Вкус пепла

– Ау, Флюгаре, не найдется ли у тебя свободной минутки? – спросил Патрик, осторожно постучавшись в кабинет Йосты. Он успел заметить, как старший коллега торопливо свернул компьютерную игру в гольф.

– Минутка-другая, пожалуй, найдется, – хмуро ответил Йоста, недовольный тем, что Патрик видел, на какие малопочтенные занятия он тратит рабочее время. – По поводу девочки? – спросил он уже более приветливо. – Анника мне сказала, что это не был несчастный случай. Ужасно! – добавил он, покачав головой.

– Да, мы с Эрнстом только что побывали у родителей и поговорили с родственниками, – подтвердил Патрик, усаживаясь в кресло для посетителей. – Проинформировали их о том, что теперь уже речь идет о расследовании убийства, и поспрашивали, кто где был в то время, когда она исчезла, а также знают ли они кого-нибудь, кто желал бы причинить вред Саре.

Йоста вопросительно взглянул на Патрика:

– Ты думаешь, кто-то из родственников ее убил?

– Пока что я еще ничего не думаю. Но сейчас в любом случае важно как можно скорей исключить их из числа потенциальных подозреваемых. Одновременно нам нужно выяснить, есть ли в окрестностях лица, судимые ранее за сексуальные преступления и тому подобное.

– Но, насколько я знаю от Анники, девочка, кажется, не подвергалась сексуальному насилию, – заметил Йоста.

– Согласно отчету судебно-медицинского эксперта, этого не было, но убийство маленькой девочки… – Патрик не закончил фразу, но Йоста понял, что он хотел сказать. В средствах массовой информации сообщалось столько историй о преступлениях педофилов, что такую возможность нельзя было исключать. – Зато на вопрос, не знают ли они кого-нибудь, кто хотел бы причинить зло их семье, я, к своему удивлению, получил очень конкретный ответ.

Подняв руку, Йоста продолжил сам:

– Готов предположить, что Лилиан подбросила нам на съедение Кая.

Патрик слегка усмехнулся:

– Можно и так сказать. Похоже, что теплых чувств они друг к другу не испытывают. Мы заглянули и к Каю и тоже провели неформальную беседу. Не подлежит сомнению, что у них накопилось много взаимных обид. Ты не мог бы собрать мне о них какую-нибудь информацию?

Не говоря ни слова, Йоста повернулся к стеллажу, который стоял у него за спиной, и вытащил с полки одну папку. Быстро пролистав ее содержимое, он нашел то, что нужно.

– У меня тут есть только то, что относится к последним годам, остальное, сам знаешь, находится в архиве.

Патрик кивнул.

– Пожалуйста, можешь взять это. Тут много всего набралось. Жалобы той и другой стороны, поданные по самым разным поводам.

– О чем, к примеру, там идет речь?

– Разные случаи незаконного вторжения. Кай позволял себе проходить через их участок, чтобы срезать дорогу. Угрозы убийства: Лилиан недвусмысленно предупреждала Кая, чтобы он остерегался, если ему дорога жизнь. – Йоста продолжал листать бумаги в папке. – Вот еще несколько заявлений по поводу сына Кая, Моргана. Лилиан утверждала, что он за ней подглядывает и, цитирую: «Такие люди, как я слышала, отличаются повышенным сексуальным влечением. И он наверняка задумал меня изнасиловать». Конец цитаты. И это лишь примеры, взятые наугад.

Патрик удивленно покачал головой:

– Делать им, что ли, нечего!

– Должно быть, нечего, – сухо подтвердил Йоста. – И почему-то они упорно тащат всю эту ерунду ко мне. А теперь я с радостью вручаю ее тебе. И всего хорошего! – закончил Йоста, передавая документы Патрику, который принял ценный дар без особой радости. – Впрочем, несмотря на склочность Кая и Лилиан, мне все же не верится, чтобы Виберг дошел в своей злости до того, чтобы убить девочку.

– Ты, конечно же, прав, – ответил Патрик, вставая с папкой под мышкой, – но, раз уж его имя прозвучало, нам ничего не остается, кроме как проверить эту возможность.

Немного подумав, Йоста сказал:

– Обращайся, если тебе потребуется помощь. Неужели Мельберг всерьез считает, что вы с Эрнстом вдвоем должны распутывать это дело? Как-никак речь идет об убийстве. Так что если я чем-то могу помочь…

– Спасибо, я очень ценю твое предложение. И думаю, ты прав. Наверняка он просто хотел меня прищучить, ведь даже он не мог всерьез решить, чтобы ты и Мартин мне не помогали. Поэтому я решил провести общий брифинг, скорее всего, он будет назначен на завтра. Если Мельберг против, пускай так и скажет. Но вообще-то я не думаю, что он это сделает.

Патрик еще раз кивнул Йосте в знак благодарности и, выйдя от него, повернул налево к своему кабинету. Удобно устроившись в рабочем кресле, он раскрыл папку и начал читать. Это было путешествие в мир человеческой мелочности.

Стрёмстад, 1923 год

Дрожащей рукой она постучалась в окошко. Оно немедленно отворилось, и Агнес с удовольствием отметила про себя, что он, должно быть, сидел наготове в ожидании ее прихода. В комнате было жарко, так что она не могла определить, отчего раскраснелись его щеки – от жары или от мыслей, которые роились у него в голове в ожидании предстоящего часа. Наверное, от последнего, решила она, заметив, что у нее тоже пылает лицо.

Наконец-то они подошли к тому моменту, к которому она стремилась с того самого дня, как впервые кинула камешек в его окошко. Она инстинктивно чувствовала, что должна приближаться к нему с осторожностью. Уж что-что, а читать в душе мужчин она умела очень хорошо. Видеть их насквозь и представать перед ними именно той женщиной, о которой они мечтают. С Андерсом ей выпало на протяжении нескольких невыносимо долгих недель играть роль скромной фиалки. Если бы все зависело от нее, она бы в первый же вечер с радостью залезла к нему не только в окно, но и прямо в постель, но Агнес знала, что такая смелость может его оттолкнуть. Чтобы заполучить этого человека, она должна играть по его правилам. Шлюха или мадонна – она могла стать и той и другой.

– Тебе страшно? – спросил он, когда она села рядом с ним на кровать.

Она подавила улыбку. Знай он, как опытна она в том, что должно произойти, то дрожать от страха пришлось бы ему. Но ей нельзя было себя выдавать. Во всяком случае, сейчас, когда она впервые так же страстно желала мужчину, как он – ее. Поэтому она потупила взор и только слабо кивнула в ответ. Когда он успокаивающим жестом обнял ее, она позволила себе усмехнуться, уткнувшись в его плечо.

А затем приникла к его губам. Когда их губы слились в страстном поцелуе, она почувствовала, что он начал осторожно расстегивать ее блузку. Он делал это мучительно медленно. Ей так и хотелось схватить блузку за края и рвануть, чтобы пуговицы полетели в разные стороны, но она понимала, что этим разрушила бы в его глазах свой с таким трудом созданный образ. Она подумала, что еще успеет показать эту сторону своей натуры, дав ему возможность гордиться тем, что это он пробудил в ней страсть. Мужчины так простодушны!

Когда вся одежда была снята, она застенчиво укрылась одеялом. Андерс погладил ее по волосам и, вопросительно заглянув в глаза, дождался, пока она позволила ему лечь рядом.

– Не мог бы ты задуть свечку? – спросила она, стараясь говорить робким и тихим голоском.

– Ну конечно же, непременно! – сказал он смущенно, браня себя за то, что сам не догадался – ей будет легче под покровом тьмы.

Он протянул руку к свече на ночном столике и загасил ее пальцами. Она почувствовала, как он повернулся к ней в темноте и невыносимо медленно принялся изучать ее тело.

В точно рассчитанный момент она издала как бы невольный вскрик боли и облегчения, надеясь, что отсутствие крови не выдаст ее. Но, судя по тому, с какой нежной заботливостью он с ней обращался потом, у него не возникло никаких подозрений, и она осталась довольна: роль сыграна хорошо. Поскольку ей пришлось подавлять свои естественные порывы, случившееся не доставило ей такого удовольствия, как она ожидала, но впереди оставалось еще много возможностей, и вскоре она собиралась проявить себя в полную силу. Для него же это будет приятной неожиданностью.

Положив голову на плечо Андерса, она уже подумывала о том, чтобы осторожно подтолкнуть его ко второй попытке, но все же решила с этим подождать. Пока ей следует довольствоваться тем, что она хорошо разыграла спектакль и добилась от парня всего, чего хотела. Теперь главным было получить как можно более высокие дивиденды за потраченное на него время. Если она правильно распорядится своими картами, то зимой может рассчитывать на весьма приятное времяпрепровождение.

Моника продвигалась по проходу между стеллажами, толкая перед собой тележку с книгами, которые надо было расставить по полкам. Всю жизнь она обожала книги, и, проскучав дома первый год после выхода Кая на пенсию, с радостью ухватилась за предложенную должность в библиотеке на условиях неполного рабочего дня. Кай считал, что только сумасшедшему взбредет в голову наниматься куда-то, если не нужно зарабатывать на жизнь. Она подозревала, что он воспринимает ее работу в библиотеке как удар по своему престижу, но ей слишком нравилось это занятие, чтобы обращать внимание на недовольство мужа. Библиотечный коллектив жил очень дружно, а ей требовалось человеческое общество, чтобы придать своей жизни смысл. Кай с каждым годом делался все сварливее и все больше брюзжал, а Моргану она стала совсем не нужна. Внуков не ожидалось, Моника и не надеялась. Даже в этой радости ей было отказано, и она мучительно ревновала, когда другие сотрудницы рассказывали на работе о своих внуках. Глядя, как светятся у них глаза, Моника чувствовала, как у нее внутри все сжимается от зависти. Не то чтобы она не любила Моргана – она любила его, хотя любовь к нему давалась очень нелегко. Она верила, что и он ее любит, только не умеет это выразить. Может быть, он даже не понимал, что чувство, которое он испытывает, и есть любовь.

Прошел не один год, прежде чем они с Каем поняли, что с их ребенком что-то неладно. Вернее сказать, они знали, что с ним что-то не так, но в пределах своего кругозора не могли определить суть проблемы. Морган не отставал в развитии, напротив, в интеллектуальном отношении был очень развит для своего возраста. Она не замечала в нем признаков аутизма: он не уходил в свою скорлупу и ничего не имел против физического прикосновения, а значит, аутизмом не страдал – Моника прочитала немало книг на эту тему. Морган пошел в школу задолго до того, как СДВГ и НВМВ сделались расхожими понятиями, поэтому об их симптомах она даже не задумывалась. И все же она видела: с мальчиком что-то не в порядке. Он вел себя странно и не поддавался воспитанию. Казалось, он просто не воспринимал тех незримых сигналов, на которых основана человеческая коммуникация, а правила, регулирующие социальное поведение людей, были для него китайской грамотой. Он то и дело совершал ошибочные поступки и говорил что-нибудь не то. Моника знала, что люди шепчутся у нее за спиной, Кай же считал, что это она плохо воспитывала сына и слишком многое ему позволяла. Между тем даже движения Моргана были какими-то резкими и неуклюжими, по его вине в доме постоянно происходили мелкие и крупные аварии, причем не всегда это случалось нечаянно, иногда он делал так нарочно. Больше всего ее беспокоило, что ему невозможно было объяснить разницу между правильным и неправильным поведением. Чего только они не перепробовали, чтобы воздействовать на него: наказания, подкуп, угрозы и обещания – словом, все средства, к которым прибегают родители, стараясь пробудить в детях совесть. Ничего на него не действовало. Морган иногда делал ужасные вещи, а попавшись на проступке, не выказывал ни малейшего раскаяния.

Но однажды, пятнадцать лет тому назад, им неожиданно повезло. Один из многих врачей, у которых им довелось побывать, оказался человеком, безгранично увлеченным своей профессией. Он внимательно следил за всеми публикациями по новейшим исследованиям. Однажды он сообщил, что наткнулся на термин, который очень точно подходит Моргану: синдром Аспергера. Это такая форма аутизма, при которой у пациента наблюдается нормальный и даже повышенный уровень интеллектуального развития. Услышав в первый раз это название, Моника почувствовала, будто с нее сняли тяжкий груз многолетних переживаний. Мысленно она без конца повторяла это слово, точно стараясь распробовать его вкус: синдром Аспергера. Значит, это не было пустой фантазией, они ни в чем не виноваты, дело не в плохом воспитании. Значит, она не ошиблась, думая, что Моргану трудно, а может быть, и вообще невозможно понимать те знаки, которые облегчают людям обыденное общение: язык жестов и мимики, то, что подразумевается, хотя и не высказывается словами. Ничего из этого мозг Моргана не фиксировал. Впервые они получили возможность чем-то ему помочь. Вернее, кто-то из них… Ведь Кая, честно говоря, не слишком волновали дела Моргана – с тех самых пор, как однажды он холодно заявил, что окончательно разочаровался в сыне. С этого дня Морган стал целиком и полностью мальчиком Моники. Она в одиночестве перечитала все, что только можно было найти о синдроме Аспергера, и ввела в употребление простые приспособления, призванные помочь сыну в повседневной жизни. Это были небольшие карточки, на которых описывались разные несложные сценарии и содержались указания, как себя вести в соответствующем случае, и ролевые игры, при помощи которых она тренировала сына, как нужно поступать в тех или иных условиях, стараясь по возможности рационально объяснить ему то, чего он не мог понять интуитивно. Разговаривая с Морганом, она старалась очень точно выражать свои мысли, очистив речь от всех сравнений, гипербол и образных выражений, которые придают форму и цвет нашему языку. Все это ей в значительной степени удалось. Кое-каким функциональным навыкам, необходимым для жизни, он научился, хотя по-прежнему предпочитал быть сам по себе. Наедине со своими любимыми компьютерами.

Вот почему Лилиан Флорин удалось превратить то, что первоначально было легким раздражением, в настоящую ненависть. Все остальное Моника бы как-то пережила. Она могла бы не обращать внимания на нарушение строительного законодательства и вторжение на их участок, игнорировать всякие там угрозы. Глядя на Кая, она видела, что он с головой ушел в эту распрю и порой получает от нее наслаждение. Однако постоянные нападки Лилиан на Моргана пробудили в ней тигрицу. Казалось, что соседка, как, впрочем, и многие другие, чувствовала себя вправе выступать против него только потому, что он отличался от других людей. Не приведи боже выделяться чем-то среди остальных! Многим не давало покоя уже то, что он все еще жил у родителей, хотя и не в одном с ними доме, но все-таки на том же участке. Некоторые обвинения, которые высказывала Лилиан, доводили Монику до белого каления. При одной мысли о них у нее темнело в глазах. Она уже не раз пожалела о том, что они переехали во Фьельбаку. Несколько раз она пыталась заговаривать об этом с Каем, но понимала, что все разговоры тут бесполезны. Он был упрям как бык.

Она поставила на место последние книги со дна тележки и еще раз обошла полки, проверяя, не осталась ли где незамеченная. Но руки у нее так и тряслись, когда она мысленно перебирала все злобные нападки на Моргана, которые позволила себе Лилиан за прошедшие годы. Мало того что эта женщина несколько раз бегала жаловаться в полицию, она еще и распространяла лживые слухи среди соседей, а это уже такая беда, которую почти невозможно поправить. Как говорится, дыма без огня не бывает. И хотя все давно знали, что Лилиан Флорин отъявленная сплетница, но все ею сказанное спустя некоторое время, пройдя через несколько уст, по привычке начинало восприниматься как правда.

А тут еще соседи щедро одарили Лилиан своим сочувствием, простив ей сразу многие гадости. Ведь как-никак она потеряла родную внучку! Но Моника, даже несмотря на это, не в состоянии была вызвать в себе жалость к Лилиан. Нет уж, свое сострадание она целиком отдаст ее дочери! Для Моники было загадкой, как у Лилиан могла родиться такая дочь. Такую славную девушку днем с огнем поискать. Шарлотту Моника так жалела, что при мысли о ней разрывалось сердце.

Но назло Лилиан она не прольет ни слезинки!

Айна удивленно посмотрела на Никласа, когда он, как обычно, в восемь часов появился в амбулатории.

– Здравствуй, Никлас! – И, немного поколебавшись, добавила: – А я думала, ты дольше пробудешь дома.

Он только мотнул головой и ушел к себе в кабинет. У него не было сил давать объяснения, рассказывать, что не мог выдержать дома больше ни минуты, хотя чувство вины от сознания собственного предательства тяжело давило на плечи. Не нынешняя, а другая и худшая вина погнала его сейчас прочь от Шарлотты, заставив бросить жену у Лилиан и Стига наедине с ее отчаянием. Сознание этой вины стискивало ему горло, не давая свободно вздохнуть. Никлас был уверен, что, останься он там еще немного, он бы задохнулся. Он даже не смел взглянуть Шарлотте в лицо, боялся встретиться с нею взглядом. Написанное в ее чертах горе в сочетании с его нечистой совестью были для него невыносимы и заставили сбежать из дома на работу. Никлас понимал, что поступает трусливо, но он давным-давно утратил все иллюзии относительно своей персоны и знал, что не может назвать себя сильным и мужественным человеком.

Однако это не значит, что он желал гибели Сары. Он вообще никому не желал смерти. Никлас схватился за грудь. Войдя к себе, он сел за заваленный журналами и бумагами широкий письменный стол и сидел за ним, точно парализованный. Боль в груди была такой резкой, что он чувствовал, как она пронзила его, пробежав по венам, и сосредоточилась в сердце. Он вдруг понял, какое ощущение должен вызывать инфаркт. Ему было так больно, что хуже, наверное, не бывает.

Он взъерошил себе волосы. То, что случилось, чему требуется положить конец, предстало перед ним в виде неразрешимой головоломки. Тем не менее он должен ее разрешить! Он вынужден что-то предпринять. Так или иначе должен найти способ, чтобы выбраться из того тупика, в который сам себя загнал. Раньше все получалось так хорошо. Обаяние, мягкость, искренняя открытая улыбка не раз выручали его на протяжении ряда лет, спасая от неприятных последствий его поступков, но сейчас он, может быть, зашел слишком далеко, и выхода больше нет.

На столе перед ним зазвонил телефон. Начался час телефонных консультаций. Сам совершенно разбитый, Никлас вынужден был приняться за лечение чужих болезней.

Широким платком подвязав Майю к животу, Эрика предприняла отчаянную попытку прибраться в доме. Слишком свежо было воспоминание о предыдущем посещении свекрови, поэтому она почти с маниакальным упорством орудовала пылесосом, наводя чистоту в гостиной. Оставалось только надеяться, что у Кристины не найдется повода наведаться на второй этаж и Эрика успеет к ее приходу привести в божеский вид нижние помещения – тогда все как-нибудь обойдется.

В прошлый раз Кристина приходила, когда Майе едва исполнилось три недели и Эрика была как в тумане, не успев еще оправиться от пережитых потрясений. Всюду валялись клубки пыли величиной с крупную крысу, а в мойке громоздились горы немытой посуды. Патрик, правда, несколько раз принимался наводить порядок, но так как Эрика, едва он переступал порог, тотчас же сбрасывала ему на руки Майю, он только и успевал достать пылесос из чулана.

Едва Кристина вошла в дом, у нее на лице появилось брезгливое выражение, которое исчезало только тогда, когда она смотрела на внучку. Последующие три дня прошли для Эрики как во сне, сквозь который до нее долетали отдельные слова Кристины, ворчавшей, что, слава богу, вовремя догадалась прийти, а то при такой пылище у Майи началась бы астма и что в ее время женщины не просиживали целыми днями перед телевизором, а успевали ухаживать за малышом, за младшими братьями и сестрами, делать уборку и вдобавок еще готовить еду, чтобы было чем покормить мужа, когда он придет с работы. К счастью, Эрика была слишком слаба, чтобы волноваться из-за ее воркотни. Она даже радовалась, когда ей удавалось побыть часок одной, пока Кристина, забрав Майю, с гордым видом прогуливала ее в коляске или помогала купать и пеленать. Но сейчас Эрика физически немного окрепла и, сознавая это, отчасти под влиянием непреходящей меланхолии, инстинктивно стремилась по возможности не давать свекрови никаких поводов для критических замечаний.

Эрика взглянула на часы. Оставался час до предполагаемого прихода Кристины, а она даже не бралась за посуду! И пыль бы тоже не помешало вытереть. Майя сладко спала в платке под гудение пылесоса, и Эрика мельком подумала, не сработает ли это так же хорошо, когда нужно будет укладывать ее в кровать. До сих пор каждая такая попытка сопровождалась возмущенными воплями, но ведь недаром говорят, что дети хорошо засыпают под монотонные звуки вроде гудения пылесоса или стиральной машины. Во всяком случае, не мешает попробовать. До сих пор дочка засыпала только у нее на животе или когда Эрика давала ей грудь. Так больше нельзя. Может быть, нужно попробовать какие-нибудь из тех методов, о которых она читала в «Книге о детях» – замечательном произведении Анны Вальгрен[10], вырастившей девятерых детей. Эрика прочитала эту книгу еще до рождения Майи, а также, кстати, целую кучу книг, но перед лицом настоящего младенца все благоприобретенные теоретические знания куда-то улетучились. На практике она в обращении с Майей следовала философии «сиюминутного выживания», но сейчас почувствовала, что пора, пожалуй, взять контроль над ситуацией в свои руки. Все-таки это же ненормально – чтобы двухмесячный младенец распоряжался всей жизнью в доме до такой степени, как это происходило в их семье. Одно дело, если бы Эрика могла нормально существовать в такой атмосфере, но сейчас она чувствовала, что все более погружается в бездну мрака.

Торопливый стук в дверь прервал ее мысли. Либо этот час пролетел с рекордной быстротой, либо гостья приехала раньше, чем договаривались. Последнее представлялось более вероятным, и Эрика обвела комнату безнадежным взглядом. Ладно! Все равно тут уже ничего не поделаешь. Она отворила дверь.

– Да что ж это ты, дорогая, делаешь! Стоишь с Майей на самом сквозняке! Как же ты не понимаешь, что она так может простудиться!

Эрика зажмурилась и мысленно сосчитала до десяти.

Патрик надеялся, что визит его матери пройдет благополучно. Он знал, что мама иногда действует на людей несколько… ошеломительно (возможно, это слово лучше всего выражает производимое ею впечатление), и хотя в обычном состоянии Эрика легко справлялась с возникающими трудностями, сейчас, после рождения Майи, она была несколько не в форме. В то же время Эрике требовалась помощь, а поскольку он сам не мог ее оказать, приходилось пользоваться другими доступными ресурсами. В который уже раз он подумал о том, не надо ли поискать кого-то, перед кем Эрика могла бы выговориться, человека профессионально подготовленного. Но куда обращаться за советом? Нет, лучше, наверное, переждать, пока все само собой утрясется. Скорее всего, это пройдет и так, без посторонней помощи, когда они попривыкнут к новому состоянию, уговаривал сам себя Патрик. Однако он не мог отделаться от постоянно всплывавшего в сознании тревожного подозрения, что, может быть, он так легко поддался успокоительным мыслям, потому что они позволяют ему не предпринимать никаких действий.

Усилием воли он заставил себя отвлечься от домашних забот и снова обратился к лежащим на столе записям. На девять часов он назначил в своем кабинете совещание, до начала оставалось всего пять минут. Как он и предполагал, Мельберг не имел ничего против привлечения к расследованию остальных сотрудников и даже отнесся к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. Любое другое решение, даже по меркам Мельберга, было бы просто глупым. Как можно провести расследование убийства силами всего двух сотрудников – Патрика и Эрнста?

Первым пришел Мартин и занял единственное имевшееся в кабинете кресло для посетителей. Остальным придется самим принести себе стулья.

– Ну, как дела с квартирой? – спросил Патрик. – Это было стоящее предложение?

– Все просто замечательно! – воскликнул Мартин, взглянув на него сияющими глазами. – Мы сразу сняли ее, так что, если хочешь, можешь через две недели приходить к нам, чтобы таскать ящики.

– Ты мне разрешаешь? – расхохотался Патрик. – Очень любезно с твоей стороны. Ладно, вернемся к этому вопросу после того, как я посоветуюсь со своим домашним начальством. Эрика сейчас не очень-то щедро делится моим временем, так что обещать ничего не могу.

– Это понятно, – согласился Мартин. – Но у меня есть с кого собрать должок по переездам и перетаскиванию вещей, мы управимся и без тебя.

– О каких это переездах идет разговор? – поинтересовалась Анника, только что вошедшая с чашкой кофе в одной руке и блокнотом в другой. – Неужели я не ослышалась и ты действительно собираешься завязать с кем-то постоянные отношения, Мартин?

Тот покраснел, как всегда, если его начинала поддразнивать Анника, но не мог удержаться от радостной улыбки.