Мария Каллас. Дневники. Письма

PS: не волнуйся, я спою Изольду. Это точно! PPS: когда ты приедешь, если приедешь, Серафин тоже хотел бы с тобой повидаться.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Суббота, 1 ноября 1947 г.

Dearest Battista mio,

только что получила твое письмо от четверга и была очень-очень этому рада. Мое счастье и цель в жизни – получать письма от тебя и поздравления от маэстро.

Я столько думаю о тебе, о том, что ты делаешь, думаешь ли обо мне, и еще о многом другом. Ты знаешь все мои чувства и понимаешь их, так что много писать необязательно. И потом я так плохо пишу!

Очень рада была узнать, что Никола хорошо обо мне отзывается. Я тоже отношусь к нему с симпатией. И потом он твой брат, единственный, которого я знаю. Я напишу ему сегодня.

А теперь о моих новостях. Вчера Каттоццо позвонил Серафину, и маэстро столько ему про меня сказал хорошего, что я чуть не расплакалась. Он сказал, что я с ним уже несколько дней, что мы много занимаемся, и я буду прекрасна. Ты доволен, любовь моя?

Потом его жена пришла поприветствовать меня и наговорила мне массу комплиментов о естественной легкости моего пения и т. д. И еще она подарила мне свой парик Изольды, причёсанный, из настоящих волос. Очень мило с ее стороны, тебе не кажется? Конечно, ты в курсе, что все настроены против маэстро, потому что он взял на роль иностранку (меня) и т. д. То есть все настроены против меня. В Америке тоже вышла статья против меня, Такера (тенора) и Серафина. Терпение.

Дорогой, твоя жизнь мало чем отличается от моей. Я работаю. В 4 часа дня иду к Серафину, ухожу в 6:30 – 7 вечера, ужинаю, затем возвращаюсь в отель и в 9:30 – 10 засыпаю. Утром встаю в 8 часов и занимаюсь. Вот так, тебе нравится? Я много думаю о тебе, и утром время пролетает незаметно, потому что я получаю с почтой твое письмо.

Больше мне нечего тебе написать. Не знаю, как долго я еще здесь пробуду, не думаю, что больше двух недель, но, дорогой, по прошествии двух недель я еще не до конца выучу роль. Я пойму, чего он [Серафин] хочет, и смогу свободно чувствовать себя с партитурой, но мне предстоит еще выучить все наизусть. А это огромная работа. Но для нее мне понадобится только пианино, и больше ничего. Я довольна гостиницей, тут чисто, полотенца меняют каждый день и т. д., но очень не хватает ванной комнаты, и я страдаю от этого. Я бы переехала, но это обойдется дороже, и ты будешь меня ругать.

Рим – большой красивый город, во всяком случае, та небольшая его часть, которую я видела, мне нравится, просто, когда тебя нет рядом, все некрасиво.

Сегодня, мой дорогой, раздался телефонный звонок. Я стояла голая в ванной и слышала, как рядом разговаривала женщина, как она плакала в трубку и т. д. Я, как дурочка, стояла голая, мерзла и слушала конец ее разговора, из которого стало понятно, что ее молодой человек собирается ее бросить. В итоге я сама, чуть не расплакавшись, проторчала там больше получаса. Закончив разговор, она тут же, расхохотавшись, позвонила какой-то своей подруге. Я чуть в обморок не упала. Только вообрази, она все время притворялась, а он, бедняга, ей поверил до такой степени, что убедил себя ее не бросать. Вот будет несчастье, если тебе попадется подобная женщина. От такого нагромождения лжи я чувствовала себя глупее, чем когда-либо в жизни. Пресвятая Дева!!

Другая новость заключается в том, что Серафин, когда я решила передохнуть, подошел поближе и попытался погладить меня по ноге, несчастный! Слава богу, я была у него дома, и он не решился на большее! Ну надо же! Итак, мой любимый, я прощаюсь, крепко-крепко тебя целую и всегда люблю, может быть, даже больше обычного, потому что ты далеко. Когда же я тебя увижу? Твоя Мария.

PS: теперь у меня в комнате стоит телефон, только зачем он мне? Пошли мне деньги вовремя, пожалуйста.

Второе письмо, написанное в тот же день

Суббота, 1 ноября 1947 г.

Любовь моя,

не могу не написать тебе несколько слов, так, по крайней мере, у меня создастся впечатление, что я разговариваю с тобой и что ты ближе ко мне.

Едва вернувшись, я безумно захотела тебя увидеть. И вот видишь, ты рядом, мне так необходимо поговорить с тобой, услышать твой голос, я звоню тебе, я иду к тебе. Но я здесь одна, тебя нет. Как бы мне хотелось, чтобы ты в эту минуту был со мной. Потому что внезапно во мне возникло желание близости, захотелось услышать, как ты говоришь (ведь ты так хорошо говоришь). И чтобы ты посмотрел на меня своим особенным взглядом. И назвал меня моим любимым именем, понимаешь?

Оставляю тебя, любовь моя. Извини что побеспокоила, но я так тебя люблю, так тебя целую, твоя Мария навсегда.

PS: пиши мне часто-часто. Я уже написала и отправила письмо Николе, как ты меня и просил.

PPS: Передай от меня привет сеньоре Дзанни, Гаэтано, Эрнесто, Бепи и т. д.

Третье письмо, написанное в тот же день

Любимый мой, пишу тебе сегодня уже третье письмо. Думаешь, я сошла с ума?

Но для этого письма есть еще одна причина. Ведь через несколько дней я окажусь подле тебя! Маэстро говорит, что пока что нет смысла уставать еще больше. Он объяснит мне все, что считает нужным, и потом, через несколько дней, он думает, дня через три-четыре, я вернусь к тебе, а 4 или 5 декабря он сам приедет по делам в Венецию и вызовет меня работать к себе, и еще несколько дней будет в моем распоряжении. Потом я смогу вернуться в Верону и уеду оттуда уже только к началу репетиций. Так я не устану. И он прав. Потому что, как я тебе уже писала, за три-четыре дня я смогу хорошо подготовить роль, но еще мне, конечно, придется выучить ее наизусть. Но для этой работы мне будет достаточно пианино! Так что я довольна!

Так как, дорогой, мне быть с поездкой? Может, тебе удастся ее организовать оттуда? Лучше бы так. Как это сделать тут, понятия не имею. Напиши, что мне делать, любовь моя. Надеюсь, ты не очень огорчаешься, что так скоро меня увидишь!.. Я вот обрадовалась этому, так обрадовалась, что, когда он сказал мне об этом, чуть не расцеловала его.

Уехать мне посоветовала его жена, потому что, хорошо зная его, боится, что я переутомлюсь. Ведь мы работаем по 2,5–3 часа каждый день, с этой оперой шутки плохи.

Мне больше нечего тебе написать: только то, что мне не терпится тебя увидеть. Жду от тебя новостей. Скажи, как мне быть с возвращением. Думай обо мне, любовь моя, будь здоров и люби свою Марию.

PS: у меня так сильно болит нога, что я не знаю, что и делать.

Бывает, что я даже плачу от ужасной боли.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Воскресенье, 2 ноября 1947 г.

5:00 вечера.

Милый Баттиста,

любовь моя, я счастлива! Пока я исступленно занималась, (хотя неподалеку отсюда каждые четверть часа звонит колокол, можешь представить, как это мешает), от тебя пришла телеграмма.

Баттиста, какой ты милый, как нежно ты думаешь обо мне. Я очень это ценю. Я тронута до слез. Я чувствовала себя совсем покинутой сегодня, потому что не получила почты от тебя…

Урок сегодня был утром, мы закончили в 12:30, поэтому всю вторую половину дня я провела одна и занималась в одиночестве. Печаль моя казалась сегодня бесконечной! Такой прекрасный день, теплый, солнечный, правда прекрасный, а мой Баттиста так далеко! Но я надеюсь, что к концу недели я наконец окажусь там, где хочу быть, рядом с тобой!

Если я вложу в свою Изольду все чувства, которые испытываю к тебе, получится замечательно! А уж я постараюсь!

Дорогой, извини за бумагу, на которой я пишу, но другой у меня нет, а магазины закрыты.

Прощаюсь с тобой, думай обо мне, будь здоров. Подумай обо мне еще, поешь хорошо и потом снова подумай обо мне

Твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Понедельник, 3 ноября 1947 г.

Мой дорогой Баттиста,

Спасибо, что переслал мне письмо. Оно от моей сестры. Потом я получила твое письмо, написанное 1 ноября. Немного грустное письмо, может, потому что это День всех святых, и еще потому, возможно, что тогда ты ничего от меня еще не получил. Но, дорогой, я сразу тебе написала в тот день, так что виновата не я, а почта, которую я ненавижу, потому что она вечно нас подводит. Как ты, мой дорогой? Ты мало пишешь, а мне бы так хотелось большего. Я тебе много пишу, думаю, ты не можешь упрекнуть меня в обратном. Я никогда так много, как тебе сейчас, не писала, и я делаю это с радостью, потому что мне начинает казаться, что ты ближе ко мне, что я с тобой разговариваю…

Я рада, что тебе нравится твой кабинет. Мне бы тоже хотелось оказаться в такой спокойной, благоприятной для работы атмосфере. Представляю, как твоя церберша радуется моему отсутствию. Уж передай ей от меня большой привет и попроси слишком сильно не радоваться, потому что она скоро меня увидит!

Маэстро все время спрашивает, как ты и когда вы увидитесь. Но, знаешь, если я вернусь в конце недели, то тебе нет смысла сюда приезжать, тебе не кажется? И еще я подумала, что хорошо бы мне в четверг улететь самолетом и встретиться с тобой в Падуе, тогда мы сможем вернуться вместе. Что скажешь? Но, как ты понимаешь, денег у меня недостаточно, надо, чтобы ты отправил мне их прямо сейчас.

Любимый мой, мне больше нечего тебе написать. Разве что прошу тебя быть здоровым и думать обо мне, как я думаю о тебе. Я люблю тебя и всегда остаюсь только твоей Марией.

PS: Изольда передает тебе привет, у нее все хорошо, но работы полно – с моей стороны. Вот видишь, не такая уж я глупая! Сегодня замечательный день, солнце, голубое небо, жарко, вот было бы счастье, если бы и в Вероне была такая погода. Но мы не можем желать всего на свете. Мне жарко, когда я с тобой… не думай, не в том смысле!.. а может и в том!! Надеюсь, ты своего жара не растратил полностью. И что мне достанется немножко, когда я вернусь!!!

Второе письмо, написанное в тот же день

Понедельник 9:00 вечера

Мой дорогой Баттиста,

я уже собираюсь спать, но прежде хотела с тобой поздороваться. Как ты, любовь моя? Думаешь ли обо мне? Как знать. Что нового?

Сегодня я была вознаграждена. Серафин остался мной доволен больше обычного. Он сказал, что все начинает выстраиваться, притом что мы сейчас на втором акте, самом трудном. С ним был некий маэстро Сампаоли, он пришел меня послушать. (Серафин хотел, чтобы он меня услышал, это было очевидно, потому что он сидел в соседней комнате и только потом нас представили). Он был в восторге и предложил мне петь «Турандот» в Бари. Но я не смогу, потому что в то же время я должна петь ее в «Ла Фениче». Тем не менее я очень обрадовалась его предложению.

Дорогой, да поможет мне Бог и сохранит мне здоровье и присутствие духа, потому что «Ла Фениче» – это, конечно, прекрасная возможность, но еще большая ответственность. Ты должен помочь мне быть в форме и в хорошем настроении. Ведь понятно, о чем я? Ты должен сделать меня счастливой, тогда у меня появится желание хорошо петь. Сейчас я в голосе, и это заметно. Высокие ноты совершенно свободны и совсем меня не утомляют. Да и низкие тоже в порядке. Я на самом деле в хорошей вокальной форме, надеюсь, так оно и будет дальше!

Я пока точно не знаю, когда тебя увижу, но надеюсь, что уже в конце недели. Мне так хочется вернуться и увидеть тебя, мне очень тут одиноко. Иногда мне становится так грустно, что я начинаю на все смотреть пессимистически. Только твои письма и телеграммы могут составить мне компанию. Каждое утро я с нетерпением жду, когда придет почтальон и принесет мне твое новое драгоценное письмо!

Знаешь, я послала открытку Калабрезе. Полагаю, он обрадуется. Как ты думаешь? Затем я написала Николе, и еще я много пишу тебе. Видишь, сколько! Ты еще устанешь от такого количества писем и от того, что вынужден будешь читать и отвечать мне, ведь правда? Мой дорогой, прощаюсь с тобой, целую тебя, люблю навсегда твоя

Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Вторник, 4 ноября 1947 г.

Дорогой Баттиста,

сегодня я с такой радостью ждала от тебя письма, но оно не пришло, не знаю почему. Не хочу даже думать, что ты не написал мне. Я уверена, что написал, но почта нас подводит. Это мне испортило весь день. Я уже не просто в плохом настроении, мне очень даже грустно. Когда приходят вести от тебя, я хотя бы чувствую себя лучше и вполне готова начать длинный монотонный день, посвященный занятиям и ничему другому. Но сегодня я только грущу.

Как ты, любимый, что делаешь? Надеюсь, что в своем новом кабинете ты меня не забыл и не расхотел еще меня видеть. Сегодня даже больше, чем во все предыдущие дни, мне хочется сесть на поезд и вернуться домой. Но в моей жизни всегда по тем или иным причинам присутствуют долг и ответственность. И какой мне толк от такой жизни? Прощаюсь с тобой, целую и с огромным нетерпением жду письма от тебя.

Всегда твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Суббота, 22 декабря, в 12:30

Любовь моя,

хочу написать тебе несколько слов, чтобы поблагодарить тебя за доброту и деликатность. Прежде всего за телеграмму, которую ты собираешься послать маме. Не могу тебе описать, какое счастье и удовольствие я испытываю от твоего поступка! А также за то, что ты беспокоишься о Луизе. Понимаешь, для меня это значит больше, чем ты думаешь, потому что это свидетельствует о твоей доброте и душевности, а главное, о том, что тебе небезразличны мои близкие. Ты очень-очень порадовал меня! Благодарю и люблю тебя еще больше, если это вообще возможно!

И еще я благодарна тебе за то, что ты почувствовал мое душевное состояние и решил провести Рождество со мной. Любовь моя, ты заслуживаешь всей любви, что я могу дать тебе, но и ее, наверное, будет недостаточно.

Оставляю тебя, милый Баттиста, и повторяю тебе снова и снова: спасибо, спасибо, спасибо!

Вечно твоя Мария.

1948

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Удине, среда, 10 марта 1948 г.

Милый Баттиста,

я не смогла поговорить с тобой вчера по телефону, потому что аппарат был прямо на стойке, никакой будки или чего-либо еще. Я очень устала, потому что мы приехали сюда в 5 вечера, а в 5:30 началась репетиция, до восьми.

В общем, все были от меня в восторге (притом что я пела негромко, обратное было бы неосторожно с моей стороны) и поражались моему замечательному произношению.

Позже вечером, после ужина, журналисты пришли расспросить меня о жизни и карьере, и я продержалась до полуночи. Они тоже восхищались тем, как прекрасно я выгляжу. В общем, мне оказали очень теплый прием. А еще вчера, оплачивая счет за обед, я чуть в обморок не упала. Ты только представь: ризотто на сливочном масле, два яйца с маслом, фенхель, салат из вареных овощей, хлеб и кофе, все вместе 55 лир[61]. Мне никогда еще не приходилось оплачивать такой маленький счет.

Ладно, завтра у меня много работы: репетиция в 12:30. Потом генеральная вечером, и послезавтра премьера. Что ты делал вчера и сегодня? Хорошо ли ел, спал и работал? Думал ли немножко обо мне, о нас? Я солгала тебе по телефону. Мне было плохо. Я даже чувствовала, разговаривая с тобой, как у меня сжимается сердце, словно мне в чем-то следовало тебя серьезно упрекнуть. Так что теперь ты знаешь, что я чувствую, но это не имеет значения.

Еще хочу сказать, что тебе не имеет смысла сюда приезжать, ты потратишь много времени, и мы почти не повидаемся. Я так тебя люблю – даже больше, чем раньше… в этом нет никакой логики. Может быть, вместо себя, если ты не сможешь приехать, пришлешь мне Родольфо? Я буду рада. Спектакль будет утром, так что, возможно, я смогу вернуться уже вечером, как скажешь.

Хотелось бы еще что-нибудь тебе написать. Но выразить это словами я не сумею, поэтому догадайся сам, что у меня на сердце, что я думаю и чувствую. Прощаюсь с тобой, целую, обнимаю и много чего еще мысленно шлю тебе.

Будь здоров и думай обо мнеТвоя Мария.

PS: Баттиста ………!

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Триест, среда, 14 апреля 1948 г.[62]

Мой дорогой Баттиста!

Я даже не буду пытаться описать тебе боль, которую я испытала, когда ты ушел сегодня утром. Ты знаешь, как я неспокойна в эти дни. И чтобы встревожить меня еще больше, сегодня в 11 часов утра прибыл огромный лайнер. По-гречески это «Auroplanophore». Боже, как страшно, Баттиста, я ужасно испугалась! Восхищаюсь твоим спокойствием и надеюсь, что твоя уверенность не напрасна.

Сегодня все остались довольны репетицией! Бусон наговорил мне комплиментов, и Франчи тоже сказал много-много приятного. Он уверяет, что никто в Италии не поет Верди так, как я. Я бы и хотела ему поверить, но ты знаешь, с каким пессимизмом я смотрю на эту оперу! С нетерпением жду субботы. Как бы я была счастлива, если ты был здесь! Ты еще ни разу не пропускал премьеру, никогда!!

После репетиции какой-то журналист пришел взять у меня интервью, так что, когда я вернулась в гостиницу, мои вещи уже перенесли в новую комнату, и я была очень-очень этому рада. У меня теперь потрясающий номер с красивой и просторной ванной комнатой. Я вот только что приняла горячую ванну, прежде чем сесть за письмо тебе. Просто наслаждение.

Любовь моя, когда я тебя увижу? Мой дорогой Баттиста. Я так несчастна вдали от тебя. Подумаешь обо мне немножко? И потом, Баттиста, прошу тебя, отдохни. И еще больше прошу тебя есть. Тебе это просто необходимо, учитывая, сколько у тебя работы. Любимый!! Покидаю тебя, дорогой, пожалуйста, звони мне почаще и пиши, пусть всего несколько слов, прошу тебя, люби и не забывай твою, только твою Марию.

PS: Я так сильно тебя люблю, всем своим существом, я вся твоя!

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Накануне премьеры

Пятница 6:20 утра.

16 апреля 1948 г.

Любовь моя,

я пишу эти строки, потому что так чувствую себя немного ближе к тебе. Видишь, несмотря на вчерашние два телефонных разговора, мне очень-очень грустно и одиноко. Мы столько провели времени вместе в последние дни, и я действительно так привыкла к тому, что ты рядом, ты же знаешь, – что теперь мной овладело малоприятное чувство, чувство пустоты, огромной пустоты! Ты наверняка не так сильно скучаешь по мне, потому что у тебя много дел, и, вероятно, ты не ощущаешь одиночество так, как я. И когда я думаю, что мне придется петь премьеру «Силы» одной, без тебя, плачет не только моя душа, но и все мое существо.

Сегодня я получила твое письмо и благодарю тебя за него. Я тоже тебе написала. Видишь, мы делаем одно и то же одновременно. Я так хотела, чтобы ты мне написал, потому что, хоть мы и разговариваем по телефону, но слишком коротко, и мне не сразу удается расслышать тебя. А вот твои письма остаются со мной, я читаю и перечитываю их, и, когда мне одиноко, беру твои письма и чувствую, что ты ближе ко мне!

Сегодня вечером у нас генеральная. Не знаю, что из этого выйдет, потому что сцену второго акта мы еще не играли, и я не знаю, что надо делать сценически! И потом я чувствую себя слегка подавленной и слабой, потому что болею, а воли у меня нет.

И еще должна сказать тебе, к вопросу о грязи, что костюмы так воняют потом, что я чуть в обморок не упала! Как мне удастся надеть их, одному Богу известно!! Они так воняют, что мои коллеги, войдя, пожаловались, что ими пропахла вся комната! Какой ужас! Я напишу тебе сразу после премьеры и все расскажу. Надеюсь, у меня будут хорошие новости.

На этом прощаюсь с тобой, мой дорогой Баттиста, пиши мне, думай обо мне и люби меня, как я люблю тебя. Всегда твоя Мария.

PS: И кто пошлет мне цветы, как обычно?..

Эльвире де Идальго – по-итальянски

30 сентября 1948 г.

Дорогая моя Синьора!

Простите, что не написала Вам раньше, но я была очень занята репетициями «Аиды» в Турине, которая (как Вы и думали) прошла прекрасно – и даже с триумфом! Я не могла петь в Перудже, потому что совпали даты, но благодаря «Аиде» я добилась гораздо большего. Так что теперь все говорят, что у меня настоящий вердиевский голос и т. д. и т. п.!

Бедные-несчастные, они ничего не поняли. Вот почему искусство так деградирует. Нам не хватает людей с верным восприятием. Если бы не Серафин, я бы больше не пела. Их послушать, так я должна себя сдерживать, потому что им кажется, что, если голос мощный, петь Верди нельзя. Они забывают, какими были голоса прежних времен. Но ведь в итоге я победила, и это главное!

Этой зимой у меня будет много работы. Завтра я собираюсь в Милан, подписать несколько контрактов. Я уже подписала договор на «Валькирию» в Венеции, «Турандот» в Сан-Карло (единственные 3 за всю зиму, от остальных я отказалась!!!)[63], и вчера мне позвонил Ферсони, он хочет, чтобы я пела в Римской Опере в сочинении Гомеса – по-моему, опера называется «Гуарани» или что-то в этом роде – там будут маэстро Серафин и тенор Лаури-Вольпи, и потом «Девушку с Запада»[64].

Вернувшись из Милана, я напишу Вам о своих новостях и проектах, когда таковые появятся. В середине октября поеду в Ровиго на две «Аиды» с маэстро Берретони. Зимой еще будет «Валькирия» в Палермо. И, судя по всему, мне предложат много Верди. Надеюсь, Серафин найдет тенора для «Нормы», так что я смогу дать свое последнее и решающее сражение и наконец завоюю себе имя, о чем мы с Вами так мечтали.

Дорогая моя, Господь со мной, и я благодарна Ему за это. Я напишу Вам, как только вернусь в Милан, я прощаюсь и крепко Вас обнимаю! Как Ваша нога? Получше?

Ваша Мария.

От Эльвиры де Идальго – по-итальянски

Анкара, 6 октября 1948 г.

Моя дорогая Мария, я была очень рада твоему письму, мне бы так хотелось расцеловать тебя за твой успех в «Аиде», браво, Мария, дорогая. Как бы мне хотелось стать свидетельницей твоего триумфа. Туринцы, я думаю, помнят еще моего «Цирюльника». Никогда не забуду овации в Театре Реджо. Теперь уже будь спокойна и счастлива, ты победила, как ты сама говоришь. Вот видишь, это сражение оказалось не таким уж и долгим. Подумай обо всех остальных, через сколько унижений и слез им приходится пройти, прежде чем добиться хотя бы третьей части того, что сделала ты. Так что возблагодари Господа и не забывай человека, который так тебе близок [Менегини], так тебя любит и оказывает тебе огромную моральную поддержку, ведь он тоже косвенно причастен к твоему успеху. Передай ему от меня горячий привет. Прошу тебя, напиши мне поскорее, пришли вырезки из прессы.

Еще раз браво, нежно тебя целую.

Эльвира.

Эльвире де Идальго – по-итальянски

Вторник, 9 ноября 1948 г.

Моя дорогая Синьора,

это письмо очень Вас обрадует. Потому что наша с Вами мечта вот-вот сбудется. Дело в том, что 30 ноября я дебютирую с маэстро Серафином в «Норме», в Театре Комунале во Флоренции. Можете себе представить, сколько у меня сейчас работы и какая агония ждет меня вплоть до самой премьеры, ее финала, и того момента, когда я пойму результат. Все решилось неделю назад, я должна была спеть 4 «Аиды», но Серафин сказал: «Почему бы не спеть две «Нормы» и две «Аиды»?» Таким образом, великий маэстро в очередной раз открывает мне путь к новому успеху.

Дорогая моя, молитесь, чтобы все прошло хорошо, молитесь о моем здоровье, потому что после этого спектакля, если он пройдет так, как мы надеемся и мечтаем, я стану королевой оперы в Италии, если не вообще повсюду, по той простой причине, что я достигну вокального совершенства и во всем мире не будет другой «Нормы»!

С «Нормой» и «Аидой» у руля встану я. Уже все театры хотят заполучить меня на «Аиду» любой ценой, сколько бы это ни стоило, и, если Богу угодно будет, чтобы «Норма» прошла хорошо, этот путь мне будет открыт.

Моя дорогая, наша работа, и Ваше внимание к моему голосу, и Ваши драгоценные советы ведут меня туда, куда мы всегда стремились. В эти дни я отдаю всю свою волю и знания служению «Норме», и Господь должен быть добр ко мне и сохранить меня в добром здравии.

Другая новость заключается в том, что я отказалась от Лиссабона потому прежде всего, что после такой зимы, полной напряженной работы, я должна передохнуть – очень бы хотелось сохранить голос! Кроме того, меня не устраивает репертуар: мне предложили две «Турандот», потом один «Бал-маскарад», следом одного «Дон Жуана», а затем еще концерт. Хватит с меня «Турандот»! Я не очень люблю «Бал-маскарад», «Дон Жуана» я не учила, и в любом случае мне придется петь его с Серафином зимой будущего года.