Правосудие королей

– Благодарю, – сказал он гонцу, и тот ушел. Вонвальт сломал печать и быстро просмотрел содержимое письма.

– Что там? – не сдержавшись, спросила я.

Вонвальт ответил не сразу. Он сложил письмо и сунул его себе в карман. Вид у него был озабоченный.

– Похоже, у нас возникли проблемы.

– С делом Бауэра? – спросил Брессинджер.

– Нет, – сказал Вонвальт. – С государственными делами. – Он огляделся, но рядом не было никого, кто бы мог нас подслушать. Тем не менее, когда Вонвальт снова заговорил, он все равно понизил голос: – Это письмо отправила Правосудие Августа. Она в Гуличе, ближе, чем я думал. Судя по всему, то, как я… обошелся с патре Клавером в Рилле, привело к гораздо большим неприятностям, чем можно было ожидать.

– «Чем можно было ожидать»! – проворчал Брессинджер. – Вы знали, какие у него политические связи. Нема тому свидетельница, он сам вам об этом столько раз говорил.

Вонвальт стиснул зубы, словно их свело от раздражения.

– Правосудие Августа говорит, что Клавер нашел союзника в маркграфе Вестенхольце. Эти двое, судя по всему, хорошие друзья.

Вестенхольц был могущественным человеком, лордом Моргарда и известным в политических кругах смутьяном. Несколько недель назад мы проезжали через Моргард – крепость была самой северной точкой нашего маршрута, – но тогда маркграф отсутствовал, и мы не стали задерживаться там.

– Вести распространяются быстро, – сказала я. – Моргард и Гулич расположены совсем не близко.

– Августа умеет говорить с животными. Это одна из ее способностей. Полагаю, что по северу уже давно летают одна или две ее птицы, – сказал Вонвальт и помедлил. – Она уделяет много внимания политическому положению Ордена.

– И вам бы тоже не мешало его уделять, – сказал Брессинджер.

Я ожидала, что Вонвальт осадит пристава, но он лишь раздраженно посмотрел на него.

– Ну и что с того? – наконец сказала я. – Вестенхольц может идти лесом. Вы же Правосудие.

– Вестенхольц имеет влияние на млианарских патрициев в Сове, – мрачно сказал Вонвальт. – Млианарские патриции же имеют влияние на саварских храмовников.

Мне были знакомы все эти имена, и ни одно из них не означало ничего хорошего. Млианарские патриции были могущественной фракцией сованских аристократов, которые исторически выступали против династии Хаугенатов, последними представителями которой были внуки императора Кжосича IV. Саварские храмовники были воинственным Орденом ортодоксальных неманцев, которые своими нерегулярными походами против неверных расширяли южные границы Империи в землях Пограничья. Эти две группы на протяжении веков были связаны традициями, деньгами и землями, и сейчас они вместе вернулись к жизни на политической арене.

– Похоже, патре Клавер продвигал интересы саварцев гораздо дольше, чем говорил в Рилле. Он объездил всю Империю, упрашивая лордов расстаться с землями, деньгами, сыновьями и дочерями ради очередного похода на юг. Августа обеспокоена этим и считает, что поход на юг может с легкостью превратиться в поход на север.

– Она что, считает, будто храмовники пойдут войной на Сову? – спросила я. – Зачем?

Вонвальт пожал плечами.

– Сова уже много раз сталкивалась с вооруженными восстаниями. Млианары – смутьяны, жаждущие власти. Достаточно посмотреть лишь на недавнее прошлое Совы, и ты увидишь, что происходит, когда жаждущие власти смутьяны заключают союзы с армиями фанатиков.

Я втянула воздух сквозь стиснутые зубы.

– Вы одним махом нажили себе слишком много врагов.

Теперь Вонвальт раздраженно посмотрел уже на меня.

– Да уж.

– Nyiza, – Брессинджер выругался по-грозодски и легкомысленно пожал плечами. – Ну и что? Подумаешь, кто-то задел гордость Клавера. Видит Нема, он давно на это напрашивался. Хелена права, вы – Правосудие. Что он сделает? Попытается поквитаться с вами из-за столь мелочных обид? Выступить против вас – значит выступить против самого Императора.

– Вот только… – начал Вонвальт, и у меня внутри все сжалось. Мне всегда было спокойнее думать, что власть Вонвальта абсолютна. Услышать от него самого, что у нее есть свои пределы, было крайне тревожно. – Судя по всему, Орден магистратов впал в немилость у Императора. Ни для кого не секрет, что неманцы уже несколько лет болеют о том, чтобы силы Ордена вернули Храму. Пропади моя вера, даже Клавер об этом не умолкал. А магистру Кейдлеку хватило глупости предложить, чтобы взамен Орден оставили в покое. Императору не понравилось, что Кейдлек пошел на уступки.

Какое-то время я, потрясенная, сидела молча.

– Император не может рассориться одновременно и с млианарами, и с Орденом, – пробормотал Брессинджер. – Это же два из трех Сословий Империи, а третье возглавляет он сам. Так у него закончатся союзники.

– Именно, – сказал Вонвальт и вздохнул. – Из письма ясно, что Правосудие Августа сильно встревожена, и это неудивительно. На власть Ордена уже давно смотрят с завистью. Я всегда придерживался мнения, что когда-нибудь сочетание определенных обстоятельств ограничит влияние Ордена, а вместе с ним и верховенство общего права. Хотя Император и трудный человек, он всегда доверял своим магистратам надзор за соблюдением законов. Если к власти придет некто вроде Вестенхольца или, упаси небеса, какой-нибудь неманец, Аутуну придет конец.

– Но ведь до этого еще далеко? – с надеждой спросил Брессинджер.

– Посмотрим, – ответил Вонвальт, что совсем не обнадеживало. Он вздохнул и снова сел прямо – во время разговора он чуть подался вперед. Затем Вонвальт заговорил уже обычным голосом: – Как бы там ни было, сейчас мы ничего не можем с этим поделать. Идемте, пора приниматься за свои обязанности. Чем скорее мы покончим с делами здесь, в Долине, тем скорее сможем заняться более важными.

VI

Торговые гарантии

«Мало что в нашей жизни вызывает столь же твердую уверенность, как то, что человек пойдет на немыслимые ухищрения, лишь бы получить деньги из ничего».

Философ и юрист Фрэнсис Герехт

Мы быстро закончили обедать и, снова ощутив, что действовать нужно безотлагательно, расстались на выходе из трактира. После письма Августы меня охватило неутолимое любопытство, но я с большим успехом смогла бы выдавить кровь из камня, чем выпытать что-либо еще у Вонвальта. Впрочем, мне не стоило беспокоиться: в недалеком будущем я стала молить богов, в которых не верила, чтобы получить вести хоть о чем-то – о чем угодно – другом.

Вонвальт хотел отправиться в здание суда и заявить о себе, причем поскорее – кому-то уже могло показаться, что, не появляясь там, он показывает свое пренебрежение. Поскольку наш хозяин был занят, Брессинджер решил, что мы с ним отправимся на пристань.

Мы пробирались по холодным, покрытым талой слякотью улицам к лесу мачт, который я видела перед этим. Воздух наполняли крики матросов и докеров, а улицы были загружены торговыми повозками. Стражников и констеблей здесь было предостаточно, и они внимательно приглядывали за драгоценной жемчужиной города.

Мы вышли из-за угла большого склада. За ним находился порт. Он был не самым большим из всех, что я видела, – это звание принадлежало Имперской морской верфи в Моргарде, – но он точно оказался самым загруженным. На воде теснились торговые когги и суда поновее – каракки, некоторые из них были высотой с трехэтажный дом. Качаясь на волнах, они скрипели и стонали натянутыми, набухшими от воды снастями. Многие корабли стояли под флагами Аутуна, но были и другие, над которыми развевались диковинные флаги далеких, не входящих в состав Империи стран, о которых я почти ничего не знала.

Воды порта были такими же коричневыми и вонючими, как и питавшая их река. Судя по всему, сюда выходила городская канализация. Если в гавани Моргарда пахло морской солью, то здесь, несмотря на холод, от воды разило дерьмом. Мы шли по краю пристани, стараясь не путаться под ногами рабочих, разгружавших и загружавших корабли.

Чуть дальше на пристань выходили фасады нескольких питейных заведений, и мы нырнули в первое попавшееся. Оно мало походило на таверну, в которой мы только что обедали. Пол покрывали тростниковые циновки, от которых воняло прокисшим пивом, а единственный зал был забит длинными столами на козлах из дешевого дерева. В заведении яблоку было негде упасть, и среди посетителей, снося хамство и распускание рук, сновали многострадальные женщины с подносами болотного эля.

– Мадам, – обратился Брессинджер к проходящей мимо работнице. Грозодский акцент и черты лица пристава выделяли его из толпы хаунерцев.

– Да? – спросила она, смерив Брессинджера взглядом с головы до ног. Скорее всего, увидев его богатую одежду, она стала прикидывать, сколько денег сможет с него содрать.

– Я хочу поговорить с торговцем, который занимается гарантированием грузов, – сказал Брессинджер и достал из кошеля гроут. – Не привлекая лишнего внимания.

Женщина потянулась было за монетой, но Брессинджер ловко отвел руку в сторону.

– Отдам после того, как поговорю с ним.

Женщина, казалось, обиделась.

– Стол в самом конце, – сказала она. – Там ведутся дела. – Она прищурилась, глядя в ту сторону и не обращая внимания на подзывавших ее посетителей. Затем она указала на мужчину, сидевшего с краю стола. – Я точно знаю, что мистер Лоренц занимается чем-то подобным. Но подробности мне неизвестны.

– Благодарю, – сказал Брессинджер и, вопреки собственным словам, отдал ей монету.

Мы подошли к мужчине, на которого она указала. Тот пил в одиночестве и просматривал какие-то бумаги. Окинув взглядом длинный стол, я увидела, что остальные торговцы сидели точно так же, все с одной стороны. Двое из них вели переговоры с капитанами кораблей. У стены стояли несколько вооруженных верзил. Они настороженно смотрели на нас.

– Мистер Лоренц? – спросил Брессинджер.

– Да? – почти приветливо ответил мужчина. На вид он был грозодцем, смуглым, одетым в дорогой красно-желтый дублет из овечьей шерсти. Его шапочку венчало большое перо какой-то диковинной птицы – какой именно, я понять не могла. Минуту или две он и Брессинджер говорили на грозодском, болтали и смеялись, словно знали друг друга всю жизнь, пока Брессинджер наконец не вытащил грамоту, подтверждающую его полномочия.

– Я – представитель Короны, – теперь Брессинджер заговорил на старом саксанском, чтобы я могла его понять. – Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

Лоренц внимательно изучил грамоту.

– Я уже наслышан о вашем господине, – сказал он, тоже перейдя на саксанский. – Могу вас заверить, что мои сделки честны и прозрачны и все налоги я уплачиваю в срок. Вы можете проверить документы в здании суда.

Мы с Брессинджером сели.

– Я пришел не за этим, – сказал Брессинджер. – И не для того, чтобы заключить с вами сделку. Я бы хотел, чтобы вы мне кое-что объяснили – простыми словами, как если бы говорили с дураком.

Лоренц приподнял бровь.

– Постараюсь сделать все, что смогу. Я – верный подданный его величества. – Я заметила, как он едва уловимым жестом приказал одному из верзил расслабиться.

– И вы никому не расскажете о нашем разговоре, – предупредил Брессинджер.

Лоренц понимающе склонил голову.

– Сегодня утром мы беседовали с лордом Бауэром, – понизив голос, начал Брессинджер. – Он поведал нам о своем деловом предприятии. О том, что он гарантирует грузы в обмен на плату.

– Такая практика встречается довольно часто в других частях света, – сказал Лоренц. – В ней нет ничего противозаконного.

– Меня интересует не ее законность, – нетерпеливо сказал Брессинджер. – Я хочу понять, как именно это работает.

– Как вам угодно, – сказал Лоренц. Он оглядел стол, взял стакан и кружку и поставил их перед собой. – Представьте, что мне нужно отправить груз ткани из Лиендау в Венланд. Как я могу это сделать?

– Я не торговец, – мрачно сказал Брессинджер. – География Империи меня мало интересует.

– Ясно, – сухо ответил Лоренц. Я подавила желание улыбнуться. – Я мог бы отправить его на восток, пройти между Лотгаром и Гвородской степью, затем выйти к Нефритовому морю. Или я могу пройти по реке Треба, миновать Хассе и герцогство Ковоск. Если груз слишком тяжел, я могу отправиться в сторону Денхольца, пройти на юг мимо Грозоды, затем выйти к Гралльскому морю. Три совершенно разных маршрута, и у каждого – свои риски. Я могу столкнуться с северянами или пиратами, корабль может налететь на камни, в море нас может застать шторм, а в реке мы можем сесть на мель… ну вы меня понимаете.

– Да, – сказал Брессинджер.

– Многие корабли пройдут, и с ними ничего не случится, но некоторым не повезет. Каждый рейс, в который отправляется корабль, может стать для него последним.

– Это понятно.

– Давайте представим, что мы все же решили отправить груз из Лиендау. Торговец заплатил за груз двадцать крон.

Я выпучила глаза. Двадцать крон за трюм ткани! Это была невероятная сумма. Неудивительно, что недавно возникший класс торговцев мог позволить себе строить огромные дома из дерева и кирпича, со стеклянными окнами и множеством очагов.

– Если корабль утонет, то торговец потеряет эти деньги, – сказал Брессинджер. – Это я понимаю.

– Верно, – сказал Лоренц. – Поэтому, чтобы… снизить убытки, торговец заплатит человеку, занимающемуся гарантированием грузов.

– Он заплатит ему двадцать крон? – спросил Брессинджер.

– Нет! – Лоренц рассмеялся. – Это было бы равносильно тому, что корабль пошел на дно. Как бы ни завершился рейс, торговец все равно потеряет двадцать крон. Нет, вместо этого он заплатит лишь часть суммы, которая рассчитывается с учетом всех различных рисков: времени года, маршрута, самого груза, состояния судна, охраняется ли оно вооруженным отрядом и так далее.

– Значит, сэр Конрад был прав; это занятие сродни азартным играм.

– Да, если Правосудие сделал такое сравнение, то он недалек от истины. Гарант делает ставку на то, что корабль доберется до пункта назначения в целости и сохранности, и, если это происходит, он забирает уплаченные деньги себе. Торговец же, при условии, что он соблюдает условия договора – например, он не должен отклоняться от согласованного маршрута, – покупает себе душевное спокойствие, поскольку, если с судном что-то случится, гарант возместит ему его стоимость. Иногда гарант может даже заслать на корабль своего шпиона, чтобы убедиться, что оговоренные условия перевозки соблюдаются. Я знавал и конную эстафету гонцов, которая подряжалась на такую работу.

– Ясно, – сказал Брессинджер. – По-моему, гарант получает деньги ни за что.

Лоренц подмигнул.

– Вам так кажется, мой друг, потому что большую часть времени так и есть. Однако эта торговая сделка ничуть не отличается от других, и ее заключают деловые люди, которые держат руку на пульсе жизни. Как я и сказал, в этом нет ничего противозаконного.

– И именно этим занимается лорд Бауэр?

– Да. Он не единственный, кто предоставляет подобную услугу, но, насколько мне известно, он за короткий срок сколотил на таких сделках огромное состояние.

Я заметила, что один из торговцев, сидевших с нами за столом, вслушивается в наш разговор, хотя мы и говорили тихо. Я несильно ткнула Брессинджера в бедро.

– Я знаю, – тихо сказал он мне, а затем снова повернулся к Лоренцу. – Благодарю, что уделили нам время, мистер Лоренц. Я больше не стану вас отвлекать.

Торговец склонил голову.

– Я всегда рад оказать услугу Императору.

Мы вышли из трактира. Даже холодный воздух пристани с его тлетворным душком показался мне приятнее стоявшего в таверне зловония. Мы быстро пошли обратно, двигаясь той же дорогой, и остановились лишь для того, чтобы Брессинджер мог спросить у прохожего, как пройти на Портняжную улицу.

– Что думаешь? – спросил он, когда мы зашагали по слякоти.

– Думаю, что все ясно, – сказала я. – Сэр Конрад раньше уже рассказывал о сложных денежных махинациях, которые проводятся в Сове.

– Ага, – ответил Брессинджер. – И чего только люди не придумают, когда появляется возможность заработать денег. – Мы миновали двух стражников в ливреях, и на лице Брессинджера появилась ехидная ухмылка. – Ты, наверное, ждешь не дождешься, когда снова увидишься со своим кавалером?

– Никакой он мне не кавалер! – огрызнулась я, прекрасно осознавая, что именно такой реакции он и добивался.

– Пока еще нет, – согласился Брессинджер. – Только я видел, как ты смотрела на него вчера. Я же тебе говорил – такой парнишка тебе неровня. Ты же состоишь на службе у Императора.

– Уж лучше бы не состояла, – буркнула я.

Брессинджер внезапно остановился и резко повернулся ко мне.

– Думай, что говоришь! – прошипел он. – Глупая девчонка. – Я совершенно опешила; Брессинджер часто бывал угрюм, но его настроение редко менялось так внезапно и столь кардинально. Думаю, он и сам себе удивился, потому что я сразу же прочла на его лице сожаление. Пристав смягчился. – Нельзя тебе так трепать языком, – немного лицемерно сказал он. – Особенно так близко к Гуличу.

– Критиковать Императора не преступление, – сказала я.

– Да, но только на словах, – сказал Брессинджер. – Ты ведь слышала, что он за человек.

– Хм, – недовольно промычала я.

Брессинджер выпрямился и огляделся.

– Мы – его представители, – сказал он. – Ты не можешь так говорить, особенно на людях. И вообще, Хелена, подумай, что бы почувствовал сэр Конрад, услышь он от тебя такое?

Вот Брессинджер и назвал настоящую причину, почему он так быстро и так сильно вспылил. Ему не было дела до того, что я оскорбила Императора, – Нема тому свидетельница, он и сам частенько делал то же самое.

Я вздохнула, постепенно остывая, и сказала:

– Я знаю. – Чувствовала я себя отвратительно, и, должно быть, это отразилось на моем лице, потому что Брессинджер подошел и положил руки мне на плечи.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал он. – Ты молода, тебе не сидится на месте, и тем, что тебе пришлось пережить в юности, мог бы гордиться сам князь Преисподней Казивар. Но не позволяй своим порывам загубить тебя. Под покровительством сэра Конрада тебя ждет жизнь, полная богатства и привилегий.

– А что, если мне не нравится наша работа? – Эмоции переполнили меня и вместе со словами выплеснулись через край, как пена из наскоро налитой пинты. Мне внезапно захотелось плакать от злости, досады и стыда.

Брессинджер не смог скрыть охватившую его тревогу – у него было слишком выразительное лицо. Но, учитывая, насколько близки мы стали за эти два года, он должен был ослепнуть, оглохнуть и отупеть, чтобы не заметить, как сильно за последние несколько месяцев изменился мой настрой.

– Но ведь ты все схватываешь на лету, – с убеждением сказал он. – Только вспомни, с чего ты начинала. – Он огляделся, словно ища правильные слова в холодном воздухе вокруг нас. – Я не должен тебе этого говорить, но сэр Конрад мне все время тебя нахваливает. Он гордится тобой так, как гордился бы любимой дочерью.

Я не хотела этого слышать. Он не сказал ничего, чего я бы не знала. Я прекрасно осознавала, как Вонвальт ко мне относится и что он чувствует по отношению ко мне. Именно из-за этих чувств – из-за его гордости, его отеческой любви и желания видеть, как я добиваюсь успеха и становлюсь лучше, – я и испытывала такие душевные муки. Я уже объездила гораздо больше уголков Империи, чем доводилось увидеть большинству. И я видела ту нищету, в которой это большинство жило. Проклятье, да я и сама столько лет провела в Мулдау, живя в холоде, неуверенности и страхе. Брессинджер был прав; мне нужно было лишь продолжать трудиться, и когда-нибудь меня отправили бы в Орден, чтобы я закончила там обучение и сама стала Правосудием.

Однако я просто не могла с этим смириться. Я считала работу законника кропотливой и в основном нудной. Посвятив себя ей, я могла превратиться в кого-нибудь вроде Вонвальта – сурового, мучимого своей некромантией, вынужденного иметь дело с людьми вроде сэра Радомира и патре Клавера и наводящего ужас на простых людей. Его жизнь, проводимая в странствиях, казалась мне немного печальной, ведь он был лишен любви хорошей женщины и места, которое мог бы назвать домом. И чем дольше я сама так жила, тем больше мне хотелось освободиться. Пусть у Вонвальта были богатства и привилегии, но ни то ни другое не приносило ему счастья.

– Брось, Хелена, – осторожно сказал Брессинджер, пытаясь определить источник моего недовольства, подобно рыбаку, который забрасывает леску в мутный омут. – Мужчины Совы не похожи на мужчин из провинций. Говори об Аутуне что хочешь, но с женщинами они обходятся как с равными. Ты сможешь найти там множество достойных кавалеров. Мужчин, с которыми ты сможешь раскрыться и которые будут тебя уважать.

– Хорошо, Дубайн, – сказала я, раздосадованная, расстроенная и стремящаяся поскорее закончить этот разговор.

– Ты ведь еще не прыгнула в постель к тому пареньку? – внезапно спросил Брессинджер.

– Нема! – выругалась я. – Да когда бы я успела? Мы и пяти минут в Долине не пробыли! – Брессинджер продолжал смотреть на меня с каменным лицом. Я стиснула зубы. – Нет, а даже если бы и прыгнула, то это было бы не твоего ума дело!

– Смотри, чтобы и дальше ни-ни, – строго сказал Брессинджер, которого ничуть не смутило мое возмущение. – Если он тебя обрюхатит, сэру Конраду придется найти себе нового секретаря, и будет уже не важно, захочешь ты остаться или нет.

Он отвернулся и пошел дальше в сторону Портняжной улицы. И я была рада тому, что он ушел, – если бы Брессинджер остался, то я наговорила бы ему такого, отчего вылетела бы из услужения Вонвальта и безо всякой беременности.

* * *

Лавку на Портняжной улице мы нашли только с третьей попытки, поскольку портных, швей и разнообразных торговцев тканями там было хоть пруд пруди. Владелец лавки был суетлив, носил очки и явно сделал удачную ставку на грозодский бархат – торговля у него шла очень бойко. Его лавка была набита женами состоятельных торговцев и их служанками так же, как таверна на пристани любителями выпить.

Торговец был измотан, наши имперские грамоты его ничуть не впечатлили, и мы слишком долго выуживали из него ответы. Его уже допрашивали люди сэра Радомира, и он смог лишь подтвердить, что леди Бауэр посетила его лавку вместе с Ханой, что они выбирали бархат и что леди Бауэр велела Хане уйти прежде, чем ушла сама. Когда мы снова вышли на Портняжную улицу, день уже клонился к вечеру. Солнце висело так низко, что почти спряталось за гряду Толсбургских Марок, а талая слякоть на улицах уже снова начала замерзать. Словно и этого было мало, тучи снова затянули небо, и в воздухе закружились снежинки, гонимые пронизывающим ветром.

Мы поспешили вернуться в резиденцию лорда Саутера. Вонвальт уже был там. Я надеялась, что мы успеем еще немного обсудить содержимое письма Правосудия Августы, однако сразу же услышала, что Вонвальт с кем-то разговаривает. По-видимому, лорд Саутер уже вернулся. Брессинджер и я скинули с себя плащи, Брессинджер снял свой меч, а затем слуга провел нас в главную приемную – уютную, теплую комнату, обставленную дорогой мебелью.

– А, вот и вы, – сказал Вонвальт, когда мы оказались в дверях. Тепло постепенно возвращалось в мою кровь, и мое лицо покалывало с мороза.

– Добро пожаловать в мой дом, – сказал грузный лысый мужчина, который, по всей видимости, и был мэром. – Сэр Конрад рассказал мне о вас двоих. Вы, должно быть, Дубайн и Хелена.

Мы поклонились.

– Сир, – сказал Брессинджер.

– Проходите, садитесь, – сказал Саутер. Он показался мне приятным человеком, а не суровым, как я ожидала. Я сразу же поняла, почему люди вроде сэра Радомира его недолюбливали. Несмотря на его добродушие, мэр все время нервничал, и было легко представить, как его осаждают властные торговцы и лорды, каждый из которых пытается склонить его к своей воле.

Мы сели. Нам предложили еду и выпивку. Я увидела, что Вонвальт пьет вино – горячее и со специями, – и потому мы с Брессинджером оба благодарно согласились выпить. Однако правила этикета обязывали меня, несмотря на урчание в желудке, отказаться от еды, поскольку ни Саутер, ни Вонвальт не ели.

– Мы как раз собирались обсудить убийство леди Бауэр, – сказал Вонвальт, и я поняла, что мы с Брессинджером пропустили лишь пустую болтовню в начале разговора.

– Да, да, – сказал лорд Саутер, заламывая свои пухлые руки. – Страшное дело. Вся Долина потрясена. И ни одного подозреваемого.

– Вы правильно сделали, что поспешили сообщить мне об этом деле, – сказал Вонвальт, отпив вина. – Хотя шериф Радомир впечатлил меня своим ревностным стремлением к поддержанию законности и правопорядка.

Лорд Саутер чуть поджал губы, услышав имя шерифа.

– Ревностным – это вы верно подметили, – сказал он и немного поерзал. – Откровенно говоря, Правосудие, я был рад слышать о вашем приезде. Вы слывете просвещенным и мудрым человеком. Сэр Радомир же, хотя и стал дворянином в силу своей должности, так и остался грубым и неприятным типом.