Царь опричный

– Не зря… – царь тяжело вздохнул. – Противоречия исповедания серьёзные и неистребимые пока или навечно… С жидами легче договориться, чем с поляками-латинянами…

– Я так понимаю, что государь готов поставить вопрос о Москве – Втором Израиле, с приоритетом, а потом уже достраивать Москву – Третий Рим?..

– А четвёртому не бывать… – царь задумался. – Слушай, Илья, воевода Шимкович, по его словам, не хотел меня обидеть меня, московского царя Рюриковича, через связь Пруса и Рюрика четырнадцатью коленами… Не мог я отгадать загадки и сути противоречия… Посвети государя, если сможешь…

– А чего не просветить, если учение – свет, а не учение – тьма… Внимай просвещённому иудею Илье… Только без обиды, в знак нашей долгой дружбы и моей верности тебе, государь… Это с твоего отца, Василия Ивановича, с подачи просвещённого отца Филофея и мудрствующих православных митрополитов пошло: мол, прародитель Рюриковичей Рюрик ведёт своё происхождение от Августа кесаря. Вот и пошло, и царь московский и его князья да бояре вывели любопытную, отчасти остроумную, но парадоксальную генеалогию государей московских. Слушай, государь, и не обижайся исторической правде, – ведь на правду глупо обижаться, не так ли? Даже когда правда глаза может уколоть и сердце ранить?..

– Согласен, Илья, на правду не обижаются.

– Так вот переходим к деталям правды, ведь дьявол всегда в деталях, не поверхностных, а глубинных… Август кесарь, обладавший всем миром в древности, поставил своего родного брата Пруса на берегах Вислы по реку Неман. А от Пруса четырнадцатое колено до великого древнерусского государя Рюрика. Складно? Вроде складно… Только из римской истории следует любопытный исторический парадокс: ведь и император Октавиан Август, и император Юлий Цезарь вели свой род по официальным римским языческих богов и богинь в корне, а дальше цепочка Первый Рим, Второй Рим – Византия, Третий Рим – Москва… Четвёртому Риму не бывать… Приехали, Рюриковичи, праправнуки Венеры-Афродиты, богини любви и похоти… Венерины дети…

Царь вздрогнул и не нашёл ничего лучшего, как спросить главу литовско-польской иудейской партии:

– Правда, что Сигизмунд-Август из-за венерического заболевания, из-за «французской болезни», сифилиса бездетен?..

– Говорят при дворе злые языки, – усмехнулся Илья, – а добрые языки помалкивают в тряпочку, чтобы язык не отрубили… Похотлив король, не кандидат на трон Речи Посполитой из-за бездетности…

– Все короли, цари, императоры похотливы, – побурчал себе под нос Иван Васильевич, – работа такая опасная и напряжённая… легко венерическую болезнь неверным мужьям-государям подцепить… потому и жёны им молодые и верные нужны, чтобы проворней справляться с подданными и всеми делами государства…

Хотел царь рассказать Илье о своём покровителе в духовных и государственных делах, деревянном образе Николы Можайском с языческими корнями в святительских одеждах святого Николая Мирликийского, держащем в руках охраняемый град, и меч, который необходим для охраны града, но надолго замолчал, подумав про себя: «Не в коня иудейского духоподъёмный русский православный корм с языческой первоосновой, богиня похоти Венера ему ближе».

Но Илья прервал высокие думы царя, немного скривив губы в лёгкой усмешке, заметил как бы между прочим:

– У людской молвы, слухов придворных – глаза слепого крота, уши дикого ослёнка, зато и язык ядовитой змеи… Вот и до Литвы и Польщи на радость развратного короля долетели слухи и молва с языком змеи ядовитой… Мол, не успели тело царицы Анастасии предать земле, как похотливый царь предался самым низменным страстям, погрузился в самый грязный разгул с развращением юных невинных дел, вдовами не брезгуя… Стал прелюбодействовать зело… Ты же, государь, дал мне высокое царево задание – быть ушами при дворе короля, собирать все слухи о тебе… Между прочим, эти слухи и ядовитая змеиная молва пришлась по сердцу похотливого короля…

– …Даже так? – удивился царь, прервав Илью. – Отчего же?.. Чем я порадовал короля.

Илья со строгим непроницаемым лицом произнес с металлическими нотками:

– Сигизмунд мстительно возрадовался тому, что царь, сменивши свой «многомудрый ум» на «нрав ярый и похотливый» быстрее подорвёт своё здоровье, сердце своё разорвёт или подцепит «французскую болезнь».

– Наши невинные девки, которых я портил, не больны сифилисом! – Царь отреагировал мгновенно и гневно. – не то что наложницы короля…

– Пусть так, государь… Но я должен сказать тебе и о мнении, которое сложилось при королевском дворе, мол, податливость царя нежным чарам царицы Анастасии, любимицы народа, объясняется склонностью царя к шутовскому актёрству и вопиющему лицемерию… Анастасия чаяла видеть царя богобоязненным и смиренным, не способным изменять супруге, ещё бы, она чуть ли не каждый год тебе рожала детей… А тебе, государь, нравилось, разыгрывать перед супругом и всем двором, народом русским роль царя-супруга в этом благородном образе… «Маска благородства царю идёт, а маска похотливого сатира отвращает» – так о тебе сказал король, передаю слово в слово. А ещё, бездетный король Сигизмунд безмерно завидовал царю и царице, когда рождались в Москве подряд шесть царевичей и царевен… И я буду справедливым к королю, он по-своему скорбел горю царя, когда погиб царевич Дмитрий, а потом умерли две маленькие княжны… Хотя как-то страшно обмолвился: «Их всех не перетравишь», словно знал, что царевен и царицу будут травить, а он, как Пилат, зная обо всём, только умоет руки…

– Вот как?..

– Ещё до начала брачного дела с его сестрой-королевной, король, видя некоторое родство душ с царём, по-своему рад был твоему лицедейскому перевоплощению, когда после смерти царицы, царь-вдовец дал волю своим похотливым наклонностям, сбросив благородную личину, обнаружив похотливое истинное лица законченного мерзавца…

– Ну, это уж слишком даже для верного агента-жида…

– Так ты же хотел всё знать о короле. Не гневайся, в правде вся сила и мощь быстро летящего вечного времени. Кто тебе, государь, такое расскажет, государь о том?.. О чём ни одна живая душа в подлунном мире, в твоей Москве не узнает… Хорошо ещё то, что я королю не рассказал о твоём историческом родстве, сочинённым попами, о родстве Руса с Рюриком, а на самом деле, все корни в богине похоти Венере-Афродите… Ведь король и его архиепископы наслышаны о похотливой метаморфозе с царем московским, после кончины царицы… Вследствие чего митрополит Макарий с духовенством обратились к царю с духовным ходатайством, чтобы царь быстрее женился хоть на ком-то, чтобы «себе бы нужи не наводил». Не удалось тебе, государь, примерить лавры императора Речи Посполитой через брак с королевной Екатериной, так будь счастлив в браке с Кученей, что при переводе с кабардинского языка на русский означает «глаза княжны».

– Глаза?

– Именем «Гуэщинэ» или Кученей горцы подчёркивают необычайно красивые глаза своих девушек, которые потрясают воображение их возлюбленных и мужей верных…

– Хоть этим порадовал, Илья…

– Жди от меня подарка на свадьбу…

– Лучше дай денег или злата на мой царский подарок княжне, чтобы привязать её земли и народ к Москве, получить сильных союзников и верных воинов в моё московское войска, чтобы осадить хана Крымского Девлет-Гирея надолго, обезопасить Москву и русские земли от его набегов…

– Хану я ужа дал большие подарки от тебя, пришлю и тебе денег на твою свадьбу государь, для подарков княжне с красивыми проницательными глазами, да и своём личном подарке не позабуду… Не поминай лихом Илью, как ты выражаешься жида-агента… Жид утрётся и дальше будет работать на пользу своего библейского народа… Прими моё искреннее уважение к тебе, царь Иван Васильевич и поздравления с грядущей свадьбой…

5

Свадьба царя и перемены

До своей женитьбы царь Иван повелел через своих послов сделать портрет юной 15-летней Кученей Темрюковны, «парсуну», и доставить «парсуну» в Москву перед царские светлые очи. Ещё до своей женитьбы, рассматривая портрет кабардинской красавицы, царь понял, что Кученей ему очень нравится, в её образ на холсте нельзя было не влюбиться. Она была невероятно хороша тем необыкновенно изящным типом восточной красоты, который нравится понимающим толк в девичьей, женской красоте 30-летним женихам-мужчинам. К таким ценителям красоты, исходящей от юной княжны относился и царь жених, сразу же отметивший про себя: «Не обманул меня верный Илья насчёт пленяющих глаз юной красавицы»,

Действительно царь подолгу любовался образом Кученей на «парсуне»: под черными изогнутыми бровями сияли огромные выразительные чёрные антрацитовые глаза с невероятно длинными изогнутыми, ресницами, на щеках играл живой привлекательный румянец, губы призывно алели, точно спелые вишни, для их поедания поцелуями. Царь знал, что 15-летняя юница совсем молода по возрасту, ей ещё не скоро исполнится шестнадцать лет, к тому же на портрете она была изображена застенчивой скромницей, но с призывом, вызовом женственности, плотской притягательности.

С политической точки зрения был идеальным, кандидатура невесты Кученей не вызывала у царя никаких претензий и сомнения. Царь уже был наслышан от близких бояр о военных подвигах её соплеменников, особенно, о её брате Салтанкуле, после крещения Михаила Темрюковича Черкасского, объявившегося в Москве за два года до сватовства царя к его сестре. О подвигах князя Михаила царю докладывал его любимец князь Дмитрий Иванович Вишневецкий, мол, тот со своими горцами «истребил целый конный отряд неприятеля. От послов царь был наслышан об удивительной охотнице-юнице, ловко и бесстрашно убивающей диких зверей и безобидных животных на охоте, добивающей раненых птиц, любящей ездить с братьями и отцом не только на охоту, но в военные походы соплеменников. Поему-то это не страшило, а наоборот, поражало такого же опытного охотника-воина Ивана Грозного. Что поделаешь так ей воспитали в семье воинов, Кученей была горянкой по рождению и с детства была обязана лихо скакать на коне и отлично, без страха и упрёка, владеть оружием. Единственно, что насторожило царя, так это странное замечание послов, вроде бы шутливое. Выдавая крутую норовом дочь замуж, посылая «парсуну» царю отец красавицы-кабардинки, хорошо знакомый с детства с ее воинственным жестоким нравом, простодушно и с потаённым тёмным смыслом пошутил: «Глядите, чтобы она царю случаем шею не свернула!»

Уже летом 15 июня 1561 юница-княжна Кученей «из черкас пятигорских девица» вместе со своим братом Михаилом-Салтанкулом прибыла в Москву. Им по распоряжению царя были отведены роскошные хоромы рядом с Кремлём. В летописи и «Повести о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне» сказано: что вскоре царь «княжне Черкасской быть на своём дворе, смотрел её и полюбил» с любопытным дополнением повествования «Повести»:

«Господине Теврюге! Аще сицевая доброта дщери твоея, а нашия великия государыни Марии Теврюговны, то государю нашему и великому князю Ивану Васильевичу будет, а нас он, государь, за сие великое дело жаловать станет, а сия дщерь твоя с ним, государем, царствовать в великой славе станет».

Когда Иван Васильевич впервые вживе, а не на «парсуне» увидел юницу-невесту, то на какое-то время потерял дар речи, настолько красота статной рослой Кученей затмевала всё вокруг. Назначенные заранее регенты-бояре Захарьины из опекунского совета воочию увидели остолбеневшего царя, когда красота черноглазой черноволосой кабардинки вскружила царю голова, ввела его в ступор. Царь-жених остолбеневший не мог ни слова произнести, молчала и разрумянившаяся стыдливым румянцем невинная и очаровательная невеста – по уважительной причине, она совсем не говорила на русском языке. К тому же Кученей не была крещена. Но красавица совсем не противилась обряду крещения. Об этом необходимом для брака обряде сестру заранее предупредил старший брат, уже крещеный с именем Михаил.

В Благовещенском соборе 6 июля духовенству и боярам было торжественно объявлено, что Кученей готовится к крещению. Обряд православного крещения княжна Кученей 20 июля 1561 года, а крестил её сам митрополит Московский и всея Руси Макарий. Юнице-невесте дали при крещении имя Мария, в честь «святой грешницы» Марии Магдалины, день празднования которой по старославянскому церковному календарю должен был отмечаться на следующий день. Русская история не оставила имён крёстных Марии: кто стал её крёстным отцом и матерью, неизвестно до сих пор. Хотя сочетание имён «святой грешницы» с именами крёстных многое могло бы рассказать сегодняшним ясновидцам и мистикам о судьбе невесты, брака, да и судьбе самого жениха-царя тоже…

В тот же день 20 июня царь Иван назвал Марию своей невестой и по древнерусскому обычаю преподнёс своей суженой Марии кольцо и драгоценный платок, унизанный жемчугом. По завершению знакового обряда крещения Иван Васильевич ритуально вручил невесте золотой крест-складень, а малолетние царевичи Иван и Фёдор преподнесли ей кресты, украшенные бриллиантами и жемчугами, среди которых был знаменитый чёрный бриллиант «Ясманд» с мистической исторической судьбой.

Царское венчание-бракосочетание состоялось в Успенском соборе Кремля. В этот знаменательный день 21 августа 1561 года в Москве с утра раздался мощный перезвон пяти тысяч колоколов московских церквей и монастырей, такой редкостно-оглушительный, что люди на расстоянии вытянутой руки в разговоре не могли слышать друг друга. Венчал молодых митрополит Макаий. Свадебным подарком новой московской царице Марии Темрюковне было уникальное золотое блюдо – весом в 3 килограмма и диаметром 42,3 сантиметра – декорированное чернью. На этом драгоценном блюде среди художественного орнамента было расположено шесть клейм с надписью: «Божиею милостию благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича государя всея Руси зделано благоверной царице великои кнагини Мареи в лето 7000 шестьдесят девятого».

В хрониках того времени, перекачивавших в воспоминания современников и более поздних историков говорилось, что когда юница-царица вышла из Успенского собора, то она и тоном своим, и высокомерными манерами дала всем понять, что теперь она настоящая московская царица, «и никто, кроме её мужа, не смеет становиться на одну ступеньку с нею».

А в другой исторической реплике, основанной на данных московских хронистов-современников можно почитать: ««Царскую свадьбу сыграли с невероятным размахом с диковинной пышностью. Денно и нощно царь канителил молодую, горячую жену. А едва восставши с ложа, сыпал новыми и новыми указами, направленными против старинных княжеских и боярских родов. К примеру, ограничены были права князей на родовые вотчины: если какой-то князь помирал, не оставив детей мужского пола, вотчины его отходили к государю. Желаешь завещать брату или племяннику, спроси позволения государя, – а даст ли он сие позволение? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сразу угадать: нипочём не даст! И не давал».

По случаю вступления во второй официальный брак царь составил новое завещание, где кроме порядка престолонаследия определялись имущественное положение царицы и возможных детей царя Ивана и царицы Марии. В состав опекунского совета кроме главных старших членов Данилы Романовича Захарьина, Василия Михайловича Захарьина, Ивана Петровича Захарьина и Фёдора Ивановича Колычева вошли новые младшие члены – князь Телятевский и кравчий князь Горенский-Оболенский – занимавшие в совете подчинённое положение.

Все регенты целовали крест на верность царевичам Ивану и Фёдору и царице Марии. Они клялись на кресте не искать себе нового государя «мимо престолонаследника» и управлять Московским государством по царскому завещанию Ивана Грозного, следуя тому, «что есми государь наш царь написал в своей духовной». А в каноническом тексте присяги говорилось: «А правити нам сыну твоему государю своему царевичу Ивану по твоей духовной грамоте.

Но многие бояре противились переменам в Москве в связи с новым вторым браком царя. И причиной были тут не душевные качества и прихоти царицы, о которых московские вельможи не знали и даже не догадывались. Многие пугались восточного деспотического начала, которое шло новым ордынским игом бывших мусульман – Марии, ее братьев, племянников и дальних родственников. Самые отчаянные и развязные бояре кричал: «Опять Орда на Москву, на нас грядёт» и театрально хватались за сабли и кинжалы, чтобы прилюдно на глазах сочувствующих убить себя, перерезать горло, чтобы избежать «великого московского позора».

Пока князья и бояре шептались о диком нраве князя Темрюка и его сына Михаила Темрюковича, хитрые и опытные члены боярской партии Захарьиных искал повод, как породнить своих родичей с близкими и даже дальними родственниками царицы. Наиболее знаковым союзом стал брак Бориса Камбулатовича Черкасского с Марфой Никитичной Романовой, дочери боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, родной сестре приснопамятного Фёдора Никитича Романова (будущего патриарха Филарета, отца царя Михаила из царской династии Романовых).

Ситуация на престоле в Москве после воцарения Марии стала аховой, потому что, в случае смерти Грозного царя, вся власть в стране переходила в руки ведущих бояр партии Захарьиных. Заранее царём с боярами Захарьиными было оговорено, что в случае скоропалительного похода царя с войском на русско-литовскую войну, 8-летний царевич Иван остаётся в Кремле «ведать Москву». А реально управлять хозяйством и всей страной надобно было боярам Даниле Романовичу, Никите Романовичу и Василию Михайловичу, Василию Петровичу Захарьиным вместе с князем Сицким (мужем Анны Романовны Захарьиной).

Надо отдать должное партии Захарьиных, будущих Романовых: они не стали кичиться доставшейся им власти благодаря родству с царицей Анастасией, не стали нагло и бесцеремонно местничать с князьями Рюриковичами, а начали проводить разумную дальновидную политику глубокой перспективы, целью которой могла стать неограниченная власть в Москве партии Захарьиных-Романовых после смерти Ивана Грозного. Со сложностями престолонаследия, запутанного претенденства на трон. Тем временем Сигизмунд-Август, видя, что Ливония как никогда слаба, решил по союзному соглашению подчинить её себе уже в конце 1561 года. А в мае-июле 1561 года жители Ревеля полностью отдали себя на милость королю Швеции Эрику XIV из династии Ваза. Потом, согласно договору от 21 ноября 1561 года, подписанному в Вильно ливонским магистром Тевтонского ордена Готхардом Кетлером и королем Сигизмундом, Ливонский орден был ликвидирован, а Ливония стала польским вассальным государством. После этого король Сигизмунд-Август поспешил заключить со Швецией выгодный Польше и Литве матримониальный союз: его младшая сестра Екатерина Ягеллонка была отдана в жены сводному брату Эрика XIV Юхану, герцогу Финляндскому, позднее ставшему шведским королем под именем Юхана III.

Первым высокопоставленным «отъехавшим беглецом» из Москвы от государя Иван Грозного в преддверии русско-литовской войне стал князь Дмитрий Вишневецкий. В том же 1561 году князь Вишневецкий письменно попросил короля Сигизмунда-Августа взять к себе в Литву. Уже в начале развернувшейся войны князь Дмитрий с большим отрядом приближенных вернулся к себе, трогать его было не велено. Его царь не собирался уничтожать за прошлые заслуги, но в злой словесной мести себе не отказал. Царь не представлял до конца, чем обернутся его отчаянные попытки дискредитировать всех московских беглецов. Многие князья и бояре были потрясены наказом царя отправленному в Литву послу Андрею Клобукову: «Если спросят о Вишневецком, то отвечать: притёк он к государю нашему, как собака, и потёк от государя, как собака же, а государю нашему и земле убытка никакого не учинил».

6

Иван да Марья в царской опочивальне

Иван Васильевич как с цепи сорвался в любовных ласках с юницей-красавицей Марией, наслаждаясь её девичеством и неопытностью в плотских схватках. Как когда-то царь потерял дар речи от красоты лица и чёрных глаз кабардинки-невесты, так буквально сошел с катушек от её юного женственного тела. Упругой плотской оболочки души, девической призывной плоти во всей её привлекательности и магнетизма греховности только от осознания того, что только муж видит и ласкает тело жены, которое никогда не увидит чужой похотливый взгляд и не дотронется рука непосвященного в любовные игрища. Конечно, юницу напугал напор и неутомимость мужа в бесконечных супружеских схватках, где победы случаются только тогда, когда оба рыцаря мужского и женского пола одновременно познают чудовищное наслаждение плоти, когда душа будет парить в чуде «маленькой смерти», от которой на белом свете по божьей воле или без высшей воли рождаются младенцы.

Но ведь и государь понравился, полюбился с первого взгляда черноглазой кабардинке с выразительными глазами и удивительным именем в переводе на русский язык – красивые очи княжны! – как не полюбить такого, не отдаться навек… Ведь хорош собой был внешне московский государь: высокий, стройный, пластичный в движениях с широкой грудью, да и лицо его было благородно и красиво по-своему: с пронзительными иссиня голубыми глазами, с рыжеватой бородой и породистом большим тонким крючковатым носом. Сочетание красивых проницательных, всё видящих глаз с породистым большим тонким носом, не портило облик 30-летненго государя, наоборот, придавало лицу черты воина-победителя не только в битвах с врагом на поле боя, но и в любовных постельных схватках с неопытными девами и умудрёнными в плотском деле женщинами. Как устоять перед таким мужчиной, обладавшим не только сильной мужской харизмой, но и властность великого государя расширяющегося государства.

Не смутило государя, что его 15-летняя девственная невеста-красавица, ставшая по его воле супругой-царицей, не говорит по-русски, так это ничего, муж сам её всему обучит: и ласкам, и языку русскому, и новой пластике души и тела юницы-государыни, готовой покоряться только одному мужу-государю, но властвовать над подданными страны и над покорённым миром. И Иван только догадывался, что его «дикая черкешенка», получив только начальное дворцовое образование, будет скоро блистать при дворе не только удивительной красотой и смелостью, сноровкой конницы-охотницы, но и памятливым проницательным умом.

Царь знал, что в первую брачную ночь его юница не поймёт ничего из того, что он будет говорить, но он любовно смотрел Марии в глаза, которые говорил гораздо больше того, что он нежным шёпотом шептал ей в объятьях – глаза в глаза, синие глаза в чёрные глаза. Откуда царю было знать, что придётся по вкусу дикой царице и любовный опыт царя, да и сама она окажется невероятно способной ученицей в плотских схватках-игрищах в царской опочивальне. Понравится юнице-царице быть любимой женой царя, щедрого на плотские ласки, даром что ли преподнёс ей на свадьбу такой знаковый мистический подарок – золотое блюдо, на котором лежал драгоценный платок в жемчугах…

А в их первую ночь Иван шептал Марье в чистых предварительных ласках перед тем, как лишить юницу девичества и похитить её девство:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.