Квартира в Париже

Полковник водрузил очки на нос и окинул ее любопытным взглядом.

– Зачем вам это? Могли бы сами ему преподнести.

Эстель пожала плечами, и ее меховой палантин соскользнул с плеча.

– Я надеялась на ответную любезность.

– Например?

– Изумрудами сыт не будешь, – она наклонилась и понизила голос. – А целыми днями простаивать в очередях за пайками, которых вечно не хватает, удовольствия мало.

– Так переезжайте в отель! – горячо воскликнул Майер. – Составьте компанию Арлетти и Коко, Инге и Дейзи. Они живут на всем готовом, а вы чем хуже? Я лично прослежу, чтобы вы ни в чем не нуждались.

– Звучит заманчиво, – соврала Эстель, – но для меня нет ничего милее родного дома. У каждого свои недостатки.

– Какой же это недостаток? Можно только восхищаться женщиной, гордящейся своим домом. Может, скоро обзаведетесь супругом и собственной семьей?

– Это мое заветное желание, – старательно изобразила мечтательный вид Эстель.

Она прекрасно понимала, чего ожидали от женщин в Третьем рейхе.

Майер одобрительно кивнул.

– Я распоряжусь, чтобы на кухне вам ни в чем не отказывали. Столь прелестной даме не пристало беспокоиться о такой ерунде.

«Ничего себе ерунда – целый Париж на голодном пайке», – мелькнула тоскливая мысль.

В мире не хватит изумрудов, чтобы накормить всех голодных в Париже, но эти камни на стойке помогут спасти тех, кто на нее рассчитывает.

– Вы просто камень с души сняли, – прижала она руку к груди. – Благодарю вас.

– Нет, это я должен вас благодарить. – Он повертел ожерелье в руках, разглядывая со всех сторон, и положил обратно. – Только у меня есть встречное предложение, чтобы скрепить наш уговор.

– Да?

Эстель попыталась изобразить интерес, хотя хотела лишь поскорее скрыться от табачного дыма и смрада множества разгоряченных, щедро облитых парфюмом тел.

– Всего одну песню, – он вскинул руку, не давая ей возразить. – А потом я лично провожу вас домой. Не беспокойтесь о комендантском часе.

Как ни тяжело было расставаться с надеждами скрыться, не привлекая внимания, пришлось себе напомнить, сколь высоки ставки в этой игре, тут уж не до эмоций.

– Хорошо.

Майер сцепил руки в замок.

– Чудесно. Просто идеальный заключительный аккорд в конце столь успешного для люфтваффе и наших бравых ребят дня. Можно сказать, торжественный финал.

– Вот как? – Эстель поправила палантин. – И что же мы такое празднуем?

Майер оглянулся.

– Наверное, не стоит рассказывать, но через несколько дней об этом будет написано во всех газетах, так что невелика беда.

Бармен отошел и теперь обслуживал шумную группу постоянных клиентов.

Эстель наклонилась ближе к полковнику, словно не желая упустить ни единого слова. Впрочем, так оно и было. Только о причинах он не догадывался. Добывая в этом отеле крупицы информации, Эстель не знала, пригодится ли она той организации, куда передавалась, и как ею можно воспользоваться. Уже несколько месяцев она сотрудничала с тем самым военврачом, Жеромом де Кольбером, с которым работала раньше, он познакомил с другими, но чаще всего приходилось встречаться с его сестрой Вивьен, агентом Сопротивления. Бо́льшую часть времени Эстель, казалось, занималась ерундой, передавая такие подробности, как количество и звания офицеров люфтваффе, поселившихся в отеле, имена женщин, согревавших им постель, или обрывки разговоров, подслушанных в барах и гостиных. Но все ее рассказы выслушивали с особым вниманием и с просьбой продолжать наблюдать и слушать.

Вот как сейчас.

– Мы уничтожили авиацию британцев.

Майер стиснул кулак и тут же растопырил пальцы, словно изображая взрыв бомбы.

– Стерли с лица земли. Ничего не осталось.

– Совсем ничего? – уточнила Эстель, стараясь изобразить удивление, но в душе содрогаясь то ли от ярости, то ли от отчаяния.

– Стерли в порошок, – с удовольствием ответил он.

Эстель только кивнула.

– Теперь рейхсмаршал приказал сровнять с землей Лондон. Никто нам не помешает выполнить приказ, так что скоро будем чествовать талант Геринга и праздновать капитуляцию Черчилля прямо здесь, в этом прекрасном городе. Война скоро закончится, я уверен. Через несколько дней, максимум недель.

Он поднял бокал в молчаливом тосте, с удовольствием осушил его и подал кельнеру знак повторить.

– По этому поводу мы с удовольствием послушаем ваше выступление.

«Лучше умереть», – подумала Эстель, но, как всегда, не дала улыбке увянуть на устах. Даже умудрилась еще раз кивнуть, попутно прикидывая, как бы успеть передать эту информацию Вивьен до утра. Как знать, может, пока она потягивает в парижском баре изысканное шампанское, люфтваффе уже сбрасывает бомбы на Лондон безо всяких помех от разгромленных британских ВВС.

Вивьен или кто-то из ее организации поддерживал связи с Лондоном, потому что до них доходили новости о происходящем за границей Франции. Эстель надеялась, что рассказы Майера окажутся просто очередным винтиком в махине нацистской пропаганды.

Может, немцы недооценили силы противника на том берегу пролива.

Может, англичане просто тянут время.

А может, эти жуткие красно-черные штандарты, заполонившие весь Париж, скоро взовьются и над Лондоном.

Бармен поставил бокал перед полковником и кивнул в сторону Эстель.

О чем он думал, оставалось только гадать – отблеск стекол пенсне, примостившегося на переносице, скрыл выражение глаз. Еще одна неизвестная загадка.

Она отодвинула свой бокал по гладкой поверхности стойки.

– Может, мне…

– Полковник, – к Майеру подскочил взмыленный, словно после марш-броска, офицер и затараторил по-немецки: – Мне сказали, вы здесь.

– И зачем я вам понадобился?

– Я прибыл из Сен-Жермен-ан-Ле с пакетом для рейхсмаршала.

– Так ему и передайте, – раздраженно отмахнулся Майер.

– Не имею возможности, господин полковник. Вы не знаете, где он?

– Никак нет, – начал понемногу вскипать Майер. – Если его нет в банкетном зале или барах и гостиных, то он, скорее всего, у себя в люксе. А если так, его лучше не беспокоить.

Эстель с невозмутимым видом поставила сумочку рядом с бокалом и открыла застежку.

Офицер переступил с ноги на ногу.

– Но у меня приказ передать ему лично в руки.

– Уж не знаю, что там понадобилось вашему назойливому фельдмаршалу, он наверняка может подождать.

– Но сообщение от самого фюрера.

– От фюрера? – остолбенел полковник.

– Прямиком из Берлина. Фюрер требует от рейхсмаршала немедленного ответа. Мне приказано дождаться и передать его шифровальщикам.

– Ну что за вздор гонять нарочных с донесениями по всей стране, словно крыс! – заворчал Майер на горемычного офицера. – Никакой оперативности, позор всему люфтваффе, и к тому же это просто опасно!

– Полковник, мобильное подразделение в Сен-Жермен под надежной охраной. Дислокация регулярно меняется.

– Они же на грузовиках, – огрызнулся Майер. – Угонит любой, кто умеет крутить баранку.

– Уверяю вас, что мы…

Полковник грохнул кулаком по барной стойке.

– Фельдмаршал уже давно обещает люфтваффе собственное оборудование для связи, только где оно? Не объясните?

Припертый к стенке посыльный откашлялся.

– Я уверен, принимаются все необходимые меры…

– А вот флотским шифровальные машины доставили безо всяких проволочек! – в ярости перебил полковник.

– Оборудование в Сен-Жермен гораздо надежнее и сложнее того, что у моряков. И сюда доставят такое же.

На Майера это не произвело впечатления.

– У меня уже стоит мертвым грузом неподключенный телетайп, а к нему в придачу связисты от безделья маются. Фон Рундштедт, часом, не обмолвился, когда ожидать прибытия этой хитроумной шифровальной машины?

В его устах слово «хитроумной» прозвучало чуть не ругательством.

– Не… не могу знать, господин полковник. Думаю, на днях. Какую-то деталь ожидают из Берлина. Насколько я понимаю, их отправляют в разобранном виде.

Майер тихонько выругался.

– Что-нибудь случилось?

Эстель испуганно оторвалась от сумочки, широко раскрыв глаза.

– Нет-нет, – успокоил он ее по-французски. – Так, мелочи.

Повернувшись к офицеру, он перешел на немецкий и взял себя в руки.

– Давайте ваш пакет. Я сам рейхсмаршалу передам.

– Благодарю, господин полковник, – облегченно вздохнул офицер. – Буду ждать ответа.

Полковник протянул руку, и офицер вручил ему пакет.

– Передайте фон Рундштедту, что моё терпение не безгранично. И рейхсмаршала тоже.

– Виноват…

– Отставить! – отмахнулся Майер.

– Что-то важное? – спросила Эстель, показывая на бумаги.

– Запрос из Берлина, – ответил Майер. – Боюсь, дело не терпит отлагательства.

Он забрал лежащее на стойке колье и взвесил его на ладони.

– А знаете, может, вам стоит пересмотреть свое предложение?

– Мое предложение?

– Насчет песни, разумеется.

– Конечно.

Ну и тип, умеет с толку сбить.

– Составьте компанию нам с рейхсмаршалом. Раз уж придется его потревожить, надеюсь, ваше присутствие подсластит пилюлю. Ему наверняка понравится визит любимой певчей пташки, тем более с щедрым подарком.

Эстель притихла.

– Ну, это вряд ли…

– У нас ведь уговор, услуга за услугу, не так ли, мадемуазель Алар?

Майер положил перед ней на стойку изумруды.

Эстель чуть пригубила словно ставшего ядом шампанского, поставила бокал и взяла ожерелье.

– Почту за честь, – соврала она.

– Отлично, – Майер взмахнул рукой в сторону выхода. – Прошу.

И повел ее через роскошные салоны на второй этаж к императорским апартаментам. Хоть и привычная с детства к роскоши и достатку, в императорский люкс она попала впервые. Часовой у двери при виде полковника уступил им дорогу. Ощутив пристальный взгляд, она дерзко уставилась прямо на него, и тот потупился.

Майер громко дважды постучал в дверь, и та почти сразу отворилась. На пороге оказался еще один военный, наверное адъютант, судя по бритвенно-острым стрелкам, зеркальному блеску сапог и чопорному, надменному выражению лица. Ей всю жизнь приходилось сталкиваться с подобными людьми, приближенными к власть имущим и лишь поэтому мнящими себя выше других.

– Полковник Майер к рейхсмаршалу, – громко отрапортовал ее спутник, впрочем, на кого он хотел произвести впечатление, для Эстель осталось загадкой.

– При всем уважении, полковник, не поздновато ли? – проворчал по-немецки адъютант, обводя глазами Эстель. – И шлюх он сегодня не заказывал, даже таких смазливых.

Эстель с притворно-любезной улыбкой переводила вопросительный взгляд с одного на другого.

– Мадемуазель Алар ценят за голос, – покровительственно съязвил Майер, подчеркнув последнее слово, – а также за щедрые дары, что она принесла. Советую запомнить на будущее, Гессе.

Адъютант лишь недоверчиво хмыкнул, ничуть не смутясь.

– Ну и что?

– А у меня срочный запрос от фюрера, требующий немедленного ответа. Но вы не стесняйтесь, продолжайте рассуждать о том, о чем не смыслите.

Гессе поджал губы.

– Геринг сейчас отдыхает, но я доложу о вашем прибытии. Ожидайте в гостиной.

Он провел их в роскошный салон и исчез за высокими, кажущимися узкими дверями.

Салон поражал высоченными потолками, увешанными множеством хрустальных люстр, аккуратно подвязанными элегантными драпированными портьерами на окнах в два человеческих роста, уютно сдвинутыми вместе старинными креслами, кушетками и столиками, словно ожидающими возвращения гостей к задушевным беседам.

Но Эстель, лишь мельком оглядев это великолепие, заинтересовалась собранием картин, скульптур и гобеленов, заполняющих все свободное место вдоль стен, на креслах и столах, которому позавидовал бы любой музей.

– Впечатляет, не правда ли? – прошептал Майер. – А в Же-де-Пом у него коллекция ещё богаче. Сам-то я в искусстве не особо разбираюсь, а вот рейхсмаршал заядлый охотник за самыми лучшим образцами со всей Европы. Все, что вы здесь видите, скоро перевезут.

– Куда же? – с наигранным любопытством поинтересовалась Эстель, стараясь скрыть охвативший ее ужас.

– Насколько я понимаю, коллекция официально предназначена для большого Музея фюрера, который будет символизировать высокую культуру рейха. Между нами говоря, я считаю, что к некоторым экземплярам рейхсмаршал питает личный интерес. Тяга к прекрасному – его слабое место.

– Вы ведь и сами немного увлекаетесь коллекционированием? – подмигнул ей полковник.

– Верно, – через силу выдавила она.

– Значит, лучше меня представляете, чего все это стоит.

Эстель медленно повернулась кругом, пытаясь скрыть кипящие эмоции. Ярость, ненависть, беспомощность, ужас. Ясное дело, никакая это не коллекция, а грабеж и надругательство над историей и культурой. Стоя посреди этой комнаты, она совершенно не представляла, как можно спасти хоть что-то из этих сокровищ. Вспомнила о картинах, спрятанных дома, в тайнике, по просьбе Уайлеров, – слухи о разграблении нацистами личных коллекций распространились повсеместно, но истинных масштабов опустошения и разорения до сих пор не представляла.

– Полковник Майер.

Эстель вздрогнула от неожиданности и оглянулась на вернувшегося адъютанта.

– Рейхсмаршал готов вас принять. Одного. Мадемуазель велено ждать здесь.

Полковник с тяжелым вздохом направился к дверям и слегка наигранным жестом распахнул их настежь.

В проеме Эстель мельком разглядела огромную кровать с пологом, будто вывезенную из будуара Марии-Антуанетты, на которой лежал грузный человек в бордовом шелковом халате с поясом и меховой оторочкой.

Из-под нее торчали ноги в бледно-лиловых брюках.

Адъютант переключил внимание на Эстель.

– Рейхсмаршал сейчас не в настроении для… забав, – обратился адъютант к Эстель на безукоризненном французском, хотя и с сильным акцентом. – Он вас не примет, но ему крайне любопытно, что вы ему принесли.

– Конечно.

Эстель передала изумруды.

Адъютант молча взял их и проследовал за Майером в спальню, захлопнув за собой двери.

Эстель застыла посреди комнаты, но потом заставила себя сдвинуться с места. Она обошла картины, разглядывая некоторые с разных сторон в попытках определить, откуда они взяты или куда отправляются.

Среди них были образцы фламандской, французской, итальянской и английской живописи, некоторые явно эпохи Ренессанса. Уникальные и бесценные произведения искусства. Составить опись было нечем и не на чем, но, может быть, удастся…

– Ищете что-то конкретное? – буравя ее пристальным взглядом, осведомился Гессе, вернувшийся с полупрозрачной лимонно-желтой тканью, словно струящейся у него на руке.

– Ах, что вы, – вздохнула Эстель, – никогда не видела сразу столько прекрасных картин. Здесь… как в большом музее. Обожаю музеи.

– Еще бы, – с явной неприязнью скривился он. – Держите. Вам велено надеть.

И сунул ей сверток желтой ткани.

– Прошу прощения?

– Рейхсмаршалу Герингу подарок очень понравился, и он решил вас отблагодарить. Наденьте это на следующее… выступление, – запнулся он на последнем слове, недвусмысленно намекая, что считает ее шлюхой. Эстель не стала его переубеждать, а приняла почти невесомое платье из крепа на шелковой подкладке с бретельками, украшенными стеклярусом.

В глубине души так хотелось швырнуть эту тряпку немцу в морду, но здравый смысл взял верх, и она уже прикидывала, вдруг получится кому-нибудь продать и сколько выручить.

– А еще он просил передать вот это.

Он вручил Эстель прямоугольную карточку, оказавшуюся открыткой с изображением длинного здания с колоннадой, украшенного нацистским флагом. На обороте значилось: «Милой Эстель. С благодарностью, Герман Геринг». Ее чуть не стошнило.

– Он велел вам примерить платье, – продолжил Гессе, – пока они обсуждают с полковником государственные дела.

Эстель даже не нашлась что ответить, едва сдерживаясь, чтобы не броситься наутек.

– Да уж, и впрямь тупая как пробка, – раздраженно буркнул по-немецки адъютант.

– Не понимаю, что вы говорите.

Она заставила себя сосредоточиться и опустила открытку в сумочку.

– Рейхсмаршал мне поручил убедиться, что платье вам понравилось, – презрительно, с расстановкой сообщил адъютант, словно объясняя слабоумной.

– Это кутюр? – уточнила она, хватаясь за единственный меркантильный вопрос, что пришел в голову.

Гессе презрительно усмехнулся. Черт возьми, ей и самой было противно от собственной беспомощности среди этого бедлама. Приходится лебезить перед генералом-морфинистом, уничтожающим все, что она знала и любила, и ради чего? Ради призрачного шанса подслушать что-то важное и повлиять на ход событий?

Лондон, может, уже в руинах, а она обо всем узнает лишь задним числом. Да что она вообще здесь делает? Неужели хоть что-то из ее наблюдений имеет какую-то ценность?

– Он сказал, от Ланвен, – усмехнулся немец. – С вашим-то… безупречным вкусом наверняка оцените.

Эстель вскинула голову и потребовала с самым надменным видом, на который была способна:

– Проводите меня в номер, где можно переодеться.

Адъютант с отвращением покачал головой, оглянулся на плотно закрытые двери, за которыми беседовали Майер и Геринг, и ухмыльнулся.

– Конечно. Есть у меня на примете одно место, как раз для вас.

И поманил Эстель за собой.

Лавируя между кучами награбленного добра, они пересекли салон до распахнутых резных дверей по левой стороне, за которыми виднелся роскошный банкетный зал. А прямо перед ними оказалась еще одна дверь, практически неотличимая от окружающей стены, подобно потайным ходам в будуарах Версаля.

«Кладовка, что ли?» – размышляла Эстель, и сразу вспомнилось множество хитро спрятанных буфетов и различных встроенных шкафов в отеле Сезара Рица. Или тайный ход для прислуги? А может, проход для особых гостей, через который можно незаметно войти и выйти? Гессе открыл защелку около панели, и толстая массивная дверь бесшумно отворилась вовнутрь. Он шагнул вперед, пошарил рукой над головой, включая свет, и злорадно добавил:

– По-моему, подойдет.

Он явно веселился.

И черт с ним. Ей как раз на руку, когда ее принимают за дурочку. А еще лучше, если перестанут обращать внимание.

– Это чулан? Ни за что.

– Рейхсмаршалу не принято отказывать, мадемуазель. Если понадобится что-то еще, я к вашим услугам, – не скрывая ухмылки, бросил он напоследок и вышел, закрыв за собой дверь.

При свете голой лампочки над головой Эстель огляделась. И в самом деле чулан, продуваемый насквозь, пыльный чулан для хранения уборочного инвентаря, и она ни на секунду не сомневалась, что этот тип хотел ее унизить. Изнутри на двери была небольшая щеколда, и Эстель тут же заперлась, пресекая дальнейшие унижения. От этого Гессе всего можно ожидать. Знает она таких. Самоутверждающихся за чужой счет.

Судя по свежему запаху древесины и опилкам под ногами, этот чулан был устроен совсем недавно. На узких стеллажах вдоль правой стены стояли жестяные банки, как оказалось, с мебельной политурой, а рядом с ними небольшая стопка ветоши. Эстель оставила сумку на соседней полке.

Налево, в дальнем углу стояли три веника разных размеров и пыльный ящик с инструментами. Над ними из стены выходили толстые витые провода, судя по блестящим шляпкам гвоздей, тоже проложенные недавно. Они тянулись вверх по стене, потом по потолку и исчезали в противоположном углу около лампочки. Эстель нахмурилась. Зачем в императорском люксе нужен почти пустой, не считая нескольких банок и веников, чулан, если не для унижения придворных шлюх?

Она повернулась, желтое платье выскользнуло из рук, прежде чем она его успела поймать, и упало к ногам, подняв облачко пыли, которое тут же подхватило сквозняком и унесло в щель под дальней стеной. Эстель скинула туфли и в три шага пересекла чулан. Почувствовав сквозняк, щекочущий голые ноги, она внезапно поняла, что это значит. Сзади оказалась не стена, а дверь. По правде говоря, она бы не догадалась, если бы не закончила похожую перестройку в собственной квартире. Надо же, ирония судьбы.

Пробежавшись пальцами по периметру стены, через несколько секунд она обнаружила защелку, а еще через несколько мгновений смогла ее открыть. На хорошо смазанных петлях задняя стена бесшумно отворилась вовнутрь. За ней оказалась узкая деревянная лестница, скрывающаяся в темноте внизу.

Эстель знала, что в ее распоряжении несколько минут, прежде чем немец задумается, почему она задерживается. Нужно их использовать. Без лишних раздумий она двинулась вниз по ступенькам. «Небось еще один тайник для награбленных произведений искусства, – думала она, проводя руками по неровной штукатурке. – Или место хранения самых ценных сокровищ Парижа. Или темница для слишком любопытных самозванок, прикидывающихся шлюхами».

Внизу воздух стал прохладнее, очевидно, она спустилась на уровень подвалов «Рица». Свет сверху сюда почти не доходил, уступая место теням.

Так же, как и наверху, сильно пахло свежеструганными досками с добавлением масляного металлического запаха машин. Кто-то совсем недавно здесь работал, хотя сейчас перед глазами была лишь непроглядная тьма. Подняв руку, она без особого труда нащупала такой же шнурок, как и в чулане. Немцы, однако, на редкость предсказуемы.

Она потянула за шнурок, и помещение озарилось ярким светом.

Оно оказалось гораздо просторней чулана наверху, почти как спальня у нее дома. Во всю его длину тянулся новый тяжелый стол, на дальнем краю которого стоял аппарат, похожий на огромную пишущую машинку.

Рядом с ним, ближе к середине, было пусто, не считая мотка кабелей возле стены. На ближнем к Эстель краю ровными рядами лежали по порядку рулоны бумажной ленты, обычная бумага в пачках, коробки с перьями и чернилами, а рядом с ящиком инструментов сгрудились небольшие жестянки, скорее всего с маслом. К столу были придвинуты четыре деревянных стула, приготовленные, наверное, для телеграфистов.

Нет, это вовсе не тайник для награбленных сокровищ. Скорее что-то вроде радиоузла. Уже замеченный ею в чулане наверху пучок витых проводов тянулся по стене и скрывался где-то позади стола. Эстель раньше не приходилось видеть телетайп, но она догадалась, что механизм, похожий на пишущую машинку, это он и есть. Простаивает без дела в ожидании хитроумной шифровальной машины, о которой говорил Майер, правда, сейчас ничто не подсказывало, как она может выглядеть.

Справа стоял картотечный шкаф. Эстель тихонько подошла к нему и подергала за ручку верхнего ящика. Заперто. Как и два других. A пытаться их открыть нет времени.

Она внимательно оглядела комнату, запоминая обстановку, и выключила свет. Уже крадучись босиком наверх, услышала стук в дверь.

– Мадемуазель, вас все устраивает? – послышался приглушенный ехидный голос адъютанта.

Она захлопнула потайную дверь с неожиданно громким щелчком.

– Мадемуазель?

Эстель нарочно сбросила с полки пару банок, подняв оглушительный грохот.

– Эта каморка меня совершенно не устраивает, – рявкнула она во весь голос, рывком стягивая платье. – Настоящая помойка!

Отложив его в сторонку, она подняла с пола желтое платье и торопливо натянула его через голову, слушая хохот немца за дверью.

Платье оказалось в самый раз – прелестный фасон, роскошный материал, а желтый цвет, она знала, ей к лицу. Одним словом, мерзость от и до.

– Мадемуазель? – снова забарабанили в дверь.

Забрав свое платье и наспех сунув ноги в туфли, она схватила сумочку с полки и открыла дверь.

– Отвратительный чулан, – пожаловалась она. – Даже зеркала нет.

– Шлюхам не нужны зеркала, – ухмыльнулся Гессе.

– Я не шлюха, – постаралась изобразить праведный гнев она.

– Все вы шлюхи, – ответил он по-немецки. – Полный город распущенных баб.

– А полковник Майер не освободился? – скрестив руки на груди, резко осведомилась она.

– Скоро освободится.

– Тогда будьте так любезны ему передать, что я буду ждать в баре, – собрав всю свою заносчивость, велела она.

Оставаться было просто невыносимо. Хотелось удрать подальше от этих апартаментов. Собраться с мыслями и внятно, четко изложить полученную информацию для передачи в Лондон.

Если Лондон еще цел.

– И можете доложить рейхсмаршалу, я в таком восторге от его подарка, что просто нет слов, – продолжила Эстель.

– Обязательно, – скорчил кислую мину адъютант.

– А еще передайте, я надеюсь в самом скором времени отплатить за его щедрость.

* * *

Полковник Майер так и не смог проводить Эстель домой. Только передал свои искренние извинения вместе со свертком деликатесов из ресторана и автомобилем с шофером. Ехать в большой черной машине среди жалких останков некогда бурлящего весельем города было сущей пыткой. От шумных компаний вечерних гуляк остались одни воспоминания, из опустевших, притихших бульваров и проспектов словно высосали всю жизнь. Дома, когда-то словно манящие заглянуть на огонек, теперь стояли запертыми со ставнями на окнах, усиливая гнетущее ощущение заброшенного покинутого города. Сидя в автомобиле, мягко несущемся сквозь удушающую тьму, Эстель почувствовала себя словно погребенной заживо.