Три главные темы человечества

– Как вели себя щенки в этот момент?

– Они сидели внизу и виляли хвостиками. У них был нетерпеливый, но понимающий вид, словно им хотелось поскорее убраться, но они понимали, что мне нужно время, чтобы научиться управляться без рук.

– И вы научились?

– Не сразу. Там была такая круглая штука, как на подводных лодках, которую надо повернуть, чтобы открыть. Сперва я вставила в нее вытянутые руки, но у меня не хватило сил, чтобы повернуть. Потом я обхватила это колесо предплечьем сзади, вставила запястье внутрь, и попробовала повернуть так, но у меня снова ничего не вышло. Тогда я просто обхватила его двумя предплечьями, как в объятия, и наклонилась вбок всей массой тела. Колесо провернулось немного, но мне пришлось сделать сделать два оборота в несколько заходов, и чем дальше поворачивалось колесо, тем беспокойнее становились щенки. Словно, у нас заканчивалось время, и нужно было поскорее убираться отсюда, теперь уже срочно, прямо сейчас.

– Тревожная ситуация.

– Когда я, наконец, открыла дверь, за ней оказался еще один коридор, который оканчивался поворотом направо. Когда мы прошли туда, щенки стали требовать, чтобы я закрыла за собой дверь.

– Для этого нужно было потянуть ее на себя, верно?

– Да, но ее поверхность была совершенно гладкой, а я не могла даже ухватиться за край двери, чтобы прихлопнуть.

– Что же вы сделали, Кристина?

– Щенки лаяли очень сильно, им было страшно, и они пугали меня. Они требовали немедленно закрыть эту дверь. Они требовали так, словно я не делаю этого по собственной прихоти, словно мне просто лень или я слишком беззаботно отношусь к тому, что за нами гонится непонятный злой мрак. Я пыталась прижать запястье к краю открытой двери, а потом, резко потянув на себя, убрать руку, чтобы дверь могла захлопнуться. Я пробовала раз за разом, то ударяясь локтем о дверную раму, то не успевая убрать руку, и дверь била по моему запястью, либо запястье просто соскакивало с края двери. Я пыталась снова и снова, рука болела, и у меня ничего не получалось, а зло было все ближе, и я уже не понимала, на кого лают собаки – на меня за нерасторопность, или на то, что стоит за этой дверью, с усмешкой наблюдая за моими тщетными попытками закрыться, за моим отчаянием и болью.

Я вдруг отметила про себя, что у Кристины очень красивая разговорная речь. Я подумала, что она могла бы так же красиво писать, как изъясняется. Возможно, я погорячилась насчет подружки, и ей лучше подошла бы роль моего секретаря. Взглянув на ее руки, я лишь убедилась в том, что эти простые, но довольно красивые ладони прекрасно смотрелись бы на клавишах печатной машинки. Странно, что она решила нанять частного детектива, чтобы разобраться в своих снах, у меня не было медицинского образования, но я поняла, что если все же смогу ее вылечить, то хотя бы предложу работу.

– Когда напряжение ситуации стало нестерпимым, я вновь ударилась локтем о раму, но по касательной, моя рука влетела внутрь, нерв прожгло током, а дверь захлопнулась. Я повернулась, чтобы пойти вперед, и только тут поняла, что в этом коридоре стало чуть темнее, чем до этого. Собаки были в нескольких метрах впереди и ждали меня. Я опустила глаза, чтобы осмотреть свои израненные, отбитые руки. У меня больше не было предплечий.

– Это очень травмирующий опыт, Кристина, – я почему-то хорошо понимала ее, – Скажите, это конец пятой части?

– Да, я смотрю на эти теперь совсем бесполезные палки, которые торчали из моих плеч, и страх во мне сменяется отчаянием. Я чувствую во сне, как теряю связь с реальностью, как земля уходит из-под ног, и тогда я просыпаюсь вся в поту, задыхаясь, и потом не могу сомкнуть глаз до самого утра.

– Вам снятся какие-нибудь другие сны, Кристина?

– Нет, больше никогда. Только эти шесть снов друг за другом подряд.

– То есть каждые шесть дней вам снится потеря рук до плеч, вы просыпаетесь и больше не можете уснуть?

– Именно так, детектив.

– Ваше ощущение потери связи с реальностью во сне, значит ли это, что вы теряете сознание?

– Шестая часть начинается тем, что я лежу на полу, открываю глаза и вижу, как мои щенки заинтересованы чем-то там, за поворотом этого коридора.

– Они боятся, злятся, они настороженны?

– Нет-нет, они смотрят туда с интересом, и виляют хвостиками. Их мордочки вытянуты вперед, и глаза горят любопытством.

– Вы встаете и идете за ними?

– Я пытаюсь встать, но не могу, потому что я не могу оттолкнуться от пола остатками рук, торчащими из плеч. Я вижу, что они вот-вот пойдут туда, за угол, мне становится нестерпимо страшно даже просто потерять их из виду. Я хочу окликнуть их, хочу позвать ко мне, но у них нет имен, они еще слишком маленькие. Я начинаю плакать, и возиться на полу как червяк, пытаясь встать. Я переворачиваюсь на спину, я пытаюсь сесть, я пытаюсь встать, но у меня не получается. Я переворачиваюсь на живот, чтобы встать на колени и подняться, но снова и снова падаю на четвереньки, опираясь остатками рук на пол. Я плачу, и от слез мне почти ничего не видно. Собаки уже готовы двинуться вперед, им не терпится пойти туда, и кажется, что они совсем забыли меня. Я в отчаянии, извиваюсь как червь, и боюсь того, что они потеряли веру в меня после того, как я не могла закрыть эту дверь. В коридоре стало чуть темнее, это совсем немного зла просочилось внутрь, сюда, ко мне и и моим малышам. Поэтому они теперь холодны и совсем позабыли меня, у них есть что-то интересное там, за углом, и скоро они пойдут туда. Я понимаю, что нужно двигаться, и начинаю ползти к ним. Я хочу окликнуть их, я хочу позвать, я больше всего на свете хочу, чтобы они были рядом. Им нельзя заходить за угол без меня, их заманивают туда, как детей сладостями. Я теряю их.

Я поняла, что перестала печатать. Я просто сидела и завороженно слушала ее рассказ. Теперь ничего больше не должно было быть в воздухе, кроме ее голоса. Никаких печатных машинок.

– Я ползу, и пытаюсь позвать, но из моего рта доносится только тихое булькание, и вот они срываются с места туда, я кричу, и рвусь вперед всем телом изо всех сил, и тогда, расправляясь в прыжке, как кошка, я оказываюсь на ногах, и бегу вслед за ними. Я не думаю о том, что там за поворотом, я думаю только о моих малышах, и о том времени, что мы были рядом. Как они любили и нуждались во мне, как жались к моим ногам, как сидели в маленьком пятнышке света за дверью кухни, как отважно они защищали меня от мрака и зла, и как по-детски непосредственно подгоняли меня двигаться дальше. Они скрылись за поворотом, я больше не вижу их, я кричу изо всех сил, добегаю до поворота и не задумываясь забегаю за угол. Я оказываюсь в полной темноте, я оборачиваюсь назад, но там нет ничего, тьма повсюду. Та самая, злая, и больше нет ничего, я продолжаю идти, но моих малышей больше нет. Я иду сквозь тьму, и натыкаюсь на очередную дверь с ручкой, и когда я хочу потянуть за нее хоть чем-нибудь, становится понятно, что у меня больше нет плеч. Я потеряла моих малышей, у меня полностью нет рук, вокруг только злая тьма, а единственная дверь заперта, и мне больше нечем ее открыть. Я слышу тревожный плеск воды со всех сторон. Тихий, пульсирующий, чужой. Мое отчаяние сменяется безысходностью.

Мы сидели несколько минут в полной тишине. Мне не хотелось беспокоить ее, я хотела, чтобы она остыла и сама пришла к необходимости нарушить тишину, сказать хоть что-нибудь, пусть даже поговорить о погоде. Мне не хотелось говорить ничего самой, я лишь смотрела на стопку отпечатанных листов, вспоминала всю историю с самого начала, и теперь окидывала ее взором, как художник, только что закончивший писать работу всей жизни. Чувство грандиозного опустошения, когда ты достиг своей цели, и теперь не знаешь, что делать с этим. Это было грандиозно и впечатляюще, но в то же время не было той радости, которой бы хотелось поделиться со всем миром. Хотелось выдернуть телефонный шнур, приглушить свет и лечь в ванну, закрыв глаза. Чувствовать физически эту темноту и пульсирующий плеск воды. Я вдруг поняла, что сижу, закрыв глаза. Я подумала, а что если я открою их, а ее нет? Нет и никогда не было, а есть только я и эти ужасные сны?

Я открываю глаза.

– Кристина, это… – говорю, и не знаю, что дальше. Смотрит на меня, а потом на стул, через который проходят все наши клиенты, а там никого нет, – …это самое прекрасное дело из всех, что у меня были.

– Вам правда понравилось? – тихо спрашивает она.

– Я обещаю тебе, что мы распутаем его. Уж поверь мне, я жизнь положу, чтобы это остановить.

Я должен был обнять ее, и тогда встал из-за стола, и она тоже. Я встал на ковре посреди кабинета, и она тоже. Я обнял, и она тоже. Прижал к себе, и она тоже. Посмотрел на то, что держу в руках, и она тоже. Я потянулся вперед, и она тоже. Я прижался лбом, и она тоже. Я долго стоял, не в силах отпустить, и она тоже. Я сказал: «Все будет хорошо,» – и она то же. Поцеловал в лоб, и она тоже. Зеркально.

– Теперь ваша очередь, – напомнила она, положив руки на клавиши, – Расскажите мне, что вы знаете.

– Эти сны насылают на тебя эмиссары Ада в качестве наказания за что-то. Они все говорят, что ты действительно заслуживаешь это, но я не верю им, Кристина. Ты веришь, что я не верю им?

– Я верю вам, Детектив.

– Они говорят, что толстый специально придумал этот сон для тебя, а обычный следит за тем, чтобы они приходили каждый день и мучали тебя.

– А вдруг я правда сделала что-то ужасное в той жизни, о которой ничего не помню?

– Кристина, ты хороший человек, и не могла сделать ничего такого, чтобы заслужить такое наказание. Может быть, забрала мелочь у старушки-попрошайки, а та потом умерла от голода вместо тебя. Да, это бессовестное и ужасное преступление, но ты не должна так мучиться, старую каргу уже и так на том свете с фонарями искали, да и что за жизнь? Кому она такая нужна? Ты просто избавила ее от мучений.

– Никто не вправе решать за другого, дорога ему его жизнь или нет.

– Ты не была так строга, когда я рассказал тебе, как стильно расправился с охранником-стукачом в «Эсхиле, Софокле и Еврипиде».

– Ну во-первых, это действительно было очень стильно, а во-вторых, вы поступили так, как того требовала ситуация. Вы же не потому убили его, что вам показалось вдруг, что он сам бы этого для себя хотел.

– Я думаю, что он даже никогда не мечтал настолько красиво сдохнуть.

– Это вы сейчас так говорите, а ведь в тот момент вы об этом не задумывались.

– Я просто делал свою работу, детка.

– Вы профессионал, Детектив. Скажите мне, что мы будем делать?

– Надо пойти разобраться Больным Ублюдком лифтером. Есть у меня одна идея.

– А что насчет Дела Кристины Т.?

– Я уже кладу свою жизнь на то, чтобы распутать этот узел, детка. Кладу прямо сейчас.

– Когда же вы уже наложите достаточно, детектив?

– Давай будем придерживаться плана, у нас на очереди разговор с Больным Ублюдком в очереди за пивом.

– Никакого пива, детектив.

– Я помню, помню, – с тоской я посмотрел на аквариум, полный новых сраных рыб.

– Съедите их еще раз, детектив, – говорит, – И я уйду от вас навсегда, и тогда вы не сможете меня вернуть меня ни за какие коврижки.

– Ты просишь выбрать между тобой и сраными рыбами?

– Вообще-то я надеялась, что вы этот выбор уже сделали, когда пришли на Кленовую. Скажите, а могу ли я вам предложить лучше съесть меня, если вам все же нестерпимо захочется сраных рыб?

– Я не стану тебя есть, Кристина.

– Даже если я вас очень-очень попрошу? – спросила она и подошла близко-близко.

– Если очень попросишь, возможно, кусочек откушу, но только один.

– Да? И откуда вы хотели бы его откусить?

– Знаешь, – говорю, – Я однажды обедал в компании охотников, и они посоветовали попробовать губы лося. Только их сперва нужно отбрить.

– Я думаю, у вас не возникнет таких проблем, – говорит, а я не стал уточнять, и мы пошли стоять в очереди за пивом. Кристина была со мной, и я знал, что мы не купим ни одной штуки, или как она говорит, пинты. Странная новая жизнь – мерить пиво пинтами и не пить. Я привык измерять пиво годами.

По плану

– Вы заметили, что все пошло не по плану, детектив? – спросила она, пока мы ехали в такси.

– Что не так?

– Вы забыли сделать справку Дохлому Протухлячку.

– Ты подала объявление?

– Я написала, что детектив снова в седле, и ожидает протухшего деда с коммунальными проблемами у себя в офисе в рабочие часы по будням для продолжения расследования.

– И что он тебе ответил?

– В газете ответили, что объявление будет в утреннем выпуске, и что у них такой тираж, что их читают даже мертвые жирафы в Африке, и что протухший дед уже в обед будет в нашем офисе.

– Давай прямо сейчас заедем к моему приятелю-стукачу-нотариусу, я больше не намерен терпеть отклонения от плана.

Я постучал в дверь.

– Только не говорите, что это опять вы, Детектив, – удрученно ответили мне.

– Загадочная гниль из Ада, вы что, меня преследуете?

– Нам кажется, что вы следите за нами.

– Я пришел к моему приятелю-стукачу, чтобы получить справку о том, что Дохлый Протухлячок приклеил ласты пятого марта.

Из-под двери вылетел листок бумаги.

– Забирайте вашу справку, и проваливайте ко всем чертям, детектив.

– Как? – спрашиваю, – А это разве не вы?

– Мы другое.

– Какое?

– Иное.

– Если я спрошу вас что-нибудь действительно интересное, вы опять скажете, что эта тема не обсуждается?

– Если вы зададите вопрос на тему, которая не обсуждается, мы непременно не ответим вам ничего, кроме того, что эта тема не обсуждается, детектив.

– Откуда вы взяли справку?

– Мы сделали ее для вас, детектив. От имени вашего приятеля. Забирайте ее и уходите.

– Вы жили в квартире протухшего деда.

– От вас ничего не утаишь, детектив.

– Есть ли какая-то связь?

– Конкретно в этом случае никакой связи нет, детектив.

– Загадочная адская сущность с шизофренией поселяется в квартире моего клиента, а потом в моей, а потом в моем офисе, а потом в офисе моего приятеля-стукача-нотариуса-дегенерата, выписывает липовые справки о смерти моего клиента, в квартире которого она жила, и теперь говорит мне, что это чистое совпадение?

– Справка абсолютно настоящая, детектив.

– Где мой приятель-дегенерат?

– От абстрагировался от своей практики.

– Куда мне теперь ходить за липовыми справками?

– Мы не знаем, мы выдаем только настоящие.

– Вы не боитесь, что я вышибу дверь?

– Секунду. Вышибайте.

– Вы опять поставили за дверью мой холодильник?

– Он никогда не станет вашим, детектив.

– Что-то вы не торопитесь переезжать, сущности.

– Мы перешли к оседлому образу жизни.

– Значит, я теперь всегда смогу приходить сюда и говорить с вами?

– Нам бы этого не хотелось, детектив.

– За что вы меня не любите?

– Мы любим вас больше всего на свете и жизни без вас не видим. Уходите.

– Как сделать так, чтобы Кристина вспомнила свою прошлую жизнь?

– Способ есть, но если вы им воспользуетесь, она немедленно покинет вас от стыда навсегда. Вы не сможете ее увидеть и поговорить больше никогда.

– Как же тогда узнать ее прошлое?

– Расследуйте Дело Кристины Т., детектив. Это единственный способ. А теперь уходите.

– Спасибо. У меня еще вопрос.

– Либо мы вам сейчас расскажем, как вернуть ей память практически немедленно.

– Нет! – закричал я.

– Мы уже начинаем рассказывать!

– Нет, я прошу вас!

– Смотрите, сперва напильником…

– Нет! Идите к черту! – закричал я, схватил Кристину, и мы убежали от загадочных сущностей из офиса моего нотариуса-дегенерата.

Мы снова ехали в такси. На этот раз – опять в очередь за пивом, но уже по плану. Кристина сомневалась:

– Может быть, стоило выслушать их?

– И потерять тебя навсегда?

– Может, я справилась бы? Может, там нет ничего такого?

– Ты посмотри, какую шикарную справку они выдали! Дата смерти, золотые вензеля, печать, подпись, гриф «секретно», какая бумага, запах, чернила – все на высшем уровне, детка!

– Справка все равно липовая.

– Неправда, если этим сущностям и можно доверять, то только когда они хотят от тебя избавиться. Жаль, конечно, что мы больше не сможем поговорить с ними.

– Вы так боитесь потерять меня, Детектив?

– Тебе будет стыдно, – говорю.

– Мне кажется, я смогу это пережить.

– Давай сперва закончим наши расследования.

А потом мы заехали в очередь за пивом, и встретили там Больного ублюдка. Я подошел сзади, ткнул ему в правую почку стрелой индейца, которую прихватил в офисе вместо уродской «Беретты» и предложил прогуляться.

– Сегодня никакого пива, старичок, – говорю.

– П-п-почему? – Больной ублюдок заикался.

– Потому что я больше не пью, и ты не будешь. Пойдем со мной.

– Чем вы в меня тычете? – говорит, а сам уже идет, и не заикается.

– А на что похоже?

– На пох-пох-пох-похищение.

– Вы баран? На что похоже то, чем я в вас тычу?

– Мне-мне-мне…

– Вы заика или диск-жокей?

– Я лифтер!

– Чем я в тебя тычу?

– Мне кажется, это что-то народно-этническое, возможно, дудочка.

– Ты что, испугался дудочки?

– Это страшное оружие в умелых руках!

– У тебя детская травма, что ли?

– К-к-кто вы?

– Я детектив, – говорю, вывел его из очереди за пивом, отвел в грязную мрачную подворотню меж двух кирпичных домов, где стоят мусорные баки, с крыш течет грязная вода, а в самом конце вас ждет лишь тупик, и высокий забор из сетки.

– Я ничего не делал.

– Во-первых, приятель, взгляни сюда, – и показываю ему мою длинную стрелу с мохнатым оперением и чертовски острым концом, с которого капает яд.

– Пожалуйста, нет! – умоляет он, – Уберите автомат!

– Рассказывай все, что знаешь про медиков, которые застряли в лифте! – потребовал я. Больной ублюдок, довольно высокий, но уже немолодой и с наметившимся животиком, рано поседел.

– Я-я-я…

– Еще раз скажи «я»! Скажи еще раз, говорю! – и тычу концом стрелы ему в ноздрю, – Скажи еще раз «я», ублюдок! Чувствуешь запах яда, шваль? Он уже у тебя в голове!

– Я прошу вас, уберите автомат. Я очень его боюсь.

– А это ты еще даже не знаешь, как он выглядит, – говорю.

– Они застряли, моя смена, нажали кнопку, я ответил, сказали застряли, я выехал, я ехал, я доехал.

– Я доехал, я приехал, я приезжал, ты мне эти шуточки брось! Я не та белочка, что станет клевать эти зернышки.

– П-п-п…

– Если не прекратишь заикаться, я насмерть затыкаю тебя автоматом! – говорю, и трясу концом у него перед лицом.

– Я больше не буду, – пообещал он.

– Выкладывай, что там было.

– Я хотел как обычно нажать пару кнопок и вытащить их, но кто-то выжег их бензиновой зажигалкой.

– Как вы это поняли?

– Все было выжжено, и пахло бензином.

– Вы можете не заикаться и не быть бараном.

– Спасибо, не буду!

– Пожалуйста. Кто-то сжег ваши кнопки, чтобы вы не могли вызволить медиков?

– Чтобы я не мог вызволить никого!

– Кому это могло быть выгодно? У вас есть враги? Часто лезете без очереди, говно?

– Я лифтер.

– Вы говно, а не лифтер. Чем вы помогли медикам?

– Я искал палку, чтобы нажать кнопки спасения!

– У вас есть враги?

– У меня нет!

– Теперь есть!

– Нет, я прошу Вас.

– И у них автомат! – я до хруста в пальцах сжал свою стрелу и потряс концом перед его лицом. Капельки яда сорвались с него, и полетели в его глаза.

– Мои глаза!

– Они отравлены, и будут показывать вам всякую ерунду! Кто сжег проклятые кнопки?

– Тот, кому была выгодна смерть путешественника!

– Кому была выгодна его смерть?

– У него было наследство, это все, что я знаю!

– Откуда ты это знаешь?

– У меня есть знакомый нотариус!

– Да? Где мне найти его?

– Он адсорбировался от своей практики!

– Я знал одного, который абстрагировался от своей практики! Это он?

– Я не знаю!

– Это он?

– Не знаю!

– Скажите ему хоть что-нибудь, гнусный ублюдок! – закричала Кристина.

– Это он, да, это он!

– Вы знаете, что лишили Доктора Лава его крайней выгоды? – спросил я прямо в лоб.

– Я не знаю, кто это! – плакал Больной ублюдок.

– Вы любите специально застревать людей в лифтах, чтобы гибли ни в чем не повинные путешественники?

– Я стал лифтером, чтобы такого никогда не происходило! Я сам раньше застревал!

– И что, хочешь сказать, ты такой добренький и хороший, и не хотел укокошить идиотского путешественника?

– Мне это ни к чему, кто-то сжег мои кнопки!

– Чем вы можете это доказать?

– У меня есть справка!

– Давайте ее сюда!

– Я еще не забрал ее у нотариуса.

– И как вы собираетесь сделать это теперь, когда он абстрагировался? – я прижал его к стенке.

– Я боялся, что если заберу ее, то она непременно пригодится, и у меня будут проблемы, – почти рыдал больной ублюдок.

– Это день настал, – говорю, и приложил конец к его губам, яд капал с конца и стекал по его подбородку, – Сейчас ты пойдешь домой, скажешь жене, что уехал на симпозиум и уедешь на симпозиум.

– Меня не приглашали, – и плачет от обиды.

– Почему застрял лифт?

– Это случайность, клянусь вам!

– Случайность? Он застрял именно тогда, когда в нем поднимались чертовы медики?

– Они всегда застревают, постоянно. Пожалуйста, поверьте мне. Кто-то спалил мои кнопки. Я не знал об этом, мы никуда не выезжаем, пока не застрянет кто-нибудь важный. Врач или пожарный. Только тогда мы приезжаем и нажимаем наши кнопки. На этот раз мне было не на что жать.