В объятиях самки богомола

– А у тебя разве нет парня?

– Нет…

Денис глянул на нее сквозь хмельную поволоку, улыбнулся неловко. За этой неловкостью пряталось явно недосказанное, нерешительно-грустное – мол, я бы себя с удовольствием предложил в твои «парни», но ведь это неправильно как-то… Ты такая красивая, а я…

– Терпеть не могу смазливых нахалов, – пришла ему на подмогу Марта. И добавила с тихой уверенностью: – Мне нравятся такие, как ты, воспитанные и умные.

Уверенность в голосе была не настолько тихой, чтобы ее не могла услышать Ирина Ильинична. Марта и сама удивлялась открывшейся в ней хитрости, казалось бы взявшейся из ниоткуда, но это была именно хитрость, та самая лисья хитрость из детской сказочки… Как там, в сказочке-то? У зайчика избушка была лубяная, а у лисички ледяная? Можно, дорогой заюшка, я в твоей избушке погреюсь? Я хорошая лисичка, я даже маме твоей сразу понравилась… Не бойся меня, заюшка, я пока и сама не знаю, зачем так стараюсь понравиться, наверное, так надо. По всем сказочным канонам, наверное.

Марта действительно не знала – зачем, но что-то подсказывало ей изнутри, что так надо, и даже не подсказывало, а упрямо толкало в нужном направлении. Ты, мол, иди, а зачем – позже разберешься.

Она и пошла. И на концерт с Деничкой пошла, и в кафе, и в пешую прогулку по тихим парковым аллеям, а через пару дней еще и в кино, и снова в пешую прогулку. Шла рядом, исподтишка наблюдала и делала вывод – поплыл Деничка. Очень быстро поплыл. Практически сразу. А через месяц почти выдохся от изнемоги-влюбленности, глядел так страдальчески, будто помирать собирался. А она вдруг испугалась – зачем ей Деничкина изнемога, зачем Деничкино страдание… Хорошо, что сентябрь наступил, и всех первокурсников на картошку отправили. «Инженерно-экономический» попал в одну деревню, «технология силикатов» – в другую. И время образовалось, чтобы посмотреть на всю ситуацию со стороны, к себе прислушаться – что там сердце подскажет.

Но никаких подсказок не последовало. Наверное, потому, что ситуация была и без того ясна, как божий день: или бери Деничку со всеми потрохами, с мамой и лубяной избушкой, или оставайся в своей ледяной избушке до лучших времен. И будут ли эти «лучшие времена» – вот в чем вопрос! Наверняка такие Денички с лубяными избушками на дороге не валяются! Выходи замуж, не думай!

Да, все так, но с другой стороны… Существовала еще и коварная изнанка этого выбора, та самая, о которой думать пока не хотелось. И называлась эта изнанка – исполнение супружеского долга. С Деничкой. Как с этим-то быть? Выходит, для Денички себя берегла будучи красавицей-недотрогой? Ждала бог знает кого, а придется все отдать Деничке? Или не так страшен черт, как его малюют? Тем более особого понятия ни о выборе, ни о самом черте у нее не было. А зря, наверное. Может, как раз искушенность в данном вопросе и помогла бы…

Вернулась с картошки в последних числах сентября, и мама с порога встретила ее насмешливым выговором:

– От телефона отойти не могу, представляешь? Через каждые полчаса кавалер твой названивает с одним и тем же вопросом – не вернулась ли Марта… И голос такой убитый, будто вот-вот заплачет! Ой, снова звонит! Иди уже, объявляйся, спасай человека.

Деничка чуть не задохнулся, услышав ее голос в трубке. Потом заговорил быстро и непривычно горячо:

– Марта… Ты вернулась, Марта… А мы еще неделю назад вернулись. Я хотел к тебе ехать, но боялся, что мы разминемся! Мы можем с тобой встретиться прямо сейчас? Мне надо сказать тебе, что… Что… Марта, как хорошо, что ты вернулась…

– Я сейчас не могу, Денис. Я только-только вошла. Давай завтра, ладно?

– Как завтра? Почему завтра, а не сегодня?

– Потому что завтра. Сегодня я буду весь вечер в ванной лежать, отмокать.

– Ну, хорошо. Тогда завтра с утра? Завтра же воскресенье, в институт еще не надо…

– Позвони мне завтра ближе к обеду, договоримся.

– К обеду?!

– Ну да.

– Хорошо… Хорошо, я позвоню к обеду. Как скажешь. Но мы ведь встретимся завтра, да?

– Ой, ну договорились же! Все, пока! Давай, до завтра!

Марта бросила трубку, повернулась к матери, округлила глаза и с шумом выдохнула, что могло означать только одно – вот же липучка приставучая… Но мать только усмехнулась, глядя на нее, и произнесла тихо:

– Да ладно, передо мной-то чего спектакли разыгрываешь? Самой ведь такая приставучесть нравится, правда? Тем более я думаю, ты сама ее для себя и организовала – я ведь тут намедни навела справки про твоего мальчика…

– И у кого ты наводила справки, интересно?

– Да у Димки, у кого ж еще. Чего далеко ходить. То еще оказалось справочное бюро.

– А… Ну, понятно тогда.

– Слушай, а может, ты своего мальчика к нам домой пригласишь? Мне очень взглянуть на него хочется.

– Мам, я тебя умоляю… Ничего интересного ты не увидишь, честное слово.

– И все же, пригласи. Давай завтра вечером. Я даже пирог испеку по такому случаю.

– Ты? Пирог?

– А что такого? Я все-таки мать, а не ехидна какая-нибудь. Я должна видеть, что с моей дочерью происходит.

– Лично со мной ничего страшного не происходит, мам.

– Ну, не с тобой, так с мальчиком… И все, возражения больше не принимаются! Тащи завтра вечером своего кавалера, поняла?

– Да мне-то что… Ради бога, если настаиваешь.

Деничка почему-то очень испугался, когда она объявила ему о «вечернем домашнем приеме». Стоял, смотрел на нее озадаченно, потом поднял руку, вытер испарину со лба, проговорил с дрожью в голосе:

– Я, наверное, твоей маме не понравлюсь, Марта.

– Почему ты так решил? – вложила она в свой голос побольше веселого оптимизма.

– Ну, как тебе сказать… Наверное, каждой маме хочется, чтобы парень у дочки был красавцем… А я… Ты такая красивая, Марта, а я…

– Денис, прекрати! Хватит уже комплексовать по поводу своей внешности! Ну вот скажи, чем ты отличаешься от других? Чем? Ты что, инвалид? Урод? Ты такой же, как все, ни больше ни меньше! Конечно, похудеть бы тебе не мешало, это да…

– Я хотел, но у меня не получается! Я почти три месяца ничего не ел и в тренажерный зал ходил. А потом меня в больницу увезли – прямо из тренажерного зала. Мама говорит, что у меня конституция такая, ничего не поделаешь. Одни могут худеть, а другие нет. Каждый организм живет в определенном балансе. Или дисбалансе… С природой не поспоришь…

– Ну, вот видишь! Ты сам про себя все знаешь! А это уже хорошо! Ты научись любить себя таким, какой ты есть, и все будет в порядке! Ну что, идем вечером ко мне домой? Мама хотела пирог испечь…

– Пирог? Для меня?

– Ну да. А что такого? Ирина Ильинична ведь угощает меня всякими вкусностями, когда я к вам прихожу!

– Ну, это ты… Это совсем другое… Моей маме ты очень нравишься. Она говорит, что в тебе удачно сочетается присутствие красоты, ума и трезвого взгляда на жизнь. Что ты умеешь разумом жить, а не чувствами. И что это не всем дано…

– Хм. И когда же Ирина Ильинична так успела меня распознать?

– А ты что, обиделась?

– Да нет… Ладно, идем цветы покупать – для мамы. Ей будет приятно.

Вечерние посиделки с пирогом прошли успешно – Денис маме понравился. Потом, проводив гостя, она так и сказала Марте со вздохом:

– Надо же, какой экземпляр, будто в пробирке вырос. А как влюблен, как влюблен! Как на тебя смотрит, боже мой! Знаешь, мне даже завидно стало… Можешь его тепленьким брать, если надобность есть. Сама-то как думаешь? Про надобность?

– Я не знаю, мам… Правда, не знаю. Сначала думала, что все знаю и все про себя понимаю, а сейчас… Не знаю.

– Струсила, что ли?

– Может, и струсила. Или нет, не то… Я не знаю, как объяснить… Будто несет меня куда-то, будто попала в сильный поток, и вроде бы еще есть возможность на берег выбраться, но я не понимаю, хочу я обратно на берег или нет. Или хочу, чтобы непременно вынесло к новому берегу…

– Ну, тут я тебе не советчик, дочь. Смотри сама. Чтобы не сказала потом, что я тебя на неверный шаг толкнула. Может, и будут у тебя другие варианты, жизнь твоя только начинается. А может, и не будет больше вариантов, кто знает… Хотя ты красивая, в отца.

– Ты тоже красивая, мам!

– Нет, ты на отца больше похожа. Внешне. А характером в меня пошла, тебе тоже жизни наполовину не надо, тебе разом все подавай! А отец – он не такой… Как раз тот случай, когда красота мужику не на пользу.

– Ты совсем не любила его, мам?

– Да я теперь уж не помню, любила ли, нет ли… Наверное, на красоту его и купилась, когда замуж выходила. Да, он был красивый, но бесхарактерный. Тряпка тряпкой. Ждешь от него чего-то, а он… Ни эмоций, ни поступков… Таких долго не любят. Поэтому был муж, да сплыл.

– А почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Будто он умер!

– Для меня да, умер. Как и не было. Ну, да бог с ним. А насчет Дениса я тебе вот что скажу, Марта. Да, все-таки скажу! Денис – это твой шанс, другого может и не быть, несмотря на всю твою красоту. Пусть он синица в руках, но ведь журавля в небе можно и не дождаться. Если тебе преподнесла жизнь такой подарок – бери, иначе она рассердится и больше подарков не будет. Прождешь зря, годы уйдут, красота завянет. Я смотрю, он хоть завтра готов тебе предложение сделать, только отмашку дай…

– Мам, я не знаю… Нет, я все понимаю, что ты хочешь мне сказать, но… Боюсь я чего-то.

– А вот это ты зря делаешь! Зря!

– Что я делаю?

– Ты зря позволяешь себе плавать в этом «не знаю», в этом «боюсь»! Нет у тебя возможности в этом дерьме плавать, Марта! Может, у кого и есть, а именно у тебя – нет!

– Но почему?

– Да потому! Оглянись, как мы живем, и сделай выводы! Вон у нас даже квартира, и то однокомнатная, жалкие квадратные метры, мы даже разъехаться с тобой никогда не сможем! И уж прости за жестокую правду, но эта квартира – моя! Потому что у меня в силу женского переспелого возраста меньше возможности получить от жизни хоть что-то! И потому… Давай-ка сама пробивайся, Марта. Сама всего добивайся, опять же в силу неспелого женского возраста. Что, грубо звучит, да? Что, жестоко? Зато это правда, дочь… Мы ведь с тобой договорились, что будем по правде жить, по справедливости и без ненужных нам сантиментов… И как иначе, если она такая, наша жизнь… А, да что говорить… Хочешь обижайся, хочешь – нет.

– Мам, я тебя поняла. И я не обижаюсь. Я поняла, да…

На следующем свидании они с Денисом впервые поцеловались. То есть Марта сама организовала этот поцелуй – когда зашли в темную аллею парка, развернулась к нему, обняв за шею, скользнула губами по щеке…

Губы у Дениса оказались на удивление холодными и неловкими. От испуга, наверное. А еще она чувствовала, как дрожат его ладони на ее плечах, как они взмокли… Тоже от испуга, наверное. Зато потом он с силой прижал ее к себе – откуда чего взялось, даже в спине что-то хрустнуло! – и заговорил тихо, задыхаясь на каждом слове:

– Я так тебя люблю, Марта… Я думать ни о чем не могу, будто меня вообще нет… Я жить без тебя не смогу больше… Если бы ты только согласилась… Если бы согласилась… Марта…

– На что согласилась, Денис? – произнесла она, с трудом выворачиваясь из его напряженного объятия.

– Если бы ты согласилась выйти за меня замуж… Но ведь ты никогда…

– Да отчего ж никогда? Почему ты так решил?

– А что… Разве…

– Я согласна выйти за тебя замуж, Денис!

– Что… правда?

– Ну да. Ты мне очень нравишься. Да, я хочу быть твоей женой!

– Марта… Но этого просто не может быть…

– Ой, Денис! Ну я же тебе ответила! Ну хватит уже.

– Да, я понял… Я просто поверить не могу. И что, мы завтра можем пойти подать заявление в загс?

– Отчего ж не завтра? Можно и завтра. Только надо маме твоей сказать.

– Да, маме… И твоей тоже…

– Ты когда своей маме скажешь?

– Сегодня и скажу! Мне кажется, она обрадуется!

– Ну, не знаю… Давай не будем загадывать…

– Да точно обрадуется! Точно! А почему ты дрожишь? Замерзла?

– Да… Похолодало, наверное… Проводи меня домой, пожалуйста, поздно уже… Или не надо домой, только до автобусной остановки. Мне к Оле еще надо зайти…

– Но заявление в загс мы ведь завтра подадим, да?

– Конечно, завтра.

– Прямо утром? Вдруг там только с утра принимают?

– Хорошо, давай утром.

– На первую лекцию не пойдем!

– Хорошо. Только давай уже пойдем отсюда, я и впрямь замерзла!

– Утром я буду стоять около твоего подъезда. Паспорт не забудь.

– Да не забуду… Пошли уже!

Через полчаса Марта, продрогшая то ли от холода, то ли от навалившегося страха, рыдала на плече у Оли, проговаривая вслух то, чего даже самой себе не хотела проговаривать:

– Я не могу, не могу, Оль… Я согласилась замуж за него выйти, а сама… Мне даже целоваться с ним неприятно… Что делать, Оль, я не знаю…

– Да ты что, Марта… – слушая ее, недоумевала Оля. – Что ты такое говоришь? Зачем ты согласилась, если тебе… Если неприятно… Я не понимаю, хоть убей! Зачем?!

– Затем, что так надо.

– Кому надо? Ты что говоришь? Я не понимаю, не понимаю!

– Да ты не поймешь! – вдруг резко оттолкнула ее от себя Марта, перестав плакать. – Поэтому и не спрашивай у меня больше ничего! Просто так надо. И все! Что тут непонятного? Так надо.

Умывшись в ванной холодной водой, Марта быстро надела пальто, шагнула к двери. Оля осталась стоять в прихожей в нелепой позе, разведя руки в стороны – не понимаю, не понимаю… Дверь за Мартой захлопнулась. Каблуки туфель дробно застучали по лестнице вниз. Оля постояла еще немного, потом подошла к телефону, собираясь позвонить Димке и сообщить неожиданную новость. И отчего-то передумала – может, Марта просто в очередной раз ее разыграла? А что, с нее станется, с этой Марты.

Утром они с Денисом подали заявление в загс. Монументальная тетенька оглядела парочку то ли брезгливо, то ли насмешливо, потом проговорила тихо:

– И куда так торопитесь, ненормальные. Едва по восемнадцать исполнилось, а туда же…

Но заявление приняла. И объявила дату бракосочетания – пятнадцатое января. Устраивает? Вот и хорошо, что устраивает… Идите, чувства свои проверяйте…

Ирина Ильинична тоже смотрела на них, как тетенька из загса. Правда, без брезгливости и насмешливости, но с большой долей оторопелого удивления. Потом заговорила, обращаясь почему-то к Марте:

– Нет, я вовсе не против, конечно… Но… Почему же так рано? Я думала, года через два… Или три… Что вы пока дружить будете, получше друг друга узнаете… Зачем же себе обязательствами студенческую жизнь портить?

– Мама, ну почему же портить?! Мы же вчера обо всем договорились, мама! – отчаянно всплеснул руками Деничка и испуганно покосился на Марту. – Я же все объяснил тебе вчера… Я люблю Марту… Я жить без нее не могу… Неужели ты меня не поняла и не услышала, мама?

– Да я поняла, сынок, поняла! – торопливо замахала руками Ирина Ильинична, испугавшись его надрывной горячности. – Я же дала свое согласие, что ты!

Потом, позже, оставшись с Мартой вдвоем на кухне, она проговорила виновато:

– Ты прости меня, пожалуйста, за мои сомнения, ладно? Я действительно пыталась Дениса отговорить… Потому что рано вам жениться… Да, я пыталась… А он чуть не плакал, представляешь? Все твердил – не могу без нее, не могу без нее… И я вдруг так испугалась, знаешь! Подумала – а вдруг я своим несогласием сыну судьбу ломаю? Вдруг он мне этого не простит? И согласилась… Но не сразу, уж извини… А твоя мама знает?

– Нет еще. Но я думаю, она против не будет. Ей Денис очень понравился.

– Правда? – с надеждой и тайным сомнением спросила Ирина Ильинична.

– Правда. Она сказала, что он очень обаятельный. А обаяние всегда играет решающую роль, между прочим. И я так же считаю, как мама. Да, Деничка очень обаятельный…

Ирина Ильинична не смогла сдержать благодарной улыбки. Какой же матери не понравится, когда ее сына называют обаятельным? И на этой улыбке проговорила с веселым оптимизмом в голосе:

– Тогда нам с твоей мамой встретиться надо, обговорить все… Что да как… Или с папой твоим…

– Нет, с папой не надо. Папа только на свадьбу придет. Зачем ему лишние организационные хлопоты? Сами ж понимаете, как это бывает с разведенными мужчинами…

– Понимаю, понимаю… – вздохнула Ирина Ильинична, отводя глаза в сторону. – У нас с Деничкой такая же ситуация – папа только на свадьбу придет… Ну, да ладно. И без них разберемся, правда?

– Конечно, Ирина Ильинична. Без них разберемся.

– Слушай, Марточка… А это хорошо будет, если я твою маму в гости приглашу, как думаешь? Или нам с Деничкой к вам прийти? Ну, вроде как положено так… Чтобы жених пришел в дом к невесте руки просить…

– Да без разницы, по-моему! Если хотите, давайте к вам… И мама, я думаю, против не будет.

– А когда мне ее пригласить? И что приготовить? Что она любит, подскажи?

– Да не переживайте вы так, ради бога! Все будет хорошо, у меня мама женщина коммуникабельная и понятливая!

– Да, конечно… И все же… Когда мы с ней встретимся?

– Успеется, Ирина Ильинична. До пятнадцатого января времени еще много, успеется…

* * *

– …Еще чего – по телефону отца приглашать! Тоже, придумала! Где у тебя голова, Марта? А денег на свадьбу он тоже тебе по телефону даст? Нет уж, сама иди к своему отцу, лично сама обо всем договаривайся, я у него ничего просить не буду! И без денег от него не возвращайся!

Мама так яростно произнесла свой монолог, что Марта поняла – спорить бесполезно. Да и вообще – мама сразу ныряла в ярость, когда заходила речь об отце, и Марта никак не могла до конца понять этой ярости – что он ей сделал плохого? Что развелся и снова женился? Так сама виновата, господи… Тем более она отца едва терпела и даже не скрывала этого никогда. И отец терпел, много терпел, если уж на то пошло, только его терпение было другого рода – молчаливое оно было и смиренное. А теперь, смотрите-ка, яростью обиженной мы исходим… Гордые мы, денег просить не собираемся…

И тем не менее Марта позвонила отцу и объявила, что придет в гости в ближайшее воскресенье.

Отец встретил ее с радостной настороженностью, улыбался приветливо, но ждал подвоха, по всему было видно. Еще бы – последние пять лет они только по телефону общались, и то редко. А первые годы после развода виделись часто – отец сам был инициатором этих встреч, и не только по воскресеньям. Из школы, например, ее встречал, провожал домой. Учебой интересовался, школьной жизнью. И звонил часто. А потом у него свой ребенок родился, и вся его инициатива постепенно истаяла, и ничего не осталось, кроме редких телефонных звонков, которые Марта не любила за натужный интерес и явные нотки отцовской виноватости. Вовсе ей не нужна была его виноватость, мог бы и не звонить…

– Проходи на кухню, чаю попьем… Я в магазин сбегал, колбаски купил, хлеба свежего… А вот мы сейчас по бутербродику, с чаем-то… А может, булочку хочешь? Она свежая… С повидлом…

– Да мне все равно, пап… А лучше вообще ничего не надо, ни бутерброда, ни булочки.

– Фигуру бережешь, да?

– А что, это плохо разве?

– Нет, почему же… Но от обеда, надеюсь, не откажешься? Позже обедать будем, когда Маруся с дежурства придет… Сам-то я с обедом не успел, не думал, что ты так рано… Хорошо, хоть в магазин сбегать успел!

– Ну вот… Сколько тебе хлопот со мной. И жене твоей тоже. Надо после дежурства спать ложиться, а она с обедом возиться будет. Может, не надо, а? Я ж ненадолго, пап…

– Да прекрати, что ты! Маруся сама сказала, что обязательно вкусный обед приготовит! Такая редкая гостья, как же! Тем более она никогда после дежурства спать не ложится… У дежурного врача всегда есть время, чтобы прилечь в ординаторской на диванчике на пару часов…

– Да уж, повезло тебе, пап. Жена – врач, это же здорово! Всегда вылечит, если вдруг заболеешь! Она хорошая, да? Добрая и отзывчивая? Ты ее любишь, наверное?

– Люблю. Очень люблю, – серьезно ответил отец и опять глянул настороженно, будто ожидая подвоха.

Марта отпила чаю, вздохнула. Что ж, пора и к «подвоху» приступать, чего время тянуть?

– А я, пап, замуж выхожу… – улыбнулась она лучезарно, внимательно глядя, как отец прореагирует на ее новость.

– Как – замуж? – взметнул он брови вверх и даже отпрянул слегка, будто она сообщила ему невесть что. – Как – замуж? Уже?

– Ну что значит «уже», пап… Все девушки рано или поздно выходят замуж…

– Да это я понимаю, понимаю, что ты! Но мне казалось, что ты еще маленькая… Я и не предполагал даже…

– Нет. Я уже выросла, пап. Мне недавно восемнадцать лет исполнилось. Да ты же сам поздравлял меня с днем рождения! Забыл?

– Нет, не забыл. Но восемнадцать – это не так много… Это ж детство еще практически… Когда ты успела повзрослеть, Марта?

– Ты просто не видел, как я взрослела. То есть я хочу сказать… Не наблюдал. Общение по телефону и общение вживую изо дня в день – это разные вещи, ты ж понимаешь.

– Ты на меня обижаешься, да?

– Вовсе нет! Чего мне обижаться? Ты ж не можешь разорваться на две половины, правда? У тебя свежий ребенок родился, тем более от любимой женщины… Я все понимаю, пап.

– Я твою маму тоже очень любил, Марта. Так сильно любил, что долго терпел ее равнодушие, граничащее с… Даже не знаю, как определить, с чем граничащее… С ненавистью, может быть…

– Да не надо ничего определять, пап. Зачем? Тем более я в курсе, все ж на моих глазах происходило… Она просто не любила тебя, вот и все. Жила рядом с тобой ради социального статуса замужней женщины, но не любила.

– Эк ты о матери-то… Не надо бы так…

– Почему? Я ведь ничего обидного для нее не сказала. Это же сермяжная правда, только и всего. Или я не права, ты считаешь?

– Да, ты права, что ж… Это ты верно сказала – ради социального статуса… Просто мне как-то неловко говорить с тобой об этом.

– Да брось! Я уже взрослая, замуж собралась… Со мной можно говорить о чем угодно.

– Да, я понимаю… А знаешь ли ты, дочка, как это тяжело осознавать, что с тобой живут ради чего-то там? Не ради тебя самого, не вместе с тобой… Несколько лет такой жизни могут вообще уничтожить человека, вытянуть из него все жизненные соки. Да, какое-то время он может продержаться на своей неразделенной любви, а потом… О нет, это ужасно, ужасно… Как вспомню… Знаешь, твоя мама всегда смотрела не на меня, а поверх моей головы… Будто высматривала, что вот-вот появится на горизонте кто-то более достойный ее любви… И ухаживала за собой, и наряжалась всегда с таким азартом, будто ждала, что через пару секунд раздастся тот самый звоночек… И откроется дверь новой судьбы… И тогда старую судьбу можно будет выбросить на свалку, как ненужный хлам. И не вспоминать о ней никогда. О, как это было ужасно – во всем этом жить… А впрочем, прости меня, что я так разоткровенничался, прости!

– Да ничего, пап… Я понимаю. Да, трудно тебе пришлось, но это судьба, что ж поделаешь. Ты денег на свадьбу дашь?

– Да, конечно… Правда, у меня на сей момент нет, но я займу, я достану… Об этом как раз можешь не волноваться. Сколько скажешь, столько и дам.

– Спасибо, пап.

– Ну что ты…

– А на свадьбу придешь? Я тебя приглашаю!

– Приду, конечно. Спасибо, доченька.

– А почему ты не спрашиваешь, за кого я выхожу замуж? Тебе все равно?

– Если ты имеешь в виду тот самый пресловутый социальный статус – то да, мне все равно. Мне главное, чтобы ты его любила. И чтобы он тебя любил. Ведь ты его любишь, доченька?

– Хм… Твой вопрос просто обязывает к правильному ответу… Хорошо, тогда я и отвечу правильно – да, пап, люблю. Ведь было бы странно, если бы я ответила по-другому?

– Да… Было бы странно…

– Ну, тогда не стоит и париться зря с вопросами и ответами. Значит, договорились, пап… Денег на свадьбу ты дашь, и на саму свадьбу тоже придешь… И я пойду уже, наверное? Спасибо за чай…

– Нет-нет, что ты! Как это – пойду? В кои-то поры пришла… Нет-нет, погоди… Что я Марусе скажу? Она ж хотела обед… И сестренка твоя сейчас придет с тренировки… Она фигурным катанием занимается… Не уходи, пожалуйста! Я прошу тебя!

Да ладно-ладно… Я останусь, пап. И на обед останусь, и сестренку подожду, если тебе хочется.

– Ага, ага… Тогда давай сделаем так… Я сейчас пойду Марусю встречать, потому что она наверняка в магазин зашла и сумки тяжелые на себе тащит, а ты останешься дома и откроешь Таточке дверь, когда она с тренировки вернется. Договорились?

– Хорошо, пап…

– Ну, тогда я побежал навстречу Марусе?

– Беги-беги…

Конечно же, он не услышал в ее голосе никакой насмешливой нотки, потому что для него это было нормально – бежать навстречу своей любимой Марусе. Наверное, это вообще нормально в семейных отношениях, когда бегут друг другу навстречу. И когда называют своих любимых такими нежными именами – Маруся, Таточка… И смеяться над этим нельзя, наверное. Но все равно ей казалось, что это немного смешно… И даже чувство легкого презрения вызывает, потому что сразу выплывает в голове дурацкая песенка, услышанная бог знает где, пропетая дребезжащим голоском со старой пластинки… Леонида Утесова, кажется? «…Моя Марусечка, танцуют все кругом… Моя Марусечка, попляшем мы с тобой…»