Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

Обычно он не покидал салона на ленч, заказывая его с доставкой в соседнем кафе, но сегодня за полчаса до ленча зазвонил телефон.

– Левине слушает.

– Добрый день, – пророкотало в трубке.

– Добрый день, сэр, – улыбнулся Ларри, узнав голос Пола Ньюмена, главы Ювелирной Л л иги.

– Если у вас нет других планов на ленч, приглашаю к себе.

– Спасибо, сэр. Разумеется, я приду, сэр.

С Полом Ньюменом его познакомил Джонатан на открытии, как и с остальными членами Правления. Тогда же и было решено его вступление в Лигу. Ларри уже был на одном заседании, где его приняли как преемника Дома Левине, там же всё оформил и уплатил положенный взнос, к его удивлению не вступительный, а восстанавливающий, Все держались с ним очень корректно, но как бы на дистанции. Зачем он понадобился Ньюмену?

Без трёх минут двенадцать Ларри снял и сложил халат, вымыл руки и вышел из мастерской. Проходя к двери, встретился глазами с охранником. Тот понимающе кивнул и вышел. Ларри запер входную дверь, но предупреждать Крафтона и опускать жалюзи не стал: надо быть, как все, а по всей Маркет-стрит с двенадцати до часу ленч. И уличная толпа – это не столько покупатели, сколько продавцы и кассиры, спешащие в кафе, бары и ресторанчики.

Магазин Пола Ньюмена располагался на другом конце Маркет-стрит, но Ларри несмотря на толпу шёл быстро и уже через пять минут был на месте. Пол Ньюмен – высокий, всего на дюйм, не больше, ниже Ларри, седой и неожиданно для ювелира краснолицый мужчина в чёрном, как и у Ларри, костюме – ждал его у входа.

– Добрый день, сэр – улыбнулся, подходя, Ларри.

– Добрый день, – приветливо кивнул Ньюмен. – Как вы относитесь к южной кухне?

Ларри озадаченно пожал плечами.

– Я мало знаком с ней, сэр.

– Тогда идёмте к «Левантинцу». Мне сказали, там сегодня неплохая форель.

Ларри не посмел спорить и пошёл за Ньюменом.

«Левантинцем» назывался маленький и совершенно неприметный снаружи ресторан. Внутри он был разгорожен деревянными решётками, увитыми плющом и декоративным виноградом, на маленькие кабинки. Официанты – все в белых рубашках с пышными рукавами, чёрных, расшитых золотом жилетках и красных шёлковых кушаках – либо были предупреждены, либо вообще ничему не удивлялись, но появление Ларри не вызвало у них никаких эмоций, кроме профессионального радушия. По крайней мере, внешне.

В кабинке на двоих Ньюмен взял глянцево блестящую книжку меню, улыбнулся Ларри.

– К южной кухне надо привыкнуть. Вы позволите мне познакомить вас с ней?

– Да, конечно, сэр, – улыбнулся Ларри. – Буду вам очень признателен.

Сделав заказ, Ньюмен, когда официант отошёл, спросил Ларри о сыне, кивнул, услышав, что всё в порядке, ответил на встречный вопрос о своей семье, что тоже всё хорошо. Им принесли салат, и они приступили к трапезе.

– Перед Пасхой всегда горячка.

– Да, сэр, – кивнул Ларри. – Заказов много.

Он понимал, что это всё так, для затравки, и пригласили его для разговора о другом, но о чём? Догадаться, а, значит, и подыграть он не мог. Ньюмен почувствовал его затруднение и понял, что надо идти впрямую.

– Я хотел поговорить с вами, Лоуренс, о… Левине.

Ларри удивлённо посмотрел на него. Зачем? Ведь на том заседании вроде бы всё необходимое было сказано.

– Сэр?

– Да, о Маркусе Левине. Вы ведь… жили у него?

– Да, сэр, – очень спокойно ответил Ларри.

– О его смерти ходили разные слухи, – Ньюмен заговорил тише. – Официальная версия показалась нам неубедительной, но провести тогда своё расследование мы не смогли. Вы знаете… правду?

– Да, – твёрдо ответил Ларри, даже не прибавив положенного обращения.

– Кто его убил?

– СБ, – Ларри улыбнулся не своей обычной, а жёсткой, даже злой улыбкой. – Лично майор Натаниел Йорк.

Ньюмен изумлённо вскинул брови.

– Вот как? Тогда… тогда многое понятно. Вы смогли бы рассказать об этом на заседании?

– Да, сэр, – Ларри уже вернулся к своей обычной манере.

– И описание похищенного?

– Да, сэр. Я помню.

Ньюмен кивнул, и они приступили к рыбе.

– Нас удивило тогда, что похищенное исчезло и не всплывает даже на тайных аукционах и уголовных играх. Мы догадывались об исполнителях, потому что полиция практически отказалась работать по нашему запросу. Сейчас СБ вне закона, это многое меняет, – Ньюмен говорил и ел одновременно, получалось это у него очень естественно и даже элегантно. – Видите ли, Лоуренс, – Ларри еле заметно вздрогнул: он ещё не привык к такому обращению, – Лига защищает своих членов, и мы – не полиция, у нас нет сроков давности. Вы поняли меня?

– Да, сэр, – твёрдо ответил Ларри.

Ньюмен кивнул.

– На ближайшем заседании мы выслушаем вас. Недели через две. Вас устроит?

– Да, сэр, – кивнул Ларри.

Им принесли в маленьких чашечках чёрный, необыкновенно ароматный и нестерпимо горький кофе.

– Когда я только начинал, – задумчиво сказал Ньюмен, – я год стажировался у Старого Левине.

Ларри удивлённо посмотрел на него, и Ньюмен улыбнулся.

– Да, это было очень давно, и был жив ещё дед Маркуса. Правда, он уже не работал, и Старым Левине стали называть отца. А Маркус был уже не Младшим, а Молодым Левине и любил шалить и озорничать в работе. Конечно, за год нельзя проникнуться духом, но эта стажировка даёт очень много. Поэтому мы и сохраняем эту традицию.

Ларри понимающе кивнул. Ещё на том заседании, где его приняли в Лигу, ему сказали об этом и о том, что через два года Лига направит на стажировку к нему. Это его обязанность как полноправного члена Лиги.

Счёт был огромен по представлениям не только Цветного квартала, но и многих белых, и Ларри про себя поблагодарил то ли Бога, то ли неизвестно кого за то, что сообразил носить с собой много денег. Ему хватило и оплатить свою долю, и оставить чаевые.

Перерыв на ленч уже заканчивался, и Маркет-стрит заполнилась возвращающимися на работу служащими. Разговаривая о погоде и прочих пустяках, ювелиры дошли до магазина Ньюмена, попрощались рукопожатием, и Ларри поспешил к себе. Открыться надо вовремя, а для этого он должен войти в магазин до часу.

Входя в салон, он снял с двери табличку: «Извините, ленч», – и прошёл в кабинет. Проверяя себя, взглянул на запись в ежедневнике. Да, сегодня должны прийти за серьгами и ещё за цепочкой с подвеской-трилистником. Отлично, всё давно готово.

День катился своим чередом. Ларри работал в мастерской, выходил к покупателям, выдал заказы и принял четыре новых: один большой и срочный и три обычных, оформил все бумаги, обновил витрины заказов и на продажу. Джонатан будет доволен: все крестики из клада ушли за очень хорошие деньги. И завтра уже можно идти в банк, не стоит накапливать слишком много в сейфе.

В четыре часа он вышел опустить жалюзи под общий грохот и звон стали по всей Маркет-стрит, попрощался с охранником и, закрыв изнутри входную дверь и выключив свет в магазине, вернулся в мастерскую. Час безотрывной работы. Его час.

Работал он чётко и без излишней спешки. Ювелирное дело не терпит болтовни и суеты. Но, работая, он думал о своём. А ведь субботу придётся прихватить. Два часа утром. Но он возьмёт с собой Марка, и они будут вместе. А на следующей неделе надо будет поговорить с Дэннисом. К осени, когда Марк пойдёт в школу, надо решить проблему с домом. Ему надо думать о семье, а семья должна жить в доме. Меблирашки и пансионаты для одиночек. Как же выкроить время? Самый реальный вариант: пожертвовать одним из рабочих часов. Салон должен быть открыт в положенное время, ленч – у всех ленч, так что… Пожалуй, тогда в субботу поработать подольше, накопить задел и в понедельник звонить Дэннису, просить о встрече.

Ну вот, на сегодня всё. Ларри оглядел сделанное и стал убирать мастерскую. Убрав и заперев сейфы, он снял белый халат, повесил его в шкаф и достал синий рабочий. Уборщицы у него нет, да она и не нужна. Он сам отлично со всем справляется. Протерев полы в мастерской, кабинете и магазине и все витрины, Ларри ещё раз оглядел всё, проверил сейфы и шкафы, повесил в мастерской халат, надел пиджак и позвонил Крафтону, что уходит. Он уже знал, что Крафтон – не имя, а кодовый сигнал.

На улице ещё тепло и солнечно, но практически все жалюзи опущены, и прохожих заметно меньше. Вечерние торговля и развлечения на других улицах, а здесь уже тишина и спокойствие. Но он не последний, вон идут мастера из салона модной обуви, он не знает их имён, но вечерние встречи ежедневны, и потому они обмениваются молчаливыми, но вполне доброжелательными улыбчивыми кивками и расходятся. Его путь в Цветной квартал. Сейчас он зайдёт за Марком в пансион, они пообедают, придут домой и весь вечер будут вдвоём. Марк будет рассказывать о своих делах, новых приятелях, о том, что он успел узнать и выучить, как отвечал мисс Хольмстон, а она очень строгая, хоть и молодая, о том, как мистер Хольмстон похвалил его на спортивных занятиях, а миссис Хольмстон тоже хвалила, что он умеет правильно вести себя за столом. Ларри улыбнулся, предвкушая этот вечер и эти рассказы.

РоссияИжорский ПоясЗагорье

Время от времени холодный ветер пригонял тучи, и на Загорье сыпались то снег с дождём, то дождь со снегом. И всё равно это была весна. И каждый такой холодный день был чуть-чуть теплее предыдущего.

Женя шла домой, бодро пристукивая каблуками черевичек и весело поглядывая на витрины магазинов. Как всё-таки всё хорошо, как хорошо, что они уехали оттуда и приехали именно сюда. И дело не в заработке, хотя и в нём тоже. И вообще… она всё же рассказала Эркину о гадании. Он удивлённо и с какой-то робкой надеждой посмотрел на неё.

– Женя, ты… ты веришь ей?

Она вздохнула.

– Не знаю. Она так уверенно говорила. И ты же… ты же во сне его видишь живым.

Эркин кивнул и глухо, пряча от неё глаза, сказал:

– Будем ждать.

И всё. Больше они об этом не говорили. Она, правда, испугалась было, что Эркин опять начнёт переживать, как тогда, зимой, но обошлось. И Бурлакову она написала, не удержалась. Глупо, конечно, верить гадалкам, они всегда говорят то, что клиенты хотят услышать, и мёртвые не воскресают, но… но написала, в понедельник в перерыв настучала на машинке и, не перечитывая, боясь, что передумает, запечатала в конверт и отправила, Бурлаков им тогда оставил свой домашний адрес. Хоть и представляла, как Бурлаков посмеётся над ней и её верой в гадание, но отправила. И неожиданно получила вежливое и совсем не насмешливое письмо, что тронут заботой, благодарит за внимание, ну, что обычно пишут. Так что и здесь всё обошлось благополучно.

А вокруг уже предпраздничная суета, ведь Пасха скоро, вот и закупают яйца, муку и прочее. Ну, в церковь они не пойдут, а кулич она спечёт и яйца покрасит, весь их «Беженский Корабль» к празднику готовится, никто не хочет хуже других оказаться. Баба Фима и остальные старухи бегают по квартирам, учат, показывают… Конечно, и она всё сделает, но у неё ещё свой праздник. Пасха в следующее воскресенье, а её праздник в среду. Четырнадцатое апреля. В этот день они встретились. И вот это надо отпраздновать по-настоящему. И очень удачно, что на среду выпадает: Эркин в первую смену работает, и, пока он будет с Алиской в Культурном Центре, она всё приготовит.

Женя хихикнула, предвкушая их лица и прибавила шагу. Как всё-таки всё хорошо!

С наступлением весны валенки стали совсем неподъёмными, и Эркин уже подумывал принести свои рабские сапоги, но тут Медведев отправил его, Миняя и ещё двоих получать летнюю спецуху – спецодежду. Куртку, штаны и сапоги. В одном этом сейчас, конечно, ещё холодно, но поддеть всегда можно, а летом, ну, летом ва-аще… а зимнее домой унесёшь, выколотишь и в кладовку до зимы. Выслушав все эти наставления, Эркин, переодеваясь после работы, увязал тёплые штаны, куртку и валенки в увесистый тюк. Хорошо, что он во вторую на этой неделе и четверг сегодня, так что ни со школой, ни с покупками не завязан.

Они шли вдвоём с Миняем и вели неспешный солидный разговор о хозяйстве. Идея устроить на кухонной лоджии что-то вроде погреба не оставляла Миняя. Мечтал он и об участке, чтоб сад с огородом, своё когда, а не покупное – это ж совсем другое дело. Эркин особо не возражал, но его ни свой сад с огородом, ни дом, где надо топить печь и таскать воду из колодца, нет, его это не привлекало. Водопровод и центральное отопление куда лучше.

– Оно, конечно, так, – вздохнул Миняй, – но вот печь, знаешь, русская, с лежанкой, это зимой залезешь, прогреет тебя и любую хворь снимет.

И Эркин невольно кивнул, вспомнив ту печь, без лежанки, правда, и как он прижался к ней всем своим избитым голодным телом, впитывая тепло.

– Да, – задумчиво сказал он, – печь – это хорошо.

– Во! – оживился Миняй. – А баня?!Да разве ванная, недомерок этот кафельный, в сравнение пойдёт?! И рядом не лежало! Попариться… слушай, а ты в бане, настоящей, с парилкой, был когда?

– Нет, – улыбнулся Эркин. – Только слышал, в лагере рассказывали.

– Ну вот. А я помню. Эх, сговориться бы с кем из наших, кто в Старом городе, у них там, почитай, в каждом дворе банька, да пропариться. Общественные тоже… то, да не совсем то. А там-то… да как следует… Это… это ж как заново родиться!

– А мне душ нравится, – возразил Эркин.

– Удобно, конечно, кто ж спорит, но для души баня лучше, – убеждённо сказал Миняй.

За разговором они незаметно дошли до дома и попрощались у центральной башни.

Время позднее, Алиса уже спала, но Женя, как всегда, ждала его.

– Эркин, – она быстро обняла и поцеловала его. – Ты как?

– Всё в порядке, Женя.

– А это что?

– Это моё зимнее, ну, – Эркин улыбнулся, – спецуха. Нам летнее выдали, а зимнее вот, я принёс.

– Ага, понятно, – кивнула Женя, – потом займёмся, раздевайся, и ужинать будем.

Эркин занёс свой тюк в кладовку, быстро переоделся в домашнее, умылся – душ потом, перед сном, Женя же ждёт – и прошёл на кухню. Накрытый стол, мягкий свет, нарядные занавески на окне, и всё, каждый шкафчик, крючок, полочка, – всё это его, куплено и сделано им. Никогда ему так хорошо не было.

– Вкусно?

– Мм-м! – Эркин даже глаза закатил, изображая полный восторг. – Потрясающе вкусно.

Женя засмеялась и встала, собирая посуду. Когда она потянулась за его тарелкой, Эркин перехватил и поцеловал её руку. А Женя, наклонившись, коснулась губами его волос. И пока она мыла и расставляла посуду, Эркин сидел за столом и смотрел на неё, и Женя ощущала его взгляд, как тёплое ласковое прикосновение.

– Завтра ты в школе?

– Да, – вздрогнул Эркин. – И я прямо из школы на работу. Алиса одна пообедает?

– Конечно. Она это ещё когда умела. И ты пообедать не забудь.

– Я у «соловьёв» поем.

«Соловьями» назывался трактир недалеко от Новой площади. Там висели клетки с ручными соловьями, нельзя было курить и шуметь, а кормили сытно и вкусно. Правда, недёшево. Но Эркина это уже не смущало. Разве в Бифпите они с Андреем не ели в лучшей цветной забегаловке? И жили в хорошей гостинице. И ведь как поешь, так и поработаешь.

– Хорошо, – кивнула Женя и, улыбаясь, но строгим голосом спросила: – Ты уроки сделал?

– Сделал, – ответно улыбнулся Эркин.

Всякое упоминание о школе вызывало у него улыбку. Он сам не ждал, что учёба так ему понравится.

– Ну и отлично.

Женя вдруг, неожиданно для себя, зевнула. Эркин легко, одним плавным движением встал и подхватил её на руки.

– Пошли спать, Женя, да? Сейчас я тебя отнесу, уложу…

– Да-а, – Женя, обхватив его за шею, положила голову ему на плечо. – А мыться ты будешь?

– А как же, – Эркин поцеловал её, входя в спальню.

Но уложить себя и раздеть Женя не дала, мягко высвободившись из его объятий. Эркин, как всегда, не стал спорить. Как Женя хочет – так и будет. Он быстро разделся до трусов, положил на место домашний костюм и ушёл в ванную.

Трусы в ящик с грязным, немного потянуться и под душ. И чего Миняй так о бане страдает? Душ с хорошим напором, душистым мылом… чего ж лучше? Что ещё нужно? А если много времени и хочется чего-то такого, то в ванне поваляться тоже… как говорят, не хило.

Эркин выключил душ, растёрся полотенцем и надел свой махровый халат. Мохнатая ткань приятно легла на чуть влажную кожу. Он затянул пояс и повёл плечами, увидев себя в зеркале. А что? Очень даже ничего. И враки все беляцкие, что после двадцати пяти кранты спальнику. Вот, двадцать шесть ему – и ничего!

Когда он вошёл в спальню, Женя уже лежала, но не спала, а перелистывала яркий глянцевый журнал. Эркин сбросил халат на пуф – утром отнесёт его в ванную – и лёг на своё место, потянулся, распуская мышцы, привычно закинул руки за голову. Женя закрыла и положила на свою тумбочку журнал. И, прежде чем выключить лампу, повернулась к Эркину.

– Спим?

– Как хочешь, Женя, – улыбнулся Эркин. – Тебе рано завтра. Это мне…

– А тебе в школу, – Женя щёлкнула кнопкой на подставке лампы и уже в темноте вытянулась на боку лицом к нему, погладила его по груди. – Спи, милый.

– Да, Женя, – Эркин мгновенно накрыл её руку своей ладонью и прижал к себе. – Да, Женя, спасибо. Спокойной ночи, да?

– Спокойной ночи, – шёпот Жени слился с её поцелуем.

Эркин закрыл глаза, услышав сонное дыхание Жени, и заснул. И последняя уже во сне мысль: как хорошо, как всё-таки всё хорошо.

Загорье разрасталось. Строили Культурный Центр, новую большую школу, ещё многоэтажный дом, но не кораблём, а башней. В газете писали, что там будут только маленькие квартиры, для одиноких и бездетных пар, и, хотя строители ещё только с фундаментом возились, этот дом уже окрестили Холостяжником. Строились ещё разные дома. Говорили, что надо ставить большую церковь в Новом городе, а в Старом собирались перестраивать школу. Писали в газете и о больнице, старая-то совсем мала, с каждой хворью в район не наездишься, а заводская поликлиника – она для завода. В меблирашках и двух гостиницах было не протолкаться, и по всему городу открывались всевозможные пансионы и общежития. А народу всё прибывало.

И всё-таки большинство встречных были Эркину знакомы или казались знакомыми.

Как всегда, когда ему не надо было в первую смену, он вставал раньше Жени, готовил завтрак, и они завтракали втроём. Для обеда Женя всё подготовила ещё вчера, и, когда она убежала на работу, чмокнув на прощание его и Алису, он быстро со всем управился.

– Пообедаешь сама, – сказал он Алисе, укладывая в сумку учебники и тетради.

Русский язык, арифметика, английского сегодня нет, природоведение… – всё взял.

– Ага, – кивнула Алиса. – А ты в школу, да?

– Да.

Алиса проводила его до дверей.

– Всё в порядке? – спросил по-английски Эркин, уже берясь за ручку.

– Да, я в порядке, – тоже по-английски ответила Алиса. – А ты вернёшься?

– Конечно, – улыбнулся Эркин. – До свидания.

На улице пасмурный, но тёплый день, неумолчные ручьи вдоль тротуаров. Ему говорили, что туман и дождь снег съедают не хуже солнца.

В киоске он, как каждое утро, купил газету. Старый киоскёр приветливо кивнул ему и, не дожидаясь вопроса, протянул «Загорскую искру».

– «Светлячок» новый есть. Возьмёшь дочке?

– Возьму, – кивнул Эркин. – Спасибо.

«Светлячок» – журнал для детей. Картинок больше текста. Он уже три номера купил Алисе. И самому оказалось интересно. Расплатившись, он запрятал журнал в сумку к учебникам, а газету сложил ещё раз вдоль и сунул за борт куртки, как ещё зимой привык.

К Культурному Центру ему идти по центральной улице, но Эркин уже давно не вспоминал намертво, казалось, усвоенное, вбитое, что он цветной и ему здесь ходить не положено. Это Россия, это его город, и магазины, конечно, дорогие, но если прикинуть, то он уже в каждом успел побывать, один или с Женей, и уходил с покупками. Он шёл выпрямившись, высоко вскинув голову и открыто глядя на встречных, отвечая улыбкой на улыбку. И удивительно, сколько знакомых лиц, по заводу, по Старому Городу, просто… по улице.

– Хей! – окликнули его.

Эркин оглянулся. Молодой индеец из бригады Сеньчина. Длинные волосы перехвачены поперёк лба ремешком и падают на плечи, кожаная куртка надета прямо на голое тело и распахнута до середины груди. Ну, шапки нет – понятно, это уж кто как привык, а рубашку мог бы и купить. Но ответил Эркин вполне дружелюбно.

– Привет.

– Далеко?

– В Центр, на занятия, – охотно ответил Эркин.

Парень насмешливо хмыкнул.

– Охота тебе под бледнолицего…

– Под кого? – не понял Эркин. – Ты понятней говори.

– Ну, мы – индейцы, – парень говорил с сильным акцентом, но в словах не путался. – А остальные – бледнолицые.

– А-а, – протянул Эркин. – Понял. Это ты, что ли, про race, – «расу» он назвал по-английски, и насмешливо улыбнулся. – Так я и ехал сюда, чтоб этим не считаться. А ты…

– А мы от голода, – хмуро сказал парень. – Два года охоты не было.

– Охота – ненадёжное дело, – кивнул Эркин.

Они шли теперь рядом. Эркин искоса посмотрел на парня. Да, похоже, не отъелся ещё.

– Ты какого племени?

– Никакого, – сразу помрачнел Эркин. – Не знаю я.

Индеец удивлённо посмотрел на него.

– Ты что, из этих? Ну… – И с трудом выговорил по-английски: – Reservation?

– Нет, – усмешка Эркина стала горькой. – Нет. Хуже.

– Как это? – изумление парня было искренним. – Я слышал, рассказывали, ну, кто оттуда прибежали. Так ничего хуже не бывает.

– Раб я, – неохотно сказал Эркин по-английски и убеждённо закончил по-русски: – Это хуже.

Парень неуверенно кивнул.

– Я слышал… но не знаю…

– И не надо тебе знать, – буркнул Эркин, ускоряя шаг.

Индеец упорно шагал рядом, и Эркин решил, что отношения всё-таки лучше наладить.

– Тебя как зовут?

Парень произнёс что-то непонятно-гортанное и улыбнулся.

– А по-русски… Маленький Филин, да, так. А ты?

– Эркин Мороз, – улыбнулся и Эркин и осторожно спросил: – А вы вот, все из одного…

– Племени? – помог ему Маленький Филин. – Да. Род разный, а племя одно. Мы – шеванезы.

– Шеванезы? – переспросил, запоминая, Эркин.

Те, что тогда летом приезжали в резервацию возле имения, тоже называли себя шеванезами. Интересно.

– А другие племена есть?

– Есть, конечно, – пожал плечами Маленький Филин. – Но. Мы… мы самое большое племя. И на Великой Равнине первые. Остальные потом пришли.

– Ага, – кивнул Эркин. – Понятно.

За разговором они дошли до Культурного Центра. Эркин остановился.

– Мне сюда. До встречи?

– До встречи, – кивнул Маленький Филин.

Они обменялись рукопожатием, и Эркин легко взбежал по ступенькам. Маленький Филин проводил его взглядом до дверей. Странный парень какой-то. Индеец, а ничего не знает, ни поздороваться, ни выругаться не умеет. И жить хочет, как бледнолицый, в одежде… да во всём. Зачем это ему? Или он из изгнанных? Слышал о таком. Но, говорили, что такое бывало давно и очень редко. Любое племя своих бережёт, и кем надо стать, чтоб тебя изгнали… Маленький Филин недоумевающе пожал плечами на свои мысли и пошёл дальше. Никуда, просто гуляя. Нельзя же целыми днями на кровати валяться.

Входя в Культурный Центр, Эркин уже забыл о случайном собеседнике. Привычно сдал в гардероб куртку и пошёл в класс. Во вторник их было трое, остальные работали, видно, и сегодня так же будет.

Но сегодня оказалось четверо. В своём углу, как всегда о упираясь спиной в в стену, сидел Тим.

– Привет, – удивлённо поздоровался Эркин. – Ты чего, не в первую сегодня?

– Поменялся, – кратко ответил Тим и достал сигареты. – Пошли покурим.

Павлов и Новиков – они и работали в одной бригаде на стройке, и жили вместе, снимая одну комнату в меблирашках, и здесь сидели всегда рядом – даже голов в сторону разговора не повернули, сосредоточенно списывая друг у друга.

Предложение Тима удивило Эркина: Тим же знает, что он не любитель курева, – но согласился. Бросил сумку на свой стол, и они вышли. Курили обычно в туалете, в передней комнате, где раковины и сушка. Тим достал сигарету, но не закурил, а молча вертел и мял её в пальцах.

– Ну? – пришёл ему на помощь Эркин. – Давай, а то звонок скоро.

– Тут… тут такое дело, – голос у Тима натужный, будто ему сдавило горло. – Ты… того… ты пойми. Ты ж должен это знать, будь человеком, как человека прошу.

– Та-ак, – настороженно протянул Эркин, догадываясь, о каких его знаниях пойдёт речь, и перешёл на английский. – И в чём проблема?

– Затяжелела моя, – тоже по-английски ответил Тим. – Три месяца уже, врач ей сказал.

Эркин быстро на мгновение опустил ресницы и снова открыто посмотрел в лицо Тиму.

– И какая моя помощь тут нужна?

– Ну… Ну, как с этим теперь? Чтоб ни ей, ни ребёнку не повредить?

Тим смотрел на него с таким странным на его обычно непроницаемом лице выражением надежды, что Эркин заговорил очень просто и деловито.

– Сбоку или вниз ложись. Чтоб на живот не давить. И не лезь сам, только когда сама попросит.