Осколки голограммы

Черты характера обеих реально существовавших женщин, м-ль Поль и Лефрен, – легкость, юмор, изящество, игровое начало – соответствуют литературному типу француженки. Но отмеченные совпадения могут показаться примечательными.

Конечно, прототипами героинь и героев поэмы послужили реальные люди, сведения о которых Некрасов извлекал из документов эпохи и бесед с участниками событий. Но, несмотря на иллюзию, будто «Русские женщины» – это стихотворное переложение исторического источника, художественное произведение в принципе есть иная реальность, и, создавая ее, поэт волен в выборе материала. Поэтому наблюдение над очевидным сходством двух женских фигур правомерно.

Однако и литературный тип, и сходство двух реальных характеров, и этот собственный биографический материал вновь оказывается не связанным с некими «силовыми линиями» некрасовской поэзии. Центральной героиней заключительной части Некрасов собирался сделать А. Г. Муравьеву – совсем иной женский характер. Кульминацией поэмы, исходя из мемуарного материала, возможно, была бы ее смерть. Произведение осталось ненаписанным. Рассматривая указанное не-сближение» в плоскости житейской, можно обратиться к различиям: «м-ль Поль» осталась в Сибири, Лефрен (m-lle или m-me?) вернулась во Францию. Развитие этого наблюдения, с возможным дальнейшим уточнением нюансов, лишь уводит в сторону от постановки вопроса о прототипах у Некрасова.

10

Есть расхожее суждение, что если некое лицо не оставило серьезного следа в творчестве поэта, то это лицо не сыграло большой роли в его жизни. Это суждение представляется ущербным.

Если так рассуждать, то значимость поэтического образа окажется в прямой пропорциональной зависимости от значимости прототипа. Применительно к этому исследованию, если для поэта в житейском отношении много значили ссоры, «слезы и нервы» Панаевой, то они отразились в его лирике, то есть они значимы для него как эстетический объект; если для него в житейском отношении мало значили гораздо более уравновешенные отношения с Лефрен, то закономерно, что эта женщина не оставила (или почти не оставила) следа в его лирике. И наоборот: если в поэзии Некрасова нет запоминающегося образа Лефрен, наделенной тактом, умением держать себя, чувством юмора, то можно утверждать, что она не сыграла значительной роли в судьбе поэта. Рассуждая точно таким же образом, придем к заключению: если в стихах Некрасова нет очевидного запоминающегося образа Панаевой-матери, то их умершие дети не были чем-то значительным в его жизни, что могло бы подтолкнуть к написанию стихов.

Я намеренно упрощаю и огрубляю, чтобы проблема непрямой связи между биографией и творчеством стала как можно более очевидной. В случае с Некрасовым это чрезвычайно важно, потому что «проза жизни» и «правда жизни» в его стихах порождают иллюзию легкой объяснимости его художественного мира. Стихотворение «Поражена потерей невозвратной…» (1848, I: 68), на полях которого в собственном экземпляре «Стихотворений» 1873 г. Некрасов написал: «Умер первый мой сын – младенцем – в 1848 году» (1:597), – неопровержимо доказывает силу душевного и эстетического переживания поэта. А запечатленный в нем женский образ по своей художественной силе достаточен, чтобы исключить возможность обсуждения образной системы поэта без упоминания этого стихотворения. Однако образ возлюбленной-матери не стал центральным в его интимной лирике, в первую очередь в тех стихах, которые связывают с именем Панаевой. Далее, в письме к И. С. Тургеневу поэт дает оценку характеру Панаевой: «А(вдотья) Я(ковлевна) теперь здорова, а когда она здорова, тогда трудно приискать лучшего товарища для беспечной бродячей жизни» (XIV-2: 32). Но поэтический образ этой женщины в лирике Некрасова запоминается другими чертами и другим спектром связанных с ней переживаний. Аналогичный пример – образ отца в поэзии Некрасова и реальные отношения, какими они предстают в переписке отца и сыновей. Близкая дружба с сестрой Анной, которой поэт посвящает свои произведения, и отсутствие образа сестры в его поэзии наряду с образом отца («угрюмого невежды») и образом матери («Треволненья мирского далекая», «Русокудрая, голубоокая»).

Публикация писем Селины Лефрен и комментарии к реконструкции эпизода биографии позволяют говорить о протяженности и человеческой подлинности этой связи. В ней много мелких штрихов, которые убеждают в том, что для каждого из них в другом осталась часть прожитой жизни. Суждение «она не значила для него много, если он не посвятил ей стихи», во-первых, грешит против слов участников ситуации. А во-вторых, это житейское объяснение вторгается в сферу, где властвует иное измерение, – творческий мир художника.

Поэт совершает тонкий, придирчивый отбор, сознательно ли, интуитивно ли. Темперамент личности и темперамент поэта, предпочтения житейского плана и предпочтения творческого плана связаны не напрямую. Вопрос о том, как именно они связаны и как совершается этот отбор у Некрасова, открыт. Однако представляется несомненным, что невовлечение части житейских реалий в сферу художественного воплощения является оборотной стороной отбора. Материал, который отвергнут, не менее важен для понимания специфики художественного мира поэта, чем материал, художественная жизнь которого воспринимается поколениями читателей как credo поэта. Точно так же как голограмма, разбитая на множество осколков, в каждом фрагменте воспроизводит трехмерное изображение целого объекта, так и любой эпизод жизни и творчества художника отражает в себе то целое, которое способен увидеть глаз исследователя.

И это соображение объясняет закономерность обращения к эпизодам биографии, считающимся периферийными.

P.S. Пятый выпуск сборника «Карабиха», в котором вышла подготовленная мной публикация писем Селины Лефрен к Некрасову с моими комментариями, дошел до меня из Ярославля с большим опозданием, в те дни, когда я держала корректуру настоящей статьи. Корректуру публикации писем для сверки мне не высылали. Перечитав «Письма…», я обнаружила в тексте комментариев несколько редакторских вставок, не согласованных со мной:

1. Излишняя русификация при переводе названий улиц, набережной и т. п.

2. Перемена датировки письма на с. 192–193: 1868 г. – Я датирую письмо 1867 г.

3. Примеч. 3 на с. 194 к фразе «так я понимаю но как писмо – плохой»: «В контексте письма эту фразу <…> вероятно, следует истолковать так: “но чтобы (написать) письмо – (на это ты) плох (не годишься)”». – По моему мнению, слова Селины содержат ее оценку собственного умения письменно выразить на русском языке свои чувства и не содержат оценки личности Некрасова.

4. Примеч. 5 на с. 194: «Выражение («я каждый день по здаровлу». – М.Д.) можно понять как “поправляюсь”, “становлюсь все более полной (здоровой)”. Не следует ли допустить в таком случае, что речь идет о беременности Селины. Тогда утверждение, что “к концу месяца будет просто беда”, есть прямое указание на очевидность для окружающих этого факта». – В рамках фактов, которыми я оперирую в цитируемой публикации писем Лефрен и в настоящей статье, и в рамках задач, которые я ставила перед собой в этих двух работах, считаю нужным воспроизвести первоначальный текст примечания к этому слову: «Выражение можно понять как “поправляюсь”, “полнею”».

Образ Н. А. Некрасова в современной массовом сознании

(на материале интернет-публикаций)

Данная статья была опубликована в 2011 году. Сейчас она может быть воспринята прежде всего как срез времени, картина восприятия десятилетней давности. Поэтому по возможности цитаты из интернет-публикаций сохранены без замен и дополнений.

В массовом сознании представление о поэте складывается, как правило, в курсе школьного обучения. Впоследствии для большинства людей источниками знаний о личности и творчестве становятся книги, музеи и средства массовой информации. Принятое в XX в. хрестоматийное представление о Н. А. Некрасове в конце столетия в широкой публике поддерживало скорее отстраненно-почтительное признание «классика», нежели живой интерес к личности и многогранному художественному наследию. Пересмотр отечественной культуры, судеб, произведений и ценностей, совершавшийся в последние два десятилетия, должен был отразиться в массовом сознании. Одно из этих отражений можно увидеть в интернет-публикациях. Обращение к ним закономерно, так как по количеству посещений библиотеки и музеи значительно уступают мировой Сети. Имя Н. А. Некрасова в ней легко находится подчас на самых неожиданных страницах.

Широкому кругу пользователей доступны биографические сведения о Н.А. Некрасове – от лаконичных справок до подробных статей. На Lib. Ru/Классика помещены сочинения поэта (по академическому Полному собранию сочинений и писем в 15 томах), подборка воспоминаний современников и литературоведческих статей и книг. Тематический поиск по истории литературы и журналистики, музеям, архивам, конференциям и публикациям также результативен. Можно говорить о перспективах новых электронных баз и изданий, посвященных некрасовской тематике, но и текущее положение отражает роль Н. А. Некрасова в отечественной культуре. Он – одна из ее константных фигур: образно говоря, на любой карте России есть Волга.

Тот факт, что книги и статьи о Н. А. Некрасове читаются или по меньшей мере просматриваются, подтверждается помещенными в Сети отзывами о них. Так, анонимный отзыв о книге В. В. Жданова[51] содержит пересказ биографической канвы и сопоставление гражданственной позиции поэта с современным искусством не в пользу последнего; в качестве примера выступает рок-музыка. Отметим, что это не единственное сравнение творчества Н. А. Некрасова с музыкальным направлением. Приведем еще одно яркое сопоставление: «Рок-критик Олег Горбатов сравнивает ряд течений в современной музыке с творчеством русских поэтов. Маяковский, по его мнению – предшественник рэпа. Блок со своим нонконформизмом и сочетанием несочетаемого ближе к панку и «Гражданской обороне». Николай Гумилев холодной рассудочностью и отстраненностью напоминает ранний «Пинк Флойд». Некрасов ассоциируется с фолком и «Калиновым мостом», а Ахматовой и Цветаевой отводится роль эстрадной поп-музыки»[52].

Вернемся к отзыву о монографии В. В. Жданова. Демократическая позиция Н.А. Некрасова также воспринимается автором отзыва с поправкой на современность: «поэты тогда можно сказать готовили революцию, а есть ли революционеры в среде музыкантов? А нужна ли нам сейчас революция? Оговорюсь сразу, я не имею ввиду государственные перевороты, свержение строя, но, взять к примеру борьбу с американским господством (в том числе в умах россиян)»[53]. Оценка позиции Н. А. Некрасова выражает и взгляды самого автора: «Позиция Некрасова в 60–70 годы в поэзии и политике кажется мне немного ханжеской. <…> Некрасов своими стихами борется с режимом и в то же время сетует на цензуру. А чего он ждал? Что правительство спокойно будет смотреть, как поэт призывает народ свергнуть это правительство? Неудивительно, что “Современник” был закрыт»[54].

Отзыв написан от лица девушки или женщины, которая «видимо, плохо училась в школе» и не знала, что поэма «Кому на Руси жить хорошо» осталась неоконченной; книга В. В. Жданова ею «была отрыта на чердаке у бабушки», она «прочла запоем, писала впечатления кусками». Публикация оставляет двойственное впечатление. Непосредственный стиль изложения позволяет думать о молодости автора отзыва. Но обилие подробностей, несмотря на множество неточностей, напротив, наводит на мысль, что за фигурой неискушенной читательницы, вдруг увлекшейся сложной и обширной темой и исписавшей множество закладок в книге, стоит более опытный автор, который «запустил» в narod.ru оформленную в разговорном стиле версию биографии поэта с четко расставленными акцентами: призывал к революции – нехорошо, но оставался Гражданином и Поэтом до конца дней – прекрасно и интересно. В форме личного признания выражен высокий индекс цитируемости стихотворных строк Н. А. Некрасова и их бытование в массовом сознании на уровне афоризмов («Как много стихотворений Н. А. Некрасова живет во мне. Когда я их учила, откуда знаю – не представляю. Многое из того, что сейчас является афоризмами, на самом деле принадлежит его перу»[55]).

Массовая известность Н.А. Некрасова подтверждается предлагаемыми поисковой системой ссылками на афоризмы и цитаты из его произведений. А словоупотребления поэта приводятся в качестве примеров написания[56]. Частные суждения о некрасовской лирике также содержатся в интернет-публикациях:

«Почему я уважаю, но не люблю Пушкина <…> Ему не было знакомо чувство настоящей любви, и его лирика меня не трогает. А вот многие стихи с социальным содержанием у него действительно высокого уровня. <…> У Некрасова все наоборот, лучшие вещи у него о любви, они гораздо глубже, чем у Пушкина. Женщина у него действует в произведении как личность, он был в значительной мере свободен от стереотипов, хотя и не полностью. Некрасов не шел на поводу у “толпы, ее страстей и заблуждений”, поэтому его не любят и по-настоящему не знают. <…> немало тех, кто считает также, как я»; (далее следуют комментарии с пространными цитатами из лирики Некрасова); «Знаете, я тоже очень люблю Некрасова, и совершенно не воспринимаю любовную лирику Пушкина <…> И сам он, чувствуется, высокомерен и пошл»; «Мне кажется, что не все понимают внутреннюю гармонию некрасовского стиха, лишенную явных украшательств. Как шедевр архитектуры со строгими формами, лишенный видимых украшений. Например, Апполон Григорьев считал стихотворение “Филантроп” “безобразным”, а на мой взгляд оно очень красиво, его строгая красота контрастирует со злободневным содержанием. И я даже не могу сказать, почему стих Некрасова красив, что произошло в 1845 году, когда его стихи приобрели необъяснимую гармонию. Его собственная индивидуальная форма и новые пути в поэзии непонятны даже многим критикам, им понятнее заимствование Некрасовым форм русских песен в начале 1860-х годов. <…> Кроме того, большинство не любит внимание к мрачным сторонам жизни. Темы стихов Некрасова – это различные социальные и человеческие конфликты, Вы, вероятно, знаете, что это не только положение крестьян в России. <…> Нестереотипность взглядов автора большинству не нравится»[57].

Несмотря на отсутствие аргументации в субъективных заключениях о личности Пушкина и на отождествление поэта и лирического героя, примечательно внимание автора отзыва к личностному началу поэта, психологизму Н. А. Некрасова и его индивидуальной поэтике. Отметим также, что со- и противопоставление Н. А. Некрасова и А. С. Пушкина занимало видное место еще в прижизненной критике о поэте, хотя критики XIX в. были в массе ближе к позиции оппонентов автора процитированного отзыва.

Суждение о Некрасове-поэте появляется в отзыве на книгу из области популярной социологии и психологии – «Гендер для чайников» (М., 2006): «Чернышевский, Некрасов, Н. Островский рассматриваются в главе в ряду прочих писателей. <…> Некрасов не лишен сексизма. Но против сексизма направлены многие его произведения. Это и проблема проституции как эксплуатации женщины, и права женщины в браке, и право на любовь, и многое другое. В его поэзии женщина является субъектом, а не объектом. Автор статьи судит о нем по произведениям школьной программы, считая, что Некрасов в своих произведениях выражает национальный характер женщины. При том, что ни один поэт в России так не выступает против худшего, что есть в национальных чертах народа “в стране бесправия, невежества и дичи”. У нас до сих пор не понимают этого, вероятно, самого европейского из русских поэтов, в лучшем случае замечая только его произведения, написанные для крестьян»[58]. Автор отзыва не углубляет и не иллюстрирует свое суждение, но оно интересно в свете сложившейся оценки Н. А. Некрасова как в высшей степени русского народного поэта, в силу незнания европейских языков менее других связанного с европейской литературной традицией.

Таким образом, в ряде интернет-публикаций выражен читательский интерес к лирике Некрасова (отметим: но не к его поэмам), отмечены художественные достоинства и черты индивидуальной поэтики его творчества.

Более частотны упоминания и замечания о личности Н. А. Некрасова.

Внимание к личностному началу Н.А. Некрасова заметно по нескольким группам интернет-публикаций. Имя Н.А. Некрасова, отдельные особенности его характера и судьбы многократно упоминаются в статьях, посвященных теме охоты и азартных игр – бильярду и карточной игре, причем отмечается удачливость Некрасова-игрока (например: «Страдалец за народ, а по совместительству профессиональный карточный игрок и почти миллионщик, Николай Алексеевич Некрасов»[59]).

Ситуация «любовного треугольника» Панаев – Панаева – Некрасов и последующие любовные союзы поэта достаточно часто упоминаются в публикациях, посвященных истории русского общества середины XIX в., трансформации морали и института семьи, женской эмансипации, а также в популярной психологической и социологической литературе. В качестве примера приведем комментарий к третьей из «Трех элегий» (1873): «Зарисовка психического настроя перед разводом по Н. Некрасову»[60]. Факт, что «развода» в жизни холостого до 1877 г. поэта не было, а элегия написана почти десять лет спустя после расставания, и цикл посвящен воспоминанию, анонимный автор комментария не учитывает.

Некоторые высказывания о Н. А. Некрасове носят интригующий заголовок, например: «Неизвестные факты из биографии поэта Николая Алексеевича Некрасова»[61]. Факты биографии, изложенные в них, явно почерпнуты из Интернета, из публикаций, посвященных Зинаиде Николаевне Некрасовой (Фекле Анисимовне Викторовой), Авдотье Яковлевне Панаевой и Селине Лефрен. В этих статьях содержатся характеристики поэта. В некоторых случаях цитируется мнение А. М. Скабичевского: «Люди с темпераментом Некрасова редко бывают склонны к тихим радостям семейной жизни <…> Они пользуются большим успехом среди женского пола, бывают счастливыми любовниками или донжуанами, но из них не выходит примерных мужей и отцов. Понятно, что и Некрасов, принадлежа к этому типу <…> под старость, когда страсти начали угасать в нем <…> оказался способным к прочной привязанности к женщине, на которой и женился на смертном уже одре»[62]. В большей части публикаций суждения выносятся без ссылок на источники: «Некрасов живет в чужом доме, любит чужую жену, ревнует ту к мужу и закатывает сцены ревности… называет ее Второй Музой. И попутно продолжает “в лучших традициях” закатывать скандалы и изматывать возлюбленной душу претензиями, ревностью. К чести поэта, он отходчив: побуянит – и принимается вымаливать прощение, то стишок посвятит, то на коленях ползает <…> он вновь терзает любимую, жестоко оскорбляет, на ее глазах и в ее же, заметьте, доме, крутит шашни с другими барышнями»[63]; «В противовес известной пословице, что если не везет в карты, то повезет в любви – в любви Некрасову везло. Среди его возлюбленных наиболее известны отбитая им жена приютившего его Панаева – Авдотья Яковлевна, француженка Селина Лефрен, от которой Некрасов сам рад был избавиться, так как она оказалась слишком расточительной, и, наконец, 19-летняя Фекла Анисимовна Викторова, – женщина, с которой больной уже Некрасов впоследствии обвенчался»[64].

Любое из этих утверждений в основе своей имеет либо факт (гражданский брак с женой приятеля и соредактора, ревность, связь с французской актрисой, женитьба), либо суждение какого-либо современника поэта. Эти факты и суждения освещены в справочной, научной и научно-популярной литературе. Но в процитированных и аналогичных им интернет-публикациях, к которым обращается массовый читатель, эти факты и суждения оторваны от контекста, даны с неточностями, преувеличениями, смещениями смысловых акцентов, в стилистике праздных пересудов – снисходительно-пренебрежительной разговорной речи. В такой подаче биографические сведения воспринимаются читателем как жанровый образец слухов и сплетен: для них характерен «разоблачительный» характер, пограничность с компроматом, бытовой уровень сознания. Таким образом, художественное мышление крупнейшего российского поэта оказывается за рамками формата статьи, долженствующей что-то сообщить о поэте. Этическая позиция автора (зачастую анонимного) и массового читателя в этом случае априорно не включает уважения к личности: где есть место «разоблачению» «виноватого», там нет места объективному, целостному пониманию индивидуальной судьбы человека, его масштаба и общественно-исторической роли. В отдельных суждениях Н. А. Некрасов предстает персонажем, близким к фольклорному: «Николай Алексеевич Некрасов сражался с крепостничеством, однако причем обладал сотками склад. Некрасов был несдержанным не только лишь в обиходу, он сквернословил и в стихах. Он не бог весть как влюбил достаточность, был запойным запивохой. Но также он был геймером»[65].

Еще одна группа текстов, в которой содержатся развернутые суждения о личности и творчестве Н. А. Некрасова, условно может быть объединена тематической близостью к медицине. Степень этой близости различна, так же как степень корректности суждений. Обзор данной группы текстов мог бы показаться внеположным основной теме настоящей статьи – «Образ Некрасова…» Однако цитируемые высказывания массового читателя не свободны от влияния этих текстов. Более того, обращение к этим текстам проясняет преемственность закрепившихся акцентов в образе Н. А. Некрасова.

В № 1 «Вестника истории военной медицины» за 2001 год была опубликована статья «Болезнь и оперативное лечение поэта Н.А. Некрасова» (авторы: А. И. Нечай, А. Д. Тарасов, М. В. Боголюбов, Т. В. Яковенко)[66]. Она представляет собой краткий пересказ событий, восходящий к воспоминаниям Н. А. Белоголового[67] – врача, лечившего Н. А. Некрасова и многих других литераторов, общественного деятеля и мемуариста. Несмотря на обилие медицинских и физиологических подробностей, публикация соответствует историко-культурной значимости последнего периода жизни поэта, чье повседневное поведение, поэтическая, редакционно-издательская и общественная деятельность нашли отклик в широкой аудитории и, в частности, среди медиков[68].

К концу XIX – первой трети XX в. относится одновременно спорный и плодотворный этап в развитии науки. Союз литературы и медицины представлялся органичным, примером чему служат биографии А. П. Чехова, В. В. Вересаева, М. А. Булгакова. Л. Я. Гинзбург свидетельствует, что, «прежде чем перейти к непосредственно интересующим ее предметам», литература «считала, что всякий человек должен <…> получить общую естественно-научную подготовку» и «основательно изучить философию»[69]. В литературоведении формируются биографический и психологический методы. Первый из них развивался, начиная с литературной деятельности Ш. О. Сент-Бёва, выступившего с «Литературно-критическими портретами» в 1836–1839 гг. Этот метод определяется как «способ изучения литературы, при котором контекст жизненного опыта писателя и его личность рассматриваются как основополагающий фактор творчества», а «каждый литературный памятник должен быть оценен прежде всего как документ своей эпохи и как документ, объясняющий психику поэта»[70]. Психологическая школа в литературоведении, продолжившая традиции биографического метода, сложилась к концу XIX в. и в России существовала до 1920-х гг. В ее основе лежало «исследование внутренней, душевной жизни человека, обусловленное идеей о том, что искусство выражает… субъективные впечатления внешнего мира и собственные переживания индивида»[71]. Биографический и психологический методы широко использовались историками литературы, осмыслявшими творчество и биографию Н. А. Некрасова, о чьей сложной, богатой и противоречивой личности сохранилось множество письменных и устных свидетельств тех, кто лично знал поэта и на рубеже XIX–XX вв. еще был жив.

Но, доверяя субъективным свидетельствам современников и словам самого поэта, историки литературы подчас отождествляли факт и частное мнение, факт и художественное повествование от первого лица. Биография поэта изначально была мифологизирована, что вызвало печатные споры[72]. За недостатком фактов или невозможностью их огласки по этическим причинам в основу представления о личности и биографии Н. А. Некрасова легли опубликованные свидетельства и мнения «обоих полюсов».

В массовом сознании представление о Н.А. Некрасове восходит в первую очередь к образу поэта, созданному К. И. Чуковским в ряде его работ первой трети XX в. В основе этого образа лежит противоречивость, двойственность личности; его драматизм строится на мотиве хандры и ревности[73]. Эти же мотивы доминируют в разработке образа Н. А. Некрасова в статьях К. И. Чуковского об Авдотье Панаевой, документальных свидетельств о жизни и творчестве которой сохранилось крайне мало, тогда как ее роль в творческой и личной биографии поэта очень значительна. Упоминания о его «хандре» встречаются в мемуарах и переписке близких людей и относятся главным образом к периоду тяжелой болезни поэта, совпавшей с трудными для журнала временами. Акцентирование этих мотивов является художественным приемом[74], и, таким образом, массовый читатель имеет дело не столько с фактами, сколько с интерпретацией фактов. Поэтому в название настоящей статьи включено слово «образ».