Поцелуй на удачу

Я слушаю, как она говорит миру (ладно, всего лишь дюжине местных репортеров из газет, журналов и с радиостанций одного из графств Англии), что мы выиграли в лотерею, и от ее слов все внезапно кажется очень настоящим и прекрасным. В течение последней недели мы устраивали шоппинг, папа купил свою крутую машину, мы забронировали поездку в Нью-Йорк – все это было чертовски потрясающим. Но почему-то ненастоящим. Я думаю, мама в особенности переживала, что кто-то внезапно заберет все это у нас, и ее беспокойство висело над всеми нами. Она постоянно волнуется. Бабушка говорит, что она нервная до глубины души, папа говорит – до мозга костей, в общем, весь ее организм – оплот беспокойства. Я улыбаюсь ей, и она улыбается в ответ. Внезапно и одновременно мы в это верим. Мы в порядке. Мы победители.

Именно в этот момент в зал врываются Карла и Патрик Пирсоны с Дженнифер и Фредом Хиткотами. Раздается голос Карлы: громкий, дерзкий, уверенный и, честно говоря, немного раздражающий.

– Мы их близкие друзья, мы пришли поздравить. Пустите нас.

Это приказ, а не просьба. Парень за стойкой консьержа, которого мы встретили по прибытии в отель, явно не является серьезной охраной. Он вежливо отступает в сторону и пропускает Хиткотов и Пирсонов. Все взгляды обращены к ним. Джиллиан терпеливо ждет, пока новоприбывшие найдут себе места. Но они не садятся. Я оглядываюсь, ища Ридли и Меган. Их не видно. С тех пор, как мы в четверг поссорились, ни от одного из них я не слышала ни слова! Невероятно! Я не была в школе на этой неделе – не могу себя заставить. Совершенно бессмысленно ходить в школу, если у меня нет Ридли и Меган. Мама психовала каждый день, не веря моим оправданиям, что у меня болит живот, но папа поддерживал меня, поэтому в итоге она сдалась. До выигрыша она ни за что на свете не разрешила бы мне пойти по магазинам в день, когда я не пошла в школу из-за плохого самочувствия, но это произошло. Я бы хотела, чтобы Ридли был здесь. Я выгляжу очень даже привлекательно в моем новом платье до середины икр от Boss (наверноее, оно должно быть до колена, но на мне оно длиннее, потому что я ростом не удалась).

Я оглядываюсь на маму с папой. Они не улыбаются. Они оба неподвижные, как камни, и бледные, как кости. Я знаю, мама пока не хотела, чтобы Хиткоты и Пирсоны узнали о выигрыше, она озвереет, когда обнаружит, что это я рассказала. Папа не так беспокоился. Наверное, он смирился с тем, что нам в какой-то момент придется столкнуться с их реакцией. Будут ли взрослые завидовать, как Ридли и Меган? Или они будут более рассудительными? Они сказали, что пришли с поздравлениями. Я надеюсь на это, потому что тогда, возможно, я смогу помириться с Меган и Ридсом.

Дженнифер и Фред – родители Ридли. Ридли похож на своего отца, но у него мамина улыбка. Однако сейчас она не улыбается, ее сжатые челюсти выдают мрачную решительность. Хиткоты одеты как обычно – элегантно. Не модно, но определенно уместно. Классически. У Дженнифер выглядящее дорого карамельное мелирование, и я думаю, что она, наверное, недавно подстриглась, чтобы волосы смотрелись аккуратнее. Она всегда словно только что вышла из парикмахерской. Борода Фреда делает его похожим на какого-то старого герцога или типа того. Я не могу это описать, но они выглядят так, как, мне кажется, хотели выглядеть мама с папой, когда мы фланировали по Нью-Бонд-стрит с деньгами, прожигающими им карманы. Мама говорила мне прежде, что Дженнифер и Фред самые изысканные из всех наших друзей. Они оба учились в частных школах, а у Дженнифер в детстве был пони. Я думаю, на самом деле Карла и Патрик сейчас богаче, их дом точно больше, но, несмотря на это, Дженнифер и Фредом восхищаются сильнее. Потому что они такие приличные и не похожи на других. Они очень милые. Вежливые такие.

Я смотрю на своих родителей. Они выглядят хорошо, моложе Хиткотов и Пирсонов, но смотрятся немного вычурно. По ним видно, что они в новой одежде, а это никогда не бывает хорошо. Разве что на отдыхе. Моя мама, в принципе, симпатичная, но она ничего с этим не делает, а так как ни Карла, ни Дженнифер не работают, у них много времени на походы в тренажерный зал и салоны красоты. Может, раз мы теперь миллионеры, мама немного поравняется с ними. Помню, я когда-то пошутила, что, когда мы с Ридли будем жениться, ей придется сильно постараться, чтобы мать жениха не затмила собой мать невесты. Она лишь ответила: «Ты слишком молодая, чтобы говорить о браке». Мама не очень любит соревноваться.

Ридли все еще мой парень?! От этой ворвавшейся мне в голову мысли по моему телу проносятся настоящие уколы боли, словно кто-то меня щиплет. Должно быть, это сигнал. Должно быть!

Патрик, отец Меган, одет в свое будничное облачение – костюм и галстук. Я ненадолго задумываюсь, почему он не на работе. Патрик обычно неразлучен со своим телефоном и говорит только о работе. Чего нельзя сказать о моем папе. Действительно, разве и Патрик, и Фред не должны быть в офисе? Наверное, то, что они отпросились с работы, чтобы прийти на эту пресс-конференцию – хороший знак, не так ли? Они, вероятно, хотят нас поддержать. Или, по крайней мере, подлизаться к нам. Я уверена, что, узнав о нашем выигрыше в лотерею, они захотят урвать бесплатный отдых, когда мы будем арендовать где-то какое-нибудь шикарное шато. Все будет в порядке. Как только они увидят нашу щедрость. Я верну своего парня и лучшую подругу. Все наладится.

Я никогда еще не видела Карлу такой красивой. На ней зеленое с голубым облегающее (но не вульгарно обтягивающее) платье до середины икры. Зеленый с голубым не должны сочетаться, но не в этом случае – в нынешнем сезоне в моде смелые цвета (мне это сказала женщина в Armani, когда мы были на шоппинге). Я должна признать, Карла превзошла маму. Честно? Она всегда всех превосходит. Карле нравится во всем быть лучше всех. Ей нужно быть самой худой, самой утонченной, самой быстрой, если они выходят на пробежку. Ее дети обязаны быть самыми умными. Слушайте, это просто мое мнение. Маме очень нравится Карла, но мне кажется, что она слишком все контролирует. Ну, знаете, она та самая мать, которая может точно сказать вам, сколько Меган набрала на еженедельном тесте по физике и кто был защитником в ее последнем хоккейном матче. У Меган есть два младших брата, двенадцатилетний Скотт и девятилетний Тедди. Карла следит за каждым их шагом. Она постоянно жалуется, как сложно быть матерью троих детей, но мне интересно, чем бы она занималась, если бы не жила ими?

По крайней мере, я не могу пожаловаться, что моя мама живет мной.

Джиллиан вежливо просит Хиткотов и Пирсонов сесть, два или три раза, но они все еще стоят. Вместо этого Патрик подходит к микрофону.

– Дамы и господа журналисты, – говорит он, что звучит немного чересчур, но он таким бывает. Он знает, что медленная, напыщенная речь заставляет людей выпрямиться и слушать. – Мы счастливы, что вся группа победителей все же может сегодня присутствовать здесь для проведения фотосессии, а не только представители синдиката, мистер и миссис Гринвуд.

Что?! Я не поняла! Я поворачиваюсь к родителям, которые выглядят так, словно их только что переехал автобус. Никто, кажется, не знает, что происходит, и по залу разносится растерянное бормотание. Журналисты повторяют слова «синдикат» и «группа» снова и снова, эти слова как камни, вздымающие рябь на поверхности пруда. О чем это он?! Это уже не синдикат. Они выбыли!

Мама открывает рот, но слова не выходят, слышится только тихий выдох. Она берет меня за руку, а другой рукой обнимает Логана за плечи, но этот жест не успокаивает – он меня пугает. Она ведет себя так же, как когда ей нужно было сказать мне о смерти дедушки Гринвуда. И я тоже веду себя похоже. Мой мозг стал словно намокший хлопок – тяжелым и медленным.

– Идите на хрен, – говорит папа. – Никакие вы не долбаные победители. Мы не синдикат.

«Дамы и господа журналисты» внезапно превращаются из апатичных, пожирающих пончики ленивцев в дергающихся голодных зверей, вынюхивающих историю. Намного ближе к тому, как я представляла себе журналистов, но это слегка пугает. Они вскакивают на ноги и начинают осыпать нас вопросами.

– Значит, это групповая победа? Вы победили вшестером? – громко вопит один из журналистов. Это по сути тот же вопрос, который задают все, поэтому народ затихает и ждет ответа.

– Нет, победителей, мать его, не шесть, – орет в ответ мой папа. Обычно он так много не ругается. То есть если он ударяет по большому пальцу молотком, у нас вянут уши, но в основном при мне и Логане он старается не употреблять слова, которые мы постоянно слышим в школе. Мне не нравится видеть, как он выходит из себя. Я не думаю, что это поможет, а у меня есть ощущение, что нам нужна помощь. Часть журналистов что-то записывают у себя в блокнотах. Не думаю, что это хорошо.

– Мы вместе участвовали в лотерее пятнадцать лет и четыре месяца, – громко говорит Патрик, хоть никто его не спрашивал. Он звучит спокойно и взвешенно. Властно. – Мы группой покупали билет каждую неделю все эти годы, – он держит Карлу за руку, она улыбается в камеры (она очень фотогеничная).

– Это неправда, – настаивает папа.

– Что неправда? – спрашивает Патрик. Он с улыбкой поворачивается к моему отцу. Но это лживая, очевидно неискренняя улыбка. Как на это может кто-то купиться? – Разве мы не были синдикатом пятнадцать лет подряд?

О нет. Я уже вижу приближающуюся катастрофу. Это такой классический ход. Я наблюдаю его в школе все время. Но я не могу предупредить папу. Он попадается прямо в капкан, признавая:

– Ну, да.

– И разве мы не всегда выбирали одни и те же номера?

Папа кивает и пытается сказать что-то еще. Он запинается. Через зал летит его слюна, но не слова, потому что Патрик плавно поворачивается обратно к журналистам, победно улыбаясь, будто все доказав.

– Но вы вышли из синдиката за неделю до выигрыша, – возражает папа.

Лица Хиткотов и Пирсонов приобретают образцовые выражения непонимания и удивления. Карла цокает языком, качая головой. Дженнифер опускает глаза в пол, как будто ей стыдно за моего отца, и скромно склоняет голову на бок. Затем Фред довольно сильно хлопает моего отца по спине:

– Хорошая шутка, старик, но уже хватит.

– Я, нахер, не шучу, – кричит папа.

– Перестань ругаться, Джейк, – мама дотрагивается до его руки. Он смеряет ее убийственным взглядом.

– Это все, что ты можешь сказать? Ты переживаешь, что я матерюсь, пока эти ублюдки стоят здесь и пытаются нас обокрасть?

– Так, так, достаточно, – Джиллиан поднялась на ноги. Она жестом подает сигнал, и менеджер отеля быстро выводит нас с пресс-конференции в другую комнату. Хиткоты и Пирсоны следуют за нами, как и несколько работников отеля, предвкушающих приближающийся скандал. У них, наверное, еще не было такого отличного рабочего дня. Охрана выводит журналистов в фойе. Джиллиан будто бы разговаривает со всеми сразу.

– Мы сделаем полное заявление, прежде чем кто-либо пообщается с прессой. Я хотела бы попросить вас воздержаться от публикаций чего-либо онлайн или в печати, пока вы не получите это заявление, это очень бы нам помогло.

Вероятно, она обращается к лучшей стороне их натуры, надеясь, что, полакомившись пончиками, местная пресса проявит великодушие, но я задумываюсь, что в этом случае предусмотрено законом. Все сказанное было в рамках пресс-конференции, поэтому они, наверное, могут публиковать что хотят, и минимум один из них, скорее всего, так и сделает.

Как только мы оказываемся вне зоны видимости журналистов, Патрик набрасывается на папу. Это очень страшно.

– Что это за гребаная игра, Джейк? – спрашивает он. Он толкает папу к стене, держа его за шею. Лицо Патрика побагровело. Он очень хороший актер. Он постоянно оглядывается, убеждаясь, что работники отеля наблюдают за этим представлением. Они кажутся напуганными. Я ищу глазами двух охранников, но они выводят журналистов с территории. Патрик выглядит по-настоящему взбешенным, я никогда не видела такой незамутненной жестокости и злости на человеческом лице. Папа намного спортивнее Патрика, и я жду, что он его оттолкнет, но он просто презрительно смотрит на него. Это, кажется, злит Патрика еще сильнее. Он усиливает хватку на папином горле.

– Отпусти его! – кричит мама, бросаясь вперед. Я обхватываю руками Логана, чтобы он не вмешивался, а еще потому что мне очень нужно обнять его. Потом Фред приходит в движение. Он грубо хватает Патрика за плечи и оттаскивает от папы. Думаю, у него это получается потому, что никто из нас не ожидал, что Фред вмешается, он очень скромный человек. Я расслабляюсь, чувствуя огромное облегчение и благодарность. Фред все уладил. Но затем – шок – Фред ударяет папу в живот!

– Козел, – рычит он.

Папа падает, как мешок картошки. Мама бежит к нему и загораживает его собой.

– Господи, Фред, что ты себе думаешь? Прекрати! – вопит она. Ни Дженнифер, ни Карла ничего не говорят своим мужьям. Дженнифер спокойно подходит к столу с охлажденной водой и стаканами, аккуратно наполняет один и протягивает моему папе.

Взрослые просто чертовски странные.

Мама встает и отступает от папы. Наверное, она думает, что все кончено и он теперь в безопасности, но Патрик хватает папу за воротник пиджака и поднимает его на ноги. Папа не может нормально дышать после удара, но он пытается выглядеть крутым.

– Полегче, полегче, друг, – говорит он, успокаивающе поднимая руки и показывая, что он сдается. Что он благоразумен и с ним поступили неправильно. Я отчаянно оглядываюсь. Почему никто не помогает?! Патрик усиливает хватку, яростно тряся папу, как терьер – крысу.

– Мы не друзья, – твердо говорит он. Когда он отводит кулак, я думаю, что он тоже ударит папу. Удар Фреда был шокирующим, он повалил папу, потому что тот его не ожидал. Я боюсь, что удар Патрика будет намного хуже и болезненнее. Он коренастый мужчина. Сейчас он похож на жестокую маленькую бочку, которая может перекатиться через что угодно на своем пути и уничтожить это. Его лицо искривлено жуткой яростью. Я начинаю кричать, и все поворачиваются ко мне. Они, похоже, удивлены, что мы с Логаном здесь. Я думаю, они забыли о нас. Я словно привела всех в чувство, и менеджер отеля выбегает из комнаты – надеюсь, за помощью.

– Прекратите, пожалуйста. Отпустите его, – умоляет Логан, теперь заливающийся слезами.

– Вот что получается, когда переходишь дорогу большим парням, – рычит Патрик. – Тебе нужно это знать.

Мне кажется, Патрик обращается к Логану, но смотрит он на папу.

В этот момент в комнату входит Джиллиан. Менеджер отеля маячит возде нее, не зная, что делать. Меня тошнит.

– Отпустите его немедленно, или я вызову полицию, – приказывает Джиллиан.

– Почему бы вам этого не сделать? – блефует Патрик, но тут же отступает от папы. Мы с Логаном бросаемся к нему, обнимая.

– Лекси, Джейк. Я позвонила вашему адвокату, она будет здесь через двадцать минут, – говорит Джиллиан.

– О, я не думаю, что нам нужны адвокаты, – подает голос Дженнифер. – Мы все здесь друзья, не так ли?

– Да ну? – огрызается мама. – Как вы съездили к сестре Фреда на прошлых выходных?

Дженнифер выдерживает мамин взгляд, но не отвечает. Мама поворачивается к Фреду.

– Твоя жена сказала мне, что вы уезжаете, но это неправда, не так ли? Вы не уехали.

Фред выглядит растерянным и не знает, что сказать.

– Поэтому вы лжете про синдикат? – спрашивает Карла. Судя по всему, ее не смутило, что муж только что повел себя как какой-то отморозок. Это же было ужасно, отвратительно! Почему ее это не задело? Она просто продолжает допрашивать маму. – Твои чувства задело, что они не пригласили вас на ужин однажды вечером, и теперь вы пытаетесь выгнать нас из синдиката. Лжете. Крадете у нас миллионы.

– Нет! – горячо говорит мама. – Ну, да.

– Да, вы лжете! – Патрик бросает победный взгляд на Джиллиан. – Хорошо, что ты призналась, Лекси, теперь давайте решим все по-честному.

– Нет, нет, я не вру. Я просто говорю, что да, меня это задело. Вы ушли из синдиката. Вы нам не друзья. Я знаю, что вы за люди, – мама не кричит, она выглядит разбитой, и я почти уверена, что она вот-вот заплачет.

Джиллиан кладет свою ладонь на мамину руку:

– Так, Лекси, Джейк, я советую вам перестать разговаривать, пока не приедет ваш адвокат, и тогда мы сможем докопаться до сути.

– Думаете, вы можете это провернуть? – спрашивает папа, максимально игнорируя Джиллиан.

– Мы просто требуем то, что принадлежит нам по праву. Мы не пытаемся ничего провернуть, – чопорно говорит Карла.

– Но вы отказались от лотереи. Вы сказали, это низкосортно, – запинается мама. Я слышу праведное возмущение в ее тоне, но не знаю, поймут ли это другие или просто решат, что она звучит немного пискляво.

– Я такого не помню, – насмешливо говорит Патрик. – Ты меня удивляешь, Лекси. От него… – он указывает на папу, – я ожидал столь низкого поступка, но не от тебя.

– Лекси купила билет, – настаивает папа.

– За этим стоял негласный договор, – возражает Фред. Он смотрит прямо на папу. – Вы мне много должны, – он красный, как помидор, скорее всего потому, что он врет – не думаю, что это дается отцу Ридли легко, но это сейчас срабатывает ему на пользу. Если вы его не знаете, вы могли бы подумать, что он говорит честно. – Ты, может, и купила билет, Лекси, но у нас был общий котел. Мы все скинулись, как обычно.

Поверить не могу. Я смотрю, как все бывшие друзья моих родителей разом изображают сложные выражения лиц, передающие их сожаление и разочарование в маме! Они выглядят совсем невинными и честными. Серьезно, они, должно быть, репетировали! Мама выглядит так, словно ей хочется клочьями рвать на себе волосы, она, наверное, хочет разбить им головы о стену (мне точно этого хочется). Они врут, подлые мошенники!

Мама поворачивается к папе, падает ему на грудь, теряя контроль, поддаваясь истерике. В отчаянии она разражается слезами и кричит:

– Просто потому, что вы что-то говорите, это не становится правдой!

И я думаю о Ридли. О его руке на внутренней стороне моего бедра. О том, как поднималась и опускалась его грудь от быстрого, возбужденного дыхания, когда мы двигались в унисон. «Я знаю, что делаю, все хорошо».

Я никогда не чувствовала себя более одинокой. Мама права. Просто потому, что ты что-то говоришь, это не становится правдой.

12

Лекси

Вторник, 30-е апреля

Комната забита разодетыми мужчинами и женщинами. Это маленькое, тесное помещение. Слишком много запахов духов и средств после бритья смешиваются друг с другом. Это одурманивает. Все одаряют меня дежурными, отработанными улыбками, столь мимолетными, что они исчезают до того, как полностью появятся. Мне протягивают руки. Никаких потных ладоней или раздражающе слабых рукопожатий, никто не пытается показать власть, сжав мою руку слишком сильно. Все это очень отточено, эти люди знают, как все делать правильно. Это заставляет меня нервничать больше, а не меньше. Я хочу, чтобы кто-то сделал ошибку. Я ищу глазами зацепки на колготках, незастегнутые ширинки, но, конечно же, их нет.

Наш адвокат – мисс Уолш. Это стройная женщина за тридцать. Она выглядит так, будто ее может унести ветром, но, когда мы с Джейком встретились с ней в день той ужасной пресс-конференции, меня поразили ее быстрый ум и практичный подход. Она сохраняла спокойствие, чем мне понравилась. Она человек, который просто хочет закончить имеющуюся работу. С тех пор, как мы выиграли в лотерею, люди вокруг нас обычно взволнованы – либо восхищаются нами, либо презирают. Приятно для разнообразия встретиться с таким нейтральным отношением.

От лотерейной компании двое людей: Джиллиан и незнакомый мне мужчина.

– Мик Хатч. Мой начальник, – говорит Джиллиан, указывая на него большим пальцем, притворно кривясь, и это дает мне понять, что они испытывают друг к другу симпатию и уважение.

Мужчина за пятьдесят, которому идеально подходит описание «бледный и черствый», представляется:

– Терренс Эллиотт, старый друг семьи Фреда и Дженнифер Хиткотов.

Это их адвокат. Да, и друг семьи тоже. Я познакомилась с ним в прошлом году на вечеринке в честь их двадцатой годовщины свадьбы. Мы несколько минут говорили об адвокатах-стервятниках, но он явно меня не помнит. Все друзья семьи Хиткотов бухгалтеры, юристы, доктора.

В комнате еще трое адвокатов. Все они держатся надменно, самодовольно, это несомненно люди, которые привыкли побеждать. Мистер Пайпер-Данн, мистер Каплин-Хадсон и мисс Чен-Инь представляются адвокатами Патрика и Карлы Пирсонов. Хоть у меня хорошая память на имена, эту троицу я не запоминаю и просто прозываю их Двустволка 1, 2 и 3. Три. Три! У них три адвоката. Это у нас миллионы на счету, но у них три адвоката. Я чувствую себя незащищенной и неподготовленной.

– Вы не против, если я запишу наш разговор? – спрашивает Двустволка 3.

Я смотрю на своего адвоката. Она ободряюще улыбается.

– Лекси, здесь все на добровольной основе. Не забывайте об этом.

– Вы не под арестом, – вставляет Джиллиан. Ее тон намекает, что она шутит, но я округляю глаза. Джиллиан видит мой страх и быстро добавляет:

– Никто не под арестом. Мы просто пытаемся разобраться в ситуации, – она сжимает мою руку.

Я глубоко вдыхаю и пытаюсь не паниковать. Это серьезное разбирательство. Я никогда не нарушала закон, и мне не нравится даже малейшее предположение, что я это сделала. Мне нужно оставаться спокойной и сконцентрированной. Мне бы хотелось быть в одном из моих новых платьев – за эту неделю я купила три, – но с утра я просто надела первое, что попалось под руку: джинсы, футболку, кроссовки. Внезапно я начинаю беспокоиться, является ли мисс Уолш, мой адвокат, на самом деле моим адвокатом. Ее предоставила нам лотерейная компания. Представляет ли она мои или их интересы? Есть какая-то разница? До пресс-конференции я бы сказала, что нет. Теперь мне ясно, что мир всегда делится на нас и них. Нужно просто понять, кто в какой команде.

Мне нужно собраться, взять все под контроль. Вести себя, как на работе, где я всегда борюсь за обиженных, борюсь за правду и честность. Возможно, я добьюсь справедливости. Только это имеет значение. Они должны мне поверить.

– Ладно, мне нечего скрывать. Я не против, чтобы вы записали разговор.

Все расслабляются. Я дала правильный ответ.

Я знаю, что я не под арестом, но мне есть что терять. Много чего. Люди лживые. Изменчивые. Отчаянные. Это опасно. Лжецы все подрывают. Лжецу нельзя верить, его нельзя узнать. Пытаться это сделать – утомительно. Бессмысленно. Люди поступают плохо, совершают ошибки – это беспокоит меня меньше. До тех пор, пока они признают свои ошибки и неудачи. Если люди признают ошибки, ты, по крайней мере, знаешь, с чем имеешь дело, и можешь попытаться их простить.

Может быть.

Но ложь? Что ж, ложь разрушает реальность и историю. И будущее.

Комната не только маленькая и простая – она еще и слегка грязновата. Совсем не похожа на тот роскошный зал, где мы проводили пресс-конференцию в пятницу. Это место намного больше напоминает комнату, куда я отвожу своих клиентов в Бюро. Функционально. Малобюджетно. Я должна бы чувствовать себя более комфортно в такой знакомой обстановке, но мне кажется, что я сижу не на той стороне стола. Может, всего за десять дней я уже привыкла к лучшему окружению?

Стол шаткий и поцарапанный. Не надписями, а просто от бездумной небрежности или равнодушия. Вокруг него расставлены жесткие стулья, а на нем – пластиковые стаканчики, наполненные водой из кулера в углу. Я не одобряю использование одноразового пластика, но сейчас не время становиться борцом за экологию. У меня потеют ладони. Пересыхает в горле. Я отпиваю глоток воды.

– Итак, что вам от меня нужно?

Джиллиан подбадривающе улыбается:

– Пожалуйста, можете своими словами в подробностях рассказать о вечере субботы, тринадцатого апреля 2019-го? То есть за неделю до выигрыша.

– В ту неделю, когда, как вы заявляете, Пирсоны и Хиткоты вышли из синдиката, – добавляет Двустволка 2. Мне не нравится, что он говорит «заявляете».

– С чего мне начать?

– С чего хотите. Расскажите нам все, что вам кажется значимым. Опишите обстановку, если вам это поможет, – она нажимает кнопку записи на своем телефоне.

Я не знаю, насколько далеко в прошлое уходить. Наша компания дружила много лет, а я верила в магию субботнего вечера еще дольше. А Джейк? Ну, Джейк вообще чуть ли не всегда был со мной. Мы познакомились в университете, где я получала степень по социологии и социальной политике, а он изучал индустриальную экономику. Мне было восемнадцать, а ему – девятнадцать. Мы с ним были «нами» всю мою взрослую жизнь. Я обожаю субботние вечера. Всегда обожала. С подросткового возраста. Для меня они – символ бесчисленных возможностей, свободы. Не то чтобы у меня была бурная молодость, совсем нет. В школе и университете я была неизменно совестливой тихоней. Я училась в будние дни, а по пятничным вечерам подрабатывала няней. По воскресеньям навещала моих бабушку с дедушкой. Именно поэтому я жила ради отдушины, освобождения от обыденности, которые давали мне субботние вечера. Что могло быть лучше домашних вечеринок, где я тискалась с мальчиками и пила сидр со смородиной, пока меня не тошнило или я не совершала глупость? Где я танцевала под Take That и Мерайю Кэри и мечтала о будущем, которое в моем представлении было счастливым, значимым, важным?