Берлин, Александрплац

7

Вчера еще он копал картошку вон там на огороде… – Основным условием пребывания заключенных в Тегеле был ежедневный труд. Справочник «Тюрьмы Управления юстиции Пруссии» от 1900 г. обосновывал необходимость трудовой повинности заключенных следующим образом: во-первых, это ужесточает наказание: «Трудовая повинность означает регламентированную и поднадзорную деятельность, во время которой телесные и душевные силы заключенных должны использоваться и напрягаться по принуждению, при полном отказе от свободного волеизъявления»; во-вторых, способствует тому, что «заключенные исправляются: труд приучает к регулярной работе, порядку и послушанию; участие в производственной деятельности приносит заключенным пользу: оно учит ценить работу, прививает или развивает склонность и любовь к труду»; в-третьих, при длительном пребывании в тюрьме душевное и физическое здоровье заключенных, если они трудятся, не подвергается опасности; и, наконец, после освобождения из заключения привычка к труду облегчает полноценную адаптацию в обществе благодаря «заново обретенной в заключении склонности к работе и работоспособности» (см.: Die Gefängnisse der JustizVerwaltung in Preußen. Berlin, 1900).

8

…теперь он в желтом летнем пальто… – Цветовая символика играет в романе Дёблина важную роль: цвет соотносится с важнейшими темами и мотивами романа. Так, в книге первой преобладают упоминания желтого, оранжевого и красного. Красный цвет традиционно ассоциируется с кровью и очищением (ср. с темой жертвы и искупления в БА), связывается с огнем и гибелью (мотив Апокалипсиса в романе). Сходную смысловую нагрузку несет и оранжевый; это, кроме того, и «цвет отчаяния», он имеет «зловещий и трагический характер». Желтый – цвет солнца – роман изобилует пассажами о солнце и солярной символикой (см. примеч. 131 к книге второй), – но одновременно он символизирует болезнь, трусость и ложь (например, желтое пальто Биберкопфа, бросающийся в глаза желтый оттенок кожи Рейнхольда); в христианской иконографии желтый – цвет предательства, с желтыми бородами изображают Каина и Иуду. В следующих книгах желтый и красный цвета сменяются зеленым и коричневым (цвета, традиционно связываемые со смертью и чертом).

9

…(страшный, Франц, почему страшный?)… – Голос, обращающийся в книгах первой, четвертой, шестой и восьмой к ФБ, – в книге четвертой разговор с этим голосом ведет также Иов (см. с. 149–152 наст. изд.), – по мнению большинства комментаторов, принадлежит не рассказчику, как предполагали первые рецензенты романа, а аллегорическому персонажу – Смерти, что становится очевидным в конце БА: «Эти примечательные фразы в скобках – сигнатуры не психологического, но религиозного романа 〈…〉. С самого начала это был голос Смерти, которая разговаривала с глухим» (Schöne 1963: 298f.; см. также: Müller-Salget 1972: 308–310).

10

Наказание начинается. – А. Шёне рассматривает страх ФБ перед наказанием как типичный симптом «психоза выхода на свободу» («Entlassungpsychose») (Schöne 1963: 292), когда внезапное окончание ставшей привычной, строго регламентированной жизни в заключении приводит к растерянности, дезориентации, приступам страха. Мюллер-Зальгет пишет, что эта фраза романа характеризует «смутное ощущение [ФБ] того, что пребывание в тюрьме ничему его не научило, что он не использовал его, как должен был бы» (Müller-Salget 1972: 306). В этом смысле все происходящее с ФБ после выхода из тюрьмы может интерпретироваться как наказание за то, что он не вынес никаких уроков из своей прежней жизни. Литературовед-психоаналитик школы О. Ранка Б. Виддих интерпретирует выход ФБ из тюрьмы в начале романа как «новое рождение» («Wiedergeburt») героя (см.: Widdig 1992: 144–178).

В любом случае в следующих за этой фразой пассажах Дёблин-психиатр достаточно точно описывает шок бывшего заключенного, оказавшегося в мире, решительно отличающемся от того, в котором он жил до заключения: за несколько лет и быт, и социально-психологический климат в Германии изменились коренным образом. Беспокойная жизнь большого города, реклама, автомобили, яркие витрины – все это производило ошеломляющее впечатление на людей, переживших послевоенную разруху, бедность, нестабильность первых годов Веймарской республики.

Реально произошедшую резкую и радикальную смену климата ощутили в особенности те 〈…〉 кто, проведя несколько лет в тюрьме, был изолирован от новой повседневности Веймарской республики 〈…〉 Более четко, чем все прочие, они зарегистрировали возросшие требования, которые 〈…〉 капиталистический модерн предъявил жизненной воле (Слотердайк 2001: 541–542).

11

Зеештрассе – улица на северо-западе Берлина, недалеко от которой находились тюремные здания Тегеля.

12

«Цвельф-ур-миттагсцайтунг» – ежедневная берлинская газета, издававшаяся в те годы.

13

«Бе Цет» – вошедшая в языковой обиход аббревиатура названия бульварной газеты «Берлинер цайтунг», то есть «Берлинской газеты», основанной в 1877 г. и издающейся по сей день. Не следует путать ее с «Берлинер цайтунг», основанной в 1945 г. в ГДР.

14

…последний номер «Иллюстрирте»… – Имеется в виду свежий номер газеты «Берлинер иллюстрирте цайтунг», то есть «Берлинской иллюстрированной газеты». С 1892 по 1945 г. газета издавалась крупнейшим печатным концерном Германии, принадлежавшим издателю Хейнцу Ульштайну.

15

«Функштунде». – Газета «Ди функштунде» была официальным печатным органом Берлинского радио (1920-е гг. в Берлине отмечены, кроме прочего, и стремительным развитием радио). В ней, кроме новостей, публиковались расписания радиотрансляций и анонсы передач. Первый номер газеты вышел 16 ноября 1924 г. Дёблин живо интересовался радиотехникой и радиовещанием, с 1925 г. он на регулярной основе сотрудничал с «Берлинским радио», писал эссе для радиоэфира (все тексты, написанные Дёблином для радио, а также его радиоинтервью собраны в изд.: Döblin 1992). В 1929 г. писатель принял участие в сценарии радиопостановки на основе его драмы «Лузитания» (1920), посвященной гибели в 1915 г. английского парохода, торпедированного немецкой подводной лодкой (радиопьеса вышла в эфир 18 октября 1929 г. под названием «Гибель Патагонии» («Der Untergang der Patagonia»)). За несколько недель до премьеры пьесы на радио Дёблин выступил на конференции «Литература и радио» в Касселе, организованной Прусской академией искусств и Немецким радиовещательным обществом, где сделал доклад о новых возможностях, которые открывает радио перед литераторами, прежде всего для расширения и завоевания аудитории. В начале 1930 г. Дёблин по заказу Берлинского радио приступил к работе над радиопостановкой «Берлин Александрплац»; пьеса была записана и подготовлена к эфиру в сентябре того же года. Главную роль в ней исполнил актер Генрих Георге, позже сыгравший ФБ в вышедшем в 1931 г. на экраны фильме по роману. В 1931 г. была выпущена пластинка с записью радиопостановки. Текст радиопьесы «Берлин Александрплац» опубликован в изд.: Döblin 1983. См. также: Kleinschmidt Е. Döblin’s Engagement with the New Media: Film, Radio and Photography // Companion: 161–182.

16

Шупо (нем. Schupo; сокр. от Schutzpolizist). – Так в Берлине до 1945 г. называли сотрудников городской патрульной полиции.

17

Розенталерплац – площадь недалеко от центра Берлина.

18

…у трамвайной остановки напротив ресторана Ашингера… – Имеется в виду пивная на Розенталерштрассе, принадлежавшая семье южнонемецких предпринимателей Ашингеров. Ашингеры владели в Берлине сетью из сорока недорогих пивных, пользовавшихся особенной популярностью у малоимущих слоев населения и представителей богемы: еду там подавали очень большими порциями и вместе с ней бесплатный хлеб в любом количестве, который можно было уносить с собой.

19

Розенталерштрассе – улица, начинающаяся от Розенталерплац (см. примеч. 15). Расположенные на Розенталерштрассе (к северо-западу от Александрплац) жилые кварталы считались неблагополучными, там жили представители городских низов. Сам Дёблин описывал этот район как «криминальный» и «подозрительный».

20

…они втыкали ими куски мяса себе в рот… – Образы, связанные с мясом (например, куски телятины, которые Франц приносит Минне; описания мясных блюд и т. д.), играют важную роль в романе. Они соотносятся с темой жертвы: «Тема „Александрплац“ – жертва. На такую мысль должны были бы навести образы скотобойни», – писал Дёблин в своем эссе «Эпилог». Мотив жертвы был особенно подчеркнут Дёблином в сценарии радиопостановки «Берлин Александрплац» (см.: Sander 2001: 254). С другой стороны, то обстоятельство, что ФБ постоянно акцентирует внимание на мясе, – возможно, еще одна психиатрически точная деталь, связанная с потрясением, которое герой испытал на фронте (не случайно мясные блюда и военная тема в романе часто возникают в одном контексте). Образ войны (а затем и человеческого существования вообще) как грандиозной скотобойни актуализируется в европейской литературе начала XX в. во многом под впечатлением от ужасов Первой мировой войны. Так, немецкий поэт Август Штрамм (1874–1915) в одном из писем (от 14 февраля 1915 г.) делился со своим издателем Гервартом Вальденом (1878–1941?), с которым был дружен и Дёблин, фронтовыми впечатлениями: «Видел ли ты когда-нибудь мясную лавку, где на продажу выставлены освежеванные человеческие трупы? И с ужасающим грохотом катятся машины, забивают все новые одушевленные механизмы. А тебе при этом все равно, боже мой! Ты и мясник, и убойный скот» (Stramm 1997: 181–182); ср. с соответствующими образами в БА на с. 141 и след. наст. изд.

Многие исследователи склонны рассматривать фигуру главного героя и особенности поэтики романа сквозь призму профессионального психиатрического опыта писателя, живо интересовавшегося пограничными психическими состояниями с медицинской точки зрения (см., например, послесловие к одному из немецких изданий романа: Kiesel 1993: 541–546). Часто указывается на то, что Дёблин весьма подробно описывает симптомы «военного невроза» – нервного заболевания, которому подвержены солдаты и офицеры, вернувшиеся с фронта. Симптоматика этого невроза была хорошо известна писателю и по специальной психиатрической литературе, и на практике: в Первую мировую войну Дёблин служил в лазаретах. Стоит заметить, что герой, страдающий «военным неврозом», – типичный персонаж в произведениях Дёблина (см., например: Гамлет: 506).

21

Он прошел… мимо универсального магазина Тица… – Знаменитый универсальный магазин Тица располагался на Александрплац с северной стороны площади. Был назван по имени своего владельца, Германа Тица. На самом деле Биберкопф, идущий по Розенталерштрассе, должен был сначала пройти мимо другого крупнейшего берлинского универсального магазина – магазина Вертгейма (Wertheim), который находился на пересечении Розенталерштрассе и Кёнигштрассе. В поздних переизданиях романа эта ошибка была исправлена редакторами. Для Дёблина важно указать на то, что ФБ проходит мимо магазина Тица, скорее всего, потому, что одним из первых занятий героя на свободе будет мелочная торговля «от Тица».

22

Софиенштрассе – улица в центре Берлина, к северо-востоку от Александрплац. На Софиенштрассе и соседних с ней улицах проживали евреи; здесь также располагались еврейская школа, семинар для подготовки раввинов, больница еврейской общины и синагога.

23

Арестантов содержат в изоляторе… – Здесь и далее (см., например, с. 105 наст. изд.) Дёблин дословно цитирует «Служебный и исполнительный кодекс для тюрем, находящихся в подчинении Управления юстиции Пруссии» («Dienst- und Vollzugsordnung für die Gefangenanstalten der Justizverwaltung in Preußen»), принятый в 1923 г. Кодекс устанавливал правила внутреннего распорядка в прусских тюрьмах, включая Тегель.

24

…только бы крыши не соскользнули… – Образ «соскальзывающих крыш» неоднократно появляется в романе: он связан со страхом героя перед окружающей его действительностью и непониманием ФБ своего места в мире. Не случайно в финале романа, после «метаморфозы» героя, говорится: «Дома стоят неподвижно, крыши лежат на них прочно 〈…〉» (с. 483 наст. изд.).

25

Это был еврей с большой рыжей бородой… – Согласно переписи населения 1925 г., в Берлине в то время жило 173 тыс. евреев, это составляло приблизительно 4,5 % от всего городского населения; четверть еврейского населения Берлина составляли эмигранты из Польши и России, перебравшиеся в Германию после революции 1917 г. (см.: Juden in Berlin 1671–1945. Ein Lesebuch. Berlin: Nicolaische Verlag, 1988. S. 178f.). С начала 1920-х гг. усиливается интерес Дёблина к иудаизму и сионистскому движению (в последние годы жизни, впрочем, замалчивавшийся писателем в связи с его переходом в католичество в 1941 г.). Интерес к «еврейским корням и религии предков», по всей видимости, был связан с любовным романом Дёблина и Шарлотты (Йоллы) Никлас (1900–1977), дочерью крупного берлинского банкира и профессиональным фотографом (под ее влиянием Дёблин начал интересоваться фотографией). Роман Дёблина и Йоллы, которая была намного моложе его, продолжался долгие годы, вплоть до начала 1940-х годов; все это время Дёблин не решался развестись со своей женой Эрной, боясь причинить своим детям психическую травму, подобную той, которую, как он считал, нанес ему в свое время отец. Никлас ввела писателя в берлинскую еврейскую общину. В августе 1921 г. Дёблин опубликовал эссе «Сион и Европа», в котором выступил с жесткой критикой как радикального сионизма, так и европейского антисемитизма; это эссе, как считают исследователи творчества писателя, может послужить и наглядной иллюстрацией тех личных проблем, с которыми столкнулся писатель в поисках культурной самоидентификации (см.: Döblin 1985: 314f.). Еврейские погромы в германской столице в ноябре 1923 г. не только потрясли Дёблина своей жестокостью, но и пробудили в нем чувство национальной солидарности. В 1924–1925 гг. он пишет несколько сочувственных статей о еврейской культуре в Берлине. В марте 1924 г. на собрании «Сионистского клуба» Дёблин прочитал доклад «Сионизм и западная культура» (вместе с другими статьями и эссе Дёблина на эту тему, см.: Döblin 1995), из которого, однако, видно, что, несмотря на некоторые перемены в мировоззрении писателя после погромов 1923 г., его отношение к ортодоксальному иудаизму и сионизму по-прежнему оставалось прохладным. В сентябре 1924 г. по заказу своего издателя Самюэля Фишера Дёблин совершил поездку в Польшу, где должен был написать цикл репортажей о жизни восточноевропейских евреев. С конца октября 1924 г. эти репортажи регулярно печатались в газете Фишера «Фоззише цайтунг» и в ноябре следующего года вышли отдельной книгой под названием «Поездка в Польшу». За два месяца Дёблин посетил еврейские кварталы в Варшаве, Вильне, Любляне, Лемберге, Кракове и прочих городах Польши и Прибалтики. Дёблин был потрясен бедностью людей, живших в этих кварталах. Писателю казалось, что он «очутился в средневековье»; отчуждение, которое вызвал у него «край предков», усугублялось незнанием языков, на которых общалось местное еврейское население (идиша, русского, польского), и недостаточной осведомленностью в еврейских обычаях и ритуалах. Дёблин признавался в «Путешествии», что не смог понять тайный смысл религиозных обрядов, которые наблюдал во время своей поездки, и описывал их как «жуткие», «противоестественные», «атавистические». Писатель, однако, был поражен силой духа польских евреев, которые, несмотря на бедность, притеснения со стороны властей и католической церкви, не теряли жизнелюбия и оптимизма. Позже он писал о польских евреях так: «Во время своей польской поездки к так называемым „евреям“, так ведь величают теперь остатки иудейского народа, я встретился и поговорил с самыми утонченными, остроумными и глубокомысленными людьми из всех, кого когда-либо знал» (Döblin 1986: 63). Поэтому не случайно, что именно евреи – первые, кого вышедший из тюрьмы Биберкопф встречает в Берлине, и первые, кто пытается помочь бывшему заключенному, дать ему совет. В то же время в Польше Дёблин испытывает первое глубокое потрясение, связанное с христианской религией: он поражен видом алтарей в католических церквях в Вильне и Варшаве, но особенно в краковской церкви Св. Девы Марии, алтарь которой был выполнен скульптором Фейтом Штоссом (1450–1533). После поездки в Польшу в мировоззрении Дёблина происходят существенные изменения. Писатель, как считается, отходит от своего прежнего, проникнутого пессимизмом представления о сути человеческого существования и от взгляда на человечество как на «пассивный, коллективный природный организм» (Natursein), он начинает мыслить человека как активное, духовное (Geistiges), действующее «я», способное влиять на окружающий его мир (эссе «Дух натуралистической эпохи» (см.: Döblin 1989: 170f.)). Кроме того, многие приемы характерного для БА дёблиновского письма (например, коллажи из газетных статей и рекламных лозунгов) впервые встречаются именно в тексте «Поездки в Польшу» (исследователи часто называют «Поездку» «ключевой» в развитии дёблиновского стиля конца 1920-х – начала 1930-х гг.). Польская книга была с негодованием встречена берлинской еврейской общиной: писателя обвинили в субъективизме, полном незнании истории и религии еврейского народа. Дёблин не остался в долгу, в своих воспоминаниях он так отзывался о берлинской еврейской общине:

Эта так называемая [берлинская] еврейская община 〈…〉 у которой я время от времени находил поддержку, но ни в коем случае не радикальную, и которая не демонстрирует никакой духовной решительности (скорее напротив – шум, инертность, бюргерскую затхлость), – эта община не была моей 〈…〉 я познакомился лишь с неприглядной стороной еврейского характера: стремлением унизить, подозрительностью, злобной ненавистью к инакомыслящим – все это я принял во внимание (Döblin 1986: 63).

Впрочем, в 1930-х гг. Дёблин неоднократно обращался к «еврейскому вопросу», выступая за создание отдельного еврейского государства.

26

«Несется клич, как грома гул». – Начальные строки популярнейшей патриотической песни композитора Карла Вильгельма (1815–1873) «Стража на Рейне» («Die Wacht am Rein», 1854) на слова швабского купца Макса Шнекенбургера (1819–1849). Стихи Шнекенбургера были поэтическим откликом на так называемый рейнский кризис 1840 г., когда французские власти предложили провести границу между Францией и германскими княжествами по Рейну. Предложение французов вызвало волну негодования во всех германских землях, во многом способствовав подъему национального самосознания у немцев. В кайзеровской Германии «Стража на Рейне» считалась неофициальным гимном. Во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг. была любимейшей песней немецких солдат, ее называли даже «лирическим походным снаряжением», а Бисмарк как-то отозвался о «Страже на Рейне» в том духе, что одна эта песня стоит сотни армий. Песня была популярна и среди солдат во время Первой мировой войны. Строки из этой шовинистской песни лейтмотивом проходят в романе (см., например, с. 13, 94, 136, 240 наст. изд.).

27

А затем припев: «Ювиваллераллера»… – «Ювиваллераллера» (Juvivallerallera) – слово из припева популярной немецкой студенческой песни «Темно-коричневое пиво».

28

Горманнштрассе – улица к северу от Александрплац, на которой располагались большая гимназия и военное кладбище.

29

В городе Сузе жил некогда муж по имени Мардохей, и воспитал он у себя в доме Эсфирь… и была эта девушка прекрасна лицом и станом. – Парафраза ветхозаветной Книги Есфири, ср.: «Был в Сузах, в городе престольном один Иудеянин, имя его Мардохей. Сын Иаира, сын Семея, сын Киса из колена Вениаминова. Он был переселен из Иерусалима вместе с пленниками, выведенными с Иехониею, царем Иудейским, которых переселил Навуходоносор, царь Вавилонский. И был он воспитателем Гадассы – она же Есфирь, – дочери дяди его, так как не было у нее ни отца, ни матери. Девица эта была красива станом и пригожа лицом. И по смерти отца ее и матери, Мардохей взял ее к себе вместо дочери» (Есф. 2: 5–7). Эсфирь (Есфирь) – в иудаистской мифологии прекрасная, отважная героиня, спасшая свой народ от истребления в эпоху правления персидского царя Артаксеркса, главный персонаж ветхозаветной Книги Есфири. После того как гордая царица Астинь отказалась явиться на званый царский пир и показать там свою красоту, Артаксеркс удалил ее от двора и приказал собрать самых красивых девушек со всего персидского царства; его выбор пал на еврейку Эсфирь, и он сделал ее своей женой. Через Эсфирь ее дядя Мардохей предупредил царя о готовящемся против него заговоре и спас ему жизнь. Мардохей, однако, отказался поклониться царскому визирю Аману, пользовавшемуся властью с крайним высокомерием и деспотизмом, и к тому же кровному врагу Мардохея. Уязвленный этим, Аман решил погубить и самого Мардохея, и весь его народ и уговорил Артаксеркса издать приказ о поголовном истреблении иудеев. Мардохей потребовал от Эсфири, чтобы та заступилась за свой народ. Эсфирь, нарушив строгий придворный этикет, незваной явилась к царю и пригласила его на пир, во время которого молила царя о защите своего народа от козней Амана. Амана казнили, а царь издал указ, разрешающий евреям «собраться и стать на защиту жизни своей, истребить, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые во вражде с ними» (Есф. 8: 11). Мардохей занял место Амана при царском дворе. Упоминание о добродетельной Эсфири, по-видимому, предвещает в романе образ Мици.

30

В первый день Пасхи лишь неверные могут хоронить покойника ~ то же верно и для первых двух дней Нового года. – Дёблин цитирует предписания вавилонского Талмуда.

31

Раббанан («Заповеди мудрецов, числом семь») – одно из основных учений в иудаизме.

32

…кто вкусит от ее кишок или зоба, тот осквернится? – Дёблин приводит иудейские кошерные правила по ветхозаветной Книге Левита (см.: Лев. 11; 17).

33

Ребе – уважительное обращение к раввину.

34

Говорил Иеремия ~ жителей Вавилона. – Отрывок представляет собой монтаж цитат из библейской Книги пророка Иеремии (см.: Иер. 51: 9; 50: 8; 50: 35). С Вавилоном в то время отождествлялись все большие города, в том числе и Берлин.

35

Поучение на примере Цанновича. – Название главы напрямую отсылает к средневековому жанру exempla (лат. – пример), то есть назидательному аллегорическому рассказу, а также указывает на один из важных принципов построения романа, типичный для писателя (см.: Гамлет: 502–552): все истории, рассказываемые параллельно центральному сюжету, являются непрямым комментарием к основному действию и должны проиллюстрировать главный назидательный смысл произведения. Постоянные параллельные рассказы, мифологические, исторические, естественно-научные и прочие аллюзии и аналогии, сопровождающие историю героя, вписывают его судьбу в широкий – почти бесконечный – контекст: его индивидуальная судьба, таким образом, теряет сугубо временны`е ориентиры, растворяется, становится одной из многих подобных историй. История Цанновича содержит многочисленные аллюзии на судьбу Франца и одного из ключевых персонажей Рейнхольда, появляющегося позже.

36

…взял Ной в свой ковчег ~ От каждой твари по паре. – Ср.: «И сказал Господь Ною: войди ты и все семейство твое в ковчег, ибо тебя увидел Я праведным предо Мною в роде сем; и всякого скота чистого возьми по семи, мужского пола и женского, а из скота нечистого по два, мужеского пола и женского» (Быт. 7: 1–2). Писатель также постоянно подчеркивает «апокалиптический» характер погоды в Берлине: в Берлине Дёблина почти всегда либо холодно, либо идет дождь (см. примеч. 58). Ср.: «Чрез семь дней воды потопа пришли на землю. В шестисотый год жизни Ноевой, во второй месяц, в семнадцатый день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились: и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей» (Быт. 7: 10).

37

…я вам расскажу про Цанновича… – Дёблин считал, что рассказывание историй имеет исцеляющую силу и помогает лечить душевные расстройства. Источник истории о Цанновиче неизвестен. Скорее всего, Дёблин услышал или записал ее во время своей поездки в Польшу в 1924 г. Важно, что первая «поучительная история» в романе – это история жизни афериста.