Возьми меня с собой

После того памятного дня Максимов кардинально изменил свое отношение к Лере. Он изводил ее бесконечными придирками по поводу и без, неуклонно, как машина, нацеленная на одну программу, фиксировал каждый ее промах, будь то пятиминутная задержка в буфете, слегка затянувшийся перекур с Настей на балконе, неточно или не вовремя сделанные в картах записи. Не оставлял шеф без внимания и жалобы Лериных больных, а такие случались, несмотря на ее приветливость и сдержанность в отношении пациентов. Все же Лера не была автоматом, а люди попадались всякие, в том числе совсем невыносимые, и она иногда срывалась, говорила резкости. Грубили больным все, причем в гораздо большей степени, но Максимов не трогал никого, кроме Леры.

Она терпела, стиснув зубы, уговаривая себя молчать в ответ на ругань шефа – ей не хотелось терять долгожданную работу.

Однако замечания – это было еще полбеды. Настоящим кошмаром стало то, что завотделением вовсе не прекратил своих домогательств. Служебные посещения его кабинета стали для нее сущим адом. Едва она входила, Максимов запирал дверь на ключ и ходил вокруг Леры кругами, норовя усадить ее все на тот же злополучный диванчик. При этом он нес такое, что просто уши вяли.

Приставания продолжались не только в кабинете – заведующий, абсолютно не стесняясь персонала, норовил притиснуться к Лере поближе в любом подходящем для того месте: в лифте, в закутке между сестринской и процедурной, на том самом балкончике.

Причем переходы от нагоняев к ухаживаниям совершались стремительно, порой без всякой паузы. «Психическая атака, – понимала Лера, привычно отстраняясь от шефа. – Не мытьем, так катаньем».

Она привыкла к постоянной обороне и не могла расслабиться даже ночью. Во сне ей казалось, что она чувствует запах его одеколона, и, значит, он где-то поблизости. Лера просыпалась в холодном поту, с ощущением, что руки шефа елозят по ее телу. Лишь убедившись, что это только сон и Максимова в ее постели нет, она засыпала снова.

Лера пробовала поговорить о происходящем с Анной, но та лишь хихикала да приговаривала:

– Сама хотела хлопот на свою голову. Говорила тебе: не считай себя умней других – не будет и неприятностей.

6

В начале ноября случилось первое Лерино дежурство. Собственно, оно должно было наступить гораздо раньше, но она все оттягивала этот момент, договариваясь с другими врачами, чтобы те заменили ее.

Ей не с кем было оставить Машку на ночь. Дом, в который они переехали два года назад, был новым, многоподъездным и многоэтажным. Почему-то Лера не смогла найти близкого контакта с жильцами – может, оттого, что виделись соседи преимущественно в лифте, спеша на работу, а во двор, где гуляли молодые мамочки с малышами, Лера Машку не водила – отправлялась с ней в ближайший лесопарк, подальше от бензиновых испарений и собачьих кучек.

Хороших, близких друзей, которых можно было попросить посидеть с девочкой, у Леры не завелось, а о том, чтобы оставить дочку ночевать одну, она и думать не хотела.

Дальше отказываться было нельзя, тем более Максимов уже три раза напоминал ей об обязанности регулярно дежурить по отделению. Лера пошла на компромисс – решила взять Машку с собой. Она не была уверена, что шеф отнесется к этому с пониманием. Но все же надеялась, что делать ему будет нечего и он смирится – не прогонит же ребенка на улицу, в самом деле!

Однако все оказалось еще лучше: завотделением днем срочно уехал на конференцию в подмосковный Чехов, обещая вернуться лишь послезавтра. Об этом Лере сообщила Настя, также дежурившая в этот вечер.

– Ой, какая маленькая! – умилилась она, увидев выглядывающую из-за ее спины набычившуюся Машку. – И как похожа на тебя! Копия!

Лера усмехнулась. Ну и подлиза эта Настя, хлебом не корми ее, только дай сказать комплимент!

В Машке ничего Лериного не было, она целиком в Илью пошла. Лера – шатенка, глаза у нее зеленовато-серые, а дочка беленькая, голубоглазая, полностью в отца. И улыбка его, и нос, и даже уши – чуть торчат в стороны, как у Чебурашки.

Настя тем временем уже тормошила Машку, она присела перед ней на корточки и полезла в карман халата:

– Хочешь конфетку? Шоколадную!

Машка кивнула и потянулась было к Насте, но Лера строго покачала головой:

– Настена, не давай. Ей нельзя шоколада.

– Совсем? – огорчилась девушка.

– Совсем. Тут же крапивница высыплет. Она и сама знает, никогда не просит.

Машку, так и не получившую конфету, отвели в сестринскую, накормили йогуртом с кукурузными хлопьями и оставили играть с предусмотрительно захваченным из дома любимым зайцем по кличке Роджер. Настя побежала делать процедуры, а Лера пошла по палатам с вечерним обходом.

В отделении было спокойно, больные готовились лечь спать, лишь у одной женщины сильно разболелась голова. Лера измерила ей температуру – нормальная. Видимо, просто мигрень. Дав женщине анальгин, она заглянула в соседнюю палату. Там было тихо, свет уже погасили, только в углу у окошка маячил чей-то темный силуэт. Лера подошла поближе: по маленькому пятачку между кроватью и столом взад-вперед бродила девушка, совсем молодая, на вид младше Леры. Лицо у нее было потерянным и страдальческим.

– Вас что-то беспокоит? – Лера осторожно дотронулась до ее плеча.

Девушка вздрогнула, точно ужаленная.

– Почему вы не ложитесь? – мягко спросила она.

– Не могу, – пожаловалась девушка. – Вдруг так тревожно стало, сердце точно выскочить хочет. Страшно.

– Ну что вы. – Лера усадила ее на кровать. – Успокойтесь. Я вам сейчас валерьянки принесу, выпьете, и все пройдет.

Она заглянула в карту пациентки. Там значилось, что у девушки обострение хронической язвы двенадцатиперстной кишки. Анна, в ведении которой находилась больная, назначила ей обычное лечение: физиотерапию и препараты, нейтрализующие желудочный сок. Никаких лекарств, способных вызвать у пациентки внезапные психические реакции, Лера в назначениях не обнаружила.

Вдвоем с подошедшей Настей они успокоили девушку, напоили ее валерьянкой и уложили в постель. Потом Лера принялась за оформление документации, а Настя отправилась к себе, в сестринскую, разбираться с анализами.

Прошло около часа. Лера так углубилась в записи, что не сразу заметила, как дверь ординаторской приоткрылась. На пороге стояла все та же девушка с язвой.

– Руку жжет, – почти беззвучно, одними губами проговорила она.

– Аллергия? – предположила Лера и тут же вскочила: девушка начала медленно оседать на пол. – Настя! – громко крикнула она, кидаясь к двери. – Скорей сюда!

Влетела перепуганная Настя. Вместе они подняли девчонку с пола и перенесли на диван. По ее лицу разлилась мертвенная бледность, шею и грудь покрывал липкий пот.

– Неужели прободение язвы? – Лера снова и снова листала карту. – Не может быть! Ее привезли не в таком тяжелом состоянии, да и лечение уже дало результаты.

– Давит… здесь, – слабо прошептала девушка, обеими руками держась за грудь.

Леру вдруг осенило. Елки-палки! Как она могла не понять? Жжение в левой руке, давление в области сердца, тревога, потливость – это же признаки стенокардии! У девицы банальный приступ стенокардии, а они с Настей валерьянкой ее отпаивают.

– Настя, быстро посади ее! – скомандовала Лера.

– Посадить? – изумилась та.

– Да! Ей нельзя лежать, нужно сесть. У нее сердечный приступ и, видимо, начало ишемической болезни сердца. Дай ей нитроглицерин. Или… нет, погоди…

«Эх, почему сейчас нет в отделении Анны или, на худой конец, Светки? Нитроглицерин резко снижает давление, а у девицы оно и так низкое. Значит, нельзя. Тогда…»

– Валидол и горчичники, – приказала она Насте.

Та глянула на Леру дико, но ничего не сказала. Исчезла на три минуты, затем вернулась с лекарством, пачкой горчичников и лотком с водой.

Лера дала девушке таблетку под язык, поставила горчичник на грудную клетку. Через несколько минут пациентка слегка порозовела, из ее глаз ушел животный страх, губы разжались.

– Легче? – спросила Лера, напряженно вглядываясь в ее лицо.

– Легче, – слабо улыбнулась больная. – Никогда такого не было.

– Да уж, вам бы еще лет двадцать без такого прожить. – Лера покачала головой. – Рановато вы ишемическую болезнь приобрели. Язвы вам мало?

– Это все по наследству, – проговорила девушка. – От матери. У той и язва, и стенокардия – еще с молодости.

– Ничего, – утешила больную Настя. – Подлечитесь. Сейчас и лекарства другие, и методы разные, новые, не те, что во времена вашей мамы.

– Верно, – со вздохом согласилась девчонка.

Отправив пациентку в палату, Лера и Настя, чтобы развеяться, пошли на заветный балкончик.

– Ну мы даем! – сокрушалась Лера, не замечая, как жадно, точно Анна, хватает из протянутой Настей пачки сигарету. – Хорошо еще, что она до ординаторской дошла, а не в коридоре завалилась. То-то здорово было бы!

– Расслабься, Леруся, – уговаривала ее Настя. – Ничего бы не случилось. Позвонили бы в реанимацию.

– Типун тебе на язык! – рассердилась Лера. – Тьфу, у самой сердце схватило.

– А я вчера письмо от Гошки получила, – невпопад сказала Настя и неожиданно перегнулась через перильца. Так низко, что Лере показалось – она сейчас сверзится с пятого этажа.

– Очумела?! – Лера схватила девушку за плечи, потянула к себе.

Настя, смеясь, подняла голову:

– Испугалась?

– Идиотка! Решила покончить собой, не вынеся разлуки с любимым?

– Вовсе нет. Я часто так делаю. Мне нравится – висишь вниз головой, смотришь на землю, точно летишь.

– Правда чокнутая. – Лера сердито пожала плечами. – Долетаешься как-нибудь. Голова закружится – и привет родителям. Что пишет твой герой?

– Ничего нового. – Настя вздохнула. – Опять с кем-то подрался. Причем он же и виноватым оказался, его на губу посадили. На трое суток.

– Может, ему стоит быть погибче? – предположила Лера. – Не пускать в ход кулаки чуть что?

– Ты не понимаешь, – тут же вспылила Настя. – У него же чувство собственного достоинства! Он его защищает. Поняла?

– Угу. – Лера сосредоточенно втянула табачный дым и вдруг спохватилась: – Ой! А Машка-то! Ей же давно пора спать.

В сестринской, однако, Машки не оказалось. Заяц сиротливо сидел на диванчике, рядом с ним аккуратно лежал огрызок яблока, а самой девочки не было. Не нашли ее Лера с Настей и в ординаторской.

– Ну, попляшет она у меня! – пригрозила Лера, стараясь гневом подавить овладевающее ею волнение. – Найду, выдам по полной программе.

– Давай я в туалете посмотрю, – предложила Настя, – а ты загляни в палаты.

– Там уже все спят.

– Может, она зашла, да заплутала в темноте. Глянь на всякий случай.

Настя убежала в конец коридора, а Лера, все больше нервничая, начала осторожно приоткрывать двери в палаты. Везде было темно, больные спали.

Когда Лера обошла семь палат, руки у нее уже ходили ходуном. В мыслях она рисовала страшную картину, как девочка потихоньку вышла на лестницу, спустилась в подвал и свалилась куда-нибудь в темноте. Лера толкнула очередную дверь и застыла на пороге.

В палате слабо светил ночничок. Скворцов дремал, натянув на голову одеяло. Посреди комнаты на стуле сидела Машка. Одна косичка опущена на грудь, другая перекинута через плечо на спину, подбородок гордо и даже высокомерно поднят, а руки манерно скрещены на животе.

Напротив нее на кровати сидел Шаповалов и старательно водил карандашом по блокнотному листку.

– Маша! – выдохнула Лера. – Ты здесь!

– Я только на чуть-чуть. – Девочка виновато хлопнула глазами. – Дядя Андрей сейчас меня дорисует, и я уйду, ладно?

Андрей прервал свое занятие и вопросительно взглянул на Леру.

– Да ты… – грозным шепотом начала Лера. – Как ты могла? Где я тебе велела быть? Почему ты ушла без спросу? Мы чуть с ума не сошли, все палаты проверили! Ну ты и получишь!

Машка скуксилась, нос наморщился, губы скривились.

– Не ругайте вы ее так, – попросил Андрей. – Она недавно пришла. Вышла в коридор и перепутала двери, вот и попала сюда.

– Немедленно идем спать, – приказала Лера дочке. – Как не стыдно! Тут больные, а ты им не даешь отдыхать.

– Да я уже наотдыхался за целый день. – Андрей усмехнулся и протянул девочке листок. – На. Почти готово. Нравится?

– Ага! – воодушевленно произнесла Машка, разглядывая портрет. – А можно я маме секрет скажу?

– Нельзя, – поспешно откликнулся Шаповалов. – Мы же договорились.

– Ну пожалуйста! Ей будет приятно.

– Какой еще секрет? – недоуменно спросила Лера.

– Маша, – строго предупредил Андрей, – не смей!

– Скажу! – Машка хитро прищурилась, вытащила из-за спины косичку и, теребя ее, торжествующе проговорила: – Мам, он и твой портрет нарисовал. Даже лучше, чем мой. Пусть покажет.

– Вот и имей после этого дело с девчонками. – Андрей шутливо нахмурился, однако Лера заметила, что он немного смущен, хоть и пытается это скрыть.

– Можно посмотреть? – попросила она.

– Пожалуйста. – Шаповалов пожал плечами, с делано-равнодушным видом достал из тумбочки другой листок и подал его Лере.

Так вот, оказывается, что он все это время черкал в своем блокноте во время ее обходов. Лера придирчиво разглядывала женское лицо, изображенное на листе.

Она. И в то же время не она. Похожа, это факт, но все же что-то не так – есть различие, и принципиальное.

Нет, все-таки это она, но будто бы на десять лет моложе. Совсем юная, такая, какой она была еще до встречи с Ильей и рождения Машки: с сияющими, широко распахнутыми глазами, гордо поднятой головой, свободно развевающимися волосами. Одним словом, очень красивая. Даже слишком!

Андрей выжидающе смотрел, какое впечатление производит его работа.

– Это хобби? – спросила Лера.

– Нет, профессия.

– Вы художник? – удивилась она.

– А что, не похож?

– Нет, почему же… – Лера пожала плечами.

– Ну и как?

– Хорошо. – Она опустила руку с листком. – Но есть одно «но».

– Какое еще «но»? – Андрей недоверчиво прищурился.

– Художник должен рисовать правдиво, а вы покривили душой.

– В чем это вы увидели неправду? – обиделся он.

– Да во всем. – Лера улыбнулась. – Я совсем не такая, какой вы меня изобразили. Мне до этой девушки далеко. И потом, она намного моложе своего прообраза.

– Ничего подобного! – самоуверенно возразил Шаповалов.

– Да!

– Нет!

– Точно-точно!

– Да вы… вы в зеркало на себя поглядите, Валерия Павловна! – неожиданно выпалил Андрей.

Лера, машинально повинуясь его словам, обернулась и глянула в висящее в углу над раковиной зеркало.

Мамочка! На кого она похожа! Глаза блестят, аккуратное, волосок к волоску каре растрепалось, так что волосы падают на лоб и щеки. Да еще и свекольный румянец во все лицо!

Это был ее бич еще со школьной скамьи: стоило хотя бы чуть-чуть разволноваться или смутиться, она вспыхивала, как маков цвет, до самых корней волос. Как только Лера не боролась с этой дурацкой особенностью своей кожи моментально, точно барометр, реагировать на любое возбуждение: умывалась ледяной водой, старалась держать эмоции под контролем, даже пила какие-то специальные капли, прописанные врачом. Но все было напрасно: предательские сосуды делали свое дело. В классе Леру шутливо поддразнивали, называя «красный свет».

Она быстро провела ладонями по волосам, стараясь пригладить прическу. Андрей сидел на кровати, скрестив руки на груди и глядя на нее одновременно насмешливо и восхищенно, и молчал.

Она почувствовала, как под его взглядом жар заливает уже не только лицо, но и шею, горячими делаются ладони, а ноги слабеют, становятся мягкими, ватными.

– Так, Андрей Васильевич, – Лера попыталась придать голосу как можно больше строгости и официальности, – немедленно ложитесь. Вы и так нарушили режим, сейчас одиннадцать часов.

– Слушаюсь, Валерия Павловна, – в тон ей ответил Шаповалов. При этом глаза его так и остались озорными, он продолжал пристально, беззастенчиво разглядывать ее в упор. – Рисунок только отдайте – он ведь вам не понравился.

– Не отдам. – Лера покачала головой, сложила листок и спрятала в карман халата. Она подхватила Машку за руку и пошла к двери, но на пороге все же не выдержала и обернулась, а затем решительно шагнула из палаты. Настя стояла у выхода из отделения.

– Нашлась? – обрадовалась она, увидев Леру с Машкой. – А то я с того конца все палаты просмотрела, хотела уже вниз бежать.

– Нашлась, – рассеянно пробормотала она.

– Перенервничала, – посочувствовала Настя, вглядываясь в ее лицо. – Прямо вся горишь. Я тебе сейчас не нужна?

– Нет-нет. – Лера поспешно покачала головой.

– Тогда пойду инструменты в порядок приведу, а то Наталья завтра убьет.

– Давай.

Настя скрылась в процедурной. Лера выдохнула с облегчением и потащила Машку в ординаторскую. Та, чувствуя себя виноватой, быстренько разделась, легла и затихла.

Лера постояла над ней несколько минут, послушала ровное, сонное дыхание, а потом тихонько, на цыпочках приблизилась к зеркалу, тому самому, перед которым так любила прихорашиваться Анна.

Жаркий румянец так и не сошел с ее лица. Да и взгляд у зеркального двойника был каким-то шальным, блуждающим. И неудержимо радостным.

Лера состроила себе свирепую гримасу. Дура, нашла чему радоваться! Ну нравится он ей, с самого первого взгляда понравился, это ясно, и нечего было самой себе врать! Притворяться, что он ей до лампочки, а самой только и мечтать, чтобы он обратил на нее внимание, сделал что-нибудь такое…

Ну, вот он и сделал. И что теперь? Что у них может получиться? Да ничего, ровным счетом ничего.

Она и не знает его толком: как, чем жил, где работал, что у него на уме. Разве можно вот так влюбиться, ни с того ни с сего, да еще когда у самой полно проблем! Только-только немного утихла боль, и вся она без остатка должна принадлежать покинутой отцом Машке…

Лера медленно покачала головой, завороженно глядя, как ее отражение повторяет этот жест.

Ни к чему все это! Андрей – мальчишка по сравнению с ней. Пусть у них не такая уж большая разница в возрасте – всего четыре года, но ясно же, что она гораздо старше. Слишком много уже произошло в ее жизни, принеся горький опыт, разочарование, усталость. Еще раз разочароваться будет совсем нестерпимо. Лера не Анна, упрощать такие вещи не умеет.

Да и нельзя ничего упрощать с таким парнем, как Андрей. Он гордый, болезни своей стесняется, насмешничает, а глаза-то его Лера видела, когда обернулась: серьезные и грустные. Или ей показалось?

Лера открыла холодную воду, умылась, стараясь расслабиться, снять с себя напряжение, и вернулась к столу, к недописанным картам. Попробовала работать, но не смогла: в голову все время лезли посторонние мысли.

«Как Настена прямо!» – сердито подумала Лера и встала. Накинув пальто, она воровато прошмыгнула мимо полуоткрытой двери в процедурную, где орудовала Настя, и вышла на балкон. Мягкие, влажные хлопья первого снега приятно коснулись разгоряченного лица. Лера оперлась о перила и задумчиво посмотрела вниз, на тускло освещенный больничный двор. Потом она сунула руку за пазуху, вытащила лежащий в кармане халата листок и бережно разгладила, заслоняя ладонью от снежинок.

Линии рисунка были стремительными, легкими, точно летящими. Ничего не скажешь, здорово нарисовано, хоть и приукрашено. Ай да Настя – как в воду глядела, когда говорила, что с Леры портрет нужно писать! Вот вам и портрет, пожалуйста, как по заказу. Неужели Андрей и вправду считает ее такой красавицей?

Сзади тихонько скрипнуло. Сердце у Леры тут же резко ухнуло вниз. Он? Не спит? Пришел?!

Она стремительно обернулась: никого. Лишь ветер раскачивает балконную дверь.

Лера спрятала рисунок и вернулась в ординаторскую. Машка спала, скинув на пол плед, которым она ее укрыла, поджав под себя одну ногу и свесив руку.

Лера поглядела на дочь, улыбнулась, уложила поудобней, укрыла и вновь уселась за истории болезни.

Надо работать и ни о чем не думать. Она и так знает, что все ее мысли лишь бесплодные мечты. Скоро его выпишут, он уйдет, найдет себе девчонку, молодую, свободную, как он сам. А Лера станет жить как жила, лечить больных, растить Машку, трепаться на балкончике с Анной. Так все и будет!

7

Ночью Лера все для себя решила, а на деле оказалось по-другому.

Утром она теперь просыпалась ни свет ни заря, свежая, бодрая, точно и не работала накануне, и по дому ничего не делала. Ноги сами несли ее в больницу.

Прошагать десять минут по лужам или, при нехватке времени, проехать три минуты на автобусе, миновать калитку в чугунной ограде – и вот они, знакомые корпуса. Дальний – это роддом, под его окнами вечно толпятся счастливые отцы с букетами и авоськами, в среднем помещается травматология, а ближний – тот, что нужен Лере. Там на первом этаже расположено приемное, на втором – реанимация, дальше – лоротделение, а за ним, на четвертом и пятом этажах, – две терапии. Еще выше – оперблок.

Лера, едва переодевшись и отсидев летучку, сразу бежала по палатам. Скорей, скорей, пока не дойдет до заветной восьмой.

С Андреем она вела себя сдержанно, говорила только о его самочувствии, да еще иногда обсуждала Скворцова, а глаза старательно отводила в сторону.

И все-таки каждый раз во время ее посещений случался такой момент, когда их взгляды встречались. Тогда оба, как по команде, замолкали на полуслове, продолжая общение на неслышимом, лишь двоим понятном языке.

Каждый раз после такого «разговора» Лера с трудом заставляла себя очнуться и продолжать работать – ей хотелось, чтоб эти мгновения длились как можно дольше.

Даже дед со временем стал замечать их бессловесную беседу и во время нее затихал, переставая ворчать, лишь кряхтел и кашлял.

Поняла все и Анна.

Как-то раз, выйдя из восьмой палаты, Лера наткнулась на ее многозначительную ухмылку. Она хотела было пройти мимо подруги, но та цепко взяла ее под руку.

– Не наухаживалась, чай, за больной дочкой, мамаша? – насмешливо проворковала Анна в самое ухо.

– О чем это ты? – Лера невинно округлила глаза, демонстрируя полное недоумение.

– Да все о том же. – Анна кивнула на полуоткрытую дверь, за которой остались Андрей и Скворцов. – Мало тебе ребенка, так еще и кавалер понадобился, который еле на ногах стоит!

– Что за чушь! – Лера резко высвободила руку. – С чего ты это взяла? И вообще, какое твое дело?

– Никакого, – покладисто согласилась Анна, – просто жалею тебя, дурочку. Влипнешь ведь, тут и ясновидящей быть не надо.

– Да с чего я влипну-то?! Куда?! – окончательно завелась Лера.

– Туда! – хмыкнула Анна, отступая. – Думаешь, не видно, с какой физиономией ты из восьмой вылетаешь? Хоть бы в зеркало для начала поглядела, а потом уж на люди появлялась.

– Глядела. – Лера безнадежно махнула рукой.

Она понимала, что, по большому счету, Анна права, хоть и ведет себя по-хамски, и сует нос, куда не просят, но ничего не могла с собой поделать. Слишком втянулась в эти странные, недосказанные, запретные отношения, чтобы остановиться, перестать плыть по течению, образумиться.

Анна мотнула головой, смерила Леру долгим ироническим взглядом и пошла по своим делам, а ее угрызения совести продолжились ровно до следующего обхода.

Рисунок Андрея она повесила дома на стену возле кровати и каждый вечер долго, внимательно смотрела на него. Чем больше она вглядывалась в контуры лица, изображенного на портрете, тем больше ей начинало казаться, что художник был прав и рисунок – точная ее копия. Он стал Лере чем-то вроде талисмана, отгонял от нее мрачные мысли, давая ощущение силы и уверенности в завтрашнем дне.

8

Ноябрь перевалил за середину. Зима в этом году настала ранняя, снегу намело целые сугробы. В один из выходных Лера выбралась на рынок и купила Машке двустороннюю пуховую куртку – ярко-желтую с одной стороны и синюю с другой, а себе приобрела кокетливый берет из светло-серой ангоры.

Илья не объявлялся, и Лера наконец решилась позвонить ему сама. Впереди маячило очередное дежурство, и снова, уже в который раз, брать Машку в отделение на ночь у нее не было ни малейшего желания: во-первых, девочка плохо высыпалась на узком жестком диване, во-вторых, Лера точно знала, что Максимов никуда на этот раз не уедет и будет в больнице до позднего вечера. Одалживаться у него Лера не хотела и потому набрала номер мужа, надеясь, что тот не откажется посидеть с дочкой.

На работе Ильи не оказалось, пришлось звонить домой. Трубку тут же схватила Марина. Услышав ее голос, она безапелляционно заявила:

– Илюша болеет. У него грипп. С температурой.

– Давно болеет? – огорченно спросила Лера.

– Вторую неделю.

– И высокая температура?

– Тридцать семь, – скорбно ответила Марина.

– Позови его, мне надо ему кое-что сказать.