Психологические исследования нравственности

Тем не менее можно предположить, что среди главных мотивов демонстративного попирания нравственных норм – самоутверждение посредством демонстрации безразличия к окружающим, повышение самооценки, демонстрация своей «свободы» – опять же в ее описанном выше понимании (как свободы от любых запретов и ограничений), стремление доказать себе и другим, что в мире нет ничего святого, а, значит, позволительно все, и это еще больше укрепляет ощущение свободы, и т. п. А ощущение «вы мне ничего не можете сделать», создаваемое молчаливой реакцией окружающих на подчеркнуто развязное поведение, возможно, укрепляет ощущение психологической безопасности, а также своей «крутизны», что очень важно для личностей развязно-агрессивного типа (Юревич, 2010), ставшего очень характерным для современной России.

В результате в современном российском общества кризис «моралей» и механизма их трансляции с социального на индивидуальный уровень дополняется кризисом социального и внутриличностного контроля над выполнением членами общества основополагающих нравственных принципов, что означает кризис всех основных элементов поддержания нравственности.

Литература

Александров Ю. И., Знаков В. В., Арутюнова К. А. Мораль и нравственность. Обоснование эмпирического исследования разных групп современного российского общества // Психология нравственности / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Институт психологии РАН, 2010. С. 338–357.

Анализ положения детей в РФ. М.: ЮНИСЕФ, 2007.

Аргументы и факты. 2010, № 21 (1542). 26 мая-1 июня.

Богомолов О. Т. Культурно-нравственные устои развития // Экономика и общественная среда: неосознанное взаимовлияние / Под ред. О. Т Богомолова. М.: ИНЭС, 2008. С. 359–371.

Бондырева С. К., Безюлева Г. В., Сочивко Д. В. Российская молодежь в рискогенном пространстве современной действительности // Психология нравственности / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2010. С. 261–300.

Вайнштейн Г. Между полной свободой и полным хаосом // Pro et Contra. 1998. № 3. С. 40–56.

Вехи. Интеллигенция в России. М.: Молодая гвардия, 1991.

Воловикова М. И. К проблеме психологического исследования совести // Психология нравственности / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2010. С. 261–300.

Глазьев С. Ю. Нравственные начала в экономическом поведении и развитии – важнейший ресурс возрождения России // Экономика и общественная среда: неосознанное взаимовлияние / Под ред. О. Т Богомолова. М.: ИНЭС, 2008. С. 406–421.

Гулевич О. А. Основные стадии моральной социализации // Психология нравственности / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2010. С. 52–66.

Доклад о развитии человека 2009. Опубликовано для Программы развития ООН (ПРООН). Пер. с англ. М.: Весь Мир, 2009.

Знаков В. В. Моральные и нравственные основания понимания эвтаназии // Психологические исследования духовно-нравственных проблем / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2011. С. 413–434.

Кацура А. В. Бегство в свободу // На пути к открытому обществу: Идеи Карла Поппера и современная Россия. М.: Весь Мир, 1998. С. 125–155.

Кортунов С. В. Национальная идентичность: постижение смыла. М.: Аспект пресс, 2009.

Померанц Г. С. Опыт философии солидарности // Вопросы философии. 1991. № 3. С. 57–66.

Поппер К. Открытое общество и его враги. М.: Феникс, 1992. Т. 1, 2. Российский статистический ежегодник – 2009. М.: Росстат, 2009.

Семенов В. Е. Духовно-нравственные ценности и воспитание как важнейшие условия развития России // Психологические исследования духовно-нравственных проблем / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2011. С. 60–70.

Соснин В. А. Содержание, основные функции и особенности воспитания патриотизма в современных российских условиях // Психология нравственности / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2010. С. 318–337.

Ципко А. С. Драма перестройки: кризис национального самосознания // Экономика и общественная среда: неосознанное взаимовлияние / Под ред. О. Т. Богомолова. М.: ИНЭС, 2008. С. 84117.

Юревич А. В. Дар данайцев: феномен свободы в современной России // Вопросы философии. 2010. № 10. С. 17–26.

Юревич А. В., Ушаков Д. В. Нравственное состояние современного российского общества // Психология нравственности / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Изд-во «Институт психологи РАН», 2010. С. 177–208.

Al-Ansari E. M. Effects of gender and education on the moral reasoning of Kuwait university students // Social Behavior and Personality. 2002. V. 30. P. 75–82.

Gilligan C. In a different voice: psychological theory and women’s development. Cambridge: Harvard University Press, 1982.

Jaffee S., Hyde J. S. Gender differences in moral orientation: a meta-ana-lysis // Psychological Bulletin. 2000. V. 126. P. 703–726.

Keller M., Edelstein W., Krettenauer T., Fu-xi F., Ge F. Reasoning about moral obligations and interpersonal responsibilities in different cultural contexts // W. Edelstein, G. Nunner-Winkler (Eds). Morality in context. Advances in psychology. Amsterdam: Elsevier, 2005. V. 137. Р 315–337.

Kohlberg L. Essays on moral development. N. Y.-Toronto: Harper & Row, 1984.

Miller J. G. Is community compatible with autonomy? Cultural ideals versus empirical realities // W. Edelstein, G. Nunner-Winkler (Eds). Morality in context. Advances in psychology. Amsterdam: ELSEVIER, 2005. V. 137. Р. 293–311.

MacIntyre A. After virtue. London: Duckworth, 1985.

Miller J. G., Bersoff D. N. The role of liking in perception of the moral responsibility to help: a cultural perspective // Journal of Experimental Social Psychology. 1998. V. 34. P. 443–469.

Nunner-Winkler G., Edelstein W. Introduction // W. Edelstein, G. Nunner-Winkler (Eds). Morality in context. Advances in psychology. Amsterdam: ELSEVIER, 2005. V. 137. Р. 1–24.

Patenaude J., Niyonsenga T., Fafard D. Changes in the components of suggestion on the transmission and evaluation of hearsay // Psychology. Public Policy and Law. 1999. V. 5. P. 372–387.

Piaget J. The moral judgment of the child. London: Routledge & Kegan Paul, 1932.

Political Action. London, 1979.

Political Action: Mass Participation in Five Western Democracies / S. H. Barnes, M. Kaase, K. R. Allerbeck et al. (Eds). London: Sage, 1979.

Rest J. R., Narvaez D., Thoma S. J., Bebeau M. J. A Neo-Kohlbergian approach to morality research // Journal of Moral Education. 2000. V. 29. P. 381–395.

Transparency International Corruption Perceptions Index 2009. URL: http://www.transparency.org/policy_research/surveys_indices/cpi/ 2009 (дата обращения: 15.07.2013).

Макропсихологический подход к пониманию духовно-нравственного выбора личности

М. И. Воловикова

Очевидно, что происходящие в наше время изменения имеют революционный (т. е. резкий, интенсивный) характер. Изменения не только касаются хозяйственно-экономической и политической жизни, но и затрагивают также область культуры, воспитания, семейных отношений и традиций. Причем речь идет не только о России, но и о других странах и континентах. Нас как исследователей, в первую очередь, волнуют судьбы современной российской личности: как ей удается обретать внутреннюю стабильность в этом нестабильном мире?

Группа ученых-социологов, объединившихся в начале 2000-х годов в проекте «Томская инициатива», так резюмировала один из итогов своего исследования: «Современное российское общество напоминает рассыпающийся песок, из которого не удается создать устойчивых социальных конструкций (может быть, кроме самых примитивных, самоорганизующихся по принципу „мафии“), а сами элементы общества, попадая в настоящее время или в перспективе в зону притяжения иных цивилизационных ядер, неизбежно теряют собственную идентичность» (Базовые ценности…, 2003, с. 46).

Ценности – это главные источники мотивации личности, то ради чего она способна действовать, творить, жить. Кризис ценностной картины мира приводит к личностному кризису.

Существуют (и должны существовать) также антиценности – то, что человек категорически не принимает. Главная направленность современной революционной волны состоит в замене цивилизационных ценностей на антиценности и, наоборот, антиценности стремятся к главенствующей роли в организации вокруг себя жизни людей. Простые прежде понятия – семья, материнство, целомудрие, верность, любовь – теряют свое ясное значение, что обрушивает общую картину состояния нравственности.

В последние годы очевидным становится запрос и к психологической науке в объяснении, прогнозировании масштабных социальных явлений. В этих условиях становится вполне закономерным появление такого нового направления исследований, как макропсихология (Макропсихология современного российского общества, 2009). Макропсихология позволяет с помощью специально разработанных процедур анализа делать выводы о динамике психологической составляющей общественной жизни. Как правило, в последние годы эти выводы неутешительные. Во вводной статье к сборнику «Нравственность современного российского общества: Психологический анализ» (2012) А. Л. Журавлев и А. В. Юревич приходят к заключению: «…морально-нравственная сторона жизни нашего общества переживает системную деградацию, затрагивающую и мораль, и нравственность, и механизмы их взаимосвязи. „Испарение“ – вслед за моралью – из сознания молодежи и других слоев нашего общества таких категорий, как „добро“ и „зло“, служит ее естественным результатом» (Нравственность современного российского общества: психологический анализ, 2012, с. 14). В другой статье, открывающей первый раздел упомянутой книги (авторы А. В. Юревич и М. А. Юревич), утверждается: «Если произвести сравнение состояния нашего общества в двух крайних точках рассмотренного временного континуума – в 1981 и в 2011 г., то произошло нарастание всех без исключения негативных параметров и снижение подавляющего большинства позитивных» (Нравственность современного российского общества: психологический анализ, 2012, с. 25).

Обратимся вновь к исследованию социологов, работавших в проекте «Томская инициатива». Несмотря на десятилетие, минувшее после его проведения, по его результатам можно составить общее представление о наметившихся тенденциях в ценностных предпочтениях россиян. Тем более что выводы о расслоении наших сограждан на различные ментальные типы перекликаются с выводами социальных психологов о полиментальности российского общества в современном его состоянии (Семенов, 2007).

Мы хотим обратиться к данным об уровне терпимости различных ментальных типов к тем или иным видам девиантного поведения (Базовые ценности., 2003). Из приведенной авторами сведений об отношении к 24 антиценностям мы отобрали треть (т. е. отношение к 8 самым отвергаемым видам девиантного поведения), для простоты и наглядности составив свою таблицу на материале таблицы «Уровни терпимости различных ментальных типов к тем или иным видам девиантного поведения» (Базовые ценности… 2003, с. 77).

Таблица 1

Рейтинги отрицательного отношения к видам девиантного поведения

Эти данные, с одной стороны, подтверждают основной вывод авторов, что «ценностное расслоение общества носит достаточно невыраженный характер; все исследованные группы в большей степени исповедуют близкие ценности; большинство факторов их скорее объединяют, чем разъединяют» (Базовые ценности., с. 94). Чем меньше рейтинг, тем больше степень отвержения антиценности. Полужирным шрифтом в таблице выделены те виды девиантного поведения, которые дружно отвергались всеми ментальными типами в начале 2000-х:

– употребление наркотиков;

– измена родине;

– отказ от больных, неблагополучных детей, старых родителей;

– воровство, мошенничество;

– самоубийство.

Но, с другой стороны, наметилось и расслоение, указывающее на тенденции будущих изменений, свидетелями которых мы, возможно, являемся сейчас. К пьянству спокойнее оказалось отношение традиционалистов, к гомосексуализму – либералов, к национализму – двух видов традиционалистов (традиционных консерваторов и просто традиционалистов). Анархисты терпимее к получению взятки. Проституцию более всех отвергают только традиционалисты, а неоконсерваторы более других не согласны с уклонением от уплаты налогов. Если учесть, сколько сил, средств и прямого давления «мирового сообщества» вкладывается в пропаганду гомосексуализма, то видно ощутимое сопротивление психологически здоровых сибиряков этому инородному вторжению. Что касается взяток и мошенничества, то пример Запада здесь мог бы стать полезным, однако без специальных санкций пока перенимается мало.

Что касается позитивных ценностей, коллеги-социологи справедливо отмечают необходимость исследовать то, как именно респонденты понимают слова, обозначающие ценности. В книге приведены сырые данные по собранным ими ассоциациям к тем или иным словам-ценностям (Базовые ценности., 2003, с. 423–438). Обратим внимание на самые частотные ассоциации со словом «справедливость» – это «правда» и «честность» (Базовые ценности., 2003, с. 430). Можно предположить, что такое глубинное понимание (выявляемое ассоциативным методом) характеризует российский менталитет. Косвенным подтверждением служат результаты, полученные в исследовании социальных представлений о совести (Мустафина, 2012). Одним из методов, используемых в работе Л. Ш. Мустафиной, был метод французского исследователя П. Вержеса, направленный на выявление структуры социальных представлений путем соотнесения частоты и ранга собранных ассоциаций. Выяснилось, что лидирующее место в ядре социальных представлений о совести у современной молодежи (студентов Москвы и Казани) заняла ассоциация «честность».

Опираясь на эту потребность в честности, присутствующую (хотя бы в виде стремления или идеала) в представлениях российской личности, мы обратились к собранным за последнее время свидетельствам: 1) о заметных массовых явлениях общественной жизни 2) и о том, какой отклик эти явления вызывают у их участников или свидетелей. Воспользуемся также словом «события», так как речь пойдет не просто о явлениях, а о событиях, в которых задействованы миллион (и более) человек. Наш выбор таких событий будет заинтересованным. Давно изучая роль нравственного идеала в российском менталитете (Воловикова, 2005), мы составили определенные приоритеты в том, что является или может являться для него созидательной силой. Неправда постперестроечных лозунгов должна обнаружиться именно вследствие этой непреодолимой тяги к правде и честности. Причем обнаружиться заметным образом, хотя и не повсеместным или тотальным отвержением привычного обмана.

У английского философа и писателя К. Льюиса в одном из сюжетов «Хроник Нарнии» есть такой яркий образ навязываемой неправды. Змея, принявшая образ прекрасной дамы, подавляя волю героев, заставляет их повторять, что не существует ничего истинного – ни солнца, ни неба, ни Творца этого мира. Неправда, повторенная много раз, становится привычной. Личности трудно сопротивляться такому массированному воздействию. Трудно, но возможно (как в конце концов удалось это сделать героям Льюиса).

Основная идея нашей статьи состоит в том, чтобы посмотреть, как на уровне личности переживаются некоторые из масштабных явлений, которые можно отнести к разряду «макроявлений». Материалом для проведения анализа послужили опубликованные или собранные нами воспоминания участников об этих событиях. А способ анализа – макропсихологический (по А. В. Брушлинскому, см.: Воловикова, 2003).

Мы хотим также осуществить свой поиск масштабных событий (макрособытий), происходивших в последние несколько лет, но пока не попавших в поле зрения психологов. Количественный критерий для включения какого-либо явления общественной жизни в наш анализ прост. Учитывая масштабы нашей страны, это событие, охватившее миллион и более участников.

Сначала рассмотрим два таких события, близких по времени: принесение в Россию с Афона (монашеской республики в Греции) христианской святыни – Пояса Богородицы (октябрь-ноябрь 2011) и митинги, последовавшие после выборов в Государственную Думу РФ (декабрь 2011 и позднее).

Менее чем за два месяца святыне смогли поклониться почти четыре миллиона[14] православных людей (или близких к православию) в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Владивостоке, Красноярске, Нижнем Новгороде, Дивеево, Саранске, Самаре, Ростове-на-Дону, Калининграде и в Москве. Люди приходили в очередь добровольно, по «велению сердца» и выстаивали ее ночью и днем, в мороз и в метель, сохраняя при этом спокойное (неагрессивное, «тихое») состояние, поддерживали друг друга, испытывали чувство радости и надежды (Писаревский, 2011). Так происходило во всех городах (если посмотреть на карту, то видно, что упомянутые города расположены на всей территории России – от востока до запада и от севера до юга). «Храбрые русские не боятся холода и снега, чтобы увидеть Пояс Пресвятой Богородицы, который находится в Москве», – с подобными заголовками в иностранной прессе выходили заметки о московских событиях (см.: Вологжанина, 2011). Отмечается также, что невозможно простоять из любопытства или каких-то несущественных причин 10, 15 (или даже 20!) часов (Писаревский, 2011). М. Вологжанина приводит слова паломницы: «Это ж прямо православная Русь». Таким образом, общим в данном событии, собравшем более 2 % населения РФ, является проявившаяся так явно любовь к святости. Не замечать ее как основу русского характера психологам после этих событий уже нельзя.

Для сравнения приведем свидетельства об эмоциональном настрое участников других массовых собраний – митингов после выборов руководства страны (в декабре 2011 – Госдумы, а в марте 2012 – Президента). В протестном (или, наоборот, поддерживающем) движении приняли активное участие сотни тысяч наших соотечественников в разных городах. Отметим характерные черты данных выступлений. Это их пока относительно мирный, не взрывной эмоциональный настрой, большая степень разобщенности при некоторой консолидации вокруг критики тех или иных идей или конкретных лиц. Эмоциональный настрой собрания на Болотной площади известный политолог Н. А. Нарочницкая определила как «состояние массового агрессивного пессимизма» и предупредила, ссылаясь на мысль, высказанную философом Астафьевым, что «одно из самых печальных и тяжелых состояний нации, когда она, не имея идеалов и положительных целей, не может четко сформулировать, чего она хочет, но точно знает, чего больше не хочет, в чем разочарована» (Нарочницкая, 2012, с. 1).

Идеал русских проявился на глубинном уровне во время такого массового и трудно объяснимого внешними причинами «стояния» для поклонения православной святыне. Мы видим также внутреннюю связь между этим событием и относительно мирным разрешением президентской выборной компании. Объяснить, в чем именно состоит эта связь, мы пока не можем, хотя предполагаем, что происходит процесс активного поиска нравственного идеала, вокруг которого может объединиться народ, и этот внутренний процесс временами достигает такой интенсивности, что становится заметным в массовых своих проявлениях. Четыре миллиона – это даже для многомиллионной России внушительная цифра.

Отметим также, что организованная одновременно антикомпания в некоторых СМИ не способна была повлиять на стихийный процесс движения к святыне. В жизни личности тоже бывают подобные моменты, когда проявляются подлинные ценности и мотивы. В этом случае человека трудно остановить в его движении к цели, он оказывается в состоянии совершить подвиг. Об этом много было сказано в литературе и психологических исследованиях советского периода, с концом которого сами верно подмеченные законы психической жизни не отменяются. У психологически здорового человека, хотя бы потенциально, должно присутствовать стремление к высшим ценностям, определяющим смысл его жизни.

При включении тех или иных явлений в поле зрения макропсихологического подхода нужно учитывать, что 1990-е годы в России отмечены не только развалом культуры[15], образования, здравоохранения и даже обороноспособности государства, бурным ростом криминала, обнищанием населения и «сексуальной революцией». Последствия начатых тогда процессов сказываются в удручающей статистике показателей по асоциальному поведению. Но в те же 1990-е годы происходил другой процесс, связанный с духовным возрождением страны, с возвращением к тем ценностям, которые когда-то составляли духовную основу и фундамент государства российского. В этот процесс постепенно включалась часть наших сограждан.

Обратимся к опубликованным воспоминаниям, позволяющим увидеть «другие 1990-е» – для кого-то годы ясной юности с ее чистыми и светлыми устремлениями[16]. «Это было давно, в середине девяностых. В те времена русское православие усиленно возрождалось. Именно возрождалось, само, в душах людей и в сердце народа. Усердно восстанавливались сотни храмов и монастырей. Восстанавливались „сами“, потому что обескровленное на тот момент государство самое большое, чем могло помочь, так только тем, что перестало репрессировать священство и преследовать верующих» (Корнеева, 2011, с. 72). Далее автор вспоминает, что в тот период ей и ее друзьям было по 16 лет, а их романтикой были поездки в восстанавливаемые храмы, «на развалинах которых, по локоть в глине и по колено в грязи» они чувствовали себя нужными. «Беседы и совместный тяжелый труд, общие скудные трапезы, согретые сердечным теплом – вот то, чем мы жили, дышали. Время, когда никто из нас не говорил о деньгах и доходах, время, когда думали только о высоком, когда по-детски жили в идеальном мире, ставя очень высоко свои подвиги и достижения» (Корнеева, 2011, с. 71). Постоянный лейтмотив данных воспоминаний в обретении мудрости, вынесенной из этого юношеского опыта, т. е. понимания того, что, помогая другому (храму, человеку), ты помогаешь тем самым себе. Ключевое слово, наиболее часто используемое здесь автором – это «нужность». Когда молодой человек испытал чувство своей нужности другим, это в дальнейшем становится основой его жизненных выборов. И чем более широкий круг охватывает чувство нужности (от друзей и родственников – до храма и самого Творца), тем крепче становится эта основание.

Свидетельства, собранные нами в беседах с близкими знакомыми, подтверждают определяющее значение процессов, происходивших в 1990-е годы. Собеседники отмечали, что это было время личностного выбора, причем, на первый взгляд, не столько духовного, а просто жизненного. Нельзя стало, как прежде, «немножко обманывать» (прежде на обман как бы провоцировало советское государство), а нужно было решиться: либо честность – либо обман. Нельзя стало «немного приворовывать» или «немного изменять». Нравственные заповеди вдруг ожили, четко обозначив выбор «или-или». Или честь, или бесчестье, а середины нет[17]. Позднее, с началом второго тысячелетия, картина, возможно, вновь стала размытой, но опыт ясности и определенности самого выбора остался и для многих людей определяет жизнь в современных условиях.

Есть правило, разработанное опытными в духовной жизни людьми. Речь идет о том, каким своим чувствам и ощущениям человеку следует или не следует доверять. Даже яркая радость может оказаться обманчивой. Но нужно, согласно самому простому правилу духовной безопасности, прислушаться к себе: если есть хоть какая-то взвинченность, беспокойство, сомнение, то задуманное дело лучше отложить; а тихая, радостная и спокойная уверенность, скорее всего, указывает на верно выбранное направление действий. Конечно, это самое упрощенное (и, возможно, не совсем точное) изложение правила, но и оно дает возможность хотя бы в приближенном виде представить условия творческого и ответственного отношения человека к духовной жизни.

«И вот когда изнутри такого опыта, в котором „за все заплачено“, человек начинает говорить о „мире невидимом“ как о само собой разумеющемся, он становится само собой разумеющимся и для читателя. Любой спор и недоверие почти автоматически обрекаются на глупость. Ты грешишь не против навязываемой тебе сверху истины, а против вкуса. Вкуса правды» (Степанова, Яковлева, 2011). Это слова одной из многочисленных рецензий, опубликованных на книгу-миллионник архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые», вышедшую в 2011 г. (Шевкунов, 2011). «Миллионник» означает тираж, превышающий миллион экземпляров, что в наше время малотиражных изданий является исключительным случаем. Причем данный тираж точно отражает читательскую потребность в простой книге о сложных законах духовной жизни. А тираж этот, учитывая уже изданные переводы на английский, французский и другие языки[18], приближается к полутора миллионам, что само по себе уже является событием макромасштаба. Издание стало победителем конкурса «Книга года», но не это главное. Главное, что ее содержание каким-то образом объединило читателей, по-разному относящихся к церкви. Оказалось, духовные вопросы волнуют многих[19].