История с привидениями

Фэнни снова безучастно кивнул, и я заметил, что он тоже совсем засыпает.

– Опусти голову на руки, – предложил я ему.

Через несколько мгновений они оба спали, положив головы на парты. И в тот момент я почти готов был согласиться с Грегори в том, что мир заканчивается этой деревней, этим классом, мной и двумя уставшими детишками в холодной школе-сарае: мое чувство реальности подверглось слишком сильным ударам. А между тем день стал клониться к концу; в классе, сумеречном и в солнечные дни, сгустились по углам тени, сделалось темно. Я не решался зажечь свет, и мы сидели в темноте, словно на дне колодца. Я обещал детям найти кровати, но жалкая деревушка в пятидесяти шагах отсюда казалась сейчас недосягаемой. И даже если бы у меня хватило сил и решимости оставить их, я не мог себе представить, кто бы их приютил. Если это был колодец, то колодец отчаяния и безысходности, и я чувствовал себя таким же отверженным и одиноким, как эти дети.

Наконец я не выдержал и, подойдя к Фэнни, легонько потряс его за руку. Он встрепенулся, как испуганный зверек, и мне пришлось силой удержать его на стуле. Я спросил:

– Фэнни, я должен знать правду. Что случилось с Грегори?

– Он перешел, – ответил он все так же угрюмо.

– То есть умер?

Фэнни кивнул, его рот остался приоткрытым, и я снова увидел жуткие гнилые зубы.

– А он возвращается?

Он снова кивнул.

– И ты видишь его?

– Он видит нас, – спокойно проговорил Фэнни. – Он смотрит и смотрит. Он хочет потрогать.

– Потрогать?

– Как раньше.

Я приложил ладонь к своему лбу – он пылал. Каждое слово мальчика приоткрывало новую бездну.

– Это вы толкнули лестницу?

Фэнни тупо смотрел на парту, и мне пришлось повторить свой вопрос:

– Фэнни, это вы толкнули лестницу?

– Он все смотрит и смотрит… – произнес мальчик, словно констатируя важнейший факт.

Я взял его голову в свои руки, чтобы заставить посмотреть на меня, и в это мгновение в окне показалось лицо его мучителя. Жуткое белое лицо – он будто хотел заставить Фэнни не отвечать на мои вопросы. Мне вдруг стало худо, я словно летел в какую-то яму и в то же время чувствовал, что наш поединок наконец начался. И я прижал Фэнни к себе, пытаясь защитить его уже физически.

– Он здесь? – взвизгнул Фэнни, и от звука его голоса Констанс упала на пол и начала кричать.

– Да какая разница?! – завопил я. – Я не отдам вас ему! Вы – мои! Он знает, что потерял вас! Потерял навсегда!

– Где он?! – снова завизжал Фэнни, отталкивая меня. – Где Грегори?!

– Там, – сказал я и развернул его лицом к окну.

Мальчика била дрожь, и мы оба глядели на пустое окно, но видели лишь темное небо. Ликование охватило меня – я победил! От радости я схватил Фэнни за руку, и он издал вопль неподдельного отчаянья. Он повалился вперед, и я обхватил его, словно удерживая от падения в саму преисподнюю. И только через несколько секунд я осознал, что я схватил: сердце Фэнни остановилось, и я держал в руках безжизненное тело. Он перешел навсегда.

– Вот и все, – заключил Сирс и обвел взглядом друзей. – Грегори тоже исчез навсегда. Меня свалила жесточайшая лихорадка, и я пролежал три недели на своем чердаке. К тому времени, когда я поправился и смог самостоятельно ходить, Фэнни уже похоронили. Я хотел бросить все и уехать из деревни, но был связан контрактом, и мне пришлось продолжить работу. Я чувствовал себя опустошенным, но смог пересилить свои эмоции. Под конец я даже начал применять линейку для наказаний. Я растерял все свои либеральные порывы и к концу контракта считался хорошим учителем.

Хотя… вот еще что. В день своего отъезда из Фор Форкс я впервые пришел взглянуть на могилу Фэнни. Она была за церковью, рядом с могилой его брата. Я смотрел на две могилы и, как вы думаете, что я чувствовал? Ничего. Я чувствовал пустоту. Будто ничего такого со мной не произошло.

– А что случилось с его сестрой? – спросил Льюис.

– О, с ней все в порядке. Она была тихой девочкой, и люди жалели ее. Я переоценил черствость жителей деревни. Одна семья взяла ее к себе. Насколько мне известно, там к ней относились как к своей дочери. По-моему, она забеременела, вышла замуж и уехала из деревни. Но это произошло много лет спустя.

Фредерик Готорн

1

Рики шел домой, с удивлением глядя на падающий снег. «Кажется, будет суровая зима, – думал он. – Что-то с погодой творится неладное». Освещенные желтым кругом уличного фонаря снежинки кружились, падали и ложились на землю, чтобы через мгновение растаять. Ветер холодным языком забирался под твидовое пальто. Рики предстояла получасовая прогулка, и он жалел, что не приехал на своем старом «бьюике», к которому, по счастью, Стелла отказывалась даже прикасаться. Обычно он пользовался машиной, но сегодня пошел пешком – нужно было подумать, как бы выведать у Сирса содержание письма к Дональду Вандерлею. Сегодня это ему не удалось. Сирс сказал только то, что хотел – не более того. Ошибка, по мнению Рики, уже была сделана; какая теперь разница в том, какими словами она сформулирована? Он громко вздохнул, чем удивил самого себя, и заметил, как несколько крупных ленивых снежинок, закруженные его дыханием в сложный узор, растаяли на лету.

В последнее время все истории, включая его собственные, приводили его душу в смятение, но сегодняшняя оставила особенно тревожное ощущение. Ночи Рики были теперь одинаково страшными; сны, о которых они с Сирсом говорили, преследовали его до самого рассвета, и он не сомневался, что истории, которые они друг другу рассказывали, лежали в основе этих снов. И все же ему казалось, что нынешнее его беспокойство не связано со снами так же, как и не связано с историями, хотя сегодня Сирс рассказал самую жуткую, да и все их истории становились с каждым разом все мрачнее. Они пугали друг друга, но продолжали встречаться, поскольку не встречаться было бы еще страшнее. Вместе – наблюдая, как каждый из них пытается бороться, – им становилось легче. Даже Льюис был напуган: иначе зачем голосовал бы за отправку письма Дональду Вандерлею? И мысль о том, что конверт с письмом уже в пути, очень беспокоила Рики.

Возможно, мне давно следовало уехать из этого города, заключил он, поглядывая на дома, мимо которых шагал. Едва ли нашелся бы среди них хоть один, в котором он не побывал, – по делу или в гостях, навещал клиента или угощался ужином. Возможно, надо было уехать в Нью-Йорк после свадьбы, как того хотела Стелла, но тогда это казалось Рики предательством. Лишь постепенно и не до конца он сумел убедить жену в том, что вся его жизнь – здесь, в Милбурне, с Сирсом и адвокатской практикой. Холодный ветер жег шею и пытался стянуть шляпу. За углом он увидел длинный черный «линкольн» Сирса, припаркованный у бордюра; в библиотеке горел свет. Сирс не сможет сегодня заснуть, и не рассказанная история тому причиной. Теперь они знали, к каким последствиям приводят их воспоминания о былом.

«Но это не просто истории, – подумал он. – И не просто письмо. Что-то должно случиться». Вот почему они рассказывали истории. Рики не обладал даром предвидения, однако страх будущего, который он ощутил две недели назад в разговоре с Сирсом, снова глухо отозвался в нем. Поэтому он и подумал об отъезде из города. Он свернул на Мелроуз-авеню: «авеню», по-видимому, благодаря посаженным по обеим сторонам улицы густым деревьям. Оранжевый свет фонарей окрашивал ветви, вытянутые словно в немой просьбе. Сегодня днем деревья сбросили последние листья. «Что-то должно случиться со всем городом». Над головой Рики скрипнула ветка. Далеко позади, на 17-м шоссе, переключил скорость грузовик: в эти холодные ночи звуки далеко разносились по Милбурну. А вот стали видны освещенные окна спальни на третьем этаже его дома. Уши и нос пощипывало от холода. «После стольких лет долгой и благоразумной жизни, – размышлял Рики, – нельзя позволить себе стать мистиком, старина. Нам всем необходимо собраться с силами и положиться на здравый рассудок».

И в это мгновение, когда он уже почувствовал себя в безопасности, Рики показалось, что кто-то за ним следит: этот кто-то стоял за углом и пристально смотрел на него. Он чувствовал взгляд холодных глаз, и эти глаза словно плыли в пространстве сами по себе – лишь они следили за ним. Он почти наяву представил их себе – светящиеся бледным светом и плывущие в воздухе на уровне его собственных глаз. Они были ужасающе безжизненны – как глаза маски. Он обернулся, готовый увидеть их, настолько реальным было ощущение их присутствия. Растерянный и встревоженный, он почувствовал, что дрожит. Конечно же, улица была пуста. Просто пустая улица, даже в темную ночь обыкновенная, как щенок дворняжки.

«На этот раз ты сам все сочинил, – подумал он. – Ты да этот жуткий рассказ Сирса. Глаза! Прямо-таки в духе старых фильмов Петера Лорре. Глаза… Грегори Бэйта? Проклятье. Руки Доктора Орлака. Да ничего особенного не должно случиться, – продолжал убеждать себя Рики. – Просто мы – четверо старых выживающих из ума простофиль. Представить только, что я подумал…»

Но он не подумал, что те глаза были за его спиной, – он знал это. Знал наверняка.

«Чепуха!» – едва не произнес он вслух, однако прошел через входную дверь чуть быстрее, чем обычно.

Дом стоял погруженный в темноту, как всегда по вечерам собраний Клуба. Нащупав пальцами край дивана, Рики обошел кофейный столик, об который в такие вечера обычно набивал шишки. Успешно миновав это препятствие, он ощупью прошел за угол в гостиную и дальше – на кухню. Здесь он мог спокойно зажечь свет, не боясь побеспокоить сон Стеллы; теперь включить свет он мог только наверху, в гардеробной, которая вместе с ненавистным итальянским кофейным столиком была безрассудной идеей Стеллы. Она заявила, что их шкафы переполнены, негде разместить несезонную одежду, а маленькая спальня, соседствующая с их собственной, после отъезда Роберта и Джейн пустовала; и вот за восемьсот долларов они переоборудовали ее в гардеробную с горизонтальными планками для вешалок, зеркалами и новым ковром. Идея гардеробной доказала кое-что: жена всегда утверждала, что у него максимально возможное количество одежды. Это оказалось сюрпризом для Рики, который был настолько не тщеславен, что совсем не замечал своего неосознанного щегольства.

Еще более неожиданным сюрпризом оказалось то, что его руки дрожали. Он было собрался приготовить себе чашку ромашкового чаю, но когда заметил, как дрожат руки, забрал бутылку к себе в кабинет и налил в стакан немного виски. Пугливый старый идиот. Однако обзывания не помогли, и, когда он поднес стакан ко рту, рука дрожала по-прежнему. Это все из-за проклятой годовщины. Виски во рту показался ему соляркой, и он выплюнул его в раковину. Бедный Эдвард. Рики сполоснул стакан, выключил свет и начал подниматься по темной лестнице.

Переодевшись в пижаму, он вышел из гардеробной и прошел через холл к спальне, тихонько открыл дверь. Стелла спокойно и ровно дышала во сне. Если постараться и прокрасться к своей половине кровати, не задев кресло не споткнувшись о ее туфли или не задерживаясь, чтобы причесаться у зеркала, – она не проснется.

Он добрался до своей половины, не разбудив Стеллу, и тихонько скользнул под одеяло. Очень нежно он погладил обнаженное плечо жены. Похоже, у нее начался очередной роман или интрижка, и Рики подумал, что она опять встречается с профессором, с которым познакомилась год назад: начались телефонные звонки с безмолвным дыханием в трубку, определенно принадлежащим ему. Однако уже давно Рики понял, что есть на свете вещи пострашнее, чем периодические любовные похождения жены. У нее была своя жизнь, и он был ее большей частью. Несмотря на то что он сам иногда чувствовал и сказал Сирсу – если бы он не женился, он бы непомерно обделил свою жизнь.

Рики вытянулся на кровати в ожидании того, что должно было, как он знал, прийти. Он припомнил сверлящее ощущение взгляда на своей спине. Так хотелось, чтобы Стелла помогла ему, как-то успокоила его. Но, не желая беспокоить и тревожить ее и полагая, что это все как-нибудь закончится и он не должен перекладывать свою беду на ее плечи, – он никогда не рассказывал ей о своих ночных кошмарах. Так Рики Готорн готовился ко сну: уставший, встревоженный, ревнующий и испуганный, он с открытыми глазами лежал на спине, заложив руки за голову, и его умное лицо не отражало никаких эмоций.

2

В своем номере отеля «Арчер» Анна Мостин стояла у окна и смотрела, как летят вдоль улицы снежинки. Верхний свет был выключен, полночь уже миновала, но она так и не разделась. Длинное пальто лежало на кровати, как будто она только что вошла или собралась вот-вот уйти.

Она стояла у окна и курила – высокая привлекательная женщина с темными волосами и удлиненными голубыми глазами. Из окна она видела Мэйн-стрит почти на всей протяженности, одну сторону пустынной площади с пустыми скамейками и голыми деревьями, темные витрины магазинов, ресторана «Вилледж Памп» и универмага. В двух кварталах отсюда зажегся зеленый глаз светофора. На другой стороне площади виднелись темные фасады двух церквей, плывущие как миражи над голыми верхушками деревьев. Бронзовый генерал Гражданской войны, стоящий на площади, тянул руку с мушкетом в величественном жесте.

«Сегодня ночью или завтра?» – гадала она, затягиваясь сигаретой и изучая маленький город.

«Сегодня».

3

Когда Рики Готорн наконец уснул, это совсем не было похоже на сон – просто его тело словно перенеслось в другое помещение в ином здании. Он лежал в странной комнате, ожидая, что что-то должно случиться. Комната была пуста, здание – покинуто. Стены и пол – голые доски; окно – пустая рама, солнечный свет сочился из многочисленных щелей, и в его застывших лучах крутились столбики пыли. Откуда-то он знал, что что-то сейчас произойдет, и боялся этого. Встать с кровати он не мог; мышцы его работали, но он, сам не зная почему, понимал, что не сможет избежать того, что приближалось. Комната располагалась на верхнем этаже здания: в окне виднелись лишь серые облака и бледно-голубое небо. Но то, что приближалось, должно было прийти не оттуда, а изнутри здания.

Он был укрыт старым стеганым одеялом, настолько выцветшим, что отдельные квадратики казались совсем белыми. Его парализованные ноги напоминали две вытянутые ниточки. Посмотрев вверх, Рики заметил, что с необычной ясностью различает каждую деталь вагонки на стенах: он видел, как древесное волокно струилось вдоль планки, как закручивалось оно в сучках, в каких планках неплотно забиты гвозди. Сквозняки гуляли по комнате, поднимая пыль то здесь, то там…

Снизу, из самой глубины дома, донесся удар – как будто нараспашку открылась тяжелая подвальная дверь и ударилась о стену. Даже его комната содрогнулась здесь, наверху. Он прислушался и услышал, как что-то большое вытягивается из подвала: какое-то крупное тяжелое существо, которому приходится протискиваться через дверной проем. Раздался треск дерева – существо глухо ударилось в стену. Это нечто начало медленно и неуклюже исследовать первый этаж. Рики, словно его глазами, видел то, что видело оно: череду таких же пустых комнат. На первом этаже сквозь щели в полу пробивалась высокая трава. Солнечный свет падал на стебли и на спину того, что так тяжело, но целенаправленно продвигалось через пустые комнаты. Раздался свистящий звук, затем резкий визг – оно обнюхивало дом, зная, что в нем находился он.

Рики вновь попытался подвигать ногами, однако они даже не шелохнулись. Эта тварь внизу, проходя сквозь комнаты, задевала стены, издавая при этом скрежет; дерево трещало. Ему показалось, что под ней проваливаются гнилые доски пола.

Затем раздался звук, ужаснувший его: она протиснулась сквозь следующий дверной проем, и сразу звуки стали громче – теперь он различал, как она дышит. У первой ступеньки лестницы.

Он услышал, как тварь устремилась наверх.

Раздался грохот – как будто она рванулась сразу через пять ступенек, а затем соскользнула вниз. Она повторила попытку уже медленнее, скуля от нетерпения, перешагивая сразу через две-три ступени.

Лицо Рики взмокло от пота. Он не был до конца уверен, что спит, и это пугало больше всего: если бы он знал наверняка, что это сон, ему пришлось бы только потерпеть до его окончания, дождаться, пока эта тварь не заберется наверх и не ворвется в его комнату, – тогда страх его разбудит. Но это совсем не походило на сон. Его чувства были настороже, ум – ясным, а ощущениям недоставало свободной, отделенной атмосферы сновидений. Никогда, ни в каких снах он не потел. Если же это был не сон, тогда это нечто, грохочущее по ступеням, схватит его, поскольку он не может пошевелиться.

Звуки изменились, и тогда до Рики дошло, что он точно лежит на третьем этаже пустого здания, поскольку тварь, разыскивающая его, забралась на второй. Шум, производимый ею, стал намного громче: скулеж и шелест, когда ее тело задевало стены и протискивалось в двери. Почуяв его, она задвигалась быстрее.

Пыль все так же клубилась и поблескивала в лучах солнечного света; редкие облака все так же скользили по небу, похожему на небо ранней весной. Когда тварь вылезла на лестничную площадку, пол затрещал.

Теперь он отчетливо слышал ее дыхание. Она бросилась к последнему лестничному пролету с грохотом железного шара, разрушающего стену дома. Желудок Рики словно наполнился льдом; он боялся, что его вырвет – вырвет кубиками льда. Он бы закричал, но, даже зная, что все это не наяву, подумал, что тварь не найдет его, если он будет лежать тихо. Она визжала и поскуливала, поднимаясь наверх. Одна ступенька треснула.

Когда она достигла площадки за дверью, он понял, что это было такое. Паук! Это был гигантский паук. Глухо бухнуло в дверь его комнаты. Рики услышал, как тварь снова заскулила. И, если бы пауки могли скулить, наверное, именно так это бы и звучало. Несколько лап заскребли в дверь, и скулеж сделался громче. Рики объял ужас, чистейший первобытный страх, ничего страшнее в жизни он не испытывал.

Но дверь не треснула. Она тихо отворилась. Высокая черная фигура стояла прямо у порога. Это был не паук, и ужас Рики чуть схлынул. Черный силуэт в дверном проеме какое-то мгновение неподвижно смотрел на него. Рики попытался сглотнуть; при помощи рук ему удалось с усилием приподняться. Он прижался спиной к голой обшивке стены и вновь подумал: «Это не сон».

Черный силуэт вошел в комнату.

Рики увидел, что это вовсе не животное, а человек. Потом от силуэта отделилась одна черная плоскость, затем еще одна – перед ним предстали трое. Под капюшонами, закрывавшими безжизненные лица, он разглядел знакомые черты. Сирс Джеймс, Джон Джеффри и Льюис Бенедикт стояли перед ним, и он знал, что они мертвы.

С криком он проснулся и увидел такое обычное утро на Мелроуз-авеню, теплых тонов спальню с графикой на стенах, что привезла Стелла из последней поездки в Лондон, окно на задний двор, рубашку, свисающую со стула. Мягкая рука Стеллы сжимала его плечо. В комнате, казалось, как-то загадочно не хватало света. Необъяснимое побуждение заставило Рики вскочить с кровати – насколько это позволяли его старые ноги – и подойти к окну. Стелла за спиной спросила:

– Что там?

Он не знал, чего искал, но то, что он увидел, было для него неожиданностью: весь задний двор, крыши всех соседних домов были припорошены снегом. Небу тоже, казалось, не хватало света. Он произнес:

– Всю ночь шел снег, Стелла. Джону Джеффри не стоило устраивать ту проклятую вечеринку.

4

Стелла села на кровати и заговорила с ним так, будто он сказал что-то вразумительное.

– Разве это было не год назад, Рики? Я не вижу никакой связи с выпавшим ночью снегом.

Он потер глаза и сухие щеки, пригладил усы.

– Прошлым вечером исполнился год, – затем он наконец услышал себя. – Нет, конечно, нет. То есть никакой связи.

– Ляг, пожалуйста, и расскажи мне, что не так, милый.

– О, со мной все в порядке, – сказал он, но вернулся в кровать. Когда он поднял одеяло, чтобы укрыться им, Стелла сказала:

– Неправда, милый. У тебя, похоже, был жуткий сон. Ты не хочешь рассказать мне его?

– Да он какой-то бессмысленный.

– И все же попытайся. – Стелла начала гладить его спину и плечи, и он обернулся взглянуть на нее. Как и сказал Сирс, Стелла была красавицей: она была красива в день их первой встречи и, очевидно, останется такой до конца жизни. Ее внешность ничем не напоминала пухлую милашку с коробки шоколадных конфет. Высокие скулы, правильные черты лица и тонкие черные брови. Волосы Стеллы совсем поседели после тридцати, и она отказалась осветлять их, за много лет предвосхитив, каким сексуальным станет сочетание густых седых волос с молодым лицом: и сейчас ее седые волосы оставались густыми, а лицо не намного старше, чем тогда. Ее лицо, строго говоря, никогда не было молодым и никогда не станет по-настоящему старым: выходило так, что с каждым годом, почти до пятидесятилетия, она набирала свою красоту и теперь обрела ее в полной мере. Она была на десять лет моложе Рики, но все еще выглядела чуть за сорок.

– Скажи мне, Рики, – попросила она, – что, черт возьми, происходит?

Он начал рассказывать ей свой сон и видел, как участие, ужас, любовь и страх отражались на ее прекрасном лице. Слушая, она продолжала гладить его спину, затем – грудь.

– Родной мой, – сказала она, когда он закончил, – и каждую ночь ты видишь такие сны?

– Нет. – Он смотрел на нее и видел под маской эмоций эгоцентризм и изумление, всегда присущие Стелле и слитые воедино. – Этот был самым плохим. – Затем чуть улыбнулся, потому что догадывался, к чему приведут ее поглаживания, и добавил: – Этот был лауреатом.

– В последние дни ты такой напряженный, – Стелла подняла руку и коснулась его губ.

– Я знаю.

– Вам всем снятся кошмары?

– Кому всем?

– Клубу Фантазеров, – она прижала руку к его щеке.

– Думаю, да.

– Понятно, – сказала она, села и, скрестив перед собой руки, начала стягивать через голову ночную рубашку. – А не кажется ли вам, старым дурачкам, что вам следует что-то с этим сделать? – Сняв рубашку, она движением головы откинула назад волосы. Двое детей оттянули ее груди, соски сделались большими и коричневыми, но тело Стеллы состарилось не намного сильнее, чем лицо.

– Мы не знаем, что делать, – признался он.

– Зато я знаю, – сказала она, откинулась на спину и протянула к нему руки. Если Рики когда и мечтал оставаться холостяком, как Сирс, то только не в это утро.

– Старый развратник, – сказала ему Стелла, когда они закончили. – Если бы не я, ты бы давно уже забыл, что это такое. Если бы не я, ты бы считал ниже своего достоинства когда-либо скинуть одежду.

– Неправда.

– Неужели? А что бы ты тогда делал? Гонялся за малолетками, как Льюис Бенедикт?

– Льюис не гоняется за малолетками.

– Ну тогда за двадцатилетками.

– Нет. Не стал бы.

– Вот. Я права. Ты бы вообще не занимался сексом, как твой драгоценный Сирс, – она поправила простыни и одеяла на своей половине кровати и встала со словами: – Я первая в душ. – Каждое утро Стелла подолгу плескалась в душе. Она надела серо-белый халат. – Я скажу тебе, что следует сделать. Прямо сейчас позвони Сирсу и расскажи ему про свой жуткий сон. Вам надо, по крайней мере, переговорить об этом – для начала. Насколько я знаю тебя и Сирса, вы можете неделями сидеть рядом и ничего не рассказывать друг другу о себе. Это отвратительно. О чем вы вообще говорите, скажи мне, пожалуйста?

– О чем говорим? – вопрос застал Рики врасплох. – Мы говорим о законах.

– Ах, о законах, – сказала Стелла и решительно направилась к ванной.

Когда спустя почти полчаса она вернулась, он сидел на кровати со смущенным видом. Мешки под глазами набрякли больше, чем обычно.

– Газету еще не принесли, – сказал он. – Я спускался посмотреть.

– Ну, разумеется, не принесли. – Стелла бросила полотенце и коробку салфеток на кровать и повернулась, чтобы уйти в гардеробную. – Как ты думаешь, сколько сейчас времени?

– Времени? Да, кстати, который час? Мои часы остались на столе.

– Всего лишь начало восьмого.

– Восьмого?

Они, как правило, не вставали раньше восьми, и Рики обычно бездельничал до ухода в офис на Уит Роу в девять тридцать. И хотя ни он, ни Сирс не признавались в этом, работы у них стало намного меньше: время от времени заглядывали старые клиенты, имелись несколько сложных тяжб, которые, похоже, затянутся до следующей декады, всегда в активе были пара завещаний или уточнений по проблемам с налогами, – тем не менее два дня в неделю они могли спокойно сидеть дома, и никто бы этого не заметил. Как-то сидя на своей половине офиса и читая второй роман Дональда Вандерлея, Рики безуспешно пытался убедить себя в том, что хотел бы видеть автора в Милбурне.

– Зачем же мы так рано встали?