Десять дней, которые потрясли мир

Почти повсюду Советы рабочих депутатов и Советы солдатских депутатов объединились очень скоро, спустя некоторое время после Мартовской революции. Однако для обсуждения специальных вопросов, затрагивающих их особые интересы, секции рабочих и солдат продолжали собираться отдельно. Советы крестьянских депутатов присоединились к остальным только после большевистского государственного переворота. Крестьянские Советы были организованы так же, как Советы рабочих и солдат, и в столице был Всероссийский Исполнительный Комитет крестьянских Советов.

2. Профсоюзы. Хотя в России рабочие союзы были организованы в большинстве случаев по производственному принципу, они назывались тем не менее профессиональными союзами и ко времени большевистской революции насчитывали от трех до четырех миллионов членов. Эти союзы также были объединены во всероссийскую организацию – нечто вроде русской Федерации труда, которая имела свой Центральный Исполнительный Комитет в столице.

3. Фабрично-заводские комитеты. Это были стихийно возникшие организации, созданные на предприятиях рабочими в стремлении осуществить контроль над производством, воспользовавшись расстройством управления, вызнанным революцией. Эти комитеты революционным путем овладевали предприятиями и управляли ими. Фабрично-заводские комитеты тоже имели свою всероссийскую организацию с Центральным комитетом в Петрограде, которая сотрудничала с профсоюзами.

4. Думы. Слово «дума» приблизительно означает «совещательный орган». Старая Государственная дума, которая в демократизированной форме просуществовала еще шесть месяцев после революции, умерла естественной смертью в сентябре 1917 г. Городская дума, которая упоминается в этой книге, была создана в результате реорганизации муниципального совета, или самоуправления, как его чаще называли. Городская дума избиралась прямым и тайным голосованием, и единственной причиной, по которой ей не удалось привлечь на свою сторону массы во время большевистской революции, был общий упадок влияния всякого чисто политического представительства при росте влияния организаций, основанных на классовом делении общества.

5. Земства. Это слово может быть приблизительно переведено как «сельские Советы». При царизме – полуполитические, полуобщественные организации с очень небольшими административными правами. Они создавались и управлялись главным образом либерально настроенными интеллигентами, выходцами из помещичьего класса. Самой важной стороной деятельности земств было народное образование и социальное обслуживание крестьян. Во время войны земства постепенно приняли на себя всю заботу о снабжении русской армии продовольствием и обмундированием. Они же производили закупки за границей и вели просветительную работу среди солдат, соответствующую той, которую вела в американской армии Христианская ассоциация молодых людей. После Мартовской революции земства были демократизированы с целью превращения их в органы местной власти в сельских районах. Но, подобно городским думам, они не были в состоянии соперничать с Советами.

6. Кооперативы. Это были потребительские кооперативные общества рабочих и крестьян, которые до революции насчитывали миллионы членов по всей России. Основанное либералами и умеренными социалистами, кооперативное движение не пользовалось поддержкой революционных социалистических групп, поскольку этот путь представлял собой суррогат полного перехода средств производства и распределения в руки рабочих. После Мартовской революции кооперативы стали быстро расширяться; в них преобладали народные социалисты, меньшевики и социалисты-революционеры, и эти кооперативы действовали как консервативная сила до большевистской революции. Однако именно кооперативы кормили Россию, когда старая система торговли и транспорта рухнула.

7. Армейские комитеты. Армейские комитеты были основаны на фронте солдатами для борьбы с реакционным влиянием старого офицерства. Каждая рота, полк, бригада, дивизия и корпус имели свои комитеты, а над ними всеми стоял выборный комитет (такой-то) армии. Центральный армейский комитет (в Петрограде) сотрудничал с Генеральным штабом. Расстройство управления в армии, вызванное революцией, возложило на плечи армейских комитетов большую часть работы интендантского ведомства, а в некоторых случаях даже командование войсками.

8. Флотские комитеты. Соответствующие организации в военном флоте.

Центральные комитеты

Весной и летом 1917 г. в Петрограде проводились всероссийские съезды всевозможных организаций. Проходили съезды Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, профсоюзов, фабрично-заводских комитетов, комитетов армии и флота (помимо съездов представителей отдельных родов войск и флота), кооперативов, национальностей и т. д. Каждый из этих съездов избирал свой Центральный комитет или Центральный исполнительный комитет для защиты интересов в центре. По мере того как Временное правительство становилось все слабее, эти Центральные комитеты были вынуждены брать в свои руки все большую административную власть.

Наиболее важные Центральные комитеты, упоминаемые в этой книге, таковы:

Союз Союзов. Во время революции 1905 г. профессор Милюков и другие либералы организовали союзы специалистов – врачей, юристов и т. д. Они объединялись в одну центральную организацию – Союз Союзов. В 1905 г. Союз Союзов сотрудничал с революционной демократией; в 1917 г., однако, Союз Союзов выступал против большевистского восстания и объединил государственных служащих, которые объявили забастовку и саботировали распоряжения Советской власти.

ЦИК. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих и солдатских депутатов. Слово получились из первых букв полного названия.

ЦЕНТРОФЛОТ. Центральный флотский комитет.

ВИКЖЕЛ. Всероссийский Исполнительный комитет железнодорожников. Название составлено из начальных букв полного наименования.

Другие организации

Красная гвардия. Вооруженные фабрично-заводские рабочие России. Красная гвардия впервые была образована во время революции 1905 г. и снова возродилась в мартовские дни 1917 г., когда нужна была сила для поддержания порядка в городе. В это время красногвардейцы были вооружены, и все старания Временного правительства разоружить их были безуспешными. При каждом кризисе в ходе революции отряды Красной гвардии появлялись на улицах, по-военному не обученные и не организованные, но полные революционного энтузиазма.

Белая гвардия. Буржуазные волонтеры, которые появились на последних этапах революции для защиты частной собственности от попыток большевиков отменить ее. В отрядах Белой гвардии было очень много студентов.

Текинцы. Так называемая Дикая дивизия, состоявшая из представителей мусульманских племен Средней Азии, лично преданных генералу Корнилову. Текинцы отличались слепым повиновением и дикой жестокостью в военных действиях.

«Батальоны смерти», или «ударные батальоны». Известен женский «батальон смерти», но было много «батальонов смерти», состоявших из мужчин. Эти батальоны были образованы Керенским летом 1917 г. с тем, чтобы своим «героическим» примером они помогли укрепить дисциплину и поднять боевой дух армии. «Батальоны смерти» состояли главным образом из националистически настроенных молодых людей, большей частью выходцев из богатых семей.

Союз офицеров. Организация, созданная среди реакционных офицеров для борьбы с растущим влиянием армейских комитетов.

Георгиевские кавалеры. Георгиевским крестом награждались отличившиеся в военных действиях. Получивший крест автоматически становился «георгиевским кавалером». Преобладающим влиянием в организации георгиевских кавалеров пользовались сторонники милитаризма.

Крестьянский союз. В 1905 г. крестьянский союз был революционной организацией крестьян. В 1917 г., однако, он стал выразителем политических интересов зажиточного крестьянства и боролся против растущего влияния и революционных целей Советов крестьянских депутатов.

Хронология и написание

В этой книге я повсюду употребляю наш календарь вместо старого русского календаря, который отставал на тринадцать дней.

В написании русских имен и слов я не пытался следовать никаким научным правилам, а старался придерживаться такого написания, которое даст говорящему по-английски читателю наиболее простое и точное представление об их произношении.

Источники

Основным материалом для этой книги послужили мне мои собственные записи. Однако, кроме того, я использовал сотни подобранных всевозможных русских газет, в которых отражен почти каждый день описываемого мною времени, подшивки (выходивших в Петрограде) английской газеты «Russian Daily News» («Русские ежедневные новости») и двух французских газет – «Journal de Russie» («Русская газета») и «Entente» («Согласие»). Еще более ценным, чем все эти газеты, является «Bulletin de la Presse» («Бюллетень прессы»), который издавался ежедневно французским информационным бюро в Петрограде. В нем помещались сообщения обо всех важнейших событиях, речах и комментариях русской печати. У меня есть почти полная подшивка этой газеты с весны 1917 г. до конца января 1918 г.

Кроме того, мною собраны почти все воззвания, декреты и объявления, которые расклеивались на улицах Петрограда с середины сентября 1917 г. до конца января 1918 г., а также официальное издание всех правительственных декретов и распоряжений и официальное правительственное издание секретных договоров и других документов, обнаруженных в министерстве иностранных дел, когда оно перешло в руки большевиков.

Глава I

Общий фон

В конце сентября 1917 г. в Петрограде ко мне зашел иностранный профессор социологии, находившийся в России. В деловых и интеллигентских кругах он наслышался о том, что революция пошла на убыль. Профессор написал об этом статью и отправился путешествовать по стране, посетил фабричные города и деревни, где, к его изумлению, революция явно шла на подъем. От рабочих и крестьян постоянно приходилось слышать разговоры об одном и том же: «земля – крестьянам, заводы – рабочим». Если бы профессор побывал на фронте, он услышал бы, что вся армия толкует о мире.

Профессор был озадачен, хотя для этого не было оснований: оба наблюдения были совершенно правильны. Имущие классы становились все консервативнее, а массы – все радикальнее. С точки зрения деловых кругов и российской интеллигенции, революция уже зашла достаточно далеко и чересчур затянулась; пора было навести порядок. Это настроение разделялось и главными умеренно-социалистическими группами – меньшевиками-оборонцами, [1.1][5] и социалистами-революционерами, которые поддерживали Временное правительство Керенского.

27 (14) октября официальный орган умеренных социалистов писал:

«…Революция состоит из двух актов: разрушения старого и создания нового строя жизни. Первый акт тянулся достаточно долго. Теперь пора приступить ко второму, и его надо провести как можно скорее, ибо один великий революционер говорил: “Поспешим, друзья мои, закончить революцию: кто делает революцию слишком долго, тот не пользуется ее плодами…”».

Рабочие, солдатские и крестьянские массы были, однако, твердо убеждены, что первый акт еще далеко не закончен. На фронте армейские комитеты постоянно имели столкновения с офицерами, которые никак не могли привыкнуть обращаться с солдатами как с человеческими существами; в тылу избранные крестьянами земельные комитеты подвергались арестам за попытки провести в жизнь постановления правительства о земле; на фабриках рабочим [1.2] приходилось бороться с черными списками и локаутами. Более того, возвращающихся политических эмигрантов не пускали в страну как «нежелательных» граждан; бывали даже случаи, когда людей, вернувшихся из-за границы в свои деревни, арестовывали и заключали в тюрьмы за революционные действия, совершенные в 1905 г.

На все многочисленные и многообразные выражения недовольства народа у умеренных социалистов был один ответ: «Ждите Учредительного собрания, которое будет созвано в декабре». Но массы не удовлетворялись этим. Учредительное собрание – вещь, конечно, хорошая. Но ведь было же нечто определенное, во имя чего была совершена русская революция, во имя чего легли в братские могилы на Марсовом поле революционные мученики и что должно быть осуществлено во что бы то ни стало, независимо от того, будет ли созвано Учредительное собрание или нет: мир, земля крестьянам, рабочий контроль над производством. Учредительное собрание все откладывалось и откладывалось, возможно, что его отложат еще не раз до тех пор, пока народ не успокоится в такой мере, что, быть может, умерит свои требования! Как бы то ни было, революция тянется уже восемь месяцев, а результатов что-то не видно…

Тем временем солдаты сами начинали разрешать вопрос о мире дезертирством, крестьяне жгли господские усадьбы и захватывали крупные поместья, рабочие выходили из повиновения и бросали работу. Вполне естественно, что предприниматели, помещики и офицерство прилагали все усилия, чтобы предотвратить какие-либо уступки массам на демократической основе.

Политика Временного правительства колебалась между мелкими реформами и суровыми репрессивными мерами. Указом социалистического министра труда рабочим комитетам было предписано впредь собираться в нерабочее время. На фронте «агитаторы» оппозиционных политических партий арестовывались, радикальные газеты закрывались и к проповедникам революции стала применяться смертная казнь. Делались попытки разоружить Красную гвардию. В провинцию для поддержания порядка были отправлены казаки.

Эти меры поддерживались умеренными социалистами и их вождями-министрами, которые считали необходимым сотрудничество с имущими классами. Народные массы отворачивались от них и переходили на сторону большевиков, которые твердо боролись за мир, передачу земли крестьянам, введение рабочего контроля над производством и за создание рабочего правительства. В сентябре 1917 г. разразился кризис. Керенский и умеренные социалисты против воли подавляющего большинства населения создали коалиционное правительство, в которое вошли представители имущих классов. В результате меньшевики и социалисты-революционеры навсегда потеряли доверие народа.

Отношение народных масс к умеренным социалистам резко выражено в статье, появившейся около середины октября (конца сентября) в газете «Рабочий путь» и озаглавленной «Министры-социалисты». [1.3]

«…Возьмите их послужной список:

Церетели – разоружил рабочих, вместе с генералом Половцевым «усмирил» революционных солдат и одобрил смертную казнь для солдат.

Скобелев – начал с того, что пообещал отнять у капиталистов 100 % прибыли, а кончил… попыткой разогнать фабрично-заводские комитеты рабочих.

Авксентьев – посадил в тюрьму несколько сот крестьян, членов земельных комитетов, закрыл несколько десятков рабочих и солдатских газет.

Чернов – подписал царистский манифест о разгоне финляндского сейма.

Савинков – вступил в прямой союз с генералом Корниловым и не сдал Петрограда этому «спасителю» отечества только по не зависящим от Савинкова обстоятельствам.

Зарудный – вместе с Алексинским и Керенским засадил в тюрьму тысячи революционных рабочих, матросов и солдат, помог сочинить клеветническое «дело» против большевиков, которое ляжет таким же позором на русский суд, как дело Бейлиса.

Никитин – выступил в роли заурядного жандарма против железнодорожников.

Керенский – но о сем уже умолчим. Его послужной список слишком длинен…»

Съезд делегатов Балтийского флота в Гельсингфорсе принял резолюцию, которая начиналась так:

«…Требовать от Всероссийских комитетов Совета Р., С. и Кр. Д. и Центрофлота немедленного удаления из рядов Временного правительства социалиста в кавычках и без кавычек, политического авантюриста Керенского как лица, позорящего и губящего своим бесстыдным политическим шантажом в пользу буржуазии великую революцию, а также вместе с нею весь революционный народ…»

Прямым результатом всего этого была растущая популярность большевиков…

С тех пор как в марте 1917 г. шумные потоки рабочих и солдат, затопив Таврический дворец, принудили колеблющуюся Государственную думу взять в свои руки верховную власть в России, именно массы народные – рабочие, солдаты и крестьяне определили каждый поворот в ходе революции. Они низвергли министерство Милюкова; их Совет провозгласил перед всем миром русские мирные условия – «никаких аннексий, никаких контрибуций, право самоопределения народов»; и опять-таки в июле именно они, еще неорганизованные массы стихийно поднявшегося пролетариата, снова штурмовали Таврический дворец, чтобы потребовать перехода власти над Россией к Советам.

Большевики, тогда еще небольшая политическая секта, возглавили движение. В результате катастрофической неудачи восстания общественное мнение повернулось против них, и шедшие за ними толпы, лишенные вождей, отхлынули назад, на Выборгскую сторону – Сент-Антуанское предместье Петрограда. Тогда последовала дикая травля большевиков: сотни их, в том числе Троцкий, госпожа Коллонтай и Каменев, были заключены в тюрьмы; Ленин и Зиновьев принуждены были скрываться от ареста; большевистские газеты преследовались и закрывались. Провокаторы и реакционеры подняли неистовый вой о том, что большевики – немецкие агенты, и во всем мире нашлись люди, поверившие этому.

Однако Временное правительство оказалось не в состоянии подтвердить обоснованность этих обвинений; документы, якобы доказывавшие существование германского заговора, оказались подложными[6], и большевики один за другим освобождались из тюрем без суда, под фиктивный залог или вовсе без залога, так что в конце концов в заключении осталось всего 6 человек. Бессилие и нерешительность Временного правительства, состав которого непрерывно менялся, были слишком очевидны для всех. Большевики вновь провозгласили столь дорогой массам лозунг: «Вся власть Советам!», и они вовсе не исходили при этом из своих узкопартийных интересов, поскольку в то время большинство в Советах принадлежало умеренным социалистам – их злейшему врагу.

Еще более действенным было то, что они взяли простые, неоформленные мечты масс рабочих, солдат и крестьян и на них построили программу своих ближайших действий. И вот, в то время как меньшевики-оборонцы и социалисты-революционеры опутывали себя соглашениями с буржуазией, большевики быстро овладели массами. В июле их травили и презирали; к сентябрю рабочие столицы, моряки Балтийского флота и солдаты почти поголовно встали на их сторону. Сентябрьские[7] муниципальные выборы в больших городах [1.4] были показательны: среди избранных оказалось всего только 18 % меньшевиков и социалистов-революционеров против 70 % в июне…

Иностранного наблюдателя мог в то время озадачить необъяснимый для него факт: Центральный Исполнительный Комитет Советов, центральные комитеты армии и флота[8], центральные комитеты некоторых профессиональных союзов – особенно почтово-телеграфных работников и железнодорожников – относились крайне враждебно к большевикам. Все эти центральные комитеты были избраны еще в середине лета и даже раньше, когда меньшевики и эсеры имели огромное число сторонников, теперь же они всеми силами оттягивали и срывали какие-либо перевыборы. Так, согласно уставу Советов рабочих и солдатских депутатов, Всероссийский съезд должен был состояться в сентябре, но ЦИК не хотел созывать его на том основании, что до открытия Учредительного собрания оставалось всего два месяца, а к тому времени, как он намекал, Советы вообще должны будут сложить свои полномочия. Между тем по всей стране большевики завоевывали на свою сторону один за другим местные Советы, отделения профессиональных союзов и укрепляли свое влияние в рядах солдат и матросов. Крестьянские Советы все еще оставались консервативными, так как в темной деревне политическое сознание развивается медленно, а партия социалистов-революционеров вела агитацию среди крестьян на протяжении целого поколения… Но даже и в крестьянской среде начало формироваться революционное ядро. Это стало очевидным в октябре, когда левое крыло социалистов-революционеров откололось и образовало новую политическую группировку – партию левых эсеров.

В то же время всюду стали заметны признаки оживления реакционных сил. [1.5] Так, например, в Троицком театре в Петрограде представление комедии «Преступление царя» было сорвано группой монархистов, грозивших расправиться с актерами за «оскорбление императора». Определенные газеты начали вздыхать по «русскому Наполеону». В среде буржуазной интеллигенции стало обычаем называть Совет рабочих депутатов «советом собачьих депутатов».

15 октября у меня был разговор с крупным русским капиталистом Степаном Георгиевичем Лианозовым – «русским Рокфеллером», кадетом по политическим убеждениям.

«Революция, – сказал он, – это болезнь. Раньше или позже иностранным державам придется вмешаться в наши дела, точно так же, как вмешиваются врачи, чтобы излечить больного ребенка и поставить его на ноги. Конечно, это было бы более или менее неуместно, однако все нации должны понять, насколько для их собственных стран опасны большевизм и такие заразительные идеи, как «пролетарская диктатура» и “мировая социальная революция”… Впрочем, возможно, такое вмешательство не будет необходимым. Транспорт развалился, фабрики закрываются, и немцы наступают. Может быть, голод и поражение пробудят в русском народе здравый смысл…»

Господин Лианозов весьма энергично утверждал: что бы ни случилось, торговцы и промышленники не могут допустить существования фабрично-заводских комитетов или примириться с каким бы то ни было участием рабочих в управлении производством.

«Что до большевиков, то с ними придется разделываться одним из двух методов. Правительство может эвакуировать Петроград, объявив тогда осадное положение, и командующий войсками округа расправится с этими господами без юридических формальностей… Или, если, например, Учредительное собрание проявит какие-либо утопические тенденции, его можно будет разогнать силой оружия…»

Наступала зима – страшная русская зима. В торгово-промышленных кругах я слышал такие разговоры: «Зима всегда была лучшим другом России; быть может, теперь она избавит нас от революции». На замерзающем фронте голодали и умирали несчастные армии, потерявшие всякое воодушевление. Железные дороги замирали, продовольствия становилось все меньше, фабрики закрывались. Отчаявшиеся массы громко кричали, что буржуазия покушается на жизнь народа, вызывает поражение на фронте. Рига была сдана непосредственно после того, как генерал Корнилов публично заявил: «Не должны ли мы пожертвовать Ригой, чтобы возвратить страну к сознанию ее долга?».

Американцам показалось бы невероятным, что классовая борьба могла дойти до такой остроты. Но я лично встречал на Северном фронте офицеров, которые открыто предпочитали военное поражение сотрудничеству с солдатскими комитетами. Секретарь петроградского отдела кадетской партии говорил мне, что экономическая разруха является частью кампании, проводимой для дискредитирования революции. Один союзный дипломат, имя которого я дал слово не упоминать, подтверждал это на основании собственных сведений. Мне известны некоторые угольные копи близ Харькова, которые были подожжены или затоплены владельцами, московские текстильные фабрики, где инженеры, бросая работу, приводили машины в негодность, железнодорожные служащие, пойманные рабочими в момент, когда они выводили локомотивы из строя…

Значительная часть имущих классов предпочитала немцев революции – даже Временному правительству – и не колебалась говорить об этом. В русской семье, где я жил, почти постоянной темой разговоров за столом был грядущий приход немцев, несущих «законность и порядок…». Однажды мне пришлось провести вечер в доме одного московского купца: во время чаепития мы спросили у одиннадцати человек, сидевших за столом, кого они предпочитают – «Вильгельма или большевиков». Десять против одного высказались за Вильгельма.

Спекулянты пользовались всеобщей разрухой, наживали колоссальные состояния и растрачивали их на неслыханное мотовство или на подкуп должностных лиц. Они прятали продовольствие и топливо или тайно переправляли их в Швецию. В первые четыре месяца революции, например, из петроградских городских складов почти открыто расхищались продовольственные запасы, так что имевшийся двухгодовой запас зернового хлеба сократился до такой степени, что его оказалось недостаточно для пропитания города в течение одного месяца… Согласно официальному сообщению последнего министра продовольствия Временного правительства, кофе закупался во Владивостоке оптом по 2 рубля за фунт, а потребитель в Петрограде платил по 13 рублей. Во всех магазинах крупных городов находились целые тонны продовольствия и одежды, но приобретать это могли только богатые.