Сердце и другие органы

Отмучившись семестр, в начале января он по пьянке проиграл все деньги на тотализаторе. Рядом с общагой колледжа на Брум-стрит притаилась прокуренная букмекерская нора с железной клеткой, в которой сидел мрачный кассир. На стенах висела дюжина мутных телевизоров, по экранам в бесконечном немом надрыве мчались лошади и собаки. Лис просадил все полторы тысячи, выданные на харчи и проживание до июня.

Лариса отказалась давать деньги, зубной доктор поддержал, настоятельно рекомендовав Лису найти ночную работу. Он, кстати, видел в безусловно мерзком поступке пасынка не только элемент греха, но и возможность искупления, возможность формирования стойкого характера, столь необходимого в зубоврачебном деле. Лис не стал дослушивать, повесил трубку.

Тем же утром, собрав рюкзак, он отправился на попутных грузовиках в Нью-Йорк. Развесёлая шоферня гнала восьмиосные монстры по седым от инея трассам, грузовики сияли гирляндами огней, неслись неукротимыми болидами сквозь тьму на восток, к Атлантике. Подъезжая к Коннектикуту, бугай-негр, вылитый боксёр Майк Тайсон, рассказал Лису про Вашингтон-сквер. В этом парке в самом центре Гринвич-Виллидж собирались игроки – шахматисты, картёжники. Играли в домино и в железку, заключались пари на исход спортивных состязаний. Любых, от хоккея и баскетбола до гольфа и фигурного катания.

– Парк Юрского периода! – заржал негр. – Помнишь, как в кино?

Он сделал страшное лицо, щёлкнув крупными белыми зубами, словно перекусывая кого-то. Лис фильма не видел и не понял, что шофёр изображал динозавра, но всё равно засмеялся вместе с ним.

3

Парк Юрского периода оказался действительно любопытным местом. Некоторые шахматисты прикидывались интеллектуалами, другие – славными очаровательными болтунами, вроде отставных учителей. Многие научились играть в тюрьме. Тон задавали Терминатор, Душистый горошек и Школьничек.

Жертвы делились на «плотву» и «карасей» в зависимости от наличия денег. Появление клиента возбуждало ажиотаж, похожий на атаку пираний. Жертву не отпускали, не обглодав до последней косточки. Обдирали мастерски, психологически безупречно: у клиента не просто появлялась уверенность в возможности выигрыша, эта уверенность постоянно росла и укреплялась с каждой новой партией. Он сам повышал ставки, выигрыши казались закономерными, неудачи случайными. Вплоть до последней, решающей игры ва-банк. Важно было с самого начала понять, сколько денег готов проиграть клиент, «плотва» редко просаживала больше двадцатки, «карась» мог запросто спустить сотню, а то и другую.

Лис появился в Вашингтон-сквер утром пятого февраля. Ночь он провёл на автобусной станции, под утро начали мыть полы и его выгнали. В парке было по-зимнему тихо и пусто, голые липы казались безнадежно мёртвыми, квадратные столы окружали конную статую Вашингтона. Лис остановился, оглядел президента, его лошадь. Обошёл вокруг, на бронзовом крупе президентской лошади кто-то написал фломастером «Буш – осёл».

Лис сел за крайний стол. Достал шахматную доску, аккуратно расставил фигуры. Чёрный король где-то потерял корону и Горохов воткнул на её место булавку с бирюзовой головкой. Лис дотронулся пальцем до булавки, закрыл глаза и начал ждать.

Первым появился Махараджа, пронырливый пакистанец с сизыми губами, болтун и любитель блиц-турниров. Играл он неважно, брал нахрапом, оглушал соперника трёпом, бессмысленным и бесконечным. Пару раз был бит – не в фигуральном смысле, а вполне конкретными кулаками, оба раза не за шахматы, а за некоторое сходство с Бин Ладеном.

– Играешь? – спросил он, присаживаясь напротив.

Лис кивнул.

– Деньги есть?

Лис честно помотал головой.

– Без денег нельзя.

Лис снял часы, положил на стол. Махараджа неодобрительно оглядел часы, выпятил синюю губу, с изнанки она вообще была фиолетовая.

– Пятерик против котлов. Идёт?

Лис пожал плечами, кивнул.

– Ты чё, немой? – спросил пакистанец и двинул ферзёвую пешку.

– Почему?

– Ну тогда ходи – дома думать будешь! Давай, давай! – Махараджа начал обычный трёп. – Секи момент, как гроссмейстер играет. Котлы твои коцаные – считай плата за урок. Мотай на ус, сынок.

Лис двинул свою пешку, пакистанец, не думая, вывел коня.

– Ну вот! Он опять заснул! Ну что ты будешь делать?

Лис вывел ферзя.

– Вот оно как? Ну ты даёшь! – заорал Махараджа. – Считай, уже продул. Я-то надеялся хоть чуток поразмяться, а ты вообще не сечёшь! Фуфель!

Лис сосредоточился. Погрузился, именно погрузился: Махараджа походил на беспечного лодочника, озирающего поверхность озера – метёлки камышей, растопырки торчащих коряг, редкую игривую рыбёшку. Лис тоже видел всё это, но ему открылась и подводная темень, с водорослями, спящим сомом в омуте, стаей карасей и притаившейся в тростнике щукой. Он мог разглядеть утонувший велосипед, покрышку от трактора и золотой браслет, оброненный с лодки позапрошлым летом. Лис делал ход за ходом, заманивая простодушного болтуна в капкан. На шестнадцатом ходу Лис пожертвовал ферзя, ликующий Махараджа поставил короля на поле g1. Лис сделал вилку конём.

– Мат.

– Как это? – пакистанец опешил. Он даже не понял, что произошло. Партия заняла семь минут.

Следующие пять долларов Махараджа проиграл за двенадцать минут. Проиграл позорно, опять налетев на вилку.

– Ещё? – вежливо спросил Лис.

– Достаточно, – озираясь, ответил пакистанец. – Ты, малец, вот что… ты про это дело языком не чеши… Ну что ты, да я, да мы с тобой… Лады?

4

В марте неожиданно потеплело, Лис сменил ночлежку в приюте Тринити на лавку в Вашингтон-сквер. Воздух свежий, да и к работе поближе, решил он, покупая непромокаемый спальный мешок защитного цвета с ярко – рыжим нутром.

Удачный день приносил ему долларов тридцать-сорок. Шахматы оказались наименее доходной игрой парка Юрского периода, ставка за партию редко превышала десятку. Хитрить Лис не любил, он не прикидывался простофилей, не обнадёживал противника глупыми ходами, каждый «карась» однозначно понимал к финалу, что о реванше лучше забыть. И уходил отыгрываться к подслеповатому Раввину или к похожему на румяную бабушку Короеду.

А ещё в парке играли в нарды. Лис заинтересовался игрой. Местный чемпион, армянин по кличке Сальвадор, тощий, с мутными взглядом и торчащими усами как у художника Дали, на глазах у Лиса обчистил какого-то студента на полторы сотни. И сделал это за двадцать минут.

– Хорошо, я научу тебя, – перебирая жёлтыми пальцами костяшки чёток, снисходительно сказал Сальвадор. – Полтинник за час.

Лис достал мятые купюры, две пятёрки, десятку. Больше не было. Сальвадор вздохнул, лениво сунул деньги в нагрудный карман лимонного «адидаса», он не носил ничего, кроме спортивных костюмов невероятных расцветок – кораллового, неоново-зелёного, жёлтого, как желток. Если Сальвадор появлялся в снежно-белом, это означало, что сегодня воскресенье.

– Дам тебе сорок минут, – Сальвадор проворно расставил шашки. – А вот эти кубики, мальчик, называются зары.

Он ловко подкинул и поймал обе кости, потряс их кулаке и выбросил на поле. Кости зацокали по доске, остановились. На одной было пять, на другой – шесть.

– Шеш-беш, – Сальвадор тощим указательным пальцем передвинул свои шашки. – Запомни, это тебе не шахматы, тут ничьих не бывает. Суть игры – не просто победить, но и унизить врага. Степень унижения прямо пропорциональна денежному призу. Допустим, мы играем на ставку… Почём вы там в свои, эти… шахматы играете?

– По десятке обычно, – Лис разглядывал битые, желтоватые зары. – А они действительно из кости сделаны?

– Да, из берцовой кости моего бывшего ученика, – засмеялся Сальвадор фальцетом. – Не отвлекайся! Степень унижения может быть обычной – простая победа. Это когда ты первым выставил свои камни за борт.

– Камни?

– Если ты назовёшь это шашкой, – Сальвадор грозно наклонился над доской, ткнул пальцем в чёрную шашку. – Тебя проклянёт Салам-бен-Рахим, покровитель заров. Не кубиков, не костей – заров! Нарды – игра мистическая, не то что твои… эти… Ещё фараоны играли! В гробнице Тутанхамона нашли золотые нарды с инкрустациями из рубинов и сапфиров. Персидские маги с помощью нардов предсказывали судьбу владык, исход битв.

Вокруг стола начали собраться зеваки. Турист в футболке хорватской сборной закурил сигару, тут же потянуло палёными тряпками. Сальвадор строго посмотрел на него, футболист отошёл.

– Поле нардов символизирует небо. Камни – это звёзды. Каждая половина поля имеет двенадцать лунок, это двенадцать месяцев. Поле делится на четыре части – четыре времени года. Число камней равно числу лунных и безлунных дней месяца, – Сальвадор сделал паузу, обвёл глазами слушателей.

– Нарды – это не игра, нарды – это модель мироздания.

Лис украдкой взглянул на часы.

– Но вернёмся к правилам, – Сальвадор сказал обычным тоном. – Проигравший платит за обычную победу одну ставку. За «марс» – удвоенную, за «домашний марс» – тройную ставку. За «кокс» платит четыре ставки. Сколько получается?

– Сорок, – ответил Лис.

– Правильно! И это – за пять минут, – Сальвадор хлопнул в ладоши. – Всё! Урок закончен. Накопишь денег – приходи опять.

5

В отличие от шахмат, нарды оказались игрой суетливой, по-базарному крикливой, некоторые игроки стучали камнями по доске, на манер доминошников, зары звонко тарахтели, как погремушка на хвосте гремучей змеи.

Но больше всего Лиса смущала непредсказуемость. Именно непредсказуемость заров давала шанс слабому игроку обставить мастера. Ты мог выстроить безупречную комбинацию, но проиграть дураку, которому вдруг подфартило. В шахматах такого не могло быть, суть шахмат была элегантна, как механизм швейцарского хронометра. Нарды олицетворяли хаос, элемент случайности ставил Лиса в тупик. Он привык контролировать игру, контролировать на все сто.

Проникнуть в машинный зал оказалось недостаточно, да и не было в нардах машинного зала, так – потроха старой шарманки с одним напевом. Лис безошибочно знал, куда какие камни двигать, это он постиг сразу и в этом он был безупречен. Научился изящным шешарам, выстраивал ловкие увязки, с любым противником из десяти партий выигрывал как минимум семь. Но его беспокоили три проигранных, эти три победы принадлежали хаосу, случайному везению дурака, непредсказуемости заров.

Лис страдал, его мучала непроницаемость фатума, пытка продолжалась и по ночам, когда он, вглядываясь в плоское городское небо, постепенно поднимался туда, к тусклым звёздам и грязноватым облакам, туда, где за глухими дверями с облезшей позолотой меланхоличные ангелы перебирали цифры, шуршали единицами и тройками, складывали в стопку пузатые шестёрки. Изредка лениво спорили:

– Ну что, пянджи-чар или пянджи-ду?

– Нет, дай ему яган.

– Как скажешь, яган так яган.

И у кого-то далеко внизу зары останавливались на двух единицах.

Появились деньги. Лис снял конуру, полуподвал в Китайском квартале, из окна которого были видны быстрые ноги пешеходов. От подошвы и до колена. Был тесный душ с вялой струёй и кухня не больше телефонной будки. Роль мебели изображала узкая койка казарменного фасона и мрачное кресло, грязно-багровое и оплывшее, как печень алкоголика.

Лис решился наконец позвонить матери. Позвонил домой. Лариса подняла трубку, узнав сына, попросила подождать, Лис слышал, как она распекала кого-то, какую-то тётку, которая басовито огрызалась на скверном английском. Потом неожиданно заревел младенец, Лариса принялась утешать, противно угукать. Наконец вернулась к телефону.

– А у нас родился братик, – просюсюкала Лариса. – Соломоша, да… У-у, какие мы! Ну-ка, Соломоша, поздоровайся с Мариком. Здравству-у-уй, здравствуй…

На том конце снова заорал младенец. Лис тихо положил трубку, сел на кровать и долго смотрел в стену.

Вашингтон-сквер приносил теперь сотню в день, иногда больше. Но это в сухую погоду. Закончился сентябрь, в октябре похолодало и зарядили дожди. Облетели платаны, за ними липы. Каштаны держались дольше всех. Игроки под блестящими зонтами безнадёжно мокли в ожидании клиентов, мок бронзовый президент в лихой треуголке, мок его поджарый конь. Лис мок вместе со всеми.

В понедельник около трёх к столу Лиса подошёл невысокий человек, плотный и гладкий, как упругий гриб, с короткими руками и маленькими ладонями, его розовые пальцы что-то бесконечно ощупывали и перебирали. На розовом мизинце поблескивал золотой перстенёк с агатом. Лис вспомнил эти суетливые пальцы, этот агат, недели три назад он играл с коротышкой.

– Про что читаете? – вежливо спросил он.

– Про любовь, предательство и месть, – ответил Лис. – «Гамлет».

– Ясно…

Озираясь, тихо спросил:

– Мы могли бы поговорить?

Лис удивился, но кивнул. Сунул между страниц долларовую бумажку вместо закладки, убрал книгу в рюкзак.

– Вы можете обыграть одного человека? – спросил коротышка.

Лис подумал и снова кивнул. Спросил:

– В шахматы?

– Нет, нарды.

– Сколько партий?

– Марафон. Часа три.

Марафон – это колоссальный стресс, психический и физический. Лис слышал о марафонах, которые продолжались сутками, после которых игроки падали под стол прямо в игровом зале.

– Обыграю, – сказал он. – А зачем?

Коротышка пожевал губами, оглядывая мокрые стволы платанов.

– Он меня оскорбил.

– Вы ему проиграли?

– Да, три «марса» подряд…

– Но вы действительно играете паршиво, я помню, – простодушно улыбнулся Лис. – Что ж тут оскорбительного? Это всё равно, если я скажу, что вы ниже меня на голову, и вы обидитесь – ведь это правда, и что тут обидного?

– Короче, – перебил его коротышка. – Вы делаете Макса, выигрыш пополам, все довольны, все смеются. Лады?

Он протянул руку, ладонь оказалось неожиданно жёсткой, жёсткой и тёплой, как плотная глина.

– Завтра в девять…

– Утра? – спросил Лис.

Коротышка засмеялся, он незаметно вытирал ладонь о штанину.

– Нет, вечера. Роллинг-стрит сто пять. Записать?

– Запомню, Роллинг-стрит сто пять.

– Хорошо… Это Даун-таун, от Уолл-стрит два квартала в сторону Ист-ривер, – он собрался уходить, словно припомнив, добавил. – Да, оденься. Костюм, галстук… Понял?

Лис кивнул. У него в жизни не было галстука.

6

Лис всю ночь не мог заснуть, вставал, бродил от стены к стене. Припадая к крану, пил воду. Около двух на углу кто-то затеял драку, женский голос пьяно кричал: «Ну ты сука, Алан! Ну ты и сука!». Приехала полиция, синие и красные огни заметались по стенам. Лис сидел на койке, поджав под себя ноги, и зачарованно улыбался – он неожиданно очутился внутри волшебного калейдоскопа. На гвозде, вбитом в дверь ванной, висел новый костюм.

Лис купил его в «Файлинс» на углу Бродвея и Семьдесят второй, там продавали уценённые тряпки и обувь прошлого сезона. Мулатка, сочная и вертлявая, с кольцом в ноздре и в невероятно тугих джинсах, оглядела Лиса, прикидывая кредитоспособность.

– Цвет какой? – спросила.

– Цвет? – растерялся Лис. – Чёрный, наверное…

– На похороны что ли? – усмехнулась она.

– Почему?

Выбрали чёрную пару, белую рубашку, классические «оксфорды». С галстуками произошла заминка. Лис испуганно оглядел пёструю витрину: там рядами свисали обрывки тропических закатов, горели хвосты диковинных жар-птиц, переливались крылья заморских бабочек, сияла изумрудом чешуя сказочных рыб. Лис вздохнул и неловко вытянул узкий чёрный галстук.

– Ну нет! – возмутилась мулатка. – Похоронная контора какая-то! Вот!

Она решительно сдёрнула кроваво красную змеистую ленту, приложила к горлу Лиса.

– Вот так! И никак иначе!

Адрес Лис нашёл сразу. Он ожидал увидеть что-то вроде казино или бара. Там оказалась дверь в стене, ни вывески, ни даже таблички со звонком. До девяти оставалось двадцать минут, Лис перешёл на другую сторону и стал вышагивать по тротуару до фонаря и обратно. Прохожих не было, изредка проезжали машины. Тут не было ни магазинов, ни ресторанов, вокруг угрюмо высились серые здания банков и страховых контор. Остановилось такси, из него вылез коротышка.

– Хорош! – похлопал он Лиса по спине. – Галстук Армани? Пошли.

Им открыли. За дверью оказалась просторная прихожая, почти холл, с колоннами и большим зеркалом. В углах сияли почти античные вазы с сухой ботаникой. Коротышка, ухватив Лиса за рукав, потянул наверх по широкой лестнице. В туалетной комнате с дубовыми панелями и мраморными писсуарами он достал бумажник, вынул оттуда стопку сотенных купюр.

– Пять косых, – протянул деньги Лису. – Сразу не лезь, оглядись сперва. Лады?

– Лады.

– Я буду рядом, – он замешкался, потом сказал. – Меня Джеймс зовут.

– Меня Лис.

– Ты что, цыган?

– Почему?

Джеймс пожал плечами, толкнул его к выходу. Лис видел в зеркало, как коротышка мелко перекрестился и поцеловал перстенёк, быстро, будто клюнул.

Они устроились в глубоких креслах, кожаных, тёмно-шоколадных, неторопливая официантка, похожая на сытую рысь, принесла скотч Джеймсу.

– Спасибо, Кэрол, – он подмигнул ей.

– А что ваш друг будет пить? – тихо спросила томная рысь, словно интересовалась интимным.

– Минералку, – сипло ответил Лис, прокашлялся. – Воды минеральной, пожалуйста.

– Лёд, лимон?

– И лёд, и лимон, – кивнул Лис.

Он наклонился к Джеймсу:

– Что это? Клуб?

Джеймс отпил, достал из кармана «монтекристо», смял целлофан, поднёс к носу, глубоко вдохнул.

– Да, частный клуб. Тут народ с Уолл-стрит в основном. Наверху, кстати, номера.

Джеймс выпустил густое облако сизого дыма. Кэрол принесла воду.

– Макс обычно к десяти приезжает. Там, – он кивнул на дверь. – Там игровой зал, два покерных стола, рулетка. Три приватных комнаты, это для крупной игры.

Лис кивал головой, он почти залпом выпил воду. В углу за газетой дымил толстяк, курил трубку. Перед ним стоял какой-то напиток химической синевы в высоком стакане. По комнате расползался карамельный дух дорого табака. Официантка принесла ещё минералки, поставила перед Лисом. Улыбнулась ему жёлтыми кошачьими глазами. Лис подумал, что у него своих денег осталось меньше десятки.

– Ну, готов? – Джеймс взглянул на часы. – Вперёд!

В игровом зале было тихо и сумрачно. Джеймс подтолкнул Лиса к покерному столу.

– Что, садиться? – тихо спросил Лис. – Играть?

– Да, катнём по маленькой. Ты в блек-джек как?

– А чего там как – сиди себе, карты считай. Игра для недоумков.

Джеймс странно посмотрел на него, влез на табурет. Лис сел рядом.

– Только мне, – сказал Джеймс крупье. – Мой приятель пока только учится.

Крупье услужливо оскалился и с треском распечатал новую колоду.

Становилось многолюдней. Крупье сдавал, Джеймс рассеянно разглядывал карты, двигал фишки, постоянно озираясь через плечо. За соседним столом играл рыхлый мужчина в роговых очках, на его оплывшем лице застыло брезгливое выражение, словно ему было невыносимо противно то, чем он занимался. У рулетки два нетрезвых молодых человека в костюмах безукоризненного покроя энергично подначивали друг друга; тот что повыше, альбинос с рачьим взглядом, пытался говорить по-французски. Он с равными интервалами повторял одну и ту же фразу «J’aime votre grand âne». Это напоминало неистребимую пьяную икоту. В глубине зала, за колоннами, в тускло-янтарном свете маячили какие-то тени, оттуда доносился тихий звук, словно кто-то время от времени пересыпал мелкую морскую гальку. Там играли в нарды.

– Вот он! – Джеймс толкнул Лиса локтем.

7

Лис повернулся к двери. Макс мог бы и не обыгрывать Джеймса, сам факт существования Макса был оскорбителен для Джеймса и ему подобных. Коротышка испытывал то же самое, что испытывает неказистая такса, очутившись на одной собачьей площадке с русской борзой. Макс, казалось, был выведен искусственным путём или Бог, отложив все дела, смастерил его персонально. И дело тут было не только в безупречных пропорциях лица и тела, хотя и тем и другим запросто, как эталоном, можно было проверять правильность золотого сечения, Макс вошёл, и словно что-то изменилось в зале, будто внезапно включился новый полюс притяжения.

Джеймс, не доиграв партии, слез с табурета, потащил Лиса к Максу. Представил. Макс белозубо улыбнулся, крепко пожал руку.

– Прямо-таки чемпион? – добродушно спросил он, разглядывая Лиса. – Вы какие предпочитаете – короткие или длинные?

– Мне всё равно, – ответил Лис. – Как вам удобней.

– Ну и отлично! – засмеялся Макс. – Пошли, пошли играть!

В дальнем конце комнаты стояли четыре ломберных стола, над каждым висел неяркий плафон. Свет падал на игровые доски, на одном столе были шахматы, на остальных нарды. Большие доски каких-то ценных пород дерева, инкрустированные перламутром. Лис сухо сглотнул, страшно хотелось пить. Макс жестом предложил выбрать стол, Лис развёл руками.

Сели, расставили камни.

– Давайте сыграем серию из трёх, по триста долларов за очко, – ласково предложил Макс.

Лис поперхнулся, он открыл рот, не зная, что сказать – в Вашингтон-сквер самая крупная ставка была доллар за очко, да и случалось такое крайне редко. Но главное – Лис рассчитывал на марафон, на дюжину-другую партий. Рассчитывал свести к минимуму элемент случайности. Он растерянно посмотрел на Джеймса, коротышка часто моргал, на верхней губе появились капельки пота.

– Максик, – проблеял он. – Давай уж хотя бы десять партий, блиц. Ну хоть шесть, а?

– Не могу, Джимми, – он взглянул на часы. – Не могу, дорогой, в другой раз. Не сердись. Начнём?

Лис играл, как в бреду, как во сне. Бросал зары, двигал камни, ему вдруг стало холодно, его начало знобить. Первую партию он проиграл. Минус двадцать одна сотня – щёлкнуло в мозгу. Вторую удалось выиграть, отыграл три очка. Девятьсот. Минус двенадцать сотен.

В третьей партии случилось то, чего Лис опасался больше всего – дьявольские зары словно начали издеваться над ним. Каждый бросок Макса ложился как под заказ. Разгром был полным, Лису не удалось вырваться из «марса». Общий счёт – минус семь тысяч двести долларов.

Лис онемевшей рукой достал деньги, положил на доску.

– Тут пять…

– Напишите чек, – Макс быстро пересчитал купюры, сунул в большой бумажник с тиснёной монограммой. – Какая там разница? Двадцать две сотни – да? На имя Макса Локхарда.

Лис рассеянно огляделся, ему теперь мерещилось, что он горит, что у него жар, мимо торопливо прошмыгнуло жирное лицо Джеймса, проплыли тусклые оранжевые лампы. Откуда-то сверху голос Макса диктовал по буквам, как правильно писать его фамилию: «Эл-о-си-кей-эйч»… Диктовал ему, человеку, который полгода спал на парковой скамейке, человеку, у которого отродясь не было чековой книжки. Лису почудилось, что над ним толща реки, тёмно-янтарная вода, тягучая как мёд сонно тянула его неведомо куда. Сопротивляться не было сил, да и не хотелось сопротивляться. «Ты ведь Моцарт!» – долетел до Лиса тихий голос. Лис повторил: – «Моцарт, Моцарт. Какой я Моцарт?»

– Макс… – с трудом проговорил Лис. – Я прошу вас… Дайте мне отыграться. Пожалуйста.

– В другой раз, мой друг! – весело сказал Макс. – В другой раз.

– Вы в шахматы играете? – спросил Лис.

– Да. Вполне прилично. Тут, впрочем, толком никто не умеет…

– Одну партию? На эти двадцать две сотни?

Макс посмотрел на часы.

– Хорошо. Одну партию. Но тогда уж давайте тысяч на пять, – он подмигнул Лису. – Округлим?

Быстро расставили фигуры. Лису выпали чёрные. С первым же ходом всё вдруг встало на свои места, словно кто-то наконец поправил сбитый фокус. Макс оказался действительно приличным игроком, напористым и с фантазией, но на двадцать третьем ходу он зевнул ферзя. На двадцать девятом Лис поставил ему мат.

– Как же я этого ферзя… – Макс тёр подбородок, морщил красивое лицо. – Вот дьявол, как же… Давайте ещё одну? По-быстрому, а?

– Десять тысяч, – произнёс Лис, не совсем понимая что говорит.

– Идёт! – легко согласился Макс.

К половине первого Лис запер короля, провёл пешку и объявил Максу мат. Так закончилась третья партия. К половине первого Лис выиграл тридцать тысяч – пытаясь взять реванш после второго проигрыша, Макс увеличил ставку вдвое.

Все, даже крупье, столпились вокруг стола, Макс раскрыв, чековую книжку, писал красивым почерком цифры прописью. Лис огляделся, рассеянно спросил у крупье:

– А где Джеймс?

– Джеймс? Он часов в десять ушёл. Когда вы в нарды ещё играли.

Макс протянул чек Лису. Двадцать две тысячи долларов, остальные он получил наличными. Лис взял со стола пачку, отсчитал пять тысяч.

– Макс, передайте это Джеймсу. Пожалуйста, если вам не сложно.

В курительной комнате никого не было, Лис огляделся, тихо опустился в кресло.

– Ещё минеральной воды? – насмешливо спросила Кэрол. – Вы там мистера Локхарда разгромили, пронёсся слух.