Мадонны Красного Креста

В станице Калужской было очень много раненых. Лежали они почти в каждой хате на соломе, грязные и вшивые. У нас не хватало продуктов питания и медикаментов. Девять дней ели рисовый суп и рисовую кашу без соли и сахара. Обильные дожди расквасили кубанский чернозем так, что даже боевая техника не могла двигаться. Подвоза продуктов и медикаментов не было, эвакуации раненых не было.

С самолета стали сбрасывать нам медикаменты,

продукты. Стало легче. Медперсонал и раненые воспряли духом. Большую помощь оказывали местные жители: мужчины-инвалиды, 15-летние девочки. Женщины и подростки помогали кормить, поить, обмывать раненых. Местные жители из-за перевала приносили в госпиталь продукты питания, медикаменты или собирали в лесу, куда их сбрасывал самолет. Эти мужественные женщины и девочки на своих хрупких плечах через перевал, по раскисшей дороге, приносили боеприпасы и продовольствие для солдат, которые воевали в окопах.

Местные ребята читали раненым книги, да и я читала рассказы и стихи, фельетоны, стараясь отвлечь их от тяжелых мыслей.

За период пребывания в станице Калужской особенно запомнились станичные женщины: пожилые и молодые, крепкие и слабенькие. Как только прилетал самолет, они бежали в лес. А потом вереницей брели по камням и грязи, еле передвигая ноги, согнувшись под тяжестью тюков с грузом, который сбрасывали для полевого госпиталя.

Холявко-Стрелина Антонина Федоровна, Речкина Серафима Никитична, Корсун Пелагея Ильинична, Иващенко Ольга Игнатьевна и другие награждены Почетными грамотами за активную помощь фронту по уходу за ранеными советскими бойцами 56-й армии при освобождении станицы Калужской.

Иваненко Никита Федорович и Мирошниченко-Юхно Лидия Борисовна награждены Почетными грамотами за активную помощь фронту 56-й армии по доставке боеприпасов от ст. Пятигорской на передний край ст. Дмитриевской и большую помощь по уходу за ранеными. Я видела этих женщин и в поле. О таких, как они, написала Надежда Медведева в стихотворении «Бабы»:

Они своих не помнили заслуг,

По семеро впрягались бабы в плуг,

Чтоб хлеб родили минные поля,

Чтоб ровной стала рваная земля.

Когда увидишь, что идут они,

Встань. Перед ними голову склони!

Вскормила эти хлебные поля

Залатанная бабами земля!

Когда установилась летная погода и позволила дорога, раненых эвакуировали самолетами и машинами.

Помню молоденьких, худеньких, изможденных, закопченных солдат, которые по горным склонам, в непроходимой чаще лесов прокладывали путь и доставляли боеприпасы на передовую. Проходя мимо станицы, увидев белый флаг с красным крестом, они заходили к нам. Сбросив в сарай груз, приходили в приемную – сортировочную палату и со словами «Сестра-джан, доктор-джан, сем раз болной, курсак пустой» опускались на солому. Два, три дня отлеживались, подлечивались, брали свои боеприпасы и двигались на передовую. Кормить особенно было нечем: рисовая каша и рисовый суп. И то помощь нашим солдатикам.

Все вместе: русские, украинцы, азербайджанцы, грузины, армяне и другие национальности переносили все тяготы проклятой войны. Все защищали Родину от врага. Сила наша была в дружбе народов СССР. Калужанки говорили: «Немцы были такие холеные, упитанные, а их победили наши закопченные и худые солдатики».

Но были и хитренькие ходячие солдаты. Выпишут их из госпиталя, они целый день ходят по станице, просят еду. А вечером, ночью, когда мороз покрепче, мочат пальцы ног водой или уриной до тех пор, пока пальцы ног не обморозят, а утром снова идут в госпиталь, и мы их лечим.

После станицы Калужской госпиталь дислоцировался в станице Северской. Наши войска освобождали станицу Крымскую, поток раненых был большой. Раненые лежали в больнице, в клубе, у хозяев в доме и просто на носилках под деревьями. Я дежурила в клубе-палате. Бойцы лежали по периметру вдоль стены, посередине клуба и даже на сцене. Их было человек 200. Дежурили две сестры и две санитарки. Нагрузка была очень большая, все лежачие. Всех надо накормить, напоить, дать лекарство, написать письмо, сказать доброе слово, успокоить. Рядом с нашими парнями лежали раненые военнопленные немцы, и за ними был хороший уход. Они удивлялись, что им уделяется такое же внимание, как и нашим солдатам. Такова миссия медиков – быть милосердными, лечить и друзей, и врагов, и преступников.

Раненые, попадая в госпиталь, продолжали жить жизнью своего подразделения, переживая за исход боя. Если успехи наши были хорошие, они очень радовались, а если нет, то очень огорчались. Интересовались, где идет бой, продвинулись или отступили, взяли в Крымской консервный завод или нет. Вот мы и бегали в сортировочную, узнавая у вновь поступивших раненых, как идут дела на том или ином участке боя. Но кроме этих парней, болевших за успехи на фронте и храбро сражавшихся за Родину, были и «СС» – эсэсовцы, то есть самострелы. Они ранили себя в руки, ноги, чтобы попасть в госпиталь, в тыл на излечение, и таким образом отсрочить свое возвращение на фронт. Что было, то было.

В станице Северской к нам пришли две девушки, жительницы станицы. Эти родные сестры – Люба и Рита Башпаковы – стали санитарками. На работу в аптеку взяли провизором Надю Кутакову. Они очень скоро привыкли к армейской дисциплине и добросовестно работали.

Когда госпиталь дислоцировался в станице Северской, ко мне приехала (пришла пешком – 160 км) моя мама. Какая была радость от этой встречи! Мы поехали в ст. Пашковскую. Первое впечатление – удручающее. Библиотека, где я работала, стоит в развалинах, дома не ухожены. Многие дома в городе, в т. ч. мой любимый, уютный драмтеатр, разрушены. С трудом нашли тетю Марусю, погоревали, поплакали, но были рады встрече и тому, что мы еще живы. Мама мне рассказала, как она пешком из станицы Крыловской шла в Краснодар в августе 1942 года, чтобы узнать, где я и что со мной. Моя дорогая, добрая, любимая мамочка рассказала, как она добиралась пешком в оккупированной Кубани до Краснодара. Сколько унижений, страха она пережила, пока прошла туда и обратно. Прости меня, мама, за все переживания и огорчения, которые я тебе принесла. В Краснодаре она ничего обо мне не узнала и была очень огорчена. Одни говорили, что на переправе погибла девушка с косами, другие разные версии рассказывали. Обо мне родители узнали, лишь когда освободили Краснодар и ст. Крыловскую. Из станицы Калужской я написала короткое письмо о себе, и оно «цыганской почтой» дошло до родителей. И за меня они уже не так волновались.

В хуторе Новошкольном нас поразили голые деревья. Лето, а на них ни листочка. Когда освобождали хутор, птицы улетели и гусеницы поели всю зелень.

По трое суток мы не выходили из палат. Раненые лежали на глиняном полу, на соломе, и мы ползали на коленях от одного к другому.

Когда проезжали станицу Нижне-Баканскую, увидели ее разбитой. Торчали кое-где печные трубы и там копошились женщины с детьми. Горько было смотреть, как эти женщины на кирпичиках готовили пищу для себя и детей. Были разбиты и другие станицы.

В станице Верхне-Баканской у меня палатой был клуб, пациентов человек 200, но все ходячие, легкораненые. Они помогали носить из кухни завтрак, обед и ужин. Помогали мыть посуду, убирать палату.

Замполит Литвинов приходил к ним, рассказывал о положении на фронте, оставлял газеты, журналы, а я устраивала громкие читки. Все были веселые и радостные, ждали распределения по частям и отправки на фронт.

Кроме солдат в госпитале лежали дети с ампутацией рук, ног, ранениями в голову. Маленькая девочка была без обеих ножек ниже колен. Некоторые были ранены при бомбежке, другие разбирали гранаты, патроны, бросали их в огонь и в результате покалечились.

Во время высадки десанта на Керченский полуостров мы принимали раненых в станице Фонталовской. Станица была разбита, и госпиталь располагался в палатках. Кругом танки, пушки, солдаты, офицеры. Дождь, сильный ветер валил палатки прямо на раненых моряков-десантников. Соломы не было, лежали они на земле, на колючем курае, покрытом пологом. Вода текла в палатки, под ногами хлюпала грязь. Раненые ругали всех, кто приказал в такую погоду высаживать десант. Досталось и нам: «Что это за госпиталь, где кровати?» – вопрошали они, но нам было сложно им объяснить, что это полевой подвижной госпиталь. Успокаивали их, что скоро им сделают операцию, перевязку и эвакуируют в тыл. По трое суток дежурили в палатах, а хирурги сутками делали операции. Но раненым было еще труднее и обиднее. Очень мы уставали, но приходилось переносить все тяготы войны.

В станице Фонталовской слышим гул артподготовки. Ждем прибытия раненых. Среди них был молодой, рослый, красивый моряк, тяжелораненый в грудь. «Сестра, подержи на руках», – просил он. Я присела на колени и, продев руки между мокрым бушлатом и носилками, притянула его к себе. Вся юбка и все белье были в крови. Он просил: «Напишите маме, что я храбро воевал и погиб за Родину». Потом он бредил в забытьи под впечатлением недавнего боя. Так он и умер на наших глазах.

Помню комсорга полка десантника Ваню Алексеева. Освобождая г. Новороссийск, он водрузил знамя на крыше электростанции. Он подробно рассказывал о десанте на поселок Эльтиген в Крыму, где они были в окружении 36 дней и как вышли из окружения через гору Митридат.

Помню отважного летчика, которому ампутировали правую руку, и он очень сокрушался, ведь по профессии он был мирным архитектором и другого занятия для себя просто не мог представить. И, конечно, помню юношу, который перед смертью просил поцеловать его. Как все они хотели жить! Не могу забыть эти умоляющие глаза. И как мы санитарки, медсестры, хирурги хотели облегчить их страдания, помочь выжить! Не забудем вас, дорогие Защитники, Освободители, Победители.

Дежурила я в шоковой, газовой и в обычных палатах. Поток раненых в ст. Фонталовской был самым интенсивным за всю историю госпиталя.

В своих воспоминаниях маршал авиации К. А. Вершинин в книге «Четвертая воздушная» пишет:

«Большую роль в условиях быстрого продвижения наших войск сыграли лазареты, развернутые в станице Фонталовской и на станции "Запорожская"».

Вечный ветер, дождь со снегом, метет песок, гул канонады, дымовые завесы, полеты немецких самолетов – удручающе действовали на нашу жизнь в этой станице. Одна мечта – выспаться и согреться. Ляжешь в палате на курае ночью, между ранеными, отдохнуть, и здесь старшина найдет: «Кириленко, раненых привезли», – и идешь выгружать из машины носилки с потерпевшими. Носилки надо снять с машины или поднять на грузовую машину. Ах, как тяжело, мы такие хрупкие и худенькие девочки. Или служить костылем крепкому парню. Шея болит, живот болит. А он стонет и ругается. И думаешь, ведь ему еще тяжелее, чем мне, у него большая рана. И начинаешь успокаивать: «Потерпи немножко, скоро дойдем, сделают укол и тебе будет легче».

Раненых эвакуировали попутными машинами, самолетами. Чаще всего это был самолет Ли-2, командиром которого был старший лейтенант А. 3. Быба. В течение трех месяцев я сопровождала раненых этим самолетом в станицы Крымскую, Варениковскую и г. Краснодар.

Так я второй раз попала в гор. Краснодар. В ст. Фонталовской грязь на аэродроме (без твердого покрытия), сапоги и шинель грязные. Сдали раненых, помыла сапоги в луже. Иду по городу. Город тихий, спокойный, никакой стрельбы нет, никто никуда не спешит. Женщины нарядные, красивые; офицеры в золотых погонах. Посмотрела я на себя, и стало страшно, какая я грязная. А тут и патруль появился и сделал мне замечание за мои грязные кирзовые сапоги, но с миром отпустил. Однажды встретила одноклассницу Любу Сосновую. Она служила в г. Краснодаре, такая чистенькая, наглаженная.

Ночевала я в санитарной палатке на аэродроме на носилках. Было очень холодно и голодно. Мороз, постели нет, палатка не топится. Стала частенько ходить на ночь в ст. Пашковскую к тете Марусе. Поем, обогреюсь, постираюсь, отдохну, а в три часа ночи иду пешком по шпалам на аэродром. Транспорт не ходил. Иду и разглядываю город. Он также разрушен. Но мирная жизнь налаживается. Девушки ходят на танцы, веселятся. И стала я ругать немцев, которые довели нашу страну до такой жизни, разрушили все: разрушили наши семьи. Стала мечтать о том дне, когда вернусь в мой любимый город и буду заниматься своим любимым делом – работать в библиотеке.

В конце марта 1943 года мы приехали на косу Чушка, чтобы погрузиться и переправиться на Керченский полуостров. Начался шторм: на море 8 баллов. Палатку достают мокрые брызги, кругом вода. Идет сильный ливень с ветром. В такую погоду, закутавшись в плащ-палатку, с оружием в руках, стою на посту, охраняю имущество и личный состав госпиталя. Вспоминаю свою родную, приветливую Кубань, свои студенческие годы и проклинаю войну и Гитлера.

После шторма ждем очереди на погрузку, ходим по берегу и видим трупы на берегу моря. Кто в форме, кто в одних кальсонах, а кто и совсем голенький. Начинают их собирать и везут хоронить. Стрельба, летают самолеты, наши и чужие, дымовая завеса.

Погрузились, переправились и качаемся на тендере, ждем разгрузки. Теперь здесь мы уже не медики, а все грузчики. Скорее, скорее, чтобы не попасть под обстрел и бомбежку фашистов!

Разгрузились и пошли по Крымскому берегу. Видим: на совсем ровном берегу кучу больших камней, выше человеческого роста. Что там? Через щелочки увидели трупы погибших наших и немцев. Приготовили их хоронить.

Освобождали Крым в составе Отдельной Приморской армии. Госпиталь дислоцировался в г. Керчи (в палатках, город разбит), Мариентале, Коктебеле.

Коктебель (страна синих скал, по-татарски) – красивейшее место в Крыму. Вечером горы цвета синего бархата. Супруга М. Волошина показала нам музей поэта, рассказала о его жизни, творчестве, читала его стихи.

В г. Алуште госпиталь располагался в больнице и других помещениях. Здесь я увидела небольшое поле, вытоптанное, ни одной травинки. Все обнесено колючей проволокой с висящими пустыми консервными банками. Дотронешься до проволоки, и все зазвенит. Мы думали, думали, что же это? Нам подсказали местные жители. Это был лагерь для военнопленных русских солдат под открытым небом. И так круглый год: жара, дождь, снег, ветер – все это переносили наши отцы, сыновья, защитники наши.

В г. Алуште я дежурила одна в двух палатах, где лежали военнопленные раненые немцы. Наши легкораненые бойцы ходили по палатам, искали земляков, однополчан. Заглянув в эти палаты и увидев немцев, начали драться с ними.

И в моей палате начался настоящий рукопашный бой. Разнять я их не могла. На помощь позвала санитаров, которые утихомирили наших молодцов. Досталось и мне, ходила в синяках. Теперь уходя, палату закрывала на ключ.

Эти же фрицы решили объявить голодовку. Завтрак не съели, не хотят и обедать. Я позвала старшую медсестру Анну Николаевну Новосельскую, она знала немецкий язык. Начался разговор, спор. Потом смотрю: немцы схватили ложки и стали быстро есть. Я спросила, что она им сказала? Она отвечает: «Я им сказала, что если не будут есть, отправим в Сибирь».

С тех пор они стали более вежливыми, показывали фотографии своих жен, детей. Но по имени меня не называли. Я была «фрейлен» – девушка. Если предлагала воду, они весело улыбались и отвечали: «Давай шнапс, давай водку». Мое элементарное знание немецкого языка помогало мне общаться с ними, иногда объяснялись жестами.

Город Ялта встретил нас морским берегом, усыпанным минами, и огромной колючей проволокой с табличками «Мины». Расположились в помещении санатория. Все забито ранеными, даже вестибюль, а скульптуры одеты в шинели. Все та же забота о раненых, их здоровье. С кораблей доносятся веселые песни, которые скрашивают грустное настроение наших пациентов.

Очень много раненых было в поселке Варнаутка, в период боев за город Севастополь. Здесь мне запомнился тяжелораненый Женя Погодин с высокой ампутацией обеих ног. Он трижды умирал, и трижды спасала его от смерти молодая и красивая хирург Елена Гавриловна Янтарева. И спасла.

Под диктовку я написала письмо его жене в г. Ростов-Дон. Жена ответила, что с вокзала она на руках понесет его домой, только пусть приезжает. А он не хотел ехать домой, быть обузой жене. Это придало ему силы и обрадовало. Мы тоже радовались за него. Поправившегося Женю эвакуировали в тыловой госпиталь.

В п. Варнаутке видела депортацию крымских татар.

В Варнаутке, кроме наших раненых бойцов, было много раненых немецких и румынских военнопленных. Я часто сопровождала их на попутной машине в г. Симферополь через перевал. Старая дорога разбита снарядами, бомбами, ехать трудно. Водители не хотели их брать и возиться с ними. Как приезжаем в госпиталь сдавать раненых немцев, так наши легкораненые солдатики бьют их костылями прямо в машине. Я стараюсь не допускать к машине драчунов, но попадало и мне костылями и руганью. Врачи ругают меня, зачем подпускаешь к машине наших?

На сей раз, приехав в госпиталь г. Симферополя, вижу: идут на костылях человек 10, ищут земляков и однополчан. Я кричу: «Не подходите», – а они идут. Как их остановить? Щелкнула затвором винтовки, кричу: «Не подходите, стрелять буду!» Остановившись, увидели, что это немцы, и полетела брань и угроза мне костылями. Прибежал дежурный офицер и разрядил обстановку. Получив расписку, с легкой душой на попутной машине возвращаюсь в Варнаутку и думаю: «Отстояла немцев, значит, я еще что-то значу». Теперь сижу рядом с водителем в кабине, и он весело что-то рассказывает мне, а мои мысли еще там, в госпитале, где я сдавала немцев.

Однажды сердитый водитель попутной машины не хотел везти раненых немцев в г. Симферополь, но все же его уговорили везти их. Он мне говорит:

«Я их сброшу в обрыв на перевале».

На самой верхушке перевала он остановил машину и скомандовал мне:

«Вылезай, я их сброшу вниз».

Я ответила, что делать этого не надо:

«Мне надо сдать их в госпиталь и получить расписку. Иначе меня будет судить военный трибунал».

Он стал дергать меня за рукав шинели, затем стал вырывать из рук оружие. Я сопротивлялась, пошла перебранка между нами. Немцы очень разволновались, не понимая, что хочет водитель. В мой адрес летели бранные слова, но я не сдавалась, осталась в кузове с ранеными. Поругавшись, шофер поехал дальше. Все мы успокоились. Но я перетрусила очень. Неужели погибну вместе с немцами? А потом думаю, раз отстояла немцев, значит, я еще что-то значу.

После освобождения г. Севастополя мы дислоцировали в п. Байдары, долечивали раненых и отправляли дальше в тыл. В поселке не было ни одного жителя. Огороды очень ухожены. Здесь росли лук, редиска, картофель. Чтобы все это не пропадало, мы собирали урожай и кормили раненых молодой зеленью и картошкой.

Дальше была дислокация в поселок Альма. Расположились в палатках, долечивали раненых. Здесь было легче, так как наши пациенты уже ходили.

Было лето, прекрасная погода, рядом садоводческий совхоз имени В. Чкалова, много фруктов. Приезжал И. Дунаевский с концертом для раненых. Это был отдых для всех нас. Вместо цветов угостили всех артистов прекрасными яблоками.

Находясь в Крыму, мы посетили разграбленный Воронцовский дворец, г. Бахчисарай с его достопримечательностями.

В декабре 1944 года нас погрузили в эшелон, и поехали мы на 2-й Белорусский фронт. На Украине была настоящая зима. Снег, мороз градусов 20, деревья в инее, очень красиво, а стоять на посту на платформе во время движения эшелона очень холодно. Надо охранять машины, имущество. Эшелон идет быстро, почти не останавливаясь. Сильный холодный ветер на платформе продувает меня до костей. Умывались снегом. После Крыма неуютно.

Высадились в снежном поле, на опушке леса около г. Остров-Мазовецкий (Польша). Срубили баню, хорошо помылись. Спали в палатках на снегу. Постелью нам служили хвойные ветки.

В г. Белостоке посмотрели красивый костел и двинулись в г. Цеханов принимать раненых. А на заснеженном поле по дороге видели обгоревшие трупы танкистов, русских и немецких, разбитую боевую технику.

Увидели мы разбитую, разграбленную Польшу, изнеможенных, усталых поляков, которые нам говорили:

«Вшистско герман забрав. Ниц-нема» (Ничего нет).

Они радовались приходу Красной армии, освободителей от фашизма.

Началась наша работа. Мы воевали со смертью, спасая жизни раненых. Мы двигались за освобождавшими войсками. Поток раненых был большой. Врачи, медсестры, санитарки дежурили по 2–3 суток, без отдыха. А в день отдыха – два часа отдыхаешь и снова в палату на целый день. А ночью на пост в третью смену на 4 часа – охранять территорию госпиталя. На посту стоишь в любую погоду: дождь, ветер, снег. Так хочется спать, но надо быть бдительной, тебе доверили жизни раненых, личного состава, тем более на чужой территории.

Потом был г. Мариенвердер, г. Данциг, остров Рюген и другие города.

Реку Вислу переходили пешком по льду.

Въезжая в г. Штеттин, мы увидели дымящиеся с пламенем разбитые дома. Из многих окон висели белые простыни. Город сдался на милость победителя. Гражданского населения не видно. Кое-где старушки возвращаются с колясками и сумками в город, такие жалкие, голодные и говорят: «Гитлер капут».

Вместе с нашими бойцами лежали в госпитале французские летчики. Они были в плену у немцев. Истощенные, худые, почти все время лежали. Говорили по-русски неплохо, командир говорил хорошо. Он раньше всех стал на ноги, стал веселым и забавным. Восхищался нашими сестрами, врачами, санитарками: дарил цветы и приглашал в Париж кушать шоколад, был галантным кавалером.

День Победы я встретила в городе Штеттине (Германия). Это был и есть самый радостный, но и скорбный день в жизни нашего поколения. В 2 часа ночи проснулись от стрельбы. Стреляли рядом. И первая мысль: «Немцы напали на госпиталь!» Они группами бродили в лесах и неожиданно нападали на наши воинские части.

«Победа! Победа!» – ликовали люди. Плакали и смеялись все, медперсонал и раненые. Я вскочила и рывком сорвала светомаскировку с окна. Распахнула створки…

«Победа!», и трассирующие пули осветили небо.

Нежный аромат сирени заполнил комнату. Эту ночь я запомнила навсегда.

Наши соседи – ликующие авиаторы с охапками сирени пришли нас поздравить с Победой и пригласили на вечер отдыха в клуб. Среди них был молодой, симпатичный, стройный и элегантный голубоглазый старший сержант.

«Кирилл Иванов, – представился он, – приглашаю на бал в наш клуб, а сейчас пойдем гулять в парк».

В парке гуляли долго. С нами была моя боевая подруга Кира Сергиенко. Вечером в клубе кружились в вихре танца. Все были веселы и радостны. Эйфория переполняла нас. Потом мы гуляли по городу. Непривычно было видеть множество огней. И всюду черные провалы – развалины, пустыри с грудой кирпичей. Гуляли мы в стране, спасенной Красной армией, и гордились этим. Вспоминали Россию, дом, родных. Мечтали. В голову приходили строки из разных стихотворений:

Я русский,

И поэтому Россию люблю в дожди,

в росу и в снегопад.

Люблю за то, что здесь меня растили,

Как, может, только хлеб у нас растят.

Я вспоминала Кубань и милые моему сердцу пирамидальные тополя. Кирилл вспоминал Грузию, родных, что там живут, и грузинский коллектив, где он работал до призыва в армию. Мой спутник смотрел на меня и повторял:

«Скоро домой, Женечка! Ты уедешь, а мне еще надо служить».

Мы шли по сиреневой аллее. Какой нежный аромат! Эта теплая ночь, сирень и Победа остались навсегда в моей памяти, и в памяти Кирилла Евсеевича. Кирилл повторял:

«Мы познакомились в такой прекрасный день и знаменательный – в День Победы! Об этом мы часто будем вспоминать».

И вспоминаем. В этот день Кирилл всегда дарит мне цветы, конфеты, духи. В те дни, где бы мы ни ехали, куда бы ни шли, каждого встречного мы поздравляли с Победой, обнимались, целовались. Поздравляли всех своих раненых, желали дальнейшего выздоровления.

Мне так захотелось домой, забыть эту кровавую мясорубку, проклятую войну, закончить библиотечный техникyм, пропагандировать книги, рассказывать читателям о боевых подвигах бойцов Красной армии, о погибших воинах.

Но начальник госпиталя майор Мочковский охладил наши мечты:

«Не радуйтесь, скоро домой не поедите. Нужно долечивать раненых».

Для врачей и медсестер война продолжается. И сейчас они лечат фронтовиков, у которых открываются старые раны, беспокоят осколки, застрявшие на долгие годы в их теле. Эти фронтовики после войны, инвалиды и больные, вместе со своим народом восстанавливали разрушенное войной хозяйство.

Салют победе, что в Берлине.

Огнем попрала мощь огня.

Салют ее большим и малым

Творцам, что шли путем одним,

Ее бойцам и генералам,

Героям павшим и живым, –

Салют!

А. Твардовский

В оригинале книги автор приводит полный текст песни на стихи В. Харитонова «День Победы».

Команду из 7 человек из госпиталя послали в г. Зеллин, на остров Рюген. Здесь мы приготовили палаты для будущих наших пациентов. Это очень красивый курортный город на Балтийском море. В мае месяце вода в море очень холодная, но мы купались, отдав дань прекрасному курорту и морю.