Букет из Оперного театра

К счастью, руководители театра было точно такими же творческими личностями, как и артисты, то есть любопытными сплетниками, а потому не могли удержаться от того, чтобы не передать другим подробности информации, которую услышали от властей. Самым разговорчивым был дирижер. Его допрашивали первым, чтобы отпустить на репетицию – все-таки премьеру никто не собирался отменять, хотя режиссер и ломал голову, кем заменить Беликову. Сложный вопрос замены решился достаточно легко: у Ксении была дублерша, талантливая молодая балерина, отлично знавшая сольную партию. И хотя прима буквально съедала девушку и делала все, чтобы не допустить к участию в репетициях, дублерша отличалась сильным характером. Она подсматривала все репетиции из-за кулис, видела, как и что делала Беликова, и знала партию назубок. Теперь, к счастью, она могла повторить все и заменить солистку. Режиссер и директор театра решили на ходу, что премьеру отменять не будут, а на сцену выпустят дублершу.

Так от дирижера, спешившего на репетицию, а потому отпущенного первым страшными, непонятными властями (там был и германец, и представитель УНР, а кто был третий, никто не мог разобрать), все узнали некие подробности о том, как произошло убийство.

Ксению Беликову убили ночью, где-то между двумя и четырьмя часами ночи. И, по словам судебного медика, перед смертью она была настолько пьяна, что совершенно не могла сопротивляться. Это значит, что задушить ее могла и женщина. Сделать это было легко, если пьяная Беликова прилегла на диван и отключилась.

В гримерной нашли шесть пустых бутылок из-под шампанского – все знали, что Беликова питает слабость именно к этому напитку. Разумеется, Ксения от такого количества сильно опьянела и почти потеряла над собой контроль. В любом случае, состояние ее было таким, что она не могла даже двигаться, чем и воспользовался убийца.

Следов насилия как над женщиной обнаружено не было. Не было также следов другого насилия на теле – синяков, побоев, порезов. Очевидно, к убийце Беликова питала доверие, так как впустила его в свою гримерную сама и совершенно его не боялась.

Учитывая, как была одета Ксения, убийцу она не стеснялась, и потому принимала его в откровенном пеньюаре. А значит, убийцей мог быть либо любовник, который видел ее в нижнем белье, либо близкая подруга или коллега, женщина, и ее тоже нечего было стесняться.

На подругу-женщину указывало и то обстоятельство, что на лице Беликовой не было следов косметики, она полностью сняла грим. Кто-то из уголовных агентов высказал мнение, что для любовника, мужчины, Беликова, наоборот, постаралась бы накрасить лицо, чтобы выглядеть красивее. А вот женщину вполне можно было встретить и ненакрашенной.

Чулок, которым ее задушили, был женским. Фильдеперсовый, но тонкий, не теплый, то есть как раз подходящий по сезону. В городе было полно таких чулок – их возили контрабандой, и местные модницы нарасхват раскупали этот товар.

Немного озадачивал тот факт, что фильдеперсовый чулок был деликатным, тонким и мог порваться, если его сильно потянуть. Но убийца предусмотрел и это, так как несколько раз обмотал чулок вокруг горла жертвы.

Следом за разговорчивым дирижером отпустили режиссера. Он добавил к рассказу деталь о том, что убийство Ксении Беликовой как две капли воды напоминало убийство Карины: там точно так же был обмотан вокруг горла чулок в несколько слоев, точно так же жертву захватили врасплох. Правда, Карина не была пьяна, но ведь и она не вздумала сопротивляться.

Единственным отличием стали цветы. Если на трупе Карины было много разных цветов – орхидеи, гвоздики, лилии, гардении, розы, и все они были свежие, то на теле Ксении Беликовой были исключительно орхидеи, да и то уже увядшие, словно они не один день стояли в воде, источавшие довольно неприятный, гнилостный запах.

Это различие явно что-то означало, но никто из агентов не понимал что. Тем не менее, об этом говорилось, а потому режиссер, выйдя после допроса, не замедлил распространить информацию дальше.

После них был приглашен директор театра. Но он вышел быстрее, чем все остальные, в таком состоянии, что никто не осмелился приставать к нему с вопросами. Он ничего и не рассказывал.

Следующей в кабинет, временно занятый следственными органами, пригласили Таню. Она вошла не очень уверенно, и с несвойственной ей робостью притворила за собой дверь. Затем тревожными глазами оглядела комнату.

За письменным столом сидел военный в форме УНР, и Таня догадалась, что это он будет писать протокол допроса. Еще один, гайдамак, расположился за столом напротив. О подоконник окна облокотился человек в немецкой форме – Таня сразу узнала ее. Ей велели сесть на стул, стоящий посередине комнаты.

Она села и стала диктовать свои данные, которые быстро заносились в протокол: имя, фамилия, дата рождения, подданство, домашний адрес, должность на службе… Пока Таня говорила свои данные, немец закурил вонючую сигарету и что-то скомандовал лающим голосом.

– Офицер велит объяснить, в каких отношениях вы состояли с убитой, – перевел гайдамак, сидящий напротив того, кто писал протокол, и Таня поняла, что это переводчик.

– Ни в каких. Мы служили в одном театре. Но она была звездой, а я – статистка. Она даже не знала моего имени, – скучным голосом ответила Таня.

– Вы были подругами? – перевел вопрос переводчик.

– Нет. Мы почти не были знакомы, – она отвечала очень четко.

– Тогда почему вы подарили ей цветы?

– Я не дарила ей никаких цветов, – услышав этот вопрос, Таня ответила совершенно спокойно.

– Нам сказали, что цветы ваши.

– Это ошибка. Цветы не мои.

– Вы убили ее? – не выдержав, рявкнул немец, и, услышав перевод, Таня все же вздрогнула.

– Нет. Я ее не убивала.

– Вы были ночью в Оперном театре?

– Нет, не была.

– А у нас есть информация, что ночью вас видели в театре.

– Кто видел? Это ошибка. Я была ночью в своей квартире. В театре меня не было.

– Значит, вы не были знакомы с убитой?

– Нет, близко не была. Только виделись на совместных репетициях, но никогда не разговаривали.

– А у нас есть информация, что вы поссорились с ней на кинофабрике.

– Это была случайная размолвка насчет костюма.

– Вы угрожали ее убить. Задушить.

– Ничего такого я не говорила.

– У нас есть свидетели. – Допрос продолжался, как по протоколу: вопрос – ответ. И никто пока не уходил в сторону.

– Я ничего подобного не говорила. Мы просто поссорились из-за костюма, и я обругала ее в пылу гнева. Но я не угрожала ее убить.

– У вас есть любовник?

– Нет.

– Вы знали, с кем встречается убитая, кто ее любовник?

– Нет. Откуда? Мы не были подругами.

– Может, вами заинтересовался мужчина, с которым встречалась убитая?

– Ничего подобного не было.

– У вас есть фильдеперсовые чулки?

– Да. – Тут Таня не смогла сдержать удивления. И это ясно прозвучало в ее голосе. – Есть. Одна пара. Статистки зарабатывают мало. Они и сейчас на мне. Хотите посмотреть? – Она подвернула юбку и кокетливо показала на бедре подвязку чулка. При этом писарь оторвался от протокола и выпучил глаза, а переводчик похотливо ухмыльнулся. Лицо немца пошло красными пятнами, и он что-то заорал, словно закаркал, произнося непонятные для слуха Тани ругательства. И потом вдруг перешел на сносный русский:

– Немедленно прекратите эту мерзость! Здесь вам не бордель! Что за наглость вести себя так с представителем власти! – Переводчик включился не сразу, ухмыляясь он просто повторял уже прозвучавшие слова. Было ясно, что Таня произвела на него впечатление.

– Отвечать по существу, иначе будете арестованы за убийство! – Последнее предложение прозвучало в абсолютной тишине – переводчик понял, что и без него все ясно.

– Вы не можете меня арестовать, – Таня старалась говорить спокойно. – У вас нет доказательств. Я ее не убивала.

– Вы ругались с ней на кинофабрике.

– Так же, как и все остальные девушки. Она ссорилась со всеми, и все девушки с ней ругались. Вы хотите арестовать всех, – она сделала ударение на слове всех, – статисток? Тогда имейте в виду, что у покойной был ужасный характер. Ее ненавидели все, особенно те, кто был знаком с ней ближе, чем я.

– У нас есть сведения, что у вас были синие орхидеи. Куда делся ваш букет?

– Я его выбросила. Цветы завяли, и я выбросила их три дня назад. Ксения Беликова была тогда еще жива и здорова. – То ли от страха, то ли из-за упрямства Таня говорила громко и уверенно.

– Учтите, вы находитесь под подозрением. Сейчас мы вас отпускаем, но вы обязаны не менять места жительства и по первому требованию властей явиться в полицию…

Тане сунули бумажку, где было все это написано, и велели подписать. Она подписала, чувствуя, как дрожат ее руки.

Когда Таня вышла, ее тут же окружила толпа любопытных.

– Ничего страшного. Это просто пустая формальность. Они знают, что цветы были не мои, – машинально говорила она, поворачиваясь во все стороны и, похоже, не понимая, что происходит.

Но на самом деле Таня не чувствовала уверенности. Она старалась держаться как всегда, но ее сорочка от страха прилипла к спине от пота. И вокруг все сильнее сжималось черное, пугающее ощущение беды – беда шла следом…

Глава 6

Элегантная дама в купе поезда, следующего в Одессу. Прибытие звезды. Предчувствия актрисы. Разговор Тани с Японцем. Афиша в его кабинете

Ливень поздней весны накрыл Одессу сплошным потоком. Небеса, похоже, окончательно разверзлись и хлынули потоки ледяной воды, как будто стремясь смыть с лица земли всю грязь, покрывавшую южный город.

Дождь начался к вечеру. Он вызвал панику у всех, кого застал на улицах. Толпящиеся в дверях многочисленные посетители открытых летних кафе поначалу бросились внутрь помещений. А официанты сбились с ног, стараясь поскорей занести мебель с открытых летних террас, ведь в городе было тепло, и все кафе уже выставили летние столики под разноцветными, красочными зонтами.

Вслед за ливнем и вечером в город пришла темнота. Дождь не прекратился, а наоборот, усилился. Уличного освещения не было, и единственными светлыми пятнами стали белые листки афиши, которые расклеили днем до дождя.

Каждый столб, каждая тумба стали бело-черными от портретов с броскими надписями: «Королева экрана»… «Театр Гротеск»… Дождь сорвал их почти все, и белые листы бумаги сначала танцевали на ветру, как воздушные кружевные платья, а потом, как осенние листья, отжившие свой срок, падали вниз, на темный асфальт, где застывали в неподвижности под ногами редких прохожих и – самое страшное – под копытами лошадей, запряженных в пролетки, увозящих жителей Одессы от бушующей непогоды…

Потоки воды и уличная грязь не щадили женского лица, занимающего центральную часть афиши, словно намеренно стараясь залить и его, и строки о «Театре Гротеск» и «Королеве экрана». Однако дождь как мог смывал черные пятна грязи с белой бумаги, и редкие прохожие поневоле все же останавливались возле афиш и бросали на них взгляд.

Дождь не прекращался сутки, и когда он наконец утих, афиш в городе осталось очень мало. Намокшие, уничтоженные, они устилали улицы, их подметали и выбрасывали вышедшие на улицы дворники. Им было все равно – есть афиши на столбах, нет их. Поэтому оставшиеся каким-то чудом висеть афиши их не волновали: висит и висит. Дождевые разводы придавали изображенному на них женскому лицу какое-то странное, необъяснимое выражение глубокой печали, но это, похоже, не волновало не только дворников – это никого не волновало.

На подъезде к Одессе поезд полз очень медленно, останавливался возле каждого столба. И в рассветной мгле было видно, как поднимается над залитыми водой полями сырой туман, вызывая неосознанное, какое-то щемящее и совершенно необъяснимое чувство тревоги.

Несмотря на ранний час, никто не спал. Близость Одессы взбудоражила уставших пассажиров, и во всех купе уже полностью одетые, готовые к выходу из поезда люди пили чай и переговаривались тревожными голосами.

Очень красивая молодая женщина с копной растрепанных, пушистых черных волос внимательно смотрела в окно на туман, поднимавшийся над полями. Ее нежно-сиреневое платье поражало явно парижской утонченностью. Элегантная шляпка лежала на коленях. А в ушах и на груди дамы сверкали изумительной красоты капельки бриллиантов.

В купе, откуда она рассматривала окрестности Одессы, кроме нее находилось довольно много людей: две маленькие девочки, пожилая дама, которая за ними присматривала, и несколько мужчин. Маленьким девочкам было трудно усидеть на месте, и они постоянно теребили друг друга, пожилую даму и крошечную черную собачку, выглядывающую из большой коробки. Та, приняв дозу внимания, в ответ принималась визгливо лаять, добавляя еще больше суматохи.

На столе в стаканах остывал чай.

– Мама, можно мне сахарный пряник? – Девочка постарше потянула даму в сиреневом платье за рукав. – Ну тот, который зайчик.

– Нет, мне зайчика! – тут же включилась в спор младшая девочка. – А чего это ей зайчика? Мне тогда два пряника!

– Это мне два!

– Нет, мне! Тебе не зайчик!

Девочки принялись препираться, дама обернулась и, ласково улыбаясь, нежно погладила меньшую по щеке.

– Вам обеим хватит зайчиков, не надо ссориться! Пряников сколько угодно!

Дверь купе отворилась, и на пороге появился элегантный, подтянутый, сияющий бодростью, несмотря на ранний час, Дмитрий Харитонов. Он как-то по-театральному поцеловал руку дамы в сиреневом платье.

– Господин Харитонов, это правда, что в поезде много вооруженной охраны? – Женщина, не заметив никакой театральности, вскинула на него серьезные, встревоженные глаза.

– Дорогая Вера, вам нечего беспокоиться. Дорога совершенно безопасна, уверяю вас, – отрапортовал он.

– Разве? Все только и говорят о бандах, засевших на подступах к Одессе и обстреливающих поезда!

– Это преувеличение, – усмехнулся Дмитрий. – Нет ничего страшного. На самом деле поезда безопасны, до Одессы можно доехать спокойно. Вы очень скоро сами в этом убедитесь.

– Еще говорят о бандах в самой Одессе, – нахмурилась она. – Ходят страшные слухи о бандитах, которые терроризируют город.

– Ох, ну вы такое скажете! – картинно смеясь, Харитонов опустился на диван рядом с дамой. – Я вас уверяю: вам никто не причинит вреда! Знали бы вы, с каким нетерпением вас ожидают в Одессе! Да ни один одесский бандит не посмеет тронуть Королеву экрана! Вас обожает весь город и все бандиты – без исключения! Едва вы ступите на одесскую землю, как вся Одесса будет у ваших ног!

– Вы, как всегда, преувеличиваете. – Молодая женщина рассмеялась. Было видно, что ее искренне смущают слова Харитонова. – Но в поезде все-таки есть вооруженная охрана! Я видела…

– Это только ради безопасности пассажиров, ничего страшного.

Поезд остановился у очередного столба. Захрипев, вагоны дернулись, заскрипели, застонали.

– Состав хрипит, как в агонии, – вздрогнув, сказала она, – почему он останавливается так страшно? От этого скрипа и визга тормозов так гадко становится на душе! И мысли тревожные… Вся словно покрываешься холодным потом…

– Что вас тревожит? – Харитонов стал необычайно серьезен.

– Я не знаю! – Дама задумчиво провела рукой по лицу. – Мне сложно объяснить… Но я чувствую себя так… Так странно… и даже начинаю жалеть, что согласилась на ваше предложение.

– Вы не пожалеете ни одного дня, уверяю вас! – с горячностью воскликнул Харитонов. – Я сделаю все, чтобы пребывание в Одессе стало самым счастливым временем в вашей жизни! Вас ждет в нашем городе грандиозный успех!

Словно устав от долгого молчания и от того, что на них не обращают внимания, девочки внезапно атаковали мать сразу с двух сторон. И, мгновенно оторвавшись от тревожных мыслей, она полностью занялась своими дочерьми, при этом было видно, как посветлело ее лицо.

Несмотря на утренний час, на перроне одесского вокзала толпилось довольно много людей, при этом бо́льшую часть составляли нарядно одетые дамы. Они с любопытством выглядывали вдаль, в руках у многих из них были цветы. Наконец вдали, в туманной дымке серого утра, показались красные огни поезда.

– Он! Московский! Точно он! – Общий гул голосов плотной массой раздался сразу со всех сторон, постепенно разбиваясь на мелкие брызги. – Она точно едет на этом поезде?.. Циля, не тошните на мои нервы, лучше замолчите свой рот и сделайте мне до вечера ночь!.. Шоб я так жил, как это не за тот поезд!.. Сема сказал, а он точно знает – ему двоюродный брат из Житомира в письме написал за то, что точно из Москвы она приедет!.. В газете пропечатали, а это вам не за здрасьте!.. Газета вам холоймес разводить не будет!..

Каждый говорил свое, а поезд, хрипя и дрожа, медленно приближался к перрону, судорожно вздрагивая всем своим изогнутым металлическим телом. Наконец он остановился. На перроне тут же появились два солдата в форме – они были призваны сохранять порядок.

– Потеснитесь! Не напирайте на ноги! Мадам, сдайте взад! – Солдаты пытались уговорить напирающих людей отойти немного дальше от поезда. – Все увидите за своими глазами! Промеж вас никто сквозь поезд не проскочит! Поберегись!

Поезд вздохнул в последний раз и остановился. Двери открылись. В толпе начали кричать. Первыми появились какие-то обычные пассажиры – толпа разочарованно заворчала. Пугаясь собравшегося народа, они быстро стремились проскочить в образованный солдатами коридор. Так продолжалось какое-то время.

И наконец толпа была вознаграждена сполна: в дверях появился Дмитрий Харитонов, а сразу следом за ним – дама в сиреневом платье. Смущенно улыбаясь, она приветливо махнула толпе рукой.

– Да, да! Она! Вера! Вера Холодная! – завопила толпа. – Вера Холодная! Она самая!

Даме протягивали цветы, и очень скоро она вся была почти завалена огромными букетами. Двое шедших за актрисой мужчин старались их подхватить – это были актеры из съемочной труппы Харитонова, одновременно они стали телохранителями актрисы.

Защелкали затворы фотоаппаратов – сквозь толпу поклонников быстро пробились журналисты, стремясь сделать ценные кадры первых шагов звезды на одесской земле.

Количество солдат увеличилось. Они сдерживали толпу, давая актрисе возможность пройти по этому коридору.

– Видите – вас здесь обожают! – наклонившись, почти прокричал Харитонов на ухо актрисе, стараясь заглушить шум толпы. – Посмотрите, сколько поклонников! И это несмотря на ранний час.

– Просто здесь идут только мои фильмы, – нервно улыбнулась она.

– И все без исключения обожают ваши фильмы! – с горячностью сказал он. – Разве их можно не любить?

Окруженная членами съемочной труппы, Вера Холодная быстро шла к выходу с вокзала, где ее уже поджидал большой черный автомобиль. Следуя за актрисой, пожилая дама крепко держала за руки девочек, которые, судя по их поведению, были немного перепуганы происходящим.

– Мама, почему на тебя так кричат все эти люди? – младшая девочка сморщилась, словно собираясь заплакать, – мне они не нравятся! Мне здесь не нравится! Хочу домой!

– Эти люди просто обожают вашу маму! – перебил ее Харитонов. – Они все ее поклонники! Ваша мама настоящая королева экрана, и они никогда не причинят ей вреда!

– Мама, ты королева? – удивившись, малышка даже передумала плакать. – А где твоя корона?

– Ну конечно, у твоей мамы есть настоящая корона, – улыбнулся Харитонов, – и она скоро ее наденет.

Беседуя так, все шли к автомобилю. Бо́льшая часть поклонников осталась на перроне. До автомобиля было совсем близко, как вдруг Вера остановилась и замерла, как вкопанная.

– Что это?

На земле, под самыми ногами изображением вверх лежала афиша, сорванная с фонарного столба. Дождь размыл фотографию, и лицо актрисы на афише словно расплылось, растеклось, смазалось, а под глазами протекла краска, так что казалось: она горько плачет черными слезами…

– Афиши концерта… Дождь сорвал… По всей видимости, дождь сильный был… Видите, земля мокрая… – забормотал Харитонов, не понимая, почему вдруг лицо Веры стало болезненно-белым и с него разом схлынули все краски.

– Но это же плохой знак! Лицо размыто… Совсем плохо… – Она вдруг задрожала так сильно, словно на нее налетел шквальный порыв ветра. – Это плохой знак…

– Да господь с вами, что вы, ничего серьезного… – Харитонов изо всех сил пытался ее успокоить. – Это же дождь, просто дождь…

Видя, что мать взволнована, младшая девочка все же расплакалась. Подхватив ее на руки, актриса быстро села в поджидающий ее автомобиль.

Таня с легкостью поднялась по ступенькам служебного входа, изо всех сил стараясь держать себя в руки. Ей это удалось. По ее внешнему виду никто бы и не сказал, что уже очень давно она плохо спит, вспоминая, как была на допросе в полиции. Человек с менее чувствительным сердцем забыл бы все очень быстро – тем более, что никто не трогал Таню вот уже несколько недель. Но она была другой – она не умела легко забывать. Ее душу мучил страх. И даже в долгом молчании полиции ей тоже чудился подвох.

В этот вечер Таня пришла в кабаре не потому что должна была выступать, а в поисках Тучи, с которым нужно было обсудить кое-какие дела. Жизнь в кабаре была напряженной, потому что никто еще не видел нового владельца. Тофик уехал, сбросив все дела на Тучу, и фактически он остался здесь единственным начальством. За работу он взялся лихо. К примеру, даже во внутренних коридорах служебного входа висели яркие красочные афиши, бросающиеся в глаза. Именно такую афишу и увидела Таня. «Неповторимый сеанс гипноза… Всемирно известный гипнотизер… Проездом из Парижа в Рим… Только один вечер… Тайны человеческого мозга… Психологические опыты и практические сеансы гипноза»… Господи, да она до конца и понять всего не смогла.

Прочитав про всемирно известного гипнотизера, Таня фыркнула. На что только не шел Туча, чтобы привлечь публику! И надо сказать, что ему это отлично удавалось. Но Таня не собиралась смотреть на гипнотизера: тайн человеческого мозга ей вполне хватало в реальной жизни.

Она быстро миновала лабиринт внутренних коридоров и вышла в общий зал, где, как и в любой будний день, было не очень-то много посетителей. Тучи там не было. И Таня разочарованно остановилась, пытаясь лихорадочно понять, куда же он делся. В этот момент кто-то тронул ее за плечо. Таня резко обернулась. Это был Петр Инсаров.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.