вытягивать секреты, погружаясь глубже в дебри шпионской памяти, – искомое проскочат.

Такая техника «консервации» секретной информации была впервые разработана и опробована в Советском Союзе в 1983 году. Имя психиатра, автора этой идеи, до сих пор скрыто. После распада СССР этой методикой завладели американцы, а затем и многие другие разведки мира. Эффективность применения техники «консервации» зависела от психофизических особенностей человека. Для усиления работы метода требовалась регулярная подкачка мозга стимуляторами замедленного действия. Звучит страшно, а в итоге – банальный укол препарата в задницу. На начальной стадии работы я проходил такие «апгрейды» каждые 24 месяца, потом укол нужно было делать раз в 36 месяцев. Эффективность метода работы «по закапыванию фактов» в памяти я узнал еще во время учебы.

* * *

Возвращаясь на конспиративную квартиру в районе станции метро «Свиблово» (в период обучения у меня их было несколько, по очереди в разных районах Москвы) с пакетом продуктов, я почувствовал опасность. Внешне все было как обычно, вокруг не было ничего подозрительного: ни людей, ни машин – ничего, что должно было насторожить. Ведомый интуицией, я прибавил шаг и быстро вошел во двор дома, где жил. Чувство тревоги и опасности не покидало. Переложив пакет с продуктами из правой руки в левую, зашел в подъезд своей девятиэтажки. Боль от укола – последнее, что я запомнил.

Придя в сознание, я услышал китайскую речь. Разговаривали двое. Нужно было быстро оценить обстановку. Я был привязан к ржавому, металлическому стулу буро-рыжего цвета. Тело леденело. Руки плотно зафиксированы за спиной. От вони свербило в носу. Окон нет, из мебели, помимо стула, только стол, как раз передо мной. Посторонних звуков не слышно. Первая мысль – что я в камере для допросов. В полумраке разглядел очертания двоих сидящих за столом напротив друг друга мужчин. Это были здоровые парни азиатской наружности. Почему-то мне показалось, что это были не китайцы. Вроде глаза раскосые, лица китайские, речь китайская, не подкопаешься, но что-то в них было не то…

Я запомнил точно – они «эркали». Северные китайцы часто добавляют частицу «эр» к отдельным словам. Избавиться от такого каркающего акцента северянам сложно. Я знавал иностранцев, которые перенимали этот фонетический прием, чтобы в разговоре больше смахивать на знатоков китайского языка.

Я продолжал изучать ситуацию. На сидевших у стола китайцах была надета военная форма НОАК (Народно-освободительной армии Китая) старого образца, но почему-то без погон и петлиц. Форма на одном из них была на пару размеров больше, а на другом, наоборот, меньше. Внешне выглядело так, будто люди впервые надели военную форму и не имеют представления о военной выправке и подтянутости.

Я чувствовал слабость. Решив проверить, насколько плотно я привязан, дернулся.

– Проснулся? – спросил по-китайски один из сидевших за столом.

– Добро пожаловать на службу, – приподнимаясь, сказал второй.

– Весь полет проспал. Что, так устал, что ли? – пощечиной познакомился со мной первый.

Я решил назвать его «Ли» – одной из самых распространенных китайских фамилий. Его несуразный вид выдавал в нем вышибалу или грузчика. Если бы нужно было заполнять в его досье графу «особые приметы», стоило бы написать: «ладони». Огромные, толстые ладони размером с пятилитровый таз…

– Какой полет? Кто вы? – выдавил я из себя, попытавшись пошевелить пальцами рук.

– Ты в Пекине, твою мать. Там, где ты и хотел оказаться! – заорал Ли.

– Я не хотел в Пекин, – ответил я, снова пытаясь пошевелить пальцами и не понимая, что за парни передо мной и про какой Пекин они толкуют.

– А где ты хотел быть? В Москве? Дома? – не унимался громила.

– Да, – ответил я.

– Подтверждать будешь? – как из могилы произнес второй, вставший у меня за спиной.

Я не очень хорошо его разглядел, поэтому он остался без имени.

– Что подтверждать?

– То, что ты сейчас наговорил! – снова заорал Ли, ударив меня ладонью наотмашь.

– Буду. Конечно, буду, – сказал я. – Только давайте разберемся, кто вы и что вам нужно. Я в магазин ходил.

Я почувствовал, как при слове «магазин» тот китаец, что стоял у меня за спиной, отошел еще на несколько шагов. Я услышал шелест. Не было сомнений – китаец рыскает в пакете, с которым меня взяли. По звукам я понимал, что он достает. Китаец вытаскивал продукты в порядке обратном тому, в котором я их складывал туда на кассе супермаркета.

– Нас обманывать нехорошо! – тоном победителя произнес второй, появившись передо мной с круассаном в руке.

Странно. Ни один китаец не взял бы из какого-то пакета какой-то неведомый ему круассан…

– Я не знаю, кто вы, оставьте меня в покое, – начал я.

– Издеваешься? – проговорил тот, который уже кушал мой круассан.

– Парни, тут такое дело, – стал я говорить по-русски. – Я вас не трогал, и вы идите лесом. Вот ты зря скушал круассан. Пока мы летели до Пекина, он испортился, – сказал я голодному человеку. – Вы, ребята, обосрались, и мне жаль, что такие бакланы работают в вашем ведомстве. С такими друзьями – врагов не надо, ей-богу.

– Волосатая обезьяна, ты думаешь, мы дураки? – заискивающе спросил Ли на китайском.

Резко вынув шприц, он вколол мне его в шею. Снова в шею, подумал я… Снова в шею…

* * *

– Не переживай, Пинуй, ты дома, – прозвучал голос из бездны.

Я очнулся и увидел чье-то улыбающееся лицо.

– Ну, ты начудил. Где пропадал-то? Мы тебя ищем, ищем, а ты тут сидишь, довольный, – сказал мне какой-то незнакомый человек с черными длинными волосами прямо на лице. Правой рукой я дотронулся до этих волос, пытаясь погладить. Мне было его жалко: почему у него такие волосатые пятна на самом видном месте?

– Зачем ты меня бил? Ты страшный… – пожаловался я тихо волосатому.

Резкий звук собственного голоса чуть не разломил мне череп. Раздался еще один глухой звук, и передо мной появился голый человек, а волосатый, превратившись в таракана, убежал к железному столу, за которым была тьма, поэтому я не увидел точно, куда он делся. Я даже не успел ему сказать «пока». Вдруг мне захотелось изобразить телом какую-нибудь необычную форму. Хотелось показать убежавшему человеку-таракану цифру 761. Почему именно эту цифру?

– Мрьян, здравствуйте. Я ваш новый инструктор, меня зовут Вадим Александрович, – сказал голый.

– Я вас не знаю, – сказал я. – И я не Пинуй и не Мрьян.

После этого мой собеседник стал стремительно покрываться волосами, как и тот, что стал тараканом. При этом он зазывал кого-то на неведомом языке. Я подумал, что это язык майя.

Одновременно с этой мыслью в помещении появилась большая крыса. От страха я онемел. У меня на теле начали появляться мурашки, и их рост никак не останавливался. Скоро каждая стала размером с божью коровку, им стало тесно на моем теле, и они начали разлетаться. За считанные секунды на мне не осталось ни кусочка кожи и мяса… Я сидел в одних костях. Я хотел приказать костям кинуться за улетающими мурашками, но у меня не было рта, он стоял отдельно на моем черепе. Вдруг крыса приказала, чтобы я не боялся, напугав меня еще больше. Откуда она меня знает? Нет, она меня не знает, она просто сказала так, как будто знает, успокаивал я себя. Пощекотав меня усами, крыса прыгнула на потолок и прилепилась к нему животом. Крысы странно устроены: при внезапном шуме или щелчке ловят паралич. Их тельца на доли секунды замирают в том состоянии, в котором их застал звук. Потом они как бы передают этот страх земле, подпрыгивая на сантиметр, а иногда и на два. Странная крыса… Почему она прилепилась к потолку? Я понял. Потому что она очень большая. Я раньше не видел таких крыс. Может, очень больших крыс подбрасывает на потолок? Может, она полетела, чтобы сожрать мои мурашки? А как же кости? Надо что-то придумать, я без мурашек не смогу вернуть на место свой рот. С одними костями тело жить не может – это очевидно. Я хотел что-то сказать, но снова не смог. Взяв костлявой кистью свой рот с черепа, сказал крысе, убежавшему куда-то таракану и голому человеку – Вадиму Александровичу:

– Все, я пошел к Сереже, у нас с ним была назначена встреча. Верните мне мои мурашки, пожалуйста.

* * *

Открыв глаза, я увидел веревки на теле. Я был привязан к тому самому ржавому стулу, что и несколько минут назад. А может, не минут? Меня привезли в Китай – это я помню, но как и почему я тут?

– Нам все известно. Говори! – вывел меня из прострации несильным ударом в челюсть тот, которого я прозвал Ли.

Нужно было снова сканировать ситуацию. Итак, почему он бьет не сильно? Мой взгляд наткнулся на царапину. На ней запекшаяся кровь. Я часто дрался и знаю, как выглядит кровь, и знаю, через какое время она осыпается. Кровь запеклась, но не осыпалась после перелета. Парни говорят на харбинском диалекте. Они похожи на горилл, почему? Я вспомнил круассан. Это не китайцы. Точно не китайцы.

– Ты все рассказал уже. Тебя застрелить? – надменно и грубо спросил Ли.

Мне стало страшно. В голове какая-то каша – какие-то остатки галлюцинаций бегали по сознанию, не отпуская его в реальность.

– За что?! – крикнул я по-китайски.

– Прощай, – ответил Ли, и они оба вышли.

Как прощай? Меня окутал страх, я не понимал, что происходит, что и кому я наговорил и как вообще сюда попал. Мне стало холодно и хотелось пить. Руки затекли, и тело ныло. Мои мысли были размазаны, мне хотелось привести их в порядок, но это получалось с трудом. Мучила жажда, и я заорал изо всех сил:

– ПИИИИИИИИИИИИИТЬ!

За моей спиной раздался звук, издаваемый дверным засовом. Я не мог оглянуться, поэтому просто выдохнул в ожидании того, что случится дальше.

Дальше прозвучал выстрел…

* * *

Я очнулся.

– Леша, здравствуй, – услышал я голос Минина.

– А вы молодец, Алексей, стойко держались, – раздался, как звук падающей на камни гильзы, голос Доктора.

Методику консервации памяти мне преподавал седой дед, которого мне представили без имени, просто «Доктор». А меня ему как Алексея, и не больше. Никто из тех, кто со мной работал – ни доктора, ни преподаватели, ни инструкторы, – не знал про меня ничего настоящего.

– Правда, молодец, Леш, иди сюда, – пригласил Сергей Анатольевич.

Только сейчас, освободившись от пут, я понял, что это была очередная проверка на вшивость, страшная, но закаляющая и тело, и дух. Я не был ни в каком Пекине, все происходило в Москве. Та крыса, прилипшая к потолку, голый человек с волосатым лицом и таракан остались верными слугами моего сознания навсегда.

– Теория для теоретиков, а мы – практики, – произнес Доктор, разливая по рюмкам водку.

Я сидел на месте, где до этого был Ли. Скамья холодная – его задница ничуть ее не нагрела.

– Твой мозг в бессознательном состоянии не выдает никакие секреты, их как бы не существует в твоей голове, – сказал Доктор, и мы, чокнувшись рюмками, выпили.

– Вода? – с изумлением спросил я.

– Да, Алексей, вода. После таких стрессов с алкоголем нужно повременить, – сказал Доктор, расплываясь в улыбке.

– Если меня будут прессинговать подобными методами, что я буду говорить? – с интересом спросил я.

– Твои сегодняшние воспоминания будут для твоего мозга самыми яркими в бессознательном состоянии. Под действием любых транквилизаторов, LSD или каких-то других психотропных препаратов ты будешь всегда видеть одну и ту же картину… Теперь тебе не стоит этого бояться.

– Ясно. А если я с ума сойду? Такое возможно? – задал я вопрос и Минину, и Доктору.

– Нет, это невозможно. – Доктор смотрел в глаза и был весьма убедителен.

Здесь, в этой холодной камере, где только что мое сознание программировали от «взломов», здесь, где меня каждый день учат врать и пользоваться людьми, взгляд в глаза, конечно, не является гарантией правды. Доктор соврал, ему соврали, все кругом врут, и для того, чтобы отличать правду ото лжи, нужно было постоянно развивать интуицию и чутье.

* * *

После окончания Российского государственного аграрного университета им. Тимирязева и школы ГРУ мне присвоили звание старшего лейтенанта и приписали к третьему управлению – страны Азии.

Разговор о моем будущем состоялся в кабинете Владимира Георгиевича Никифорова – генерала, курировавшего в ГРУ закордонную работу. Несмотря на возраст (Никифорову было около семидесяти), он выглядел прекрасно. От него – высокого, с твердой спиной и сухим, жилистым телом – исходила мощь, и, конечно, за его широкими плечами чувствовался колоссальный опыт. Мы с Мининым сидели за столом напротив генерала. Сначала Владимир Георгиевич похвалил за отличную учебу, дал понять, что я нужен ГРУ, и подтвердил то, что меня хотят отправить работать в Китай. Генерал моментально считал сомнение в моих глазах.

– Послушай, – сказал Никифоров. – Я знаю, что у тебя болен отец. Знаю, что у тебя есть девушка. Но если отбросить эмоции – болезнь твоего отца может длиться и 10, и 15 лет. Нужны будут деньги. Ты не забывай, что мы не только просим тебя служить на благо страны, но и будем щедро оплачивать твою работу. Ты когда-нибудь задавался вопросом о том, сколько у тебя вариантов стать обеспеченным человеком с твоим образованием? И вообще о том, кем ты будешь?

– И я задавался, и мне задавали…

– Твоя любимая учится, у тебя нет ничего, кроме комнатушки в общаге. А так ты сможешь сейчас выстроить базу для вашего будущего, помочь отцу легче перенести болезнь.

– Логика в ваших словах, товарищ генерал, конечно, есть…

– Ну хоть на этом спасибо, – усмехнулся Никифоров.

– Ну Назаров… – пробурчал недовольный моей наглостью Минин.

– …но я нужен им рядом, – продолжил я. – Родителям поддержка, Кате – мужчина.

– Ладно, Алексей, давай начистоту. – Никифоров резко сменил тон на серьезный. – Для себя ты решил, что хочешь этим заниматься, сразу. И ты это прекрасно знаешь. Мы бы не занимались уговорами, если бы не были уверены в том, какой ты человек и что подобная служба придется тебе по душе. И главное, хоть это звучит и очень высокомерно, но ты сейчас действительно нужен стране. Второго человека, обладающего набором твоих знаний и навыков, просто нет.

– Хотите сказать, что это мой долг?

– Если ты так чувствуешь, то – да. Как говорил Николай Константинович Рерих: «Защита родины есть защита своего достоинства».

Повисла тишина.

– Ну что мы тут в рюшечки играемся, Назаров? – вздохнул генерал.

– Я с Родиной.

С легкой улыбкой Никифоров перевел взгляд на Минина:

– Минин, вы почему его не научили думать быстрее?

– Думать быстро он и сам умеет. А быть порядочным человеком мы его не отучали.

– Ясно. Не волнуйся, первая командировка меньше чем на год. Готовьте документы. Послезавтра рейс.

* * *

Мы провели ночь с Катей. Утром, когда я провожал ее до университета, я сообщил ей о командировке. Она посмотрела мне в глаза. Погладила внешней стороной ладони по небритой щеке. Снова повисла тишина. Как-то слишком высокий концентрат этих тяжелых молчаливых пауз на отрезок времени, ей-богу! Катя коротко поцеловала и улыбнулась.

– Добегу сама, ладно? – Она сказала это с наигранной легкостью и поспешила в сторону учебного корпуса.

Я смотрел, как ее волосы развевались, а рука периодически трогала лицо в области глаз.

Дома я встретил отца в отличном расположении духа. Было видно, что он не врал, когда говорил, что хорошо себя чувствовал.