bannerbanner
На неведомых тропинках. Шаг в темноту
На неведомых тропинках. Шаг в темноту

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
6 из 7

– Ненавижу.

Отвернулась и побежала. Быстро, как он и говорил, потому что боялась не его воспитанников, а передумать. Слезы застилали глаза, между вдохами прорывалось что-то больше похожее на рыдания. У крайнего дома с черепичной крышей обернулась. Ни аристократа, ни детей уже не было видно. Зато у ближайшего угла стоял первый встреченный мной здесь мальчишка. Стоял и смотрел испуганными круглыми глазами.

Я пошла по стёжке, уводившей меня все дальше от самого дорогого, возвращавшей к прежней жизни, а я все не могла остановить слезы.


Переход из мира в мир, как кувырок через голову, вроде ничего сложного, но можно запросто свернуть шею. Вдвойне страшен, когда сил уже почти не осталось, и втройне, если ты не видишь особого смысла идти дальше.

Я стояла посреди тумана на четвереньках. Внутри бултыхалась та самая чистая вода из питьевого фонтанчика. Гул в голове усилился. Будто где-то в мозгах протянули высоковольтную линию. Раздражающий звук, застывший на одной ноте. Не больно, но сводит с ума. Отмахнуться не получалось. Сейчас меня не волновали ни возможные преследователи, ни глаза нечто, смотрящего из тумана. Ни паники, ни страха, ни желания спрятаться или убежать. Скорее наоборот.

Тело предало меня шагов через пятнадцать после погружения в туман перехода. В виски ввинтилось низкое гудение, от которого завибрировали внутренности. Желудок свело болью, ноги подогнулись. Несмотря на поганость ситуации, мне стало смешно, я полагала, что буду покрепче. Я ошибалась, и не только в этом. Вместо страха пришло отчаяние. Зачем я все время сражаюсь? С собой? С миром? С обоими мирами? Для чего, если цель недостижима? Я никогда не смогу быть с дочерью, вернуться в ее жизнь, сталь ее частью. Кто-то провел между нами жирную черту, будто карандашом провезли по бумаге, называемой нашей жизнью, оставляя за собой рыхлый след, проведешь пальцем и размажешь по странице, испачкав руки. Но черта никуда не денется, как ни три.

Алиса будет хищником, это истина, не требующая доказательств. Я – добыча, и это не изменить никакими трепыханиями. Мы не в мультике и не в фантастическом фильме. Пантера или лев не станут вегетарианцами. Мы те, кто мы есть.

Я оттолкнулась ладонями от земли и села. Рюкзак болтался за спиной, но снимать было лень, поэтому я легла на бок, подтянув колени к животу, свернулась калачиком. Осознавать, что твой путь закончен, было приятно. Даже если незнакомец из filii de terra не преувеличил опасность или, чего доброго, не соврал, в одном он прав на все сто процентов. Я ее слабое место. Я тот человек, через которого ее можно достать. У нее будут враги, будут кровники и буду я, слабая и беззащитная. И однажды мы проиграем.

Я закрыла глаза, если бы не навязчивый гул, можно было бы поспать. Интересно, что станет с человеком, который отказался выходить с перехода, но со стежки не сошел? Я о таких не слышала. Буду первой, заодно и узнаю. Вот только это гудение, у меня от него скоро башка лопнет. Я пошевелилась, от каждого движения звук в голове лишь усиливался. Похоже, я выбрала не самый удобный способ расстаться с жизнью. Но и на это почему-то тоже было наплевать.

Времени на переходе не существует, не существует его, и когда лежишь на нем. Могло пройти как десять, так и сорок минут, а может, и больше или меньше. Туман гасил любые звуки, кроме гула. Поэтому то, что меня рывком поставили на ноги, а потом закинули на плечо, стало неожиданностью. Сначала я решила, что у меня начался бред. «Наконец-то», – подумала я и хихикнула. Меня подкинули, и чья-то рука или лапа по-хозяйски похлопала по попе. Это внесло дисгармонию в возвышенные мысли о самопожертвовании, и пришлось открывать глаза. Земля покачивалась внизу. Ноги в джинсах и армейских ботинках ритмично отмеряли дорогу. Меня вырвало слизью вперемешку с желчью. Откуда-то сверху послышались ругательства, детально расписывающие мои сексуальные предпочтения и предпочтения моих предков. Меня встряхнули, вызвав очередной спазм. То ли от этого, то ли от удара в глазах заплясали цветные пятна, а без того зыбкая реальность стала расплываться, как масляное пятно на воде, то в одну сторону, то в другую.

Следующим четким ощущением стал удар, ненадолго прояснивший сознание. Меня бросили на землю, тумана больше не было, а в лицо светило полуденное солнце, которое на мгновенье загородила мужская фигура в ярко-оранжевом жилете с черной надписью, лицо по-прежнему скрывал козырек кепки. На этом сознание покинуло меня вторично. Правда, поклясться, что оно возвращалось, я бы не смогла. Может, это продолжение бреда, и я все еще лежу в тумане перехода и безумия гула. Кстати, а где он?

Оглядываясь назад, могу сказать, что это было самым кошмарным пробуждением за мою не очень длинную и не очень толковую жизнь. Болела каждая клеточка тела, каждая мышца кричала и молила о пощаде. Сказался мой двадцатикилометровый поход по пересеченной местности. Во рту был гадостный привкус, а горло горело, будто по нему возили наждаком. Голова раскалывается, как после особо веселой алкогольной ночи, чего со мной не происходило со времен студенчества.

Наверное, если бы мне дали поспать, мир мог показаться довольно сносным местом для жизни. Но на лицо мне снова полилась вода, и я поняла, что кто-то настойчиво добивается моего внимания.

– Сизый, глянь, какая краля? – Низкий прокуренный голос раздался откуда-то сбоку, и я повернула голову на звук. Обладателем несравнимого тенора оказался невысокий бритоголовый мужик с темной щетиной и щербатой улыбкой, украшенной золотым зубом. – Слышь, шмара, ты ж не против. – Он ухватил меня за грудь прямо сквозь ветровку.

Конечно, соображала я не очень, но такое кого угодно приведет в чувство. Сперва я лишь слегка дернулась, от усилий мышцы взвыли.

– Не кипиши, не обижу, – деловито приговаривал золотозубый, а руки тем временем шарили по телу.

Вот тут-то меня торкнуло по-настоящему. Святые! Не для того я три года по внутреннему времени выживала бок о бок с разными тварями, ежеминутно доказывая, что человек достоин жить, чтобы в итоге мной попользовался какой-то дебил с золотым зубом.

Со второй попытки мне удалось сесть, но бритый толкнул меня обратно и стал судорожно возится с застежкой моих джинсов. Он очень торопился, и поэтому ничего не получалось. Я схватилась за штаны, но не затем, чтобы помешать ему, вернее, не только за этим. Я молилась, чтобы маленький серебряный ножик был на месте, а не вывалился во время блуждания по стёжкам. Возможно, молитва была услышана, или мне повезло, но маленький столовый прибор все еще лежал в заднем кармане. Уроду надоело возиться, и он с силой дернул за пояс, ткань затрещала, я выгнулась, стараясь сбросить его руки.

– Зуб, ты че здесь балду гоняешь? – донеслось откуда-то из-за спины.

Призрачное везение закончилось. Справиться с одним шансы были, пусть и весьма условные. С двоими – без вариантов. Вопреки еще недавно накатывающему равнодушию и жалости к себе, сейчас мне очень хотелось бороться. Мне было необходимо бороться.

– Секи, какую красючку надыбал. Бля бду, если не пропахаю.

– Спортсмен бухтит…

– Не пастух, побухтит – охолонется, – огрызнулся Зуб, когда я особенно сильно дернулась. – Пришпиливайся.

К разговору я не прислушивалась, и так ясно, к чему все катится. Лезвие было скрыто рукой, которую я немного отвела в сторону, чтобы была возможность для замаха. А когда шаги стали приближаться, ударила с низкого положения. Неудачно. Мышцы болели, и резкого удара не вышло, золотозубый успел убрать руки.

– Курва, – рявкнул бритый. – Вяжи грабли, Сизый.

Я не стала дожидаться расплаты и пнула золотозубого ногами. Метила в голову, попала в плечо. Больно, но эффект не тот. Второй уже был рядом и схватил за руку, правда, не за ту, в которой был нож, чем я тут же и воспользовалась, полоснув его по тыльной стороне ладони. В этот раз лучше, на коже сизого от татуировок мужика выступила кровь. Он был выше Зуба как минимум на голову и шире раза в полтора, если сожмет, все кости переломает. На этом мое героическое сопротивление было подавлено. Много ли навоюешь столовым ножом, если твой опыт поножовщины стремится к нулю? Рассчитывать на «иные» свойства серебра в драке с людьми не приходилось. Бугай зашипел и ударил по руке, выбивая ножик, который тут же скрылся в траве. Я вскрикнула и стала выворачиваться, вернее, постаралась вскочить, успела перевернуться, когда Зуб дернул меня за ноги, а второй навалился сверху, прижимая лицом к земле.

Самым сильным чувством в этот момент стала обида, на мир, на обстоятельства, на себя. Как мало сопротивления я способна оказать? Самое время заплакать. Но слёз не было. Наверное, вчера израсходовала весь лимит.

– Зуб, Сизый, че за бодяга? Не захиляем до огней, нам вилы. Мусора с подружками примут, как родных. По вертухаям соскучились? – Справа из-за дальних кустов вышли две пары ног. Вернее, только их я и видела, так как голову по-прежнему вжимали в землю.

Появление новых персонажей не обрадовало никого: ни меня, ни держащих меня мужиков.

– Спортсмен, Гвоздь, – в голосе золотозубого послышались заискивающие нотки, – все в ажуре. Пара минут в расслабон и похиляем?

Решение новоприбывших мы ждали, затаив дыхание, правда, надеялись на разное. Хотя мне в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось, ведь не отпустят же они меня с извинениями, право слово.

– Спортсмен, минута, я за близких отвечаю, – принял решение Гвоздь, я дернулась. – Братва запылит, все битые оборвемся.

Зуб дернул меня за штаны, пуговица не выдержала. Сизый провел руками по спине.

– У тебя кровь? – спросил новый голос, от которого у меня по темечку побежали мурашки. Теперь я знала, кто такой Спортсмен, и как бы эти двое не оказались «меньшим злом». С него станется снять «расслабон» зеков на телефон, а потом выложить на портале в нашей тили-мили-тряндии, хотя, наверное, все-таки слишком для него и бесцельно, а он не любит бессмысленных телодвижений.

Я предприняла еще одну отчаянную попытку вырваться. Задергалась с удвоенной силой, задрыгала ногами, хоть слез по-прежнему не было, завывать в голос мне это не помешало. В первую секунду Сизый даже ослабил хватку, наверное, от неожиданности, но тут же навалился обратно. Урод!

– У тебя кровь, – уже не спрашивал, а констатировал факт Спортсмен.

На этот раз голос был ближе, и в нем отчетливо слышались рычащие интонации. В нашей тили-мили-тряндии это означало одно – хищник учуял добычу. Я выдохнула и замерла, молясь про себя, чтобы не ошибиться. Если они сцепятся, у меня появится шанс.

– Бикса перышком приласкала, – Сизый говорил лениво, всецело сосредоточившись на мне, благо я прекратила брыкаться. – Верну с троицей. – Он запустил пятерню в волосы, сжал и рывком приподнял мне голову. Черт! Больно!

А потом лизнул в шею. Святые, Высшие и Низшие, лучше б ударил! Словами не передать, словно в дерьмо с головой окунули. Зуб не отставал, он уже сдернул джинсы до колен и жадно гладил ягодицы прямо сквозь трусы. Повторяться не буду, гадливое чувство росло в геометрической прогрессии.

Не ошибиться бы, и спортсмен был тем, за кого я его принимаю. Видеть я не могла и ориентировалась по голосу. «Ну, давай, уже!» – мысленно взмолилась я. Перестав сопротивляться, я слишком много им уступила. Еще немного, и никакие призрачные шансы уже не понадобятся. Шутка как раз в его стиле.

Так совпало, что именно в этот момент он напал, хотя громко сказано. Спортсмен пнул Сизого в голову, от чего того смело с меня, как пушинку.

– Тогда ты бесполезен, – буднично сказал он.

– Че за беспредел?

– Урою падлу!

Гвоздь и Зуб закричали одновременно. Я почувствовала, что мои ноги свободны. Мышцы напоминали негнущиеся деревяшки, но я смогла откатиться в сторону. Перевернулась и первым делом натянула штаны обратно, пуговица на поясе отсутствовала, благо джинсы достаточно узкие, не свалятся и так. Вскочила на ноги с некоторой заминкой и тут же поняла, что поторопилась, так как голова сразу поплыла. Со стороны я, наверное, больше всего походила на паралитика, и ни о каком побеге не могло быть и речи, но это не значит, что я не пыталась.

Суровым критикам в лице новых знакомых было не до меня.

– Сука, – емко охарактеризовал противника Сизый, поднимаясь, теперь кровь текла и из раны на голове. – Ша, братва. Тяжеловес мой. – В его руках мелькнула тонкая полоска стали. – Ну, держись, чепушило.

Я отступила на два шага, не сводя взгляда с противников. Если Тём и заметил нож, то никак не отреагировал. Для чего-то ему понадобились эти уголовники, а когда охотнику что-то надо, он это получает, даже если придется притворяться человеком. Но сейчас он вернулся, охотник-ветер во всей красе, вряд ли зеки пошли бы с ним куда бы то ни было, одно неподвижное лицо чего стоит. Зуб с Гвоздем были понаблюдательнее, или им не застилала разум ярость, как Сизому. Они переглянулись и неторопливо сместились к кустам на краю прогалины, это несмотря на то, что у Зуба в пальцах тоже плясала тонкая полоска остро заточенного металла.

Я бы хотела быть подальше отсюда, но тело в очередной раз выразило протест и привалилось к ближайшему стволу. Я обхватила дерево рукой, с трудом сохраняя вертикальное положение.

Сизый оскалился, демонстративно поигрывая ножичком, и стал пружинистой походкой приближаться к тому, кого знал как Спортсмена. Зек был настроен на драку. Вернее, на «драчку», которая наглядно покажет, кто чего стоит, и он, тут без вариантов, преподаст наглядный урок этому «чепушиле».

Урок был зрелищным, правда, не таким, как рассчитывали, но двое его точно усвоили. Тём стоял неподвижно, пока Сизый не приблизился и с громким «ххаа» выбросил руку для удара. Движения ветра быстры и точны, уловить их человеку сложно, а если уловит, потребуется время, чтобы убедить себя в правдивости происходящего. Тём слегка качнулся в сторону, на лице Сизого на мгновенье вспыхивает предвкушение победы и тут же гаснет. Навсегда. В руках у охотника нож не чета тонкому лезвию зека, им ветер перечеркнул противника одним взмахом. От плеча до паха, не человека разрубил, а паутину смахнул, настолько легким и небрежным было его движение. Секунду назад был человек, а сейчас две половины. Две мертвые половины. Фонтан крови, и клубок остро пахнущих кишок с противных хлюпаньем падает на землю. Все, что осталось от романтика с большой дороги. Его, по их собственному утверждению, «близкие» исчезли в кустах, едва тело коснулось земли. Ни пафосных криков, ни клятв отомстить. Когда дело идет о спасении собственной шкуры, зеки соображают не хуже других. Топот ног, раскачивающиеся ветви, и больше ничего не напоминает о том, что на поляне нас было больше. Они еще не знают – бежать бесполезно, охотник-ветер в лесу поймает даже лешака, не говоря уж о человеке.

Некоторое время я не могла отвести взгляд от останков человека. Впервые на моей памяти не было ни жалости, ни сожаления, ни неприятия. Я даже успела поймать себя на чувстве удовлетворения. Я рада, что Тём его убил. И стало страшно от самой себя, от мыслей, которые я постаралась затолкать в самый дальний уголок.

Снова вместо картинки в голове лишь расплывчатые цветные пятна, и я стала сползать по стволу вниз. Казалось, моргнула, и в лицо уже заглядывает Тём, а я даже дернуться не могу. Рубашка и армейские брюки залиты кровью, но на открытых участках ни капельки – ни на лице, ни на руках. Знала я о такой особенности кожи охотников впитывать кровь, но видела впервые.

– Сорвешь охоту, пожалеешь, что не убежала с ними. – Тон разительно отличался от равнодушного лица.

– Охоту? – переспросила я.

Он был слишком близко, по идее, я уже должна дрожать и отползать назад. Но с удивлением поняла: прежний иррациональный ужас исчез, оставив после себя некоторые опасения. Я знаю, кто он и на что способен. Почему нет ненависти? Да потому, что глупо ненавидеть волка за то, что он задрал зайца. Что-то во мне сдвинулось сегодня. Ага, крыша поехала, иначе не пялилась бы на него, не выслушивала бы угрозы, а бежала без оглядки, и быстро. И он, конечно, это почувствовал, эту перемену. Его ноздри раздулись, втягивая мой запах. Хищник на охоте. Зачем ему эти отбросы общества, даже в качестве добычи? И тут я поняла, увидела ситуацию целиком.

– Ты устраиваешь охоту, – я зажмурилась, пытаясь не упустить мысль и поражаясь ее простоте, – Загоняешь дичь. Ученики filii de terra созрели для своей первой охоты. Сбежавшие из колонии заключенные – добыча. – Я указала на то, что осталось от Сизого. – А заблудившиеся грибники?

– Этих ведет Ларик из Бесово, – усмехнулся ветер, открывая острые клыки, впервые в его глазах я уловила что-то похожее на интерес.

– Дети не пропадали. Они ушли охотиться, – прошептала я.

– Из filii de terra ничего не пропадает. Иначе это не было бы убежищем. Ученикам самостоятельно не выйти, только в сопровождении взрослого, – Тём сощурился, – вернее, способ есть, но еще наши предки постарались оставить его в памяти лишь узкого круга, ученики в него не входят.

– Почему тогда объявили о пропаже?

– Мне плевать. – Он действительно плюнул в сторону. – Ты бы подумала, кто твою Алису летом на охоту отпустит? Она же зимняя?

Я не ответила. Разлука с дочерью, отдаленная последними событиями, вновь резанула ножом по живому. Из горла вырвался стон. Тём с интересом принюхался. Боль ему тоже нравилась.

– У тебя время до темноты. До того, как сядет солнце, ты должна уйти в переход. – Охотник достал платок и стал вытирать нож. – Если кто-то из щенков возьмет твой след… – Он замолчал, но продолжения мне и не требовалось, о том же говорил незнакомец-аристократ, спасать меня никто не будет. – Здесь устроим ложную цель, – сказал уже в сторону Тём.

Я проследила его взгляд и с удивлением увидела преследователя в ярком жилете, кепка на этот раз была заткнута за пояс. Сосед Веник не сводил с трупа зачарованного взгляда. В руках он держал мой рюкзак. Охотник рывком поставил меня на ноги, оттащил от березы, забрал у не заметившего этого падальщика рюкзак, протянул мне и рявкнул:

– Пошла, быстро!

И я пошла. Насчет быстроты сомневаюсь, но двигаться я себя заставила. На краю поляны оглянулась. Тёма на ней уже не было, зато Веник стоял над останками Сизого на коленях и, как нежный любовник, поглаживал тело по ноге – не та картина, которую я хотела бы сохранить в памяти.

Осознанно я шла, наверное, около получаса. Потом стала отключаться, впадать в какой-то странный болезненный транс. Тело двигалось без участия головы. Я не выбирала направление, шла по наитию, воспоминания, как менялся пейзаж, остались расплывчатые. Я шла, медленно, монотонно и очень больно. Наверное, чтобы защититься от этой боли, мозг и стал отключаться. Конечно, двадцать километров я не осилила, свалилась часа через три. Если кто и встал на мой след, то решил не связываться с больной добычей, боясь заразиться. Спала плохо, но долго – остаток дня и всю ночь. Снилось черт-те что. И даже холод и боль не смогли разорвать пелену полусна-полубреда.

Глаза удалось открыть поздним утром следующего дня, когда солнце было высоко над головой. Я дотянулась до бутылки с водой, смягчила горевшее огнем горло и даже достала одеяло, просидев завернутой в него пару часов. Меня била крупная дрожь. Ночь на голой земле не прошла даром.

Впоследствии задавалась вопросом, по силам ли мне был еще один переход? И честно отвечала – нет. Я бы и из прошлого не выбралась, если бы не Веник с его внезапным приступом человеколюбия, хотя с чего бы это?

Ближе к обеду я все-таки встала и побрела вперед прямо с одеялом на плечах, будто охотник заложил в тело программу идти и все. Слава святым, перед переходом меня уже ждали. Помню, как почти упала на руки Пашке, и она уложила меня на заднее сиденье старенького военного уазика. Позднее я гадала, кто на нашей стежке ездит на таком, но так и не узнала. Водителя видела лишь мельком, вроде мужчина, вроде с русыми волосами. Как меня привезли домой, не помню. Следующим отчетливым воспоминанием был староста, всматривающийся в мое лицо и что-то спрашивающий. Но я не слышу ни слова. Размытые силуэты проступают пятнами, иногда вспыхивая и поражая четкостью линий, иногда тускнея и отдалялась. Затем я вижу Константина, стоящего возле кровати, совсем рядом, и смешивающего жидкости в стакане. Я стараюсь отползти от черного целителя подальше. Меня хватают и возвращают на место, держат за руки и за ноги, пытаются разжать зубы и влить его снадобье. Я сопротивляюсь, но они побеждают, и в горло вливается тягучая холодная жижа. Я пытаюсь кричать, но не могу, так как проваливаюсь в темный колодец. Одно хорошо – поле этого цветные пятна оставили меня в покое.


В первый момент я не поняла, что проснулась. Хорошо. Тепло. Ни боли, ни головокружения. Лишь монотонный успокаивающий шорох, сладкой россыпью шепчущий на ухо: «Спать, спать, спать…» И, тем не менее, спать больше не хотелось. Тело было отдохнувшим и немного онемевшим после долгого лежания в одном и том же положении.

Я смотрела на стену, оклеенную цветными фотографиями из туристических каталогов. Помню, как я в первый раз увидела нереально белый песок, бирюзовую воду, пальмы, яхты, утопающие в зелени отели. Раньше я никогда не видела ничего столь красивого. Яркие картинки заворожили меня, как ребенка. Я ходила по туристическим агентствам, делала вид, что слушаю нахваливающих путевки красивых и загорелых молодых людей, и всегда брала брошюрки, журналы, постеры. Уходила домой и тем же вечером украшала стену своей спальни еще одним нереальным кусочком мира. Это было первым, что я видела, когда просыпалась. Мне и в голову не приходило поехать туда, на солнечные пляжи. Не знаю уж почему, может, я любила мечтать, а не осуществлять мечты.

Я была дома, в своей спальне, в своей кровати. Последние события слились в беспорядочную чехарду лиц и голосов, которые я могла видеть на самом деле или придумать, как часть лихорадочных снов. Частично это подтверждалось тем, что сейчас рядом со мной никого не было. Я проснулась одна в своем доме и, что не могло не радовать, чувствовала себя превосходно. За окном умиротворяюще шуршал дождь, выбивая дробь, ударяя маленькими капельками о жестяной подоконник. Очередной летний дождик, после которого окрестные леса наводнятся грибниками. Грибники?.. Что-то всплывало в связи с этим словом, что-то тревожное. Воспоминания проступали сквозь мысли, как изображение на старой фотопленке. Постепенно. Сначала контуры – события, потом полутона – эмоции, и яркость завершающих штрихов, и наполнение цветом, итоги моего похода на землю детей. Глупого и бесполезного.

Нет. Неправда! Я видела свою Алису, а это окупало все сторицей. Раньше я думала, что за один взгляд, брошенный украдкой, готова отдать все, что угодно. Я и сейчас готова, но теперь знаю – этого мало. Я хочу не только видеть ее. Я хочу свою дочь назад. Не знаю, возможно ли такое в принципе, скорее всего, нет, но со своими желаниями я определилась.

Я приподнялась на локте. Раскрытый рюкзак стоял прислоненным к шкафу. Одеяло сползло, на нем была старая выцветшая футболка Кирилла и шерстяные носки ручной вязки. Кто додумался достать с антресолей этих динозавров воспоминаний? Поднималась я с опаской, но ни головокружения, ни слабости. Ярко-розовый плюшевый спортивный костюм, извлеченный из шкафа, вполне годился на замену футболке, которую я тут же запихала в самый дальний угол самой верхней полки. Есть воспоминания, с которыми я пока не готова встретиться. Розовое «нечто» было моей самой первой покупкой в новом мире. Я не могла поверить, что на свете существуют такие ярко-кислотные цвета, и чувствовала себя обязанной купить его, хотя бы как доказательство. Надевала всего пару раз, вызывая у местных смешки. Но на сегодня сойдет.

В доме стояла тишина. Пустая гостиная. С чего же мне не по себе? Никого и ничего. Что царапает глаз? Вдоль стен – полки с книгами. Диван напротив панели телевизора. Кухонный уголок. Чайник на плите. Я подошла и потрогала выпуклый бок. Холодный, но доверху наполненный водой. Я зажгла газ. Синее пламя резво разбежалось по кругу и уперлось в широкое железное дно. Стулья. Обеденный стол, используемый мной как рабочий, с выключенным компьютером. Монитор стоит чуть-чуть не там, где я привыкла его видеть. Я приблизилась, чувствуя, как холодок дурного предчувствия извивается вдоль позвоночника. Это не монитор сдвинут, весь стол целиком, немного, сантиметров на тридцать, но все-таки.

Сразу вспомнилось, как Пашка тащит его обратно на ковер, и ножки мягко скребут сначала по полу, а потом звук приглушается. Вот она! Явидь вернула стол на половик, а сейчас он стоит чуть с краю, и ковер лежит не так. Пол деревянный, на манер прошлых лет набран из широких и длинных досок, а не из популярного ламината. Половик, прямоугольник с симметричным рисунком, служит одной цели – прикрывать люк в подвал. Именно прикрывать, чтобы не бросался в глаза, а не прятать. Ковер всегда лежал вдоль направление досок. Пашка, конечно, могла его сбить, но не развернуть на сто восемьдесят градусов. Вывод – в доме кто-то был, пока я гуляла по стёжкам. И не просто внутри, а в подвале. Тем, кто меня лечил, если, конечно, мне все-таки не приснилось, а уверенности до сих пор не было, внизу делать нечего, да и не стали бы они на глазах друг у друга тут рыскать, вот если б по-тихому и в одиночестве, это запросто.

На страницу:
6 из 7