Эрагон. Брисингр

Из седельной сумки Эрагон достал свою металлическую кольчугу, завернутую в мешковину. На сверкающей кольчуге еще виднелась запекшаяся кровь, что осталась после битвы на Пылающих Равнинах; эта кровь, пот и грязь позволили крошечным пятнышкам ржавчины прокрасться меж переплетенных колец кольчуги, однако же сама кольчуга была ничуть не повреждена, а все былые прорехи Эрагон старательно залатал перед их полетом на территорию Империи.

Эрагон надел рубаху, кожаные доспехи и поморщился: к коже буквально прилип жуткий запах смерти и отчаяния. Затем он надел ручные и ножные латы и водрузил на голову несколько помятый шлем, под который надел сперва мягкую стеганую шапочку, а затем еще и кольчужную. Свой собственный шлем, который он завоевал в Фартхен Дуре и который гномы украсили гребнем Дургримст Ингеитум, он потерял, как и свой щит, во время воздушного боя Сапфиры с Торном. На руки Эрагон надел латные перчатки.

Роран тоже оделся сходным образом и дополнил свою экипировку еще и деревянным щитом. Поверхность щита была обита мягким металлом, так что меч врага сразу же застревал в нем. А вот у Эрагона не было никакого щита; в левой руке он держал свой посох из боярышника, который требовал, чтобы в случае необходимости обе его руки были свободны, иначе ему было бы не выпустить наружу магию посоха.

За спину Эрагон закинул колчан со стрелами, подаренный ему королевой Имиладрис. Помимо двадцати тяжелых стрел с дубовым древком и оперением из серых гусиных перьев в колчане был спрятан лук с серебряной отделкой, который королева сама создала ему своим пением из тисового дерева. Тетива была уже натянута, и лук был полностью готов к бою.

Сапфира нетерпеливо скребла когтями землю.

«Давайте! Нам пора!»

Подвесив сумки с припасами и имуществом к ветвям высокого можжевельника, Эрагон и Роран уселись Сапфире на спину. Они не тратили время на седлание драконихи: в ту ночь она специально не снимала седла. Старая кожа седла сильно нагрелась и стала почти горячей. Эрагон крепко ухватился за шип на шее Сапфиры, торчавший прямо перед ним, а Роран, сидевший сзади, одной мощной рукой обнял Эрагона за талию, а вторую опустил на рукоять молота.

Подсохшая глина хрустнула под тяжестью Сапфиры, когда она низко присела и в один прыжок достигла верхнего края ущелья, где некоторое время балансировала, раскрывая мощные крылья. Тонкая мембрана крыльев еле слышно загудела, когда Сапфира взмахнула ими и рванулась к солнцу. Распростертые крылья сразу стали похожи на два прозрачных синих паруса.

– Не сжимай меня так крепко, – проворчал Эрагон.

– Извини, – сказал Роран. И слегка отпустил руку.

Дальнейшие переговоры стали совершенно бесполезными, ибо Сафпира, достигнув максимальной высоты, снова со свистом взмахнула крыльями и взмыла еще выше. С каждым подобным «прыжком» они оказывались все ближе к легким перистым облачкам, плывшим высоко над землей.

Когда Сапфира резко свернула к Хелгринду, Эрагон глянул налево и обнаружил, что отсюда хорошо виден широкий простор озера Леона, находившегося в нескольких милях от их лагеря. Над водой висела плотная пелена серого, призрачного утреннего тумана, просвеченного лучами зари, и казалось, что над водой кто-то зажег бесовские огни. Эрагон попытался разглядеть дальний берег озера, но даже со своим ястребиным зрением не сумел это сделать; не сумел он увидеть и южные отроги Спайна у них за спиной, о чем в душе пожалел. Он так давно не видел этих гор его детства!

На севере виднелась Драс-Леона – груда неких геометрических фигур, громоздившихся на фоне стены тумана, подступавшего с запада. Одно из наиболее крупных зданий Эрагон узнал: это был тот самый храм, где на него напали раззаки; его ребристый шпиль возвышался над городом, точно острие копья.

И где-то внизу, на проносившейся мимо земле находились – Эрагон это знал точно – останки того лагеря, где раззаки смертельно ранили Брома. И он на мгновение позволил гневу и той тоске, что снедала его душу с того печального дня, а также – мучительным воспоминаниям, связанным со зверским убийством Гэрроу и сожжением их фермы, полностью завладеть его душой, ибо все это лишь придавало ему мужества, будя страстное желание, нет, даже страстную мечту встретиться с раззаками в честном бою.

«Эрагон, – сказала ему Сапфира, – сегодня нам не нужно сдерживать себя и скрывать свои мысли друг от друга, верно?»

«Верно, если только на поле брани не появится еще один маг».

Сноп солнечных лучей возник над горизонтом, ибо солнце наконец взошло, и мгновенно вся мрачная местность внизу вспыхнула всеми цветами радуги: туман превратился в ослепительно-белую вуаль, вода стала ярко-синей, земляной вал и каменная стена, окружавшая центральную часть Драс-Леоны, оказались тускло-желтого оттенка, деревья вспыхнули всеми оттенками зеленого, а земля – местные красноземы – пурпурным и оранжевым. Хелгринд, однако же, остался точно таким, как всегда: черным.

Эта огромная каменная гора или скала быстро увеличивалась, ибо они мчались прямо к ней. Даже воздух вокруг нее, казалось, способен был ошеломить любого.

Резко нырнув вниз, к подножию Хелгринда, Сапфира так круто повернула влево, что Эрагон и Роран, наверное, свалились бы с нее, если бы благоразумно не привязали ноги к стременам. Дракониха мигом облетела ту, похожую на фартук каменистую осыпь и жуткий алтарь, где жрецы Хелгринда отправляли страшный обряд. Ветер, попадая Эрагону под шлем во время крутых виражей Сапфиры, так свистел, что чуть не оглушил его.

– Ну что? – крикнул Роран, которому, видно, было плоховато.

– Те рабы у алтаря исчезли!

И Эрагона вновь вдавило в седло, ибо Сапфира, резко набрав высоту, стала по спирали облетать верхнюю часть Хелгринда, пытаясь отыскать вход в логово раззаков.

«Даже дырки, в которую древесная крыса могла бы пролезть, я тут не вижу!» – сердито сообщила она и, сбавив скорость, почти повисла в воздухе над перемычкой, соединявшей третью, самую низкую из четырех вершин с неким выступом на соседней вершине, находившимся чуть выше. Зубчатые стены крепости-горы отражали гулкое хлопанье драконьих крыльев, и это эхо в итоге не превратилось в неумолчный гром. У Эрагона от ветра так слезились глаза, что он почти ничего не видел.

Сеть странных белых жилок пронизывала нагромождения камней и мощные опоры колонн – это иней выступил сквозь трещины в сплошной скальной породе. А более ничто не нарушало мрачного великолепия этих черных, как чернила, исхлестанных ветрами крепостных стен. Ни одного деревца не росло меж этих скал, ни одного кустика, ни одной травинки; там не было даже лишайников; даже орлы не осмеливались гнездиться на полуразрушенных выступах этой чудовищной твердыни. Полностью соответствуя своему названию, Хелгринд был вратами смерти и, точно в плащ, был одет в острые, как бритва, как зубья пилы, складки и эскарпы, утесы и выступы; он высился над равниной, точно костлявый призрак, восставший из ада, чтобы уничтожить все вокруг.

Направив свои мысли в глубь цитадели, Эрагон подтвердил для себя одно: двое людей наверняка заключены в темницы Хелгринда, но никакого присутствия тех рабов, которых вчера принесли в жертву у алтаря, он там не почувствовал, а также, к своему огорчению, не смог определить и местонахождение раззаков и летхрблака. «Если их здесь нет, то где же они?» – думал он. Вновь мысленно обследовав внутренность Хелгринда, он обнаружил нечто, ранее ускользнувшее от его внимания: один-единственный цветок, горечавку, которая цвела не более чем в пятидесяти шагах от них там, где по всему должна была бы быть неприступная, непроницаемая голая скала. Но как же она получает достаточно света, чтобы жить и цвести?

На его вопрос ответила Сапфира. Приземлившись, как на насест, на осыпающийся острый выступ чуть правее цветка, она чуть не потеряла равновесие и даже захлопала крыльями, чтобы удержаться на выступе. И тут краешек ее могучего крыла вместо того, чтобы просто скользнуть по незыблемой стене Хелгринда, вдруг словно утонул в скале – стал невидимым, а потом снова появился.

«Сапфира, ты видела?!»

«Естественно».

Наклонившись вперед, Сапфира сунулась мордой в сторону этой загадочной скалы, затем застыла на расстоянии пары дюймов от ее поверхности, словно ожидая подвоха или ловушки, и полезла дальше. Чешуя за чешуей ее голова и шея, казалось, погружаются в глубины Хелгринда, и в итоге Эрагону стали видны только основание ее шеи, торс и крылья.

«Да это же просто иллюзия!» – воскликнула Сапфира.

Одним мощным прыжком она поднялась с выступа и просунула все свое тело вслед за головой куда-то внутрь. Эрагону пришлось собрать все свое мужество, чтобы не закрыть лицо руками в безнадежной попытке защитить себя, когда покрытый трещинами утес вдруг устремился им навстречу.

А уже через мгновение он обнаружил перед собой сводчатые стены огромной пещеры, освещенной проникающими туда лучами утреннего солнца. Чешуя Сапфиры, отражая эти лучи, отбрасывала на скальную породу тысячи дрожащих и мечущихся голубоватых отблесков. Сколько Эрагон ни вертелся во все стороны, он так и не смог обнаружить позади никакой стены – только широкий вход в пещеру и прекрасный вид на равнину внизу, открывавшийся с этой высоты.

Эрагон хмыкнул и поморщился. Ему было даже немного стыдно. Ведь ему и в голову не пришло, что Гальбаторикс вполне мог скрыть логово раззаков с помощью магии. «Вот дурак! – ругал он себя. – Такой простой загадки разгадать не сумел!» Ведь то, что он так недооценил простой прием Гальбаторикса, вполне могло привести их всех к гибели.

Роран выругался и сказал:

– Ты уж предупреждай меня, когда вы в следующий раз вздумаете что-то подобное делать!

Наклонившись вперед, Эрагон принялся расстегивать ремешки, высвобождая ноги из стремян, а заодно изучая внутренность пещеры в ожидании внезапной опасности.

Вход в пещеру имел неправильную овальную форму и был в высоту футов пятьдесят, а в ширину – все шестьдесят. От входа внутреннее помещение сразу начинало расширяться, а задняя стена пещеры виднелась на расстоянии доброго выстрела из лука за грудой крупных каменных обломков, прислоненных друг к другу и представлявших собой довольно странную, неустойчивую геометрическую конструкцию. Весь пол был покрыт сетью глубоких царапин и борозд – свидетельств того, что летхрблака множество раз взлетали отсюда, приземлялись здесь и ходили, царапая пол своими когтистыми лапами. Пять низких коридоров, похожих на пять таинственных замочных скважин, пронизывали стены пещеры, а шестой проход был прямым, как стрела, и достаточно широким, чтобы по нему могла пройти даже Сапфира. Эрагон тщательно обследовал эти туннели, однако в глубине их стояла непроницаемая тьма, и они казались абсолютно пустыми – в этом он убедился и с помощью быстрого мысленного обследования. Странные, какие-то бессвязные звуки, похожие на шепот, доносились из глубин Хелгринда; казалось, некие неведомые твари копошатся там, в глубине горы, в темноте, где безостановочно капает и сочится вода. К этому хору шепотов и затаенных звуков примешивалось ровное мощное дыхание Сапфиры, которое в этом пустом просторном помещении казалось особенно громким, поскольку было усилено эхом, отдающимся от стен.

Однако же самой отличительной чертой этой пещеры был царивший в ней запах. В основном это был могильный запах холодного камня, но к нему примешивался запах плесени, сырости и, что было гораздо страшнее, отвратительная сладковатая вонь разлагающейся плоти.

Освободив, наконец, ноги от ремешков, Эрагон сел в седле боком и приготовился спрыгнуть на пол. Роран сделал то же самое, но с другой стороны.

Прежде чем отпустить шип на шее Сапфиры, Эрагон прислушался и услышал среди прочих обманчивых шорохов и шепотов некое отчетливое цоканье, словно кто-то стучал по камням множеством молоточков. Затем эти звуки смолкли и повторились полсекунды спустя.

Эрагон внимательно прислушался, глядя в ту сторону, откуда они доносились. То же самое сделала и Сапфира.

Огромное извивающееся тело чудовища возникло у выхода из просторного прямого туннеля. На них смотрели огромные черные глаза, выпуклые и лишенные ресниц и век. Грозно щелкал клюв в семь футов длиной. Крылья кошмарной летучей мыши были сложены за спиной. На голом торсе перекатывались под шкурой шары мощных мускулов. Когти торчали, точно железные крючья.

Сапфира шарахнулась в сторону, пытаясь уйти от первого удара, но ей это не удалось. Чудовищная тварь обрушилась ей на правый бок с силой горной лавины.

Что в точности произошло далее, Эрагон так и не понял, ибо нападение летхрблака заставило его пролететь несколько ярдов по воздуху, и он едва ли успел о чем-то подумать. Этот полет завершился столь же внезапно, как и начался, когда нечто твердое и плоское ударило его в спину, и он рухнул на пол, сильно ударившись головой.

От этого столкновения у него словно вышибло из груди весь воздух. Он так и остался лежать на боку с гудящей головой и судорожно открытым ртом, тщетно пытаясь возобновить контроль над непослушными конечностями.

«Эрагон!» – крикнула Сапфира.

Тревога в ее голосе прибавила Эрагону сил, как ничто другое. Когда руки и ноги его вновь ожили, он первым делом схватил свой посох, валявшийся рядом. Воткнув шип, имевшийся на нижнем конце посоха, в ближайшую трещину, он встал и пошатнулся. Перед глазами заплясали алые искры. Голова кружилась; он был настолько ошеломлен, что просто не знал, в какую сторону ему смотреть.

Сапфира и летхрблака, сцепившись клубком, катались по пещере, царапая и кусая друг друга, отчего, казалось, закачался даже сам Хелгринд. Шум они производили невообразимый, но Эрагону казалось, что дерутся они абсолютно молча: уши его отказывались слышать. И все же подошвами он чувствовал, как вздрагивает пол пещеры, когда эти громадные существа бросались друг на друга, грозя сокрушить любого, кто окажется поблизости.

Сноп голубого огня вырвался из пасти Сапфиры, окутав левую сторону огромной башки чудовищной «летучей мыши»; пламя было настолько мощным, что могло бы, наверное, расплавить сталь. Однако оно не причинило особого вреда этому монстру раззаков, и он, не растерявшись, ловко «клюнул» Сапфиру в шею, заставив ее прекратить выдыхать пламя и защищаться.

Точно выпущенная из лука стрела, из туннеля вылетел второй летхрблака и ринулся на Сапфиру с фланга. Разинув свой узкий длинный клюв, он издал столь ужасный дрожащий вопль, что у Эрагона волосы встали дыбом, а внутри все похолодело. Он даже зарычал от возбуждения и обрадовался, что, по крайней мере, слышит хотя бы это.

Теперь, когда в пещере было уже двое летхрблака, вонь там стояла такая, словно кто-то бросил полдюжины фунтов гнилого мяса в бочку с помоями и поставил эту смесь на жаркое летнее солнце, чтобы за недельку как следует протухла.

Эрагон сильно прикусил губу; в горле у него прыгал противный комок, и он старался думать о чем угодно, лишь бы его не начало выворачивать наизнанку.

В нескольких шагах от него безжизненной грудой лежал у стены пещеры Роран, тоже отброшенный туда после столкновения Сапфиры с первым летхрблака. Но вскоре Эрагон увидел, что Роран шевельнул рукой, затем встал на четвереньки, а потом поднялся и во весь рост. Глаза его, впрочем, смотрели весьма туманно, и шатался он, как пьяный.

У Рорана за спиной из ближайшего бокового туннеля показались двое раззаков. В своих уродливых руках-лапах они держали длинные светлые клинки явно древнего происхождения. В отличие от своих родителей или родичей, раззаки были примерно того же роста и обличья, что и люди. Эбеновый панцирь покрывал их тела с головы до ног, но его почти не было видно, ибо даже в Хелгринде раззаки не снимали своих длинных черных рубах и плащей.

Двигались они с ошеломительной быстротой, но движения у них были резкие и какие-то ломаные, как у насекомых.

Но самое странное, мысленно Эрагон по-прежнему не чувствовал ни присутствия раззаков, ни присутствия летхрблака. Неужели и эти твари – всего лишь иллюзия? Но нет, это уж полная чушь: плоть, которую Сапфира разрывала своими когтями, была вполне реальной. И тут ему в голову пришло еще одно объяснение: наверное, мысленно почувствовать их присутствие вообще невозможно. Наверное, раззаки способны скрывать свое присутствие от тех, на кого они охотятся, подобно тому, как пауки скрывают свое присутствие от мух. Если это так, то становится понятно, почему раззакам так отлично удавалась охота на магов и волшебников, а также на Всадников, бывших противниками Гальбаторикса, хотя сами они и не были способны пользоваться магией.

Вот черт! Эрагон с удовольствием прибавил бы и более цветистые ругательства, но пора было действовать, а не проклинать свое невезение. Бром утверждал, что раззаки при ясном свете дня ему не соперники, но даже если это действительно так – особенно если учесть, что Бром потратил десятилетия, изобретая заклятия, которые можно использовать против раззаков, и научил им Эрагона, – все же было ясно: не имея преимущества внезапности, он, Сапфира и Роран будут вскоре оттеснены к выходу и вынуждены бежать, спасая жизнь себе, а не Катрине.

Подняв правую руку над головой, Эрагон крикнул: «Брисингр!» – и швырнул огненный шар в раззаков. Те пригнулись, и огненный шар разлетелся по полу пещеры на тысячу осколков, пару раз вспыхнул и погас. Это заклятье оказалось глупым и детским; оно явно не могло нанести этим тварям сколько-нибудь заметного ущерба, особенно если Гальбаторикс действительно обеспечил раззаков столь же мощной защитой, что и летхрблака. И все же Эрагон счел свою первую попытку в высшей степени удовлетворительной. К тому же огненный шар настолько отвлек внимание раззаков, что Эрагон успел метнуться к Рорану и встать с ним спиной к спине.

– Придержи их минутку подальше от меня! – крикнул он, надеясь, что Роран его слышит. Слышал он или нет, не важно; во всяком случае, догадался и, прикрывшись щитом, поднял молот, готовясь к сражению.

Те страшной силы удары, которые наносили летхрблака, почти прорвали ту магическую защиту, которую Эрагон установил вокруг Сапфиры. Проклятые «летучие мыши» уже успели нанести несколько длинных, хотя и не слишком глубоких царапин на лапах драконихи, а также раза три долбанули ее своими клювищами, и эти небольшие, но очень глубокие раны причиняли Сапфире сильную боль.

Она в ответ буквально спустила всю плоть с ребер одного из летхрблака, а у второго откусила фута три от его страшного хвоста. Кровь этих тварей, к полному изумлению Эрагона, оказалась металлического голубовато-зеленого оттенка, похожего на ярь-медянку.

Вдруг «летучие мыши» перестали нападать и принялись кружить вокруг Сапфиры, то и дело делая выпады и явно пытаясь взять ее измором или же при первой возможности умертвить ударами своих жутких клювов.

Однако Сапфира оказалась куда лучше летхрблака снаряжена для открытого боя благодаря своей мощной чешуе, которая была значительно толще и прочнее серой шкуры «мышей», да и клыки дракона куда страшнее в ближнем бою, чем клювы этих крылатых тварей. Но, несмотря на все это, Сапфира лишь с огромным трудом удерживала обоих монстров на должном расстоянии, тем более что относительно низкий потолок пещеры не давал ей ни как следует взлететь, ни хотя бы подпрыгнуть и напасть на противника сверху. Эрагон опасался, что даже если дракониха и выиграет это сражение, то мерзкие твари успеют сильно ее искалечить до того, как она их прикончит.

Передохнув несколько секунд, Эрагон произнес одно-единственное заклинание, в котором содержалось все двенадцать способов убийства, которым научил его Оромис. Он был очень осторожен и произносил заклинание не сразу, а по частям, чтобы иметь возможность перенаправить его магическую силу, если сюда ворвутся еще какие-то стражи Гальбаторикса. Кроме того, произнесенное быстро, это заклинание способно было полностью истощить его собственные силы.

И осторожность сыграла ему хорошую службу. Уже начав произносить заклинание, он довольно быстро понял, что оно не оказывает никакого воздействия на летхрблака, и прекратил свои попытки. Он не то чтобы рассчитывал сразу победить этих тварей с помощью смертоносных слов древнего языка, но все же решил попробовать, дабы использовать любой, даже самый крошечный шанс, который Гальбаторикс по незнанию или беспечности упустил из виду, защищая неведомыми чарами летхрблака и их омерзительное потомство.

У него за спиной Роран громко вскрикнул: «Есть!» И мгновением позже один из мечей глухо ударился о его щит, вслед за этим зазвенели ячеи его кольчуги, а потом с колокольным звоном второй меч ударил Рорана по шлему.

И Эрагон понял, что слух его явно восстанавливается.

Раззаки снова и снова наносили удары, но каждый раз их мечи отскакивали от щита Рорана, или же они буквально на волосок промахивались, метя ему в лицо или в руку. Причем как бы ни были быстры их удары, как бы ни был медлителен сам Роран, явно не способный сразу нанести контрудар, но древним мечам раззаков никак не удавалось поразить его. Мерзкие твари шипели от ярости и отчаяния; их страшные пасти с жесткими клацающими челюстями изрыгали вполне человеческие проклятия, которые звучали на редкость нелепо.

Эрагон усмехнулся. Все-таки кокон тех чар, которыми он окутал Рорана, свое дело сделал. Он надеялся, что эта невидимая защита продержится, пока он не найдет способ как-то остановить летхрблака.

И тут оба летхрблака взвизгнули в унисон. От этих чудовищных звуков у Эрагона потемнело в глазах, и, казалось, зашаталась даже сама земля. На несколько мгновений он был как бы парализован, но потом встряхнулся, как собака, освобождаясь от магического воздействия этих гневных криков и воспринимая их теперь всего лишь как пронзительные вопли детей, которым причинили сильную боль.

Эрагон незамедлительно принялся выпевать очередное заклинание, стараясь делать это как можно быстрее и не совершать ошибок в произнесении слов древнего языка. Каждая фраза, которую он произносил, а их было очень много, содержала некие чары, способные мгновенно убить; и каждый из способов умерщвления отличался ото всех предыдущих. Пока Эрагон исполнял свое импровизированное соло, Сапфира успела получить еще одну резаную рану на левом боку. В ответ она сломала своему противнику крыло, в клочья разодрав когтями тонкую летательную мембрану. От кольчуги Рорана то и дело отлетали звенья, попадая в Эрагона, поскольку раззаки сражались с бешеным упорством и быстротой, без конца нанося мечами колющие и рубящие удары. Тот из них, что был покрупнее, стал потихоньку обходить Рорана, явно стремясь напасть на Эрагона с фланга.

И тут среди всего этого грохота, когда сталь звенела о сталь и глухо стучала по дереву, а когти скрежетали по камням, послышался звук, какой издает меч, прорубая кольчугу и вонзаясь в плоть. Роран дико вскрикнул, и Эрагон почувствовал, как кровь брата брызнула ему на правую голень.

Краем глаза Эрагон видел, как раззак сгорбленной тенью метнулся к нему, размахивая широким мечом с зазубренными краями и явно намереваясь перерубить его пополам. Мир вокруг, казалось, сжался в комок и повис на острие этого меча; лезвие меча сверкало искрами, точно выточенное из хрусталя, а каждая нанесенная им царапина казалась дорожкой ртути в ярком свете зари.

У Эрагона хватило времени еще только на одно заклинание, а потом пришлось все свое внимание переключить на раззака, чтобы не дать ему воткнуть этот страшный меч куда-то между печенью и почками. Эрагон временно отказался даже от попыток остановить атаку летхрблака и вскричал: «Гаржзла, летта!» – что означает: «Свет, погасни!»

Сказано, конечно, было весьма неуклюже, да и заклинание, созданное слишком поспешно, было неудачно сформулировано, но все же подействовало. Вытаращенные глаза летхрблака стали похожи на зеркала полусферической формы и теперь с помощью магии Эрагона лишь отражали свет, а не пользовались им, чтобы видеть. Один из ослепших летхрблака споткнулся и в тщетной попытке нанести очередной удар Сапфире пролетел мимо нее.

А Эрагон своим посохом из боярышника вышиб у нападавшего на него раззака меч и отшвырнул его в сторону, когда этот меч был уже в дюйме от его ребер. Раззак подпрыгнул и, очутившись прямо перед Эрагоном, резко вытянул шею. Эрагон весь сжался, увидев, как из глубин капюшона, скрывавшего голову раззака, вынырнул короткий крепкий клюв и хищно щелкнул в миллиметре от его правого глаза. В клюве, точно безголовая змея, извивался зазубренный ярко-красный язык раззака.

Крепко взявшись обеими руками за середину посоха, Эрагон выбросил его перед собой, сильно ударив раззака по впалой груди, и отбросил чудовищного «жука» на несколько ярдов назад. Раззак упал на четвереньки, а Эрагон ловко развернулся, видя, что вся левая половина тела Рорана мокра от крови, и успел парировать удар второго раззака. Затем, совершив обманный маневр, ударил раззака по мечу и, когда тот попытался снизу ударить его в горло, ловко развернулся и посохом вышиб у него меч, бросился вперед и вонзил острый конец своего посоха раззаку в живот.