Последнее, что он сказал мне

– Все счета Оуэна наверняка заморозят, – пояснила Джул. – Это первое, что делают, когда пытаются выяснить, куда он делся и что знал. Всегда следуют за деньгами.

Значит, и я займусь тем же.

Меня подташнивает, стоит лишь подумать о спортивной сумке под кухонной раковиной – сумке, набитой деньгами, которые никто не сможет отследить. Я не стала рассказывать Джул, потому что знаю, как это воспримет любой разумный человек: Оуэн виновен. Джул и так считает его причастным, а таинственная сумка с деньгами убедит ее еще больше. Она относится к нему как к брату, однако все указывает на то, что Оуэн замешан: он сбежал, он вел себя подозрительно, разговаривая с Джул по телефону. Все против него.

За исключением того, что я знаю.

Он не стал бы убегать, будь он виновен. Он не стал бы спасаться бегством, чтобы не попасть в тюрьму или не смотреть мне в глаза. Он ни за что не бросил бы Бейли, если бы ему не пришлось. Откуда я знаю? Почему я верю себе больше, чем всем доводам рассудка, в то время как я наверняка предвзята и вижу лишь то, что хочу видеть?

Отчасти дело в том, что я всю жизнь хотела научиться разбираться в людях. Я наблюдаю за близкими очень внимательно. Когда мать ушла навсегда, ей удалось застигнуть меня врасплох. Я пропустила неминуемость ее отъезда. А ведь могла бы и сообразить! Она столько раз выскальзывала вечером за дверь и оставляла меня с дедушкой. Она столько раз отсутствовала целыми днями или неделями, отделываясь редкими звонками. Навсегда она ушла тоже без малейшего предупреждения. Присела на край кровати, убрала мои волосы с лица и сказала, что уезжает с папой в Европу. Она пообещала, что мы обязательно увидимся. Я подумала, что мама вернется скоро – она постоянно уезжала и возвращалась. Увы, я поняла ее неправильно. «Обязательно увидимся» означало, что она не вернется никогда – по крайней мере не вернется в мою жизнь. Впредь мы виделись пару раз в году и то где-нибудь в кафе. Я ее потеряла.

Я упустила из виду вот что: матери было на меня плевать. И я поклялась себе, что больше никогда не допущу такой ошибки.

Не знаю, виновен Оуэн или нет. До чего же бесит, что он оставил меня разбираться в одиночку! Но я твердо знаю, что ему не все равно. Я знаю, что он меня любит. Более того, я знаю, что он любит Бейли.

Оуэн мог сбежать лишь ради нее. Так вот в чем дело! Он исчез, чтобы спасти дочь. Не знаю только, от чего или от кого. Все сводится к Бейли. Остальное – просто мои домыслы.

Сквозь окна гостиной струится мягкий желтый свет, отражающийся в водах гавани. Я рассеянно смотрю вдаль. Мне ни к чему включать телевизор или искать новости в Сети. Самое главное и так известно: Оуэна все еще нет.

Иду наверх, чтобы принять душ, и с удивлением вижу, что дверь в комнату Бейли открыта. Девочка сидит в кровати.

– Приветик! – говорю я.

– Привет, – отвечает она, подтягивая колени к груди.

Вид у Бейли испуганный, хотя она и пытается бодриться.

– Можно заглянуть к тебе на секунду?

– Конечно, заходи.

Я уверенно сажусь на край кровати, словно делаю это не в первый раз.

– Ты вообще спала?

– Не особо.

Сквозь простыни виднеются очертания сжатых пальцев ног. Я протягиваю руку, потом решаю ее не трогать. Складываю руки в замок и оглядываюсь. Прикроватный столик завален книгами про театр и пьесами. Сверху стоит синяя свинья-копилка, которую Оуэн выиграл на школьной ярмарке вскоре после переезда в Сосалито. Это свинка-девочка с розовыми щечками и бантиком на макушке.

– Я тут все думаю и думаю, – говорит Бейли. – Понимаешь, папа никогда ничего не усложняет. По крайней мере между нами. Так объясни, пожалуйста, что он имел в виду в своей записке.

– Ты о чем?

– «Ты знаешь самое главное и обо мне, и о себе…» Что это значит?

– Думаю, он имеет в виду, что очень сильно тебя любит, – предполагаю я. – И что он хороший человек, что бы о нем ни говорили.

– Нет, Ханна, не то! Я его знаю, он имел в виду что-то другое!

– Ладно… – Я делаю глубокий вдох. – Например?

Бейли мотает головой.

– И как мне поступить с деньгами, которые он мне оставил? – восклицает она. – Такую громадную кучу денег дают, когда не собираются возвращаться.

При мысли об этом я холодею.

– Твой папа обязательно вернется!

На лице Бейли сомнение.

– Откуда ты знаешь?

Я пытаюсь придумать что-нибудь утешительное. К счастью, ответ приходит сам собой.

– Потому что ты здесь.

– Тогда почему здесь нет его? – спрашивает Бейли. – Почему он смылся?

Такое чувство, что она и не ищет ответа. Любой мой ответ Бейли принимает в штыки. Несмотря на все доводы рассудка, я злюсь на Оуэна, который поставил меня в такое положение. Умом я понимаю, что у мужа есть веские причины находиться подальше отсюда – он пытается защитить Бейли. Но я сижу тут без него и схожу с ума! Разве не то же самое случилось с моей матерью? Мы обе слишком доверяли своему мужчине, ставили его превыше всего остального и считали это любовью… Что хорошего в любви, если заканчивается все вот так?

– Послушай, – говорю я, – сейчас тебе пора собираться в школу.

– Какая тут школа?! Ты серьезно?

Отчасти Бейли права, я несу чушь. Как я могу сказать то, что должна? Я звонила ее отцу десятки раз и не знаю, куда он пропал. И понятия не имею, когда он к нам вернется.

Бейли выбирается из постели и идет в ванную навстречу отвратительному дню. Нам обеим сегодня придется несладко. Я готова остановить ее и отправить обратно в постель, но разве так будет лучше? Пусть выберется из дома, сходит на занятия и забудет про отца хотя бы ненадолго!

«Защити ее».

– Я тебя отвезу. Не хочу, чтобы сегодня ты шла в школу одна.

– Мне без разницы.

Похоже, Бейли устала спорить. Хоть в этом повезло…

– Я уверена, папа скоро даст о себе знать и все прояснится.

– Ах, ты уверена? – вскидывается Бейли. – Какое облегчение!

Несмотря на ее сарказм, я вижу, насколько она устала, как ей одиноко. Эх, вот мой дедушка точно придумал бы, как утешить Бейли! Я чувствовала его любовь и знала, что могу ему доверять. После ухода матери я много месяцев порывалась написать ей письмо, плакала и злилась. Мне было страшно. Никогда не забуду того, что сделал дедушка. Он вошел в комнату прямо в комбинезоне и толстых рифленых перчатках, которые недавно купил для работы, причем специально выбрал лиловые, потому что я обожала этот цвет. Он снял перчатки, сел на пол рядом со мной и помог закончить письмо именно так, как мне хотелось. Подсказал, как пишутся сложные слова, подождал, пока я придумаю последнюю фразу. Затем он прочитал мне, что получилось, чтобы я услышала, как оно звучит, и сделал паузу, добравшись до предложения, где я спрашивала мать, как она могла меня бросить. «Может, это не единственный вопрос, который нам стоит задать, – заметил дедушка. – Может, нам стоит подумать о том, хотим ли мы, чтобы было иначе. А вдруг она сделала нам большое одолжение?..» Я посмотрела на него, начиная понимать, к чему он ведет. «В конце концов твоя мама отдала тебя мне…»

Ничего более великодушного и утешительного даже представить нельзя! Что бы дедушка сказал в утешение Бейли? Когда я пойму, как лучше это сделать?

– Послушай, Бейли, я очень стараюсь. Прости меня! Знаю, я постоянно говорю невпопад!

– Радует, что ты хотя бы это понимаешь, – заявляет она, закрываясь в ванной.

Помощь на подходе

Когда решилось, что я перееду в Сосалито, мы с Оуэном обсудили, как это сделать максимально безболезненным для Бейли. Я была убеждена, причем даже больше Оуэна, что нельзя вырывать Бейли из единственного дома, в котором она прожила сколько себя помнит. Я хотела, чтобы в ее жизни сохранялось постоянство. Плавучий дом с деревянными балками и огромными окнами с видом на гавань и пристань Айсаква – ее зона безопасности.

Теперь я задаюсь вопросом, не усугубило ли это ситуацию: в ее любимый дом переехала чужая женщина.

И все же я изо всех сил пыталась не нарушить баланс. Конечно, я оставила след в нашей с Оуэном спальне, но единственная комната, которую я изменила, даже комнатой не считается. Я обставила крыльцо, огибавшее всю переднюю часть дома. До меня оно было совершенно пустым, и я разместила на нем цветы в горшках и чайные столики в деревенском стиле. И еще я изготовила прекрасную скамью-качели из белого дуба, положила на сиденье полосатые подушки и поставила ее возле входной двери.

У нас с Оуэном появился субботне-воскресный ритуал: сидеть на скамье вдвоем и пить утренний кофе. Мы наверстываем упущенное за рабочую неделю, наблюдая, как над заливом Сан-Франциско встает солнце, и нежась в его теплых лучах. Во время этих бесед Оуэн куда бодрее, чем в будни, – груз забот не тяготит, новый день обещает лишь приятное расслабление.

Отчасти поэтому скамейка меня так радует – мне даже мимо нее пройти приятно. По той же причине я едва не подпрыгиваю, когда выхожу наружу вынести мусор и замечаю сидящего на ней незнакомца.

– День вывоза мусора? – интересуется он.

Я резко оборачиваюсь и вижу мужчину, развалившегося на скамье с хозяйским видом. На нем ветровка и надетая козырьком назад бейсболка, в руках – стаканчик кофе.

– Могу я вам помочь?

– Надеюсь. – Он жестом указывает на мои руки. – Хотя сначала лучше закончить с делом.

Опускаю взгляд и вижу в руках два увесистых мешка с мусором. Бросаю их в баки, оглядываюсь и внимательно смотрю на незнакомца. Он молод – лет тридцати с небольшим, внешность у него вполне располагающая: темные глаза, волевой подбородок, почти красавчик. Впрочем, улыбка его выдает: он прекрасно соображает, что к чему.

– Ханна, я полагаю? Приятно познакомиться.

– Кто вы такой, черт возьми?

– Я – Грейди.

Он берет зубами стаканчик и смотрит на меня, потом тянется к карману, достает какую-то штуку, похожую на значок копа, и протягивает мне.

– Грейди Бредфорд. Зовите меня просто Грейди или помощник шерифа Бредфорд, хотя для наших с вами целей это звучит слишком официально.

– И что у нас за цели?

– Дружеские, – говорит он и улыбается. – Дружеские цели.

Я изучаю значок. Серебристая звезда в кольце. Мне хочется провести пальцем по кольцу, потрогать звезду, словно это поможет определить, настоящий он или поддельный.

– Вы – офицер полиции?

– Вообще-то федеральный маршал.

– Что-то вы не похожи на маршала, – говорю я.

– И как же, по-вашему, должен выглядеть маршал?

– Как Томми Ли Джонс в фильме «Беглец», – отвечаю я.

Он смеется.

– Вы правы, я моложе многих своих коллег, но мой дедушка тоже был маршалом, поэтому начал я рано, – поясняет Грейди. – Уверяю вас, все вполне законно.

– И чем вы занимаетесь в этой Службе федеральных маршалов?

Он забирает у меня значок и встает. Скамейка начинает раскачиваться, освободившись от его веса.

– В основном ловлю людей, которые обманывают правительство США.

– Думаете, обманывает мой муж?

– Думаю, что обманывает «Технолавка». Я не считаю вашего мужа виновным, хотя мне и нужно с ним поговорить, чтобы надлежащим образом оценить его причастность. К сожалению, он пока от беседы уклоняется.

И тут я понимаю, что Грейди не вполне искренен – по крайней мере в том, что касается причины его визита.

– Можно еще раз взглянуть на значок?

– Пять один два, пять-пять-пять, пять три девять.

– Это номер значка?

– Телефонный номер моего отделения. Если хотите – позвоните, и там подтвердят мою личность. Мне нужна лишь пара минут вашего времени.

– Разве у меня есть выбор?

Он улыбается.

– Выбор есть всегда. Я буду очень благодарен, если вы со мной поговорите.

Похоже, деваться некуда. Не знаю, нравится мне этот манерно-медлительный Грейди Бредфорд или нет. Впрочем, мне вряд ли понравился бы любой, кто пришел задавать вопросы про Оуэна.

– Что скажете? Я подумал, что мы могли бы немного прогуляться.

– С чего мне с вами гулять?

– Денек погожий. И еще я принес вам кофе!

Он достает из-под скамьи-качалки второй стаканчик – обжигающе-горячий кофе от «Фреда». На боку большими черными буквами написано: «побольше сахара» и «чуточку корицы». Грейди принес мне не просто кофе. Грейди принес мне именно тот, что я люблю.

Я вдыхаю аромат, делаю глоток. Первое приятное впечатление с тех пор, как началась вся эта кутерьма.

– Откуда вы знаете, какой я люблю?

– Мне помог официант по имени Бенджи. Он сказал, что по выходным вы с Оуэном пьете у него кофе. Оуэн берет черный, вы – с корицей.

– Это взятка!

– Только в том случае, если ничего не выйдет, – усмехается Грейди. – Иначе это просто стаканчик кофе.

Я смотрю на него и делаю еще один глоток.

– Пойдем по солнечной стороне?

Мы покидаем пристань и идем по дорожке, ведущей в центр; вдали проглядывает частная гавань Вальдо-Пойнт.

– Значит, от Оуэна никаких вестей? – допытывается Грейди.

Я вспоминаю вчерашний прощальный поцелуй у машины, медленный и страстный. Оуэн ничуть не был встревожен, он улыбался.

– Нет. Я не видела его с тех пор, как он уехал на работу.

– Он не звонил?

Я качаю головой.

– Обычно он звонит вам с работы?

– Да.

– Но не вчера?

– Может, муж и пытался до меня дозвониться, не знаю. Я отправилась на рынок в Ферри-Билдинг в Сан-Франциско, и там полно мертвых зон, так что…

Грейди кивает, ничуть не удивившись, словно ему уже все известно.

– Что случилось, когда вы вернулись? – спрашивает он. – После поездки на рынок?

Я делаю глубокий вдох и долго размышляю. Сказать правду или нет? Не знаю, как он воспримет рассказ о двенадцатилетке в футбольной форме и записке для меня, а потом и для Бейли, оставленной в школе, что подумает про сумку с деньгами… Нет, пока не разберусь сама, не стану рассказывать человеку, которого едва знаю.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – говорю я. – Приготовила ужин для Бейли, ей не понравилось, и она уехала на тренировку. Я услышала о «Технолавке» в новостях, пока ждала на школьной парковке. Мы приехали домой. Оуэн не вернулся. Уснуть мы так и не смогли.

Грейди склоняет голову набок, глядя на меня с недоверием. Осуждать его трудно – он и не должен верить мне на слово. Впрочем, Грейди решает не заострять на этом внимание.

– Сегодня утром он тоже не звонил? Не писал?

– Нет.

Грейди молчит, словно размышляет над внезапно пришедшей ему идеей.

– С ума можно сойти, когда человек исчезает ни с того ни с сего, правда?

– Ну да, – соглашаюсь я.

– И все же… вид у вас вполне спокойный.

Я останавливаюсь. Да как он вообще смеет судить о моих чувствах?! Что он себе вообразил?

– Простите, не знала, что есть надлежащие нормы поведения на случай, если в компании твоего мужа устроили обыск, а сам он исчез! – вспыхиваю я. – Еще что-нибудь не так?

Он задумывается.

– Вряд ли.

Я смотрю на его безымянный палец. Обручального кольца нет.

– Насколько я понимаю, вы не женаты?

– Нет, – отвечает Грейди. – Постойте, вы имеете в виду сейчас или вообще?

– А это важно?

Он улыбается.

– Нет.

– Так вот, будь вы женаты, то поняли бы: больше всего я волнуюсь за мужа!

– Боитесь за его жизнь?

Я думаю про записки Оуэна, про деньги. Вспоминаю девочку-футболистку, столкнувшуюся с ним в школьном коридоре, разговор Оуэна с Джул. Он знал, куда едет. Он знал, что ему нужно убраться отсюда подальше.

– Я не считаю, что его удерживают против воли, если вы об этом.

– Не совсем.

– Так что же вы хотите знать, Грейди?

– Грейди – мне нравится. Я рад, что теперь мы на дружеской ноге.

– Что вы хотите знать?

– Вы остались одна разгребать проблемы, не говоря уже про заботу о его дочери, – замечает он. – Лично я бы здорово разозлился. Это наводит меня на мысль, что вы знаете нечто, о чем не хотите мне говорить…

Его тон становится напряженным, глаза темнеют – теперь передо мной настоящий следователь, и я внезапно оказываюсь по другую сторону черты, которую он проводит между собой и подозреваемыми.

– Если Оуэн рассказал вам, куда уехал и почему, то вы обязаны сообщить мне. Это единственный способ его защитить.

– Значит, ваш основной интерес в том, чтобы его защитить?

– В общем-то, да.

Похоже на правду, и меня это здорово тревожит.

– Мне пора домой.

Я порываюсь уйти, потому что близость Грейди Бредфорда выбивает меня из колеи.

– Вам понадобится адвокат.

Я резко оборачиваюсь.

– Зачем?!

– Проблема в том, что вам будут задавать массу вопросов об Оуэне – по крайней мере до тех пор, пока он не объявится. Отвечать на них вы не обязаны, но без адвоката вам придется нелегко.

– Я могу просто сказать правду: понятия не имею, где Оуэн. Мне скрывать нечего!

– Все не так просто, Ханна. Некоторые будут делать вид, что они на вашей стороне и хотят помочь, но это не так. У них свой интерес.

– Вы про следователей?

– Ну да, – отвечает он. – Кстати, сегодня я озаботился звонком Томасу Шелтону, своему старинному приятелю, который занимается семейным правом в штате Калифорния. Я лишь хотел убедиться, что вы будете под защитой на случай, если внезапно объявятся желающие взять временную опеку над Бейли. Томас подергает за ниточки и сделает так, что опекунство достанется вам.

Я не в силах сдержать вздох облегчения. Мне уже приходило в голову, что я могу потерять опеку над Бейли, если вся эта неразбериха не разрешится в ближайшее время. Кроме отца, близких родственников у нее нет, бабушка с дедушкой умерли. Но мы с ней не в кровном родстве, и я ее не удочеряла. В принципе, Бейли могут забрать у меня в любое время, по крайней мере пока не выяснят, куда подевался ее единственный законный опекун.

– У него есть на это полномочия? – спрашиваю я.

– Да, и он вам поможет.

– Почему?

Грейди пожимает плечами.

– Потому что я его попросил.

– Зачем вам просить за нас?

– Чтобы вы мне доверяли, когда я попрошу вас вести себя тише воды ниже травы и нанять адвоката. Есть кто-нибудь на примете?

Я вспоминаю единственного знакомого адвоката. Разговаривать с ним совсем не хочется, особенно сейчас.

– К сожалению, да, – отвечаю я.

– Отлично! Позвоните ему и ведите себя тише воды…

– Вам что, нравится это повторять? – вскидываюсь я.

– Нет, не очень. – Внезапно на лице Грейди появляется улыбка. – В течение суток Оуэн не пользовался ни кредиткой, ни чековой книжкой. Ваш муж слишком умен, так что можете ему зря не звонить – от телефона он уже избавился.

– Тогда почему вы спрашивали, звонил он мне или нет?

– Он мог воспользоваться одноразовым телефоном, – отвечает Грейди. – Их нелегко отследить.

Одноразовый телефон, бумажный след… Послушать Грейди, так Оуэн – прямо гений преступного мира!

Он нажимает кнопку на брелоке сигнализации, и машина на противоположной стороне мигает фарами.

– Не стану вас задерживать, вам наверняка есть чем заняться. Если Оуэн выйдет на связь, передайте, что я могу ему помочь, если он пожелает принять мою помощь.

И он протягивает мне салфетку от «Фреда», где написано имя, Грейди Бредфорд, и два телефонных номера, один из которых помечен как сотовый.

– Вам я тоже могу помочь.

Я кладу салфетку в карман и смотрю, как он пересекает улицу и садится в машину. Собираюсь уходить, и тут мне кое-что приходит в голову.

– Погодите! Вы о чем?

Он опускает стекло.

– Я помогу вам справиться с возникшей ситуацией. Кстати, это самое простое.

– А что тогда самое сложное?

– Оуэн не тот, кем вы его считаете, – заявляет Грейди Бредфорд и уезжает.

Они тебе не друзья

Я забегаю домой лишь за ноутбуком Оуэна.

Не собираюсь сидеть и размышлять о том, что наговорил Грейди. И о том, чего он не сказал, что беспокоит меня гораздо больше. Откуда ему столько известно про Оуэна? Похоже, Эйвитт не единственный, за кем они следили весь год. А вдруг Грейди строит из себя хорошего парня – помогает с опекунством над Бейли, раздает советы, – чтобы я допустила промах и выболтала ему что-нибудь про Оуэна?

Была ли я осторожна? Пожалуй, да. И все же я больше не стану рисковать ни в беседе с Грейди, ни с кем еще. Сперва выясню, что происходит с Оуэном.

Я сворачиваю влево и иду к своей мастерской.

Сначала нужно зайти домой к друзьям Оуэна. Мне не очень приятно с ними встречаться, но если кто и знает, что я упустила, так это Карл.

Карл Конрад – лучший друг Оуэна в Сосалито. И один из немногих людей, насчет которого мы с Оуэном расходимся во мнениях. Оуэн считает, что я к нему несправедлива, и отчасти прав. Карл забавный, умный и принял меня сразу, как только я перебралась в Сосалито. Увы, он изменяет жене, и мне неприятно знать об этом. Оуэн тоже не одобряет его поведение, однако говорит, что старается не заострять на этом внимания, ведь Карл – замечательный друг.

Уж таков Оуэн. Своего друга он больше ценит, чем судит. Впрочем, может, не судит его потому, что Карл отвечает тем же и хранит тайну Оуэна.

Даже если я ошибаюсь, нам нужно поговорить: Карл – единственный адвокат в городе, которого я знаю.

Стучу в переднюю дверь, никто не открывает. Странно, ведь Карл работает дома! Он любит находиться рядом с детьми – у него двое малышей, у которых сейчас дневной сон. Карл с Пэтти – ярые сторонники соблюдения режима дня. Пэтти прочла мне об этом целую лекцию в первый же вечер нашего знакомства. Накануне она отпраздновала свой двадцать восьмой день рождения, что и придало ее нотациям особенно назидательный характер. Если я еще способна иметь детей – именно так она и выразилась, – мне ни в коем случае нельзя позволять им верховодить. Я должна показать, кто в доме главный. Значит, нужно соблюдать режим дня. В ее случае – дневной сон в двенадцать тридцать. Сейчас без четверти час. Если Карла нет, то где же Пэтти?

Сквозь жалюзи в гостиной я вижу, что Карл дома. Он подглядывает в щелочку и ждет, когда я уйду. Снова стучу в дверь, жму на кнопку звонка. Я готова трезвонить хоть до вечера, пока меня не впустят. К черту дневной сон!

Карл распахивает дверь. В руке – пиво, волосы аккуратно расчесаны. Я сразу понимаю: что-то не так. Обычно прическа у него небрежная, потому что Карл считает это сексуальным. В глазах – странное сочетание возбуждения, страха и чего-то еще, чему я не могу подобрать названия.

– Какого черта ты прячешься, Карл?!

– Ханна, уходи, – сердито говорит Карл.

Почему он сердится?

– Я на минутку.

– Не сейчас, мне некогда!

Он пытается закрыть дверь, но я не даю. Мой напор поражает нас обоих; дверь выскальзывает у него из рук и открывается шире.

И тогда я вижу Пэтти. Она стоит в проеме гостиной с малюткой Сарой на руках, и обе наряжены в узорчатые платья, темные волосы заплетены в косички. Одинаковая одежда и прически недвусмысленно свидетельствуют о том, что, глядя на дочь, люди должны понимать: это столь же презентабельная, хотя и уменьшенная копия ее матери.

Позади них, в гостиной, с десяток родителей с грудничками наблюдают за клоуном, который делает из воздушных шариков зверушек. Над их головами висит растяжка: «С днем рождения, Сара!»

Вечеринка в честь второго дня рождения дочери. Совсем из головы вылетело! Мы с Оуэном должны были прийти и праздновать со всеми, а теперь Карл даже дверь не хочет открывать.

Пэтти смущенно машет.

– Приветики…

Я тоже машу рукой.

– Привет.

Карл снова поворачивается ко мне.

– Поговорим позже, – решительно заявляет он.

– Извини, Карл, я забыла. Иначе бы не пришла посреди детского праздника…

– Проехали. Просто уходи.

– Я-то уйду, конечно, а ты выйди, пожалуйста, и пару минут со мной поговори. Я не стала бы тебя дергать, только это очень срочно! Кажется, мне понадобится адвокат. В «Технолавке» кое-что произошло…

– Думаешь, я не знаю? – спрашивает он.

– Тогда почему не хочешь поговорить?

Прежде чем он успевает ответить, Пэтти подходит к нам и вручает ему Сару. Затем она смачно целует мужа. Показуха для него, для меня, для гостей.

– Привет! – говорит она и чуть касается моей щеки губами. – Рада, что ты смогла к нам вырваться.

Я понижаю голос.

– Пэтти, прости, что нагрянула посреди праздника, но с Оуэном случилось неладное!

– Карл, – говорит Пэтти, – давай-ка выведем всех на задний двор. Пора есть мороженое!

Она смотрит на гостей и выдает широкую улыбку.

– Идите с Карлом, мои дорогие! И вы тоже, мистер Глупыш, – обращается она к клоуну. – Вас ждет мороженое!

Тогда и только тогда она снова поворачивается ко мне.

– Поговорим снаружи.

Пэтти выталкивает меня на крыльцо и прикрывает крепкую красную дверь. Оставшись со мной наедине, она мигом стирает улыбку с лица и яростно сверкает глазами.