Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса

– Но вы ведь мечтали о подобной возможности!

– Дружище, да что от нее толку. Ну распутаю я это дело, и тогда, будьте уверены, все заслуги присвоят себе Грегсон, Лестрейд и компания. Вот что значит не состоять на службе.

– Но он просит о помощи.

– Да, он сознает мое превосходство и не скрывает этого от меня, но только когда мы наедине. В ином случае он быстро прикусил бы язык. Впрочем, почему бы нам не пойти и не взглянуть? Проведу расследование собственными методами. Раз мне больше ничего не достанется, то хотя бы посмеюсь над полицией. Вперед!

Холмс кинулся за пальто. Его торопливость говорила о том, что период апатии прошел и он настроен действовать.

– Возьмите шляпу, – сказал он.

– Вы хотите, чтобы я поехал с вами?

– Да, если у вас нет других дел.

Через минуту мы мчались в хэнсоме к Брикстон-роуд.

Утро было туманное и облачное, над крышами висела серая пелена, словно уличная грязь отражалась в небе. Мой компаньон был в превосходном настроении и всю дорогу толковал о кремонских скрипках и различии между Страдивариусом и Амати. Сам я помалкивал, угнетенный пасмурной погодой и мыслями о невеселом занятии, которое нам предстояло.

– Вас как будто не так уж заботит расследование, – заметил я наконец, прерывая рассуждения Холмса.

– Не хватает данных, – объяснил он. – Кардинальная ошибка – строить теории на основании неполных данных. Это ведет к предвзятым суждениям.

– Данные у вас скоро будут. – Я указал пальцем в окно. – Вот и Брикстон-роуд и, если не ошибаюсь, тот самый дом.

– Верно. Стоп, приехали!

До места оставалось около сотни ярдов, но Холмс настоял, чтобы мы сошли и остаток пути проделали пешком.

Номер 3 по Лористон-Гарденз выглядел неуютно и даже зловеще. Это был один из четырех домов, расположенных немного в глубине; два были заселены, другие два – нет. Они печально глядели на прохожих тремя рядами пустых окон; объявления «Сдается» там и сям на пыльных стеклах походили на катаракту. Перед всеми четырьмя домами располагались маленькие садики, по которым островками была рассыпана чахлая растительность; узкие, желтоватого цвета дорожки состояли, очевидно, из глины с гравием. Всюду было очень сыро: ночью прошел дождь. Нужный нам садик был огражден трехфутовой кирпичной стеной с деревянным забором поверху. На стену опирался рослый констебль, окруженный несколькими зеваками; те тянули шеи и щурились, пытаясь разглядеть, что происходит в доме.

Я думал, что Шерлок Холмс сразу поспешит внутрь и примется за исследование тайны. Ничто не могло быть дальше от его намерений. Напустив на себя беззаботный вид (показавшийся мне при данных обстоятельствах несколько нарочитым), он стал расхаживать туда-сюда по тротуару и рассеянно оглядывать землю, небо, дома напротив и ограду. Завершив осмотр, Холмс медленно направился к дому, ступая не по дорожке, а по травянистой обочине и не отрывая глаз от земли. Дважды он останавливался, один раз улыбнулся и удовлетворенно хмыкнул. На сырой глине отпечаталось множество следов, но на что надеялся мой компаньон, было непонятно: все улики наверняка затоптали полицейские. Правда, я уже знал, насколько острое у него восприятие, и не сомневался, что он замечает много больше, чем я.

У двери нас встретил высокий белолицый человек с соломенного цвета волосами, державший в руке записную книжку. Он приветствовал моего компаньона бурным рукопожатием.

– Как любезно с вашей стороны, что вы приехали, – сказал он. – Я ничего здесь не трогал.

– За исключением вот этого! – Мой друг указал на дорожку. – Стадо бизонов учинило бы меньший беспорядок. Но вы, Грегсон, наверняка допустили это не раньше, чем подвели итог своим наблюдениям.

– У меня было слишком много хлопот в самом доме, – уклончиво отозвался сыщик. – Здесь мой коллега, мистер Лестрейд. Я рассчитывал, что за дорожкой присмотрит он.

Обернувшись ко мне, Холмс сардонически приподнял брови:

– Когда на месте двое таких специалистов, как вы и Лестрейд, третьему мало что остается.

Грегсон самодовольно потер руки:

– Думаю, мы сделали все возможное. Но случай заковыристый, а вы, я знаю, как раз такие любите.

– Вы не в кэбе сюда прибыли? – спросил Шерлок Холмс.

– Нет, сэр.

– А Лестрейд?

– Тоже нет.

– Тогда пойдемте осмотрим комнату.

Сделав это непоследовательное замечание, Холмс вошел в дом. Грегсон, явно удивленный, двинулся за ним.

К кухне и подсобным помещениям вел короткий коридор с пыльным дощатым полом. С двух сторон находилось по двери. Одну из них, как было заметно, давно не открывали. Другая принадлежала столовой – загадочное происшествие случилось именно там. Холмс переступил порог, я последовал за ним, подавленный, как всегда при встрече со смертью.

Большая квадратная комната была пуста, отчего казалась еще больше. На стенах проступала плесень; безвкусные кричащие обои местами висели клоками, и за ними виднелась желтая штукатурка. Напротив двери помещался внушительный камин с полкой из искусственного мрамора. Сбоку на ней виднелся огарок красной восковой свечи. Единственное окно так заросло грязью, что едва пропускало неверный свет, придававший всем предметам тускло-серый оттенок, тем более густой, что на них лежал толстый слой пыли.

Все эти подробности я разглядел позднее. А в ту минуту я не сводил глаз со зловещей фигуры, неподвижно простертой на половицах. Невидящий взгляд мертвеца был устремлен в линялый потолок. Это был мужчина лет сорока трех – сорока четырех, среднего роста, широкоплечий, с черными, в крутых завитках волосами и короткой щетинистой бородкой. Одежда состояла из черного суконного фрака с жилеткой и светлых брюк; воротничок и манжеты сияли чистотой. Рядом, на полу, лежал аккуратный, тщательно начищенный цилиндр. Руки были раскинуты, кисти стиснуты в кулаки, ноги перекрещены – видимо, в мучительной агонии. На лице застыло выражение ужаса и, как мне показалось, ненависти, какой мне прежде не доводилось видеть. Эта злобная гримаса в сочетании с низким лбом, коротким толстым носом и выступающей челюстью придавала мертвецу странное сходство с обезьяной, которое подкреплялось ненатуральной, изломанной позой. Я немало навидался смертей, но то, что предстало мне в темной и грязной комнате с окном на одну из главных транспортных артерий лондонских пригородов, было страшнее всего.

У двери нас с Холмсом приветствовал Лестрейд – тощий человечек с острым взглядом ищейки.

– История наделает шуму, сэр, – заметил он. – На моем веку это первый подобный случай, а я ведь привычен ко всему.

– Полезных улик нет? – спросил Грегсон.

– Ни единой, – кивнул Лестрейд.

Шерлок Холмс склонился над телом и тщательно его осмотрел.

– Вы уверены, что на трупе нет ран? – спросил он, указывая на пятна и брызги крови вокруг.

– Абсолютно! – хором подтвердили сыщики.

– Значит, кровь принадлежит второму – вероятно, убийце, если это действительно убийство. Мне вспоминаются обстоятельства смерти ван Янсена в тридцать четвертом году в Утрехте. Помните, Грегсон, этот случай?

– Нет, сэр.

– Почитайте – вам, право, будет полезно. Ничто не ново под солнцем. Все уже случалось.

Пока он говорил, его проворные пальцы так и порхали, ощупывая, трогая, расстегивая, изучая, меж тем как в глазах появилось уже знакомое мне отсутствующее выражение. Осмотр прошел так быстро, что было трудно оценить его тщательность. Под конец Холмс обнюхал губы мертвеца и осмотрел подошвы его кожаных ботинок.

– Его не сдвигали с места? – спросил Холмс.

– Разве что чуть-чуть, когда осматривали.

– Теперь можно унести его в покойницкую. Изучать больше нечего.

У Грегсона имелись носилки и четверо подручных. По его распоряжению труп подняли и унесли. При этом что-то звякнуло: по полу покатилось кольцо. Лестрейд ухватил его и стал с интересом рассматривать.

– Здесь была женщина! – воскликнул он. – Это женское обручальное кольцо.

Он протянул ладонь. Мы обступили его и уставились на кольцо. Сомнений не было: миниатюрный золотой обруч украшал когда-то палец невесты.

– Это усложняет дело, – заметил Грегсон. – А оно и так уже запутано донельзя.

– Вы уверены, что не упрощает? – бросил Холмс. – Рассматривать бесполезно, это ничего не даст. Что вы нашли в карманах?

– Все здесь. – Грегсон указал на одну из нижних ступенек лестницы. – Золотые часы, номер девяносто семь сто шестьдесят три, от Барро, Лондон. Золотая альбертова цепочка, очень тяжелая и основательная. Золотое кольцо с масонским символом. Золотая булавка для галстука – голова бульдога с рубиновыми глазами. Визитница из юфти, в ней карточки Еноха Дж. Дреббера из Кливленда, на белье тоже метка «Е. Дж. Д.». Кошелька нет, но в карманах были деньги – всего семь фунтов тринадцать шиллингов. Карманное издание «Декамерона» Боккаччо, на форзаце имя – Джозеф Стэнджерсон. Два письма – одно адресовано Е. Дж. Дребберу, другое Джозефу Стэнджерсону.

– Какой адрес?

– Американская фондовая биржа, Стрэнд. До востребования. Оба от Пароходной компании Гиона, в обоих сообщается об отплытии ее судов из Ливерпуля. Очевидно, бедняга готовился вернуться в Нью-Йорк.

– Вы навели справки об этом Стэнджерсоне?

– Сразу, сэр, – кивнул Грегсон. – Послал объявления во все газеты, и один из моих людей поехал на Американскую фондовую биржу, но еще не вернулся.

– А Кливленд вы запрашивали?

– Этим утром послал телеграмму.

– Как вы сформулировали запрос?

– Мы попросту описали обстоятельства и сказали, что будем рады любым полезным сведениям.

– Справлялись вы подробнее о предметах, которым придаете особую важность?

– Справлялся о Стэнджерсоне.

– И больше ни о чем? Разве не нашлось такого обстоятельства, которое решает дело? Что, если отправить еще одну телеграмму?

– Я спросил обо всем, что посчитал нужным, – обиженным голосом ответил Грегсон.

Шерлок Холмс хмыкнул про себя и как будто собирался сделать еще какое-то замечание, но тут на сцене снова появился Лестрейд, самодовольно потиравший руки (пока мы беседовали в холле, он оставался в парадной комнате).

– Мистер Грегсон, – начал он, – я только что нашел чрезвычайно важную улику. Ее бы проглядели, но я позаботился тщательно осмотреть стены.

Глаза коротышки сверкали, он с трудом скрывал свою радость оттого, что обошел коллегу.

– Идемте. – Лестрейд поспешил обратно в комнату, где сделалось легче дышать после того, как вынесли ее жуткого обитателя. – Вот, стойте здесь.

Он чиркнул спичкой о подошву и поднес огонек к стене.

– Глядите! – произнес он тоном победителя.

Я уже говорил о том, что обои кое-где отставали от стены. В углу, где мы стояли, отвалился большой лоскут, обнажив квадратный кусок грубой желтой штукатурки. На голой стене кроваво-красными буквами было написано единственное слово:

RACHE

– И что вы об этом думаете? – Сыщик походил на циркача, демонстрирующего свой номер. – Эту надпись не заметили, потому что никому не пришло в голову заглянуть в самый темный угол. Убийца написал – или написала – это своей собственной кровью. Видите потеки? Версию самоубийства можно отбросить. Почему надпись сделана именно в этом углу? Я скажу. Видите свечу на каминной полке? Она в то время горела, а если угол освещен, это не самая темная, а, наоборот, самая светлая часть стены.

– Ну, нашли вы эту надпись, и что она означает? – фыркнул Грегсон.

– Что означает? Она означает женское имя Рейчел, только незаконченное, потому что писавшему (или писавшей) помешали. Помяните мои слова, в конце концов окажется, что женщина по имени Рейчел к этому делу так или иначе причастна. Смейтесь-смейтесь, мистер Шерлок Холмс. Вам, конечно, в проницательности не откажешь, но мы все равно убедимся, что старая ищейка лучше двух молодых.

– Простите, ради бога! – извинился мой компаньон, чей взрыв веселья задел коротышку-инспектора. – Вы, несомненно, первым нашли эту надпись и справедливо заметили, что она сделана одним из участников загадочных событий. Пока что я не удосужился осмотреть комнату, но, с вашего дозволения, сделаю это сейчас.

Холмс выхватил из кармана рулетку и большую лупу. С этими инструментами он быстро и бесшумно обошел всю комнату, где-то задерживался, где-то опускался на колени, а однажды даже растянулся плашмя. Это занятие так его захватило, что он, похоже, совсем забыл о нашем присутствии: непрерывно бормотал что-то себе под нос, издавал стоны и восклицания, присвистывал, радостно и обнадеженно вскрикивал. Глядя на него, я невольно представлял себе чистокровного, отлично натасканного фоксхаунда: как он, повизгивая от нетерпения, мечется в поисках потерянного следа. Холмс трудился минут двадцать, тщательнейше мерил расстояние между невидимыми мне метками, а временами прикладывал рулетку к стене и вовсе непонятно зачем. Аккуратно собрал с пола в конверт горстку серой пыли. Наконец рассмотрел под лупой слово на стене, добросовестнейшим образом изучая каждую букву. Затем, судя по всему, удовлетворенный, спрятал рулетку и лупу в карман.

– Говорят, гений – это неистощимая работоспособность, – заметил Холмс с улыбкой. – Определение никуда не годное, однако к работе сыщика вполне применимое.

Грегсон и Лестрейд наблюдали маневры сыщика-любителя с немалым любопытством и не без презрения. Им, очевидно, было невдомек то, что я уже начал понимать: все действия Шерлока Холмса, вплоть до самых незначительных, направлены к определенной практической цели.

– Что вы об этом думаете, сэр? – спросили они в один голос.

– Боюсь присвоить себе ваши заслуги, если станет известно о моем содействии, – ответил мой друг. – Вы так успешно вели расследование, что жалок будет тот, кто в него вмешается. – Слова его были преисполнены сарказма. – Если станете сообщать мне о ходе дел, я буду счастлив помочь, чем смогу. А пока я хотел бы поговорить с констеблем, который обнаружил тело. Не дадите ли мне его имя и адрес?

Лестрейд справился у себя в записной книжке.

– Джон Ранс, – сказал он. – Он сейчас не на дежурстве. Вы найдете его по адресу: Кеннингтон-парк-гейт, Одли-Корт, сорок шесть.

Холмс записал адрес.

– Пойдемте, доктор, нам нужно с ним поговорить. Дам вам одну подсказку – может, и пригодится, – обратился он к сыщикам. – Здесь было совершено убийство, и убийца – мужчина. Ростом он превышает шесть футов, в расцвете лет, ступни, для его роста, маленькие; носит грубые ботинки с квадратными носами, курит трихинопольские сигары. Прибыл вместе с жертвой в четырехколесном кэбе, везла этот кэб лошадь с тремя старыми подковами и одной новой – на правой передней ноге. Лицо у убийцы, скорее всего, румяное, ногти на правой руке очень длинные. Примет маловато, но они могут оказаться полезны.

Лестрейд с Грегсоном обменялись недоверчивыми ухмылками.

– Если этот человек был убит, то каким образом? – спросил первый из них.

– Яд, – бросил Холмс на ходу. У двери он обернулся. – Да, Лестрейд, еще одно. Rache – по-немецки «месть», поэтому не тратьте время на поиски мисс Рейчел.

Выпустив эту парфянскую стрелу, он вышел, а двое соперников остались стоять, разинув рты.

Глава IV

Что рассказал Джон Ранс

Из дома 3 по Лористон-Гарденз мы вышли в час. Шерлок Холмс повел меня в ближайшую телеграфную контору и отправил оттуда длинную телеграмму. Потом подозвал кэб и дал кучеру адрес, полученный от Лестрейда.

– Ничто не сравнится с показаниями из первых рук, – заметил он. – Собственно, я уже полностью разобрался в этом деле, но не будет лишним выяснить все, что можно.

– Удивляюсь вам, Холмс. Наверняка, перечисляя приметы убийцы, вы не были в них так уж уверены.

– Ошибка исключена. Первым, что остановило мое внимание, когда мы прибыли на место, были два следа колес у самой обочины. До прошлой ночи дожди не шли целую неделю, выходит, глубокие отпечатки колес не могли появиться раньше. Имелись также следы лошадиных копыт, причем один из них гораздо четче трех остальных – свидетельство того, что подкова новая. Кэб был здесь в дождь, а утром исчез (Грегсон за это поручился), значит он подъезжал к дому ночью и привез тех двоих.

– С этим вроде бы все понятно, но как насчет роста второго мужчины?

– В девяти случаях из десяти рост человека можно определить по ширине его шага. Расчет нетрудный, но я не стану докучать вам цифрами. Следы шагов отпечатались и на глине снаружи, и на пыльном полу. Но мне выпала возможность проверить свои вычисления. Когда человек пишет на стене, он инстинктивно выбирает место над уровнем своих глаз. Надпись расположена чуть выше шести футов. Детская задачка.

– А возраст? – спросил я.

– Если человек способен играючи перемахнуть четыре с половиной фута, вряд ли он «сух и желт». На садовой дорожке есть лужа такой ширины, и он ее явно перешагнул. Лакированные ботинки ее обошли, а те, что с квадратными носами, перепрыгнули. В этом нет ничего таинственного. Я просто прилагаю к обычной жизни некоторые методы наблюдения и дедукции, которые описаны в моей статье. Что еще вам не ясно?

– Длинные ногти и трихинопольские сигары.

– Надпись на стене незнакомец сделал, обмакнув указательный палец в кровь. Благодаря лупе я увидел, что при этом он слегка оцарапал штукатурку, чего бы не случилось, будь ногти коротко острижены. Я собрал с пола пепел. Это темные хлопья, характерные только для трихинопольских сигар. Я специально изучал сигарный пепел – собственно, написал по этой теме монографию. Смею утверждать, что с одного взгляда определю по пеплу сорт сигары или табака известных марок. Именно такие мелочи отличают искусного детектива от какого-нибудь Грегсона или Лестрейда.

– А что насчет румянца? – спросил я.

– Тут я самую малость положился на удачу, хотя не сомневаюсь, что и здесь прав. На нынешнем этапе расследования не спрашивайте меня об этом.

Я провел рукой по лбу:

– У меня голова идет кругом. Чем больше я думаю об этом деле, тем больше вопросов. Как эти двое (если их и вправду было двое) проникли в пустой дом? Что сделалось с кэбменом, который их привез? Как один из них заставил другого принять яд? Откуда взялась кровь? Каковы мотивы убийцы, если ограбления не было? Как туда попало женское кольцо? И самое главное: почему этот второй, прежде чем убежать, написал на стене немецкое слово RACHE? Признаюсь, я не вижу, что могло бы объединить все эти факты.

Мой компаньон одобрительно улыбнулся:

– Вы кратко и четко подытожили все трудности. Загадок осталось немало, хотя основные факты мне уже ясны. Что касается улики, открытой беднягой Лестрейдом, это всего-навсего ложный след, намек на социализм и тайные общества. Писавший не имеет никакого отношения к Германии. Буква А, как вы заметили, похожа на готическую, этот шрифт считается германским, меж тем настоящие немцы им не пользуются, поэтому можно с уверенностью утверждать, что автор надписи хотел выдать себя за немца, но перестарался. Эта хитрость придумана, чтобы сбить с толку следствие. Все, доктор, больше я вам об этом деле не рассказываю. Сами знаете, стоит фокуснику раскрыть свои секреты – и его славе конец. Если я подробней ознакомлю вас со своими методами, вы, пожалуй, решите, что я – самый обыкновенный человек.

– Ни в коем случае, – заверил я. – Вы сделали криминалистику едва ли не точной наукой, а большего не удастся достичь никому из смертных.

Мой компаньон зарделся от удовольствия, польщенный и моими словами, и убежденностью, с какой я их произнес. Я успел уже заметить, что он так же падок на комплименты своему искусству, как девушка – своим чарам.

– Открою еще одно, – сказал он. – Лаковые ботинки и Квадратные носы прибыли в одном кэбе и по дорожке прошли дружной парой – вполне возможно, под руку. В комнате они ходили туда-сюда; точнее, Лаковые ботинки стояли на месте, а Квадратные носы прохаживались. Я прочел это по следам в пыли; узнал и то, что второй все больше и больше волновался: его шаги все удлинялись. Он говорил, говорил и, несомненно, довел себя до бешенства. Тут-то и произошла трагедия. Теперь вы знаете столько же, сколько я; все остальное – не более чем догадки и предположения. Однако же у нас есть теперь основа, начальный материал. Надо бы поторопиться: хочу послушать Норман-Неруду, она выступает вечером с оркестром Халле.

Эту беседу мы вели в кэбе, пока он тащился длинной чередой неопрятных улиц и мрачных закоулков. В самом грязном и мрачном из них кучер вдруг остановился.

– Одли-Корт. – Он указал на узкую щель в ряду тусклых кирпичных домов. – Я буду ждать вас здесь.

Одли-Корт ничем не радовала глаз. Через тесный переулок мы вышли на квадратную площадь, мощенную плитами и обставленную убогими домишками. Лавируя меж чумазых ребятишек и веревок с застиранным бельем, мы добрались до номера 46, где на двери красовалась латунная табличка с гравировкой «Ранс». Справившись в доме, мы узнали, что констебль еще не вставал с постели. Нам предложили подождать его в маленькой гостиной с окнами на площадь.

Вскоре констебль пришел, слегка недовольный тем, что его сон прервали.

– Я уже отчитался в участке, – сказал он.

Холмс достал из кармана монету в полсоверена и стал задумчиво ею поигрывать.

– Мы подумали, что лучше будет самим услышать ваш рассказ, – объяснил он.

– Охотно сообщу вам все, что знаю, – заверил констебль, не отрывая взгляд от золотого кругляша.

– Просто расскажите своими словами, как это случилось.

Ранс уселся на диван из конского волоса и сдвинул брови, словно сосредоточившись, чтобы ничего не забыть.

– Начну с самого начала, – проговорил он. – Моя смена – с десяти до шести утра. В одиннадцать была потасовка в «Белом олене», но в остальном дежурство проходило без происшествий. В час припустил дождь, я встретился с Гарри Мерчером, который дежурил на Холланд-Гроув, и мы остановились переговорить на углу Хенриетта-стрит. Часа в два, в начале третьего мне вздумалось сделать обход и убедиться, что на Брикстон-роуд все спокойно. На улице было грязно, вокруг ни души. По дороге мне никто не попался, только проехал кэб, а может, два. Шагаю я эдак, думаю (между нами), как кстати пришлось бы сейчас хлебнуть джину, порцию на четыре пенса с горячей водой и лимоном, – и вдруг замечаю огонек в том самом доме. А я ведь знаю, что два этих дома по Лористон-Гарденз стоят пустые, потому как владелец не пожелал наладить канализацию, хотя последний съемщик умер от брюшного тифа. При виде огонька у меня глаза на лоб полезли, и я заподозрил недоброе. Подхожу к двери…

– Вы остановились, а потом вернулись к калитке, – прервал Холмс констебля. – Почему?

Ранс подскочил и в изумлении уставился на него:

– Все верно, сэр, хотя как вы дознались, одному Богу известно. Видите ли, у двери мне подумалось, что больно здесь глухо и безлюдно и не будет большой беды, если я прихвачу напарника. По эту сторону могилы мне ничего не страшно, а вот что, если тот, тифозный, пришел осмотреть канализацию, которая его сгубила? Когда мне это стукнуло в голову, я воротился к калитке посмотреть, не светится ли где фонарь Мерчера, но вокруг никого не было.

– Никого-никого?

– Не то что человека, даже и собаки. Тогда я собрался с духом, повернул обратно и открыл входную дверь. Внутри все было тихо, и я направился в комнату, где горел огонек. На каминной полке мигала свеча из красного воска. При ее свете я увидел…

– Да, я знаю, что вы увидели. Вы несколько раз обошли комнату, опустились на колени около трупа, потом проверили противоположную, кухонную дверь, потом…

Джон Ранс испуганно вскочил на ноги; в глазах его вспыхнуло подозрение.

– Где вы прятались? Вы там были? Сдается мне, слишком уж много вам известно.

Холмс рассмеялся и через стол кинул констеблю свою визитную карточку.

– Подумываете, не арестовать ли меня за убийство? Не стоит. Я не волк, а одна из ищеек; мистер Грегсон и мистер Лестрейд это подтвердят. Но продолжайте. Что вы сделали дальше?

Ранс, с той же удивленной миной, сел.

– Воротился к калитке и свистнул в свисток. Откликнулись Мерчер и еще двое полицейских.

– На улице снова никого не было?

– Почитай что никого.

– Как вас понять?

Физиономия констебля расплылась в ухмылке.

– Повидал я на своем веку пьяных, но этот малый уж вовсе упился до чертиков. Когда я вышел, он опирался на ограду у калитки и во все горло распевал – «Колумбины флаг водно-волосатый» или что-то вроде. Ноги его совсем не держали.

– Как он выглядел? – спросил Шерлок Холмс.

Джону Рансу явно не понравился этот не имеющий отношения к делу вопрос.

– Да в стельку пьяный тип, – ответил он. – Забрать бы его в участок, но нам было не до того.