Полная версия
Все о любви. Как научиться любить и говорить с сердцем напрямую
Молодой специалист, мать маленького мальчика, с гордостью заявила, что сына она не бьет. Когда ребенок плохо себя вел, она щипала его до тех пор, пока тот не понимал, что от него требовалось. Разве это не форма насилия? Гости поддержали молодую мать и ее мужа в их методах, но лично меня ее действия поразили. Но, к сожалению, я была одиноким голосом, выступавшим в защиту прав детей.
Позже, уже на собрании с другими людьми, я попросила представить ситуацию, в которой мужчина, недовольный поведением жены или спутницы, изо всех сил щипал бы ее. В ответ на мою фразу все остолбенели. Они увидели в этом действии принуждение и оскорбление. Но при этом никто не признал, что это неправильно по отношению к детям. Все родители утверждали, что любили своих детей. Все они имели высшее образование. Большинство из них называли себя либералами, поддерживающими гражданские права и феминизм. Но когда дело касалось прав детей, у них появлялись другие стандарты.
Один из самых важных социальных мифов, который мы обязаны развенчать, заключается в убеждении родителей, будто жестокость и пренебрежение сосуществуют с любовью. Жестокое обращение и пренебрежение отрицают любовь. А вот забота и уважение, противоположные жестокости и унижению, являются ее основой. Никто не может с полной уверенностью говорить, что он любит, если ведет себя жестоко. Однако в нашей культуре родители постоянно так поступают. Детям говорят, что их любят, продолжая подвергать их насилию.
Повсеместное жестокое обращение является свидетельством несостоятельности практики любви.
Многие из мужчин, рассказавшие истории из личного опыта в книге «Из юноши в мужчину» (англ. Boyhood, Growing Up Male), вспоминают о насилии со стороны родителей и о приобретенных в результате их действий психологических травмах. В своем эссе под названием «Когда отец меня бил» Боб Шелби описывает боль от постоянных побоев со стороны отца: «Из опыта общения с отцом я узнал о злоупотреблении силой. Избивая мою мать и меня, он фактически лишал нас возможности реагировать на унижения. Мы перестали протестовать против нарушений наших границ. Мы перестали ощущать себя личностями с собственными нуждами, потребностями и правами». На протяжении истории Шелби выражает противоречивые представления о значении любви. С одной стороны, он говорит: «Я не сомневаюсь, что отец любил меня, но его любовь была неправильно направлена. Он утверждал, что хотел дать мне то, чего у него не было в детстве». С другой стороны, Шелби признается: «Но вместо этого он показал мне собственные трудности, поскольку сам он всю жизнь боролся с чувством, что его не любили». Когда Шелби описывает детство, становится ясно, что отец испытывал к нему привязанность и иногда выражал заботу. При этом он не знал, как дарить и получать любовь. Любовь, которую он давал, была подорвана жестоким обращением.
Руководствуясь взрослыми воспоминаниями, Шелби рассказывает о влиянии физического насилия на его детскую психику: «По мере того как интенсивность боли от его ударов возрастала, я чувствовал боль в своем сердце. Я понял, что больше всего меня ранило чувство любви к человеку, который меня бил. Я прикрыл свою любовь темной завесой ненависти».
Похожую историю в автобиографических повествованиях рассказывают и другие мужчины всех классов и рас. Один из мифов о равнодушии состоит в том, что оно существует лишь среди бедных и обездоленных. На самом же деле отсутствие любви не является результатом бедности или материального недостатка. В семьях, где материальные привилегии в изобилии, дети точно так же страдают от эмоционального пренебрежения и жестокого обращения. Чтобы справиться с болью от нанесенных в детстве психологических ран, большинство мужчин в книге искали ту или иную форму терапевтической помощи. Чтобы найти путь к любви, они должны были исцелиться.
Многие мужчины в нашей культуре так и не могут оправиться от жестокого детства. Исследования показывают, что мужчины и женщины, неоднократно подвергавшиеся унижениям и насилию, с большей вероятностью предрасположены к жестокому обращению с другими. В книге Джарвиса Джея Мастерса «В поисках свободы. Записки из камеры смертников» (англ. Finding Freedom: Writings from Death Row), в главе под названием «Шрамы», он рассказывает о том, что подавляющее большинство шрамов на телах сокамерников (не все из которых находились в камере смертников) не были, как можно подумать, результатом насильственного взаимодействия с другими взрослыми. Это были рубцы от детских побоев, нанесенных родителями или другими опекунами. При этом, по его словам, никто из них не считал себя жертвой насилия: «На протяжении многих лет пребывания в учреждении я, как и многие из этих мужчин, бессознательно укрывался за тюремными стенами. Но, прочитав серию книг для взрослых, подвергшихся жестокому обращению в детстве, я стал приверженцем процесса изучения собственного детства». Организуя мужчин для группового обсуждения, Мастерс пишет: «Я говорил с ними о боли, которую пронес более чем через дюжину мест заключений. И я объяснил, как эти события привели меня в ловушку, в которую я попал». Как и многие дети, подвергшиеся насилию, эти мужчины были избиты матерями, отцами и другими лицами.
Когда мать Мастерса умирает, он испытывает горе, потому что не может в этот момент быть рядом с ней. Другие заключенные не понимают столь явной тоски, учитывая, что она пренебрегала им и жестоко обращалась. Джарвис отвечает: «Да, она пренебрегала мной, но разве я должен пренебрегать собой, отрицая, что хотел бы оказаться рядом с ней в момент ее смерти? Разве я могу отрицать, что я все еще ее люблю?». Даже в тюремной камере сердце Мастерса остается открытым. И он может честно признаться, что жаждет дарить и получать любовь. Жестокое обращение взрослых редко меняет желание ребенка любить и быть любимым. У взрослых людей, получивших в детстве раны, желание быть любимыми сохраняется, даже когда они ясно осознают, что родительскую любовь получить невозможно.
Зачастую дети хотят оставаться рядом с жестокими родителями ввиду катексиса. Они цепляются за ошибочное предположение, что родители любят их, невзирая на побои. Они отрицают жестокое обращение и сосредотачиваются на случайных актах заботы.
В прологе к своей книге «Создавая любовь» Джон Брэдшоу описывает путаницу в понимании любви словом «мистификация». Он делится: «Меня воспитывали в убеждении, что любовь заключается в кровных отношениях. Вы совершенно естественно любите членов своей семьи. Мои чувства не являлись выбором. Любовь, о которой я узнал, была навязана долгом и обязательствами… Моя семья научила меня правилам и представлениям нашей культуры о любви… Даже из лучших побуждений родители часто путали любовь с тем, что сейчас мы бы назвали жестокостью». Чтобы развенчать значение, искусство и практику любви, нам необходимо использовать здравые определения в разговоре с детьми, а также следить за тем, чтобы любящие действия никогда не были омрачены жестоким обращением.
В таком обществе, как наше, где дети лишены всех гражданских прав, очень важно, чтобы взрослые научились доброму обращению. Установление границ и обучение детей самодисциплине является важной частью любящего воспитания. Когда родители начинают дисциплинировать детей, применяя наказания, это становится моделью поведения, которую дети уставивают. Любящие родители прилагают все усилия, чтобы дисциплинировать детей без наказаний. Нет, это вовсе не значит, что они никогда их не наказывают. Вся суть кроется в том, что в качестве наказаний они отдают предпочтения таким методам, как тайм-аут или лишение привилегий. Они сосредотачиваются на том, чтобы научить детей брать на себя ответственность за собственные поступки. Поскольку подавляющее большинство из нас выросло в семьях, где наказание считалось основным – если не единственным – способом воспитания, тот факт, что дисциплине можно научить без физической силы, многих удивляет. Один из самых простых способов приучить детей к дисциплине – это научить их соблюдать порядок в повседневной жизни, убирать за собой. Приучить ребенка убирать игрушки в соответствующее место после игры – это один из методов воспитания ответственности и самодисциплины. Кроме того, на этом практическом примере они могут научиться справляться с эмоциональным беспорядком.
* * *Если бы по телевидению показывали правильные модели любящего воспитания, родители могли бы научиться этим навыкам. Телевизионные шоу, ориентированные на семьи, часто представляют детей, которые чрезмерно балуются, проявляют неуважение или ведут себя неадекватно. Зачастую они ведут себя даже более взросло, чем их родители. То, что мы видим по телевизору, в лучшем случае моделирует неподобающее поведение, а в худшем – отсутствие любви. Отличным примером является фильм «Один дома», воспевающий непослушание и насилие.
Телевидение может показывать заботливое, любящее общение в семье. Есть целые поколения взрослых, которые с ностальгией рассказывают о том, как сильно они хотели, чтобы их семьи были похожи на модели семейной жизни из шоу «Предоставьте это Биверу» (англ. Leave it to Beaver) или «Три моих сына» (англ. My Three Sons). Мы хотели быть такими же, потому что стали свидетелями любящего воспитания, любящих семей. Но, когда мы заявляли родителям о желании иметь подобные семьи, нам часто отвечали, что таких семей не существует. На самом же деле реальность заключалась в том, что родители, вышедшие из нелюбящих семей, просто не могли научиться любви, создать теплую домашнюю обстановку или даже воспринимать как реалистичную ту, что показывают по телевизору. Действительность, с которой они были наиболее хорошо знакомы и которой доверяли, – это та, которую они прожили на собственном опыте.
В том, как справлялись со сложностями в вышеперечисленных шоу, не было ничего утопического. Проблемы плохого поведения решались при помощи разговоров родителей и детей, критического осмысления и поиска способа загладить вину. В обоих сериалах всегда присутствовали обе родительские фигуры. Даже если в сериале «Три моих сына» мать отсутствовала, вторым родителем выступал любящий дядя Чарли. В любящей семье, где есть несколько родителей, ребенок может обратиться к одному из взрослых за посредничеством, пониманием или поддержкой (если один из них настроен негативно). Мы живем в обществе, где растет число родителей-одиночек как женщин, так и мужчин. Однако родитель-одиночка всегда может выбрать друга в качестве второй родительской фигуры, даже если их взаимодействие достаточно ограниченно. Вот почему так важны категории крестной матери и крестного отца. Когда моя лучшая подруга решила завести ребенка без отца в семье, я стала крестной матерью, второй родительской фигурой.
Дочь моей подруги обращается ко мне, если между ней и ее матерью возникает недопонимание. Вот один небольшой пример. Моей подруге в детстве никогда не давали карманные деньги, поэтому ей казалось, что лишних денег у нее нет и теперь. Более того, она считала, что дочь обязательно потратит деньги на покупку сладостей. Рассказав мне, что дочь на нее сердится, она открыла пространство для диалога. Я поделилась с ней своим убеждением, что карманные деньги – это важный способ научить детей дисциплине, границам и работе над желаниями и потребностями. Я знала достаточно о финансах подруги, чтобы ей возразить. Я убедила ее, что она могла позволить себе выдавать небольшую сумму, и одновременно призвала ее не проецировать ошибки своего детства на настоящее. Что касается конфет, я предложила ей выдать деньги и выразить надежду на благоразумные траты, а потом посмотреть, что из этого получится.
Все сработало замечательно. Счастливая от того, что у нее есть деньги, дочь начала их копить, чтобы приобрести что-то действительно важное. И конфеты не значились у нее в списке приоритетов. Если бы не присутствие второго взрослого, возможно, им потребовалось бы больше времени, чтобы разрешить свой конфликт, и могло бы произойти ненужное отчуждение и ранение. Важно, что любовь и уважительное взаимодействие между двумя взрослыми продемонстрировали дочери (которой рассказали о нашем обсуждении) способы решения проблем. Продемонстрировав готовность принимать критику и способность размышлять о своем поведении и меняться, мать показала дочери, не теряя при этом достоинства и авторитета, что родители не всегда правы.
Пока мы не начнем внедрять любящее воспитание во все слои общества нашей культуры, многие люди будут продолжать считать, что дисциплине можно научить только посредством наказания и что рукоприкладство – это приемлемый способ отношения к детям. Поскольку дети от рождения способны демонстрировать свою привязанность и отвечать на ласку, часто предполагается, что они умеют любить и им не нужно учиться этому сложному искусству. И все же несмотря на то, что желание любви присутствует даже у самых маленьких детей, они все еще нуждаются в наставлениях. Именно взрослые дают им руководство.
Любовь – это поступки, и наша обязанность – дарить ее детям. Когда мы любим детей, мы каждым своим действием признаем, что они не собственность, что у них есть права, что мы уважаем и защищаем их.
Без справедливости не существует любви.
Глава 3. Честность. Любовь и правда
«Когда мы открываемся партнеру и вдруг обнаруживаем, что это исцеляет нас, а не вредит, мы делаем важное открытие: близкие отношения могут стать убежищем от мира лжи, священным пространством, где мы способны стать самими собой… Это разоблачение – говорить правду, делиться внутренней борьбой и обнажать недостатки – является священным деянием, позволяющим двум душам встретиться и обрести глубокую связь».
Джон УэлвудМы впервые узнаем о справедливости и честности еще в детстве, когда в контексте обстоятельств нас обязывают говорить правду. Суть справедливости заключается в умении быть искренним и видеть себя и мир таким, какой он есть, а не таким, каким мы хотим его видеть. В последние годы социологи и психологи зафиксировали тот факт, что мы живем в стране, где люди лгут с каждым днем все больше и больше. Философ Сиссела Бок в своей книге «Ложь: Моральный выбор в общественной и личной жизни» (англ. Lying: Moral Choice in Public and Private Life) одна из первых обратила внимание на то, до какой степени ложь стала общепринятой и обыденной в повседневном общении. В книге М. Скотта Пека «Непроторенная дорога» лжи посвящен целый раздел. Харриет Лернер, другой широко читаемый психотерапевт, в своей книге «Танец обмана» (англ. The Dance of Deception) обращает внимание на то, как сексистская социализация побуждает женщин притворяться и манипулировать, лгать, чтобы нравиться другим. Лернер описывает, каким образом постоянное притворство и ложь отчуждают женщин от истинных чувств, и как все это приводит к депрессии и потере самосознания.
Люди лгут в самых незначительных аспектах повседневной жизни. Когда многим из нас задают элементарные вопросы, вроде: «Как дела?», вместо правды мы говорим ложь. Большая часть ежедневной лжи произносится либо для того, чтобы избежать конфликта, либо для того, чтобы пощадить чьи-то чувства. В таком случае, если вас приглашают на ужин с человеком, который вам не очень нравится, вы не просто отказываетесь, а придумываете целую историю. Вы врете. В такой ситуации уместно просто отказаться, поскольку объяснение причин может неоправданно обидеть человека.
Многие люди учатся лгать еще в детстве. Чаще всего обман связан с желанием избежать наказания, с боязнью разочаровать или обидеть взрослого. Большинство из нас могут припомнить моменты из детства, когда мы мужественно практиковали честность, которой нас учили родители, но потом обнаруживали, что на самом деле взрослые не так уж и хотели, чтобы мы всегда говорили правду. В слишком многих случаях детей наказывают тогда, когда они честно отвечают на заданный вопрос. Тогда в их сознание внедряется мысль, что правда способна обидеть. В одночасье они делают вывод, что ложь – это отличный способ избежать неприятностей.
Многих детей сбивает с толку настойчивое требование быть честными и одновременный призыв учиться лицемерию. По мере взросления они все чаще начинают замечать, как много лгут взрослые. Они осознают, что из окружающих людей на самом деле мало кто говорит правду. Я выросла в мире, где детей учили быть честными, но слишком быстро мы поняли, что сами взрослые не практиковали то, что так усердно проповедовали. Среди моих братьев и сестер те, кто научился вежливо лгать или говорить то, что хотели услышать взрослые, поощрений и внимания получали больше, чем те из нас, кто говорил правду.
Среди любой группы детей остается непонятным, почему одни дети быстро овладевают искусством лицемерия (то есть принятия облика, необходимого для манипулятивных действий), а другие с трудом скрывают истинные чувства. Поскольку притворство является одним из аспектов детской игры, оно представляет собой идеальный контекст для овладения искусством обмана. Сокрытие правды, выходя за рамки игр и становясь обычной практикой, превращается в опасную прелюдию к постоянной лжи.
Бывает и так, что дети увлекаются ложью, замечая, какую власть она дает над взрослыми. Представьте себе ситуацию: маленькая девочка идет в школу и говорит учительнице, что ее удочерили, зная, что это неправда. Она наслаждается полученным вниманием, сочувствием и пониманием, а после ее ожидают гнев и разочарование родителей, когда учительница звонит им, чтобы поговорить. Одна моя подруга, которая частенько врет, утверждает, что ей нравится дурачить людей и заставлять их действовать в соответствии с полученными знаниями, о лживости которых знает только она. Ей десять лет.
Когда я была в ее возрасте, ложь меня пугала. Она сбивала меня с толку и приводила в замешательство. Другие дети подшучивали надо мной, потому что врать я совершенно не умела. В единственном по-настоящему жестоком эпизоде между моей матерью и отцом он обвинил ее в том, что она ему солгала. Был и другой раз, когда старшая сестра обманула, что сидела с ребенком, хотя на самом деле ходила на свидание. Когда отец ее бил, он продолжал кричать: «Не смей мне врать!» Хотя жестокость его реакции породила в нас ужас перед последствиями лжи, она не изменила того факта, что сам он не всегда говорил правду, и мы об этом знали. Его любимым способом лжи было утаивание, а девизом – «Просто молчи, когда задают вопросы, и ты не попадешься».
Мужчины, которых я любила, всегда лгали, чтобы избежать конфронтации или ответственности за неподобающее поведение. В своей новаторской книге «Русалка и Минотавр» (англ. The Mermaid and the Minotaur) Дороти Диннерштейн отмечает, что мальчик, узнав правду о том, что его властная мать на самом деле не имеет никакого авторитета в патриархате, испытывает чувство замешательства и злости. Ложь становится одним из стратегических способов, с помощью которых он может «проявить себя» и сделать мать бессильной. Ложь позволяет манипулировать и ощутить собственную силу.
Мужчины учатся лгать, чтобы получить власть, а женщины лгут еще и затем, чтобы притвориться бессильными. Харриет Лернер говорит в своей работе о том, что патриархат поддерживает обман, поощряя женщин представлять мужчинам ложное «я», и наоборот. В книге «101 ложь, которую мужчины говорят женщинам» (англ. 101 Lies Men Tell Women) Дори Холландер подтверждает, что хотя и женщины, и мужчины обманывают, «мужчины склонны лгать больше и с более разрушительными последствиями». Свой первый воодушевляющий опыт молодые люди зачастую получают тогда, когда врут влиятельным взрослым и им это сходит с рук. Многие мужчины поделились со мной откровением, что им трудно признаваться в чем-то, видя, что правда ранит близкого им человека. Важно отметить, что ложь, которой учатся многие мальчики в попытке не обидеть маму или кого бы то ни было, становится настолько привычной, что впоследствии им все тяжелее отличить ложь от правды. Такое поведение неумолимо переходит и во взрослую жизнь.
Нередко мужчины, которые никогда бы не подумали лгать на работе, из раза в раз лгут в отношениях. Похоже, это особенно характерно для гетеросексуальных мужчин, которые считают женщин доверчивыми. Многие мужчины признаются, что врут, потому что им это сходит с рук; их ложь прощают. Чтобы понять, почему мужская ложь более приемлема в нашей жизни, мы должны понять, каким образом мужчинам предоставляются власть и привилегии. Все просто: в нашей патриархальной культуре они получают их просто потому, что они мужчины. Такие понятия, как «быть мужчиной» и «настоящий мужчина», всегда подразумевали, что при необходимости им дозволено предпринимать действия, нарушающие правила. Патриархат ежедневно убеждает нас при помощи телевидения и журналов, что властные мужчины могут делать все, что хотят, что именно свобода делает их мужчинами. Им внушается, что быть честным – значит быть «тряпкой». Способность быть нечестным и безразличным к последствиям делает мужчину жестким, взрослым.
В своей книге «Конец стереотипам. Книга для мужчин, у которых есть совесть» (англ. The End of Manhood: A Book for Men of Conscience) Джон Столтенберг обращает внимание на то, что мужская личность в патриархальной культуре, предлагаемая в качестве идеала, требует постоянного вклада в ложное «я». Мальчики с раннего детства учатся маскировать истинные чувства. Им буквально внушают, что нужно быть жесткими, не плакать, не выражать обиду, чувство одиночества или боль. В худшем случае они учатся не чувствовать ничего и никогда. Эти уроки чаще всего преподаются другими мужчинами или матерями с сексистскими взглядами. Даже мальчики, выросшие в самых прогрессивных, любящих семьях, где родители поощряют их выражать эмоции, получают иное представление о мужественности и чувствах на детской площадке, в школе, занимаясь спортом или смотря телевизор. В итоге они могут выбрать патриархальную мужественность, чтобы быть принятыми другими сверстниками и стать авторитетными мужскими фигурами.
В важной работе «Новый взгляд на мужественность» (англ. Rediscovering Masculinity) Виктор Сайдлер подчеркивает: «Когда мы, мальчики, учимся говорить, мы слишком быстро обучаемся искусству сокрытия собственного “я”. Мы учимся “владеть” языком, чтобы контролировать окружающий мир… Даже если мы обвиняем других в несчастьях и страданиях в отношениях, на подсознательном уровне мы знаем, что нашу мужественность ограничили и задели. Мы испытываем обиду и боль, потому что понимаем, как мало нам дозволено чувствовать…» Отстраненность от эмоций облегчает ложь, поэтому мужчины в момент обмана чаще всего пребывают в состоянии отрешенности. Для утверждения собственной мужественности они используют стратегии выживания, которым научились еще в детстве. Невозможность сближения с другими людьми влечет за собой неспособность принятия ответственности за причинение боли. Такое отрицание наиболее очевидно в случаях, когда мужчины пытаются оправдать насилие по отношению к более слабым людям (обычно к женщинам), предполагая, что на самом деле именно они являются жертвами женщин.
Прикрываясь маской безразличия, многие мужчины на самом деле считают себя жертвами равнодушия. Как и все, они в детстве стремились верить, что любовь не обойдет их стороной. Хотя многих мальчиков учат вести себя так, будто любовь не имеет значения, в глубине души они тоже ее ищут. И это стремление не исчезает лишь потому, что они становятся мужчинами. Ложь как одна из форм поведения является для них способом выразить гнев по поводу несбыточности обещаний любви. Чтобы принять патриархат, им приходится активно сдерживать это стремление.
Патриархальная мужественность требует от мальчиков и мужчин не только силы и превосходства над женщинами, но и необходимости поддерживать свой статус. Это одна из причин, по которой мужчины в большей степени, чем женщины, используют ложь как средство получения власти в отношениях. Общепринятым в патриархальной культуре является предположение, что любовь присутствует в ситуации, когда одна группа или индивид доминирует над другой. Многие люди уверены, что мужчины могут принижать женщин и детей и при этом сохранять любовь. Психоаналитик Карл Юнг проницательно подчеркнул: «Там, где желание власти имеет первостепенное значение, любовь неизбежно отсутствует». Поговорите с женщинами об их отношениях с мужчинами, независимо от их расы или класса, и вы услышите истории о стремлении к власти, о том, как мужчины используют ложь, включая утаивание, в качестве способа контроля и подчинения.
* * *Не случайно более широкое культурное признание лжи в нашем обществе совпало с достижением женщинами большего социального равенства. В начале феминистского движения женщины настаивали, что мужчины главные, потому что они чаще всего контролируют финансы. Теперь, когда заработок женщин значительно вырос (хотя и не сравнялся с мужским), а женщины стали финансово более независимыми, мужчины, желающие сохранить господство, должны использовать более тонкие стратегии, чтобы колонизировать и лишить женщин власти. Даже самая богатая женщина может быть «опущена» в отношениях, где она стремится к любви, а ей постоянно лгут. В той степени, в которой она доверяет спутнику, ложь и другие формы предательства, скорее всего, разрушат как ее уверенность в себе, так и самооценку.
