Пруд с золотыми рыбками

Через пять часов, голодная и злая, она дотащилась под проливным дождем до своего временного пристанища и, сняв насквозь промокший рюкзак, плюхнулась на диванчик в небольшом холле.

– Здравствуйте, проходите. Вы заселяться? – услышала она над собой женский голос.

Открыв глаза и с трудом отлепив потекшие ресницы от щек, Марфа посмотрела на склонившуюся над ней девушку.

– Заселяться. Да.

– Вы пешком пришли? Зачем же? Надо было позвонить, мы бы вас встретили. Это бесплатно.

– Я рано приехала.

– Ну так что ж? Мы бы вас все равно заселили. Места свободные есть.

Обругав себя последней дурой, Марфа, порывшись, достала из рюкзака паспорт.

– У вас забронировано, – сообщила девушка и посмотрела на промокшую страдалицу сочувственно. – Проходите в номер, оформимся позже.

Марфа молча кивнула, пошла по коридору и, открыв дверь, сразу стала сбрасывать мокрую одежду. Интересно, долго ей сохнуть? Запасной куртки она не прихватила, как и обуви. На смену есть только тапки. Отлично просто!

Она залезла под душ и минут пятнадцать просто стояла под струей горячей воды. Надо будет спросить, есть ли тут печка, хотя бы электрическая. В номере вещички развесить негде.

Стук в дверь отвлек ее от мучительнейших поисков решения бытовых проблем.

– Войдите! – крикнула она и наконец выключила воду.

– Разрешите, я заберу ваши вещи? У нас есть сушилка специальная для белья. Через пару часов все будет готово, а вы пока позавтракаете. Вам блины или яичницу? У нас еще сырники есть и каша. Любите?

Пока за дверью ванной произносили монолог, Марфа закуталась в халат и, высунувшись, уставилась на чудо-женщину.

– Как вас зовут?

– Юля Бубенцова.

– Вы хозяйка?

– Жена хозяина.

– Юля, жена хозяина, вы – моя героиня! – торжественно заявила Марфа.

Юля засмеялась. Морщинки разбежались по лицу. А она не так уж и молода. Просто худенькая, вот и смотрится девушкой. Марфа пригляделась повнимательнее. Смеется, а глаза невеселые. От слова «совсем». Можно даже сказать, тоскливые глаза. Устала после ночного дежурства? Да какие у них тут дежурства! Это же не «Марриотт»! Номеров раз и обчелся, да и те, Юля сама сказала, в большинстве пустуют.

– Приходите в столовую, она рядом, – прервала ее размышления Юля.

– Через десять минут можно?

– Все будет горячим.

Юля снова улыбнулась, и Марфу снова кольнуло противоречие между ее бодрым голосом и печальными глазами. Даже не печальными, а какими-то затравленными, что ли.

Завтрак был превосходным. Кофе – вкусным. Марфа приободрилась и, получив сухую одежду, сразу рванула в местную администрацию. Бой, судя по всему, ей предстоит нешуточный.

Насколько она оказалась права, выяснилось к концу третьего дня пребывания в окопах. Чиновник, затеявший возню по поводу выселения ветерана, был закален в непрерывных боях за свое благосостояние настолько, что даже напор столичной журналистки его не испугал. О жителях и говорить не стоило! Что бы ни делала Марецкая, какие бы аргументы ни приводила, он тут же выставлял три довода против и сразу бросался в контратаку. Сам ветеран был не в том возрасте, чтобы за себя воевать, жители больше кричали и возмущались, чем предпринимали грамотные шаги, и очень скоро Марфа поняла, что осталась с акулой-чиновником один на один.

От расстройства Марфа не спала ночами. Все придумывала, как пробить глухую стену. Сдаваться, впрочем, она не собиралась. А если так, то уезжать, не разбив врага наголову, нельзя. Чинуша только и ждет, когда она смоется с поля боя. Ужасно плохо без Володи. Он, конечно, регулярно звонит, расспрашивает, как продвигается дело, пишет смешные записки в мессенджере. Марфа вспомнила одну, довольно фривольную, и тихонько хихикнула в одеяло.

– Да заткнись ты, сука, постояльцы услышат, – произнес кто-то свистящим шепотом совсем рядом с дверью в ее номер.

Марфа замерла. За стеной что-то задвигалось, как будто кого-то пихнули и он ударился об стену, потом раздались тяжелые шаги, что-то похожее на сдавленный писк, и все стихло.

Вскочив с кровати, Марфа бросилась к двери и, повернув защелку, выглянула в коридор. Никого.

Ну не померещилось же ей! Глюками она вроде пока не страдает.

Быстро накинув куртку поверх пижамы, она двинулась в сторону, куда, по ее мнению, удалились шаги, завернула за угол и попала на кухню. В темноте ничего не было видно, только свет, падающий из окна, подсвечивал бок чайника, стоявшего на плите. Марфа замерла на месте и навострила уши. Минуту было тихо, и она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг под столом, стоявшим в углу у стены, что-то слабо шевельнулось.

Марфа нагнулась и сразу наткнулась взглядом на босые ноги.

– Кто тут?

Никто не ответил, только всхлипнул как будто. Марфа встала на четвереньки и полезла под стол. Там, прижавшись к стене, сидела жена хозяина Юля и смотрела на нее затравленными глазами.

Юля

За четыре, нет, уже почти четыре с половиной дня, что жила в гостевом доме, Марфа успела составить мнение обо всех обитателях. Хозяин Денис ей понравился сразу. Улыбчивый, приветливый, так же как и его мать Нина Михайловна, которая занималась стряпней. Выходило у нее вкусно и, как говорила она сама, «нажористо». Марфа с аппетитом уплетала оладушки, сырники, кашу и только нахваливала. Нина Михайловна шутливо кланялась ей и смеялась, довольная. Милые люди, решила она – и вот теперь с ужасом взирала на красные пятна на Юлиных руках, кровоподтек на скуле и ссадину на шее.

– Ради бога, только не говорите ничего, – шепотом взмолилась жена хозяина.

Марфа разозлилась:

– Да что тут говорить? Все и так ясно! Вылезай давай!

– Тише, прошу. Не надо. Я тут посижу до утра, и все.

До утра? Фигу с маслом!

– Вылезай, говорю, и пошли ко мне.

– Не могу. Они услышат.

– Не услышат. А если и услышат, то при мне драться испугаются.

Почему она вслед за Юлей говорит «они»? Славная женщина Нина Михайловна что, тоже участвовала?

– Иди за мной. Я постараюсь не шуметь.

Марфа на цыпочках двинулась в сторону своего номера. Юля, держась за стены, поплелась за ней и, войдя в комнату, села на пол у стены.

– Ложись на кровать.

– Не надо. Если что, я в ванной спрячусь.

– Глупости. Никто не будет ломиться в номер к гостю.

– Ты их не знаешь.

– Да кого их-то? Твоя свекровь тебя тоже била, что ли?

– Она не свекровь. Это мать моя.

Марфа так и села на кровать. Мать? Она не раз видела, как Нина Михайловна ласково общается с Денисом, с Юлей же разговаривает несколько суховато и как будто нехотя. «Свекровь, что с нее возьмешь? – думала Марфа. – Она и не обязана любить невестку». Марфа помнила, как разговаривала с ней ее собственная бывшая свекровь. Как будто одолжение делала. Но мать? Какими бы сложными ни были отношения с матерью у нее самой, мысль, что та может поднять на нее руку, даже в голову не приходила.

– Я думала, что… – начала она и заткнулась, увидев, как по Юлиным щекам текут слезы.

– У Дениса раньше столовая была. Мать работала директором. Потом столовая прогорела. Работы не стало. Денис предложил ей сделку: он ей – работу в гостевом доме, а она ему – меня.

– Как… тебя?

– Ну, в жены, конечно. Не в любовницы. Я институт окончила. Два языка знаю. Считай, работник почти бесплатный. За кормежку и одежку. Мать меня три дня била, а потом я сдалась. Идти-то некуда.

Юля обхватила руками плечи и затряслась. Марфа сползла с кровати, села рядом и обняла.

– Не знаю, что мне делать. Не могу больше терпеть.

– Сбежать пробовала?

– Да куда? Родственник один – брат матери. К нему нельзя, да он меня и не примет. Денег нет совсем. Даже до Питера доехать не на что.

Марфа покачала головой:

– Средневековье какое-то!

– Тихо!

Девушки замерли. В коридоре послышался сдавленный шепот. Слов было не разобрать, но, судя по всему, разговаривали Денис с Ниной Михайловной. «Спохватились», – подумала Марфа. Юля затряслась, как припадочная. Марфа крепко прижала ее к себе.

– Постучать? – вдруг явственно услышали они под дверью.

– С ума сошел? Никуда она не денется. Утром приползет. Пошли отсюда.

Раздались осторожные шаги, и все стихло.

– Пойду я…

– Еще чего! Ложись и спи. Места нам обеим хватит.

– Нет, что ты…

– Утром встанем пораньше, я тебя выпущу. Никто ничего не узнает. Скажешь, в парке гуляла. Мне они ничего не сделают.

Прямо в одежде они улеглись на кровать поверх покрывала и закрыли глаза, думая каждая о своем.

К утру в светлой голове Марфы созрел шикарный в своей простоте план.

– Скажи честно: ты хочешь изменить свою жизнь? – спросила она, испытующе глядя на Юлю.

– Спрашиваешь. Я давно уже поняла, что меня тут ничего не держит.

– Тогда знаешь что? Мы уедем вместе. Я тебя спрячу, и ты начнешь все сначала.

– Как это?

– Очень просто. Вернее, не очень просто, понимаю, но я придумала, где ты можешь спрятаться. У меня есть квартира, в которой никто не живет. В пригороде, правда, но так даже лучше. Безопаснее. Там работу найти можно. Или паспорт они тоже отобрали?

– Нет. Я же в инстанции разные хожу с документами. Паспорт везде спрашивают. Да и зачем? Они же знают, что деваться мне некуда.

– Это здорово!

Марта чуть не подпрыгнула на кровати.

– Здорово, согласна. Только… я боюсь, – прошептала Юля, прислушиваясь к звукам из коридора.

– Я тоже. Но хуже только – ничего не делать. Надо попытаться. Если сумеешь добраться до автобуса, они нас уже не поймают.

– Еще как поймают. У него машина есть. На ближайшей остановке встретит.

– А мы выйдем раньше. На станции. Спрячемся, если надо, в кустах, а потом прыгнем в электричку, и все.

– Он будет ждать нас на платформе в Питере.

– А мы не поедем в Питер. Мы выйдем раньше, пересядем на другую ветку и доберемся прямо до места. Уловила?

– Уловила. Но… страшно.

– Главное – добраться до автовокзала прямо перед отправлением. Я куплю билеты на самый последний рейс и буду ждать у автобуса. Сможешь?

– Не знаю.

– Главное – не подавать виду. Ни тебе, ни мне.

– Я пойду тогда, – неуверенно сказала Юля.

Марфа кивнула и, выглянув в коридор, скомандовала:

– Давай!

Юля легко шмыгнула прочь. Марфа еще немного постояла под дверью, прислушиваясь, немного полежала, додумывая план, потом встала и пошла в душ, полная решимости довести дело до конца. В конце концов, крепостное право отменили еще в тысяча восемьсот шестьдесят первом году!

У нее была своя докука. Дело, ради которого она приехала в Приозерск, надо было завершить сегодня. По крайней мере, сделать все, что возможно силами столичной прессы. И пусть она не до конца дожала зарвавшегося чинушу, бой она продолжит, когда выйдет статья. Что важнее, в конце концов, жилище или живой человек?

В столовую она вошла красивая, аккуратно причесанная и готовая ко всему. Нина Михайловна, накрывая завтрак, посмотрела испытующе. Марфа сладко улыбнулась.

– Доброе утро. Ну и воздух тут у вас! Сплю как убитая! – радостно сообщила она, усаживаясь за стол. – Что тут у нас? Блинчики! Попробуем! Ммм… Нина Михайловна, вы кудесница! Ничего вкуснее отродясь не едала! А добавка полагается?

Она щебетала, с удовольствием уминая блины, и Юлина мать, поначалу напряженная и настороженная, заулыбалась в ответ.

– Я сегодня уезжаю, поэтому ваших кушаний мне больше не едать. Но помнить их буду вовек! – объявила она, вытирая рот салфеткой.

– Утром или вечером отправляетесь? – уточнила Нина Михайловна.

– Наведаюсь в мэрию и сразу на вокзал, – безмятежно улыбаясь, ответила Марфа, – поэтому вещи сразу заберу. Попрощайтесь за меня с Денисом и Юлей, если я их не увижу. Все было очень славно.

Улыбнувшись еще раз пять или десять, Марфа выскочила в коридор, зашла в номер, быстро собралась и двинулась к выходу. В холле ее встретила все та же Нина Михайловна, радушно улыбаясь.

– Вот ваши документики. Приходный ордер. Счет.

– А вам взамен – ключик от номера.

– Счастливой дороги!

– И вам счастливо оставаться! Спасибо за гостеприимство! – рассыпалась Марфа, задом продвигаясь к выходу.

Когда за ней закрылась дверь, она выдохнула, закинула за спину рюкзак и бодрым шагом двинулась по дороге.

Сегодня у нее много дел.

Ровно в девять вечера от вокзала отошел последний автобус на Петербург. На заднем сиденье, спрятавшись за спинками передних кресел и тесно прижавшись друг к другу, сидели две женщины.

План побега претворялся в жизнь.

До Марфиной квартиры в Пушкине они добрались далеко за полночь. Однушка в хрущевке встретила их духотой и затхлостью. Пооткрывав настежь все окна, они упали на диван и через секунду заснули, забыв накрыться чем-нибудь, чтобы не закусали алчные комары. А утром Марфу разбудил звонок главреда.

– Марецкая, ты что, сбежала с поля боя? – с ходу наехал он.

– Куда? – ничего не соображая со сна, спросила Марфа.

– Это тебе лучше знать куда! – наддал Тимоша. – Мне звонит депутат и заявляет, что моя журналистка ничего до конца не довела, покрутила в Приозерске хвостом и уехала, а ветерана как выселяли, так и выселяют!

Марфа, мгновенно рассвирепев, соскочила с дивана и заорала:

– Так пусть тогда этот депутат сам едет и всех спасает! У них там такая оборона, что на танке не прорваться! Я что, амбразуру грудью закрывать должна? Туда не журналистку посылать надо, а прокуратуру и ОМОН! Этот ваш народный избранник хорошо устроился! Послал вместо себя любимого бабу и ждет, когда она ему лавровый венок в зубах притащит! Пресса должна найти проблему и осветить. Привлечь внимание общественности. А горячие каштаны из огня таскать – увольте! Нашли девочку для битья! Я вообще не уверена, что он не в сговоре с этим приозерским чиновником! Уж больно тот уверенно себя чувствует. Не ваш ли депутат его и крышует?

– Ну ты наговоришь, – попытался приструнить ее Тимофей Данилович.

Но Марфу уже понесло, как Остапа:

– Он потому и послал меня, что дело тухлое, а ему портить свой авторитет неохота! И, между прочим, я свою работу сделала. Материал готов, сдам, если хотите, хоть завтра, а если на меня будут наезжать, то я и вашего доброхота в статье упомяну! С меня станется, вы знаете!

– Да уж как не знать! Только все же притормози на поворотах. Ты уже в городе?

– Нет, в Пушкине. Собиралась приехать к вечеру. Надо одно дело разрулить.

– Ладно, – совсем уже мирно сказал главред, – не торопись. Завтра к обеду явишься, вместе посмотрим материал. Нет, лучше скинь мне все, что есть, а завтра уточним, что брать, что нет.

– А депутату что скажете?

– Да уж найду что сказать, не парься, – буркнул Тимоша и отключился.

– Марфа, – услышала она и обернулась.

Юля смотрела на нее расширенными от страха глазами.

– Ты… когда паспорт сдавала… там прописка была. Случайно, не эта квартира?

Марфа махнула рукой.

– Не боись! Прописана я вообще в Рыбинске. Пусть хоть весь город облазят, нас с тобой не найдут.

Юля выдохнула с облегчением и поинтересовалась, что ей сегодня делать.

– Может, хоть сготовлю чего-нибудь, – неуверенно предложила она.

– Готовь. Только для себя. Денег я тебе оставлю. И все же лучше, не теряя времени, поискать работу. Давай посмотрим в интернете. Может, с ходу надыбаем чего-нибудь.

Через полчаса они «надыбали» место младшего воспитателя в детском саду.

– У меня нет педагогического образования, – засомневалась Юля, – а трудовой книжки и не было никогда.

– Наплевать. Младший воспитатель, как я понимаю, что-то вроде нянечки. Потом, скоро детские сады закроются на лето, до августа успеешь пройти какие-нибудь курсы. Сейчас им руки для ремонта нужны. Ну там красить, окна мыть, мусор выносить. Тебя не пугает?

– Ни капельки. Это я все умею лучше любой клининговой компании. Приучена.

– Да уж, – покрутила головой Марфа. – Тогда смело пойдем в детсад и предложим свои услуги. А по пути поедим. У меня все равно ничего нет. Я здесь несколько месяцев не была.

До вечера Марфа решала Юлины проблемы, но мысль, что ее работой в редакции остались недовольны, портила настроение, поэтому, сдав Юлю обрадованной заведующей, которая как раз маялась от отсутствия кадров, купив беглянке по дороге мобильный телефон для связи и оставив денег на первое время, она помчалась в Питер писать разгромную статью про чиновничий произвол. Конечно, она и сама была бы рада, если бы удалось отбить дом многострадального ветерана у алчных чиновников, но эта задача была не по силам простой журналистке. По неопытности она поняла это не сразу. Интересно другое: знали ли об этом Тимоша и борец за права угнетаемого населения – господин депутат? Неужели они так же наивны, как она?

И, кстати, почему она до сих пор не спросила, как его фамилия? И почему Тимоша сам ее ни разу не назвал? Что за тайны мадридского двора? А впрочем, какая разница?

На следующий день она явилась пред светлые очи начальства, готовая стоять насмерть, но ее порыв пропал втуне. Главред уже успел посмотреть присланные ею еще вечером материалы и был настроен благодушно. Ей объявили, что поработала она неплохо, фактов достаточно, причем настолько, что бросаться на амбразуру в самом деле не было нужды. После серии статей приозерский чинуша сам прибежит к ветерану с извинениями, да не с пустыми руками. Телевизор подарит. Или два.

Марфа отнеслась к идее подарка скептически, но в целом несколько успокоилась.

– И чего Куколевский разорялся? – пожал плечами Тимоша. – Все сделано в лучшем виде. С журналистской точки зрения. Даже хорошо, что ты не сунулась в это осиное гнездо. Закусали бы насмерть.

– Так это Куколевский вас просил направить журналиста?

– Не просто журналиста, а именно тебя. Читал твои статьи, много слышал, поэтому решил, что ты готова к подвигу.

Марфа хмыкнула. Куколевский был человеком известным. Про него говорили, что после ближайших выборов он возглавит Законодательное собрание. Марфа прикинула, хорошо это или плохо, что он о ней слышал, и решила, что ничего плохого, окромя хорошего, тут нет.

«Вот и слава пришла», – подумал актер ТЮЗа после спектакля «Три поросенка», когда в буфете какой-то ребенок крикнул: «Свинья идет!»

Вспомнив анекдот, Марфа прыснула.

– Ты чего хихикаешь? – поинтересовался Тимоша. – Довольна, что в угол не поставили на горох?

– Ага, – кивнула она.

– Тогда иди и готовь статью. К вечеру жду.

И нахмурился.

Уже через три дня Марфа поняла, что совершила очередную глупость, которых в ее непутевой жизни и без того было немало.

Сначала Юля жила с токсичной мамашей, затем к ней прибавился тираничный муж. Иной жизни она не знала. И тут появляется смелая столичная девица, которая ничтоже сумняшеся выкрадывает ее из дома, увозит в незнакомый город и оставляет там одну.

Марфа связывалась с Юлей по телефону настолько часто, насколько могла, но, если была занята, девушка в панике начинала звонить сама и плакала в трубку. Она боялась всего: появления мужа, возвращения в страшную реальность жизни в Приозерске, того, что Марфа ее бросит, увольнения с работы, чужой квартиры. Но главное – Юля совершенно была не приспособлена к самостоятельной жизни и не умела принимать решения.

Она всю жизнь мечтала о свободе, но оказалась к ней не готова. Однако это было полбеды. Выяснилось, что ее спасительница точно так же была не готова тащить ее на своих плечах и нести за нее ответственность.

Простодушной Марфе казалось, что, как только Юля окажется на свободе, она расправит крылья и полетит. Но даже расправлять крылья девушка не умела. Не знала как.

Дело дрянь, поняла Марфа после очередного приступа Юлиной паники. Она была зла, кляла себя за самонадеянность, легкомыслие, с которым взвалила чужие проблемы, но при этом ясно понимала, что теперь не сможет бросить свою подопечную на произвол судьбы. Надо было что-то придумать.

Она помаялась еще полдня и пошла к Егору Егоркину, известному читающей публике под именем Геры Горского. Они вместе начинали корреспондентами, целыми днями носились, как савраски, добывая информацию, и, как говорил Герка, «скорешились на почве общей нищеты». С тех пор многое изменилось, они стали настоящими акулами пера, но по старой памяти продолжали держаться друг друга и выручать, если была необходимость. А такое время от времени случалось.

Находясь в крайнем смятении чувств, Марфа пошла в Геркину резиденцию – крошечный кабинетик в конце коридора. Там, едва заметный среди бумажных завалов, сидел великий журналист и кропал очередную нетленку. Марфа всегда искренне изумлялась, зачем Егоркину окружать себя бумажными кучами, когда все документы можно хранить в компьютере, но потом поняла, что Герке было комфортно жить, спрятавшись за кипами от досужих «приставак», в число которых входило и надоедливое начальство. Иллюзия публичного одиночества. Вот как называл это Егоркин.

Марфа раскопала великого журналиста и, вытащив на свет божий, припала к его щуплому плечу.

Минут десять она посыпала голову пеплом, минут сорок тот ругал ее почем зря, время от времени переходя на ненормативную лексику, а потом, пожалев поникшую под грузом вины Марфушину головушку, предложил:

– Ладно, так и быть. Отвезу твою подопечную к своей тетке на дачу. Она руку сломала третьего дня, плачет, рыдает, ухи просит, взывает о помощи. Как ты думаешь, эта Юля согласится с ней пожить? Пока до октября, а там видно будет. Все под присмотром. Кстати, весьма мудрым и добрым. Идет?

Юный корректор Танечка Липина заглянула в кабинет великого Геры Горского, чтобы задать заранее приготовленный и отрепетированный в туалете вопрос, и увидела, как наглая Марецкая тискает бедного гения, а тот даже не сопротивляется. Танечка так оскорбилась, что напрочь забыла свой вопрос, хлопнула дверью и быстро пошла по коридору, твердо решив, что при случае обязательно сделает этой суке Марецкой какую-нибудь гадость.

Даже не догадываясь о том, что на нее кто-то имеет очень большой зуб, Марфа сразу обрадовала Юлю по телефону, стараясь, чтобы нарисованная ею перспектива выглядела максимально привлекательной. Однако девушка отнеслась к предложению настороженно. Она не привыкла доверять людям, не ждала от них ничего хорошего, поэтому, поразмыслив, Марфа, прихватив с собой Герку, бросив все, срочно выехала в Пушкин. Она не сомневалась, что все Юлины страхи испарятся, как только она увидит Геркину лопоухую и веснушчатую моську, которая у всех людей без исключения вызывала чувство тихого умиления.

Все именно так и случилось. Успокоившаяся Юля собралась, позвонила заведующей детским садом и, выйдя к машине, быстро юркнула на заднее сиденье.

В который раз Марфе стало ее жалко, но она одернула себя. Не время сюсюкать! Надо пристроить беглянку в хорошие руки!

Дача Геркиной тетки находилась под Петергофом, то есть гораздо ближе, чем Пушкин, что само по себе было неплохо. Юлю селили, как выразился Егоркин, «на расстоянии вытянутой руки», а значит, могли быстро приехать к ней в случае чего.

Марфа не была знакома с тетушкой Егоркина, поэтому немного переживала. Что она будет делать, если ничего не срастется?

Но все срослось, и даже лучше, чем предполагалось.

Тетушка с ласкающим слух именем Агния Львовна встретила беглянку так, словно ждала ее появления всю сознательную жизнь. В известном смысле так и было. Заросшие сорняками грядки и высохшие клумбы взывали о помощи. Однако Агния Львовна ни на минуту не позволила измученной Юле усомниться, что здесь ее ждали вовсе не как работницу.

Егоркин, при виде тетушки мгновенно впавший в детство, стал канючить и требовать пирожков, ватрушек и малинового варенья. Агния Львовна стала суетиться, ловко привлекла в качестве помощницы Юлю, та быстро ухватилась за знакомое дело и накрыла на стол в считаные минуты.

Поглощая знаменитые по рассказам Егоркина пирожки и наблюдая за позитивными изменениями в Юлином облике, Марфа понемногу успокаивалась.

Бывшая узница домашнего концлагеря порозовела, на щеках заиграли ямочки, даже вечно опущенные уголки губ приподнялись и сложились в милую улыбку.

«Какая хорошенькая», – подумала Марфа.

«Да она красавица», – подумал Герка и решил, что будет навещать Марфушкину подопечную каждый день.

Ну или через день.

Когда они с Егоркиным уезжали, Юля проводила их до калитки и долго махала вслед. Бедная девочка! Она на них надеется!

Марфа осторожно выдохнула и сразу обругала себя. Походя изменила человеку судьбу и тут же скинула на плечи другим, потому что не имела никакого понятия, что с этим делать дальше.

И когда она только вырастет?

Сосед

На следующий день было воскресенье.

Марфа не очень любила выходные, потому что никогда не могла придумать, чем заняться, чтобы отдохнуть. Каждый раз в голову приходила только мысль о том, что в воскресенье можно наконец отоспаться. Однако и с этим выходила неувязка.